Ливония

Глава 12

Событие тридцать второе

— Нельзя так, Юрий Васильевич, так не вместно! Это поруха чести всем боярам и царю! — возопил Иван Глинский.

Боровой его, понятное дело, не услышал. Что толку кричать на глухую тетерю⁈

— Глухой я, брате, не кричи. Успею я и все советы думцев выслушать, и с Ванечкой пообниматься. Просто, если я не сверну сейчас в Кондырево, то Русь в будущем большая беда постигнет. Два — три дня туда, там день и три дня назад. Вон какие лошади знатные, как ветер домчат. Вы ещё и до Москвы не доедете с вашими пушками тяжёлыми, а я уже там, встречаю тебя на Пожаре.

Иван Михайлович опять децибелы из себя выдувать начал. Пришлось подойти и обнять, похлопав по плечу. Успокоить.

— Ты, справишься, брате. Верю в тебя. Все плюшки съешь или понадкусываешь. Только не упейся на пиру в честь тебя.

Глинский вопить не перестал, но Юрий Васильевич его слушать не захотел. Вскочил на коня и в сопровождении десятка потешных во главе с вездесущим Егором Коноплёвым, он же — Егорка, припустил на запад к Калуге. Только пыль из под копыт…

Решение далось не легко. Это по карте выходило, что за седмицу он должен управиться, и ничего страшного не произойдёт, лодьи из Орла точно ещё до Москвы не доберутся. Они с войском сейчас находились совсем недалече от Тулы. Сельцо Болохово. Вёрст двадцать от города. Сегодня к вечеру должны добраться. А до Калуги вёрст на сотню больше, но без артиллерии, припасов и с перекусом на ходу, должны за два дня добраться на лучших конях, реквизированных у кэшигов (кэшиков), выловленных в лесах возле поля Смерти.

Но это всё на бумаге, а как на самом деле сложится, неизвестно. Эвон, небо хмурится, того и гляди ливень начнётся, и дорога размокнет, тогда все планы сразу полетят коту под хвост. Нету ещё котов на Руси? Недоработка. Такая поговорка классная пропадает.

Дождь пошёл, не ливень, но дождь приличный. Пока схоронились под деревьями, пока брезент натянули, вымокли все. Молодым-то не страшно, а брат Михаил, и без того утомлённый целым днём езды, сидел у костра и покашливал, не принимая участия в общей суматохе по обустройству ночлега.

Боровой тоже не суетился, ему по должности не положено. Смотрел на скукоженного монаха и жалел того. Ведь за пятьдесят давно мужику, и хоть его совместная жизнь с царевичем и закалила, но возраст и десятки лет ссылки на север давали о себе знать. Думал уже Юрий Васильевич, не заменить ли ему сурдопереводчика. Выучился же этот и скорописи, и письму без еров, и даже научился вычленять из речи главное, а не всё подряд строчить. А только несколько попробованных подьячих из разных приказов и в подмётки не годились брату Михаилу, а единственный, кто подавал надежды — подьячий разрядного приказа Ерофей, вдруг взял и фортель выкинул. Помер от апендицита, скорее всего. Заворот, мол, кишок. Быват, Господу видней, где Ерофей нужней. Сейчас опять никого нет на смену, выпускник школы лекарей Василия Зайцева, которого тот Боровому сосватал, мол, не только писарчук, но и лекарь всегда под рукой, во время перехода в Орёл сильно простыл, и пришлось его в Орле оставить, что-то серьёзное было. Как бы не пневмония. Ну, даст бог, поправится, Юрий Васильевич, напутствия Серебряному раздавая, про Андрейку — писаря не забыл, велел, если оклемался, отправить на лодьях в Москву, да с бережением. Работать запретить, отдыхать и сил набираться. Впереди, дескать, тяжёлый, больше месяца, переход на север.

В Кондырево, на взгорке, и наплевав на солнцепёк, Никифор Александров гордо ходил по теплице и показывал на грядочки с заморскими растениями. Теплица самая что ни наесть настоящая, две недели весь стекольный завод в Кондырево на неё работал. Тридцать метров в длину, пять в ширину и четыре с лишком в коньке. И вся от земли до конька покрыта стеклом, а для герметичности ещё и на полоски резины, сделанной из одуванчиков, стёкла в шпросы уложены. Тоже год сбора корней тремя сёлами в Калуге, что относятся к его вотчине. Детишки озолотились, выкапывая корни одуванчиков. Целый одуванчиковый геноцид получился. Строили её именно под заморских гостей, правда, долго ждать пришлось. Два года простаивала… Почти. Тут царю батюшке из Астрахани привезли дары и среди них несколько сортов винограда. Чёрный был, розовый и розовый «дамские пальчики». Юрий Васильевич косточки собрал и посадил. Про всякие стратификации помнил, но особо не заморачивался, просто воткнули в землю осенью и соломой прикрыли, а потом, как снег выпал, ещё и сугроб сверху накидали. И ведь проросли. Причём десятками. Ладно, не совсем сразу воткнул. Сначала бросил в подсолённую воду и выбрал те, что потонули, потом в погребе лежали октября ждали, чтобы Юрий Васильевич отвёз их в Кондырево и посадил. Можно и стратификацией назвать.

На следующий год виноградики на открытом воздухе доросли до тридцати пяти примерно сантиметров, и осенью были пересажены в теплицу и укрыты с тем же тщанием. Весною, спокойно, практически все росточки пробудились и стали хорошо расти. Ну, а тут осенью приехали заморские семена.

Пришлось лозы вновь пересаживать. Чтобы не вымерзли, пошли на такую хитрость. Вырыли траншею пятьдесят метров в длину и по метру ширины и глубины, оббили по бортам толстой доской всё это, в соли и извести вымоченной и высушенной, потом хороший чернозём и перегной смешали напополам с песком и семидесятисантиметровым слоем засыпали в траншею. До верха сантиметров тридцать осталось. Туда и посадили виноград. Сверху тридцать сантиметров соломы, потом деревянный щит, потом полметра соломы, ну и потом сугроб, как снег выпал. Весной всё убрали, и когда Юрий Васильевич в середине мая уплывал в Орёл, то уже почки набухали на лозе, а теперь уже заросли настоящие зеленеют. Ещё цветов нет, но перезимовали практически все из пятидесяти лоз только две не ожили. Может в следующем году уже и цвести будут.

Ну, с этими ладно, что в теплице?

Так, оказывается, зря он волновался и ломился сюда по раскисшей дороге, Никифор Александров — главный агроном совхоза «Путь Ильича» — это чтобы все спрашивали, что за путь? и чего за Ильич? справился на твёрдую четверку и без указующего перста царевича и попаданца.

Событие тридцать третье

— Картошечка! Картошечка? Это ты? — стоящий рядом с князем Углицким Никифор, наверное, подумал, что странный князь этот с умишка своего ущербного окончательно сошёл. Эвон, куда понесло, с кустом неказистым разговаривает. Листья гладит и листики небольшие нюхает.

— Княже… — Александров вспомнил, что князь глухой, только хотел рукой махнуть, но тут же передумал и истово троекратно перекрестился. Столько добра видел он этого человека, убереги его Господь от беды.

— Этот куст, Никифор, называется картошка. И… Принеси мне… лопату… Брат Михаил, а ты знаешь, как у поганых мотыга выглядит? Кетмень? Тяпка?

Монах пожал плечами услышав в тысячный должно быть раз очередные незнакомые ему слова. И ведь это при том, что он сейчас семь языков знает.

— Ай! Понаберут по объявлению. Дай мне карандаш и чистый листок бумаги.

Боровой не дождался пока требуемое ему передаст брат Михаил и сам выхватил у него планшет с блокнотом. Вырвал безжалостно лист, неаккуратно, треть оставив в креплении, и, положив планшет на колени, стал рисовать тяпку для прополки и окучивания картофеля. Первая получилась неуклюжая. Пришлось второй лист вырвать и уже не спеша, куда тут спешить, нужно и оставшиеся растения внимательно осмотреть, начал рисовать такой привычный с детства инструмент. Сколько раз им землю нагребал на куст картофеля. Ладно бы у крестьян, так у любого жителя города во времена молодости Борового был участок земли, где он выращивал картофель. И тут без тяпки не обойтись.

Артемий Васильевич сначала в одной проекции её изобразил, потом во второй, осмотрел и нарисовал ещё вид с торца, чтобы был понятен угол крепления к кольцу для черенка.

— Иван, — Боровой протянул лист помощнику Никифора, — отнеси это в кузницу, пусть из самой лучшей стали сделают. Гнуться не должна. Хоть мушкет пусть раскуют или меч какой. Сам проверять буду.

Иван убежал, а Никифор притащил лопату. Юрий Васильевич попробовал окучить картошку лопатой, но естественно ничего не вышло. Плюнув тогда на княжескую спесь и дорогой, крытый атласом, зелёный кафтан, он взрыхлил землю рядом с кустом и руками нагрёб вокруг него кучу.

— Вот так нужно сделать со всеми двенадцатью кустами.

Кустики были небольшие, выращены из мелких семян, и, или они в первый год не цветут, или время ещё не подошло. Тем не менее, цветков не было. Юрий Васильевич очень аккуратно подрыл кустик с одного бока. Картошка была размером с… Да, уж. Размером! Обычная горошина красного цвета. Как-то за несколько лет до того, как перенёсся в это время… Лет, блин, тысячу, по ощущениям, назад Боровой покупал в магазине картошку семенную, выращенную из семян. Крохотульки такие сантиметр — полтора в диаметре. Так эти в три раза меньше. Ну, ничего, ещё только самое начало июля, подрастёт. Опять же не окучили ещё, гады. Правильно лошадей гнал. Из-за одной картошки стоило.

Только после того, как при нём руками и лопатой Никифор сам окучил остальные одиннадцать кустов картофеля, Юрий Васильевич продолжил осмотр. Фасоль оказалась фасолью. Никакие не бобы. Растение с большими лопушистыми листьями… возможно баклажан, хотя поручиться трудно, цветков и плодов, тем более, пока нет. А вот подсолнух совсем не мелкий. В смысле высокий, выше метра, стебель и довольно крупный цветок, какие будут семечки не ясно пока, всего только первый цветок начал распускаться.

Переходя от одного растения к другому, Юрий Васильевич с радостью узнавал старых знакомых. Вот это точно помидоры. Ну, не те гиганты, что выведут позднее — куст с полметра высотой и желтыми небольшими цветочками. Перец острый, как и помидоры, уже в цвету, спрятались среди листьев белые цветочки.

Два растения, что были представлены клубеньками, тоже теперь можно узнать. Один — точно топинамбур. Уже под полтора метра вымахал. А второй цветок — это георгин. Ещё не цветёт, но узнать можно по листьям и наметившимся бутонам.

Кукуруза пока высотой ему по пояс, а та, что из семян выращена прямо в поле, так и вообще по колено, и даже пока не думает рыльца выпускать. Боязно за неё, не успеет как следует созреть. Ерунда, та, что в теплице точно успеет семена дать, а значит, удастся размножить и потом переправить семена желающим в Астрахань, пусть выращивают. Пусть пробуют выращивать. В крайнем случае, можно русских крестьян послать. Нет плодородной земли там? Солончаки?

То, что ковыряют окрестные крестьяне, тоже «плодородной землёй» можно назвать только с глубокого похмелья. Это просто глина, ну может чуть-чуть темнее — есть там малость органики. Как ещё, в такой земле копаясь, крестьяне хоть что-то собирают.

С первого же года на своих экспериментальных «барских» полосках в совхозе Юрий Васильевич стал землю из глины превращать в «почву плодородную». На поля стали вывозить навоз, который год пролежал в буртах. Кроме того, взяли выкопали сотни ям примерно три метра на три и метр в глубину, огородили их забором вокруг и туда стали валить траву и всякие прочие сорняки, опять вперемежку со свиным навозом и куриным помётом. И поливали всё это в сухие периоды летом. Детей туда Юрий Васильевич обязал червей носить. С каждого за лето по сотне червяков. Принёс сотню червей — получи деньгу. Потом доставали перегной из ям и сверху на поле высыпали. Плугом как следует на два раза перевернули и горохом засадили. На следующий год ещё из ям с перегноем добавили на поле и, посеяв озимую рожь, весной перевернули и запахали, посадив опять горох. И так восемь лет.

На десятый год после усиленной «чернозёмизации» земля выглядела совсем по-другому. Не метр чернозема, конечно, как на Донбассе и в других степных местах, но полметра чёрной земли точно есть. В прошлом году впервые в такую землю бросили пшеницу. И не какую попало, а перебрав на два раза зерно. Только целые и самые крупные зёрнышки, ну и без спорыньи и овсюга, конечно. Осенью, по словам Никифора, на урожай вся калужская волость приезжала смотреть. Собрали сам — пятнадцать. Тридцать центнеров с гектара, если переводить в удобные величины. И народ сразу стал приставать, мол дайте семян на посадку. Никифор пытался народу этому объяснить, что тут дело не в семенах, ну, почти не в семенах, он же обычные взял, выращенные на соседнем поле в прошлом году.

— Дело в землице, как вы не понимаете! — хватался за голову первый в мире агроном.

И ни один не пошёл ямы смотреть. Дай на семена зерна и всё.

Дали. Вот в этом году и посмотрим, что из этого получилось. Сами же опять перебрали обычную, рожь теперь, и её посеяли. Только перед этим поле засеяли опять озимой рожью и весною перепахали. Рожь Юрий Васильевич тоже осмотрел. А чего, по сравнению с тем, что было десять лет назад просто день и ночь. Без проплешин, ровная, почти без сорняков. Можно опять водить крестьян соседских и показывать, чего можно добиться. В душе понимал Боровой, что над его полосками трудится куча крестьян, которые себя возможно полученным зерном и не прокормят, но хоть помаленьку, по чуть-чуть надо почву улучшать. Плуги всем колесные в Кондырево выдали бесплатно, лошадей выдали, землю навечно закрепили, чтобы это твоя была, а не менялись каждый год, всё лучшую выискивая. Первый год навоз завези, второй озимую рожь перепаши весной, на это Никифор бесплатно семена выделяет.

Пока успехи так себе. Пороть придётся.

Событие тридцать четвёртое

Пришлось, вопреки обещанию двоюродному братцу, Юрию Васильевичу в Кондырево задержаться. Хотелось убедиться, что Никифор всё правильно понял, что ему Боровой по американским культурам объяснил, и что сам главный агроном мужикам сможет правильные команды дать. Как, например, сохранить семена помидор, или баклажана? Как не угробить малюсенькие картофелины? Как всё это обезопасить от мышей, от тараканов, от птиц, да и от плесени? Именно эту проблему и решали весь следующий день. Пришлось репу почесать Боровому. Во всех местах почесать. В результате, ничего надёжного не придумав, Юрий Васильевич пошёл на стекольный завод и заказал там выдуть сотню трёхлитровых банок и стеклянных же крышек к ним. Ну теперь мыши точно не доберутся. Осталось только не заморозить или не сгноить семена в этих банках.

— Смотри, Никифор, вот на этом кусте будут сначала зелёные ягоды, а потом они покраснеют. Нужно эти ягоды собрать и аккуратно раздавить, достать семена, они в такой мякоти будут, нужно промыть, потом тщательно просушить, и чтобы ни птицы, ни мыши до них не добрались, следует потом сухие завернуть в атласную тряпочку, а ту положить в брезентовый мешочек. Дашь команду бабам сшить. И потом это в стеклянную банку и крышкой закрыть, и камнем придавить. Ну, и раз в неделю доставать и проветривать, чтобы не заплесневели. Храните в подполе банки, но не заморозьте. То же самое с маленькими картофелинами и другими клубнями… Стоп. Вот этот называется топинамбур. Здесь другой способ. Семена с цветов собери, а клубни сразу назад в землю закопай. И снегом потом большую гору, с половину сажени навали.

— А мыши? — Никифор записывал. Успели за десяток лет выучить и писать, и счёту, и даже потихоньку латынь начал крестьянин осваивать. Ну, как Нагульнов в «Поднятой целине», пока больше знакомые слова ищет. Картофель — Соланум Тубероза? Солёная коза. Запомним.

— Мыши, — прочитал Боровой записку, — Несколько клубеньков в деревянное ведро посади и тоже в погреб до весны поставь. И… Нет. Так не пойдёт. Подвесь на верёвке сверху. Я на стекольную фабрику сейчас схожу им команду дам, они попробуют стеклянное ведро сделать. Несколько. Вкопаете в землю заподлицо… Ай, в уровень. И туда хлеба корочку, на масле жареную, бросьте. Мыши в ведро это будут падать, а вы их доставайте и убивайте, и снова корочку в ведро. Должны кончиться. Мыши. Но всё одно корочки продолжайте менять. А то ведь новые придут, и вся работа насмарку. Я ещё кошку закажу в Казани. Там вроде должны быть. Кошка? Ну такой мелкий хищник… Стоп. Хорька тоже охотникам закажу. Детёнышей. Они мигом всех мышей изведут. Потом и кошек. Но пока только ведро стеклянное.

Отправляясь в Москву, Боровой всё мысленно оглядывался назад. Всё ли он успел Никифору объяснить⁈ Очень не хотелось терять с таким трудом добытые растения. Следующий раз может и не получиться в одном месте чуть не всю коллекцию за копейки получить. Тут просто невероятное везение. И самое главное, там, в Лиссабоне, и не понимают даже всей ценности этих семян. Картофель, как продукт питания, появится через сто пятьдесят лет почти, да и то будет с трудом пробиваться, ещё грядут всякие картофельные бунты. Ещё будет вспышка фитофторы на картофеле в Ирландии, которая чуть не миллион людей убьёт. И после которой ирландцы массово ломанутся в Америку.

А ему нужно до голодных лет развести картофель на Руси и попытаться предотвратить голод и Смуту. Надо, кстати, найти Годунова, если он родился уже. Должен родиться. Умер в пятьдесят два или три года в 1605. Два пишем, три на ум пошло. Значит, ему сейчас два или три года. Ну, ладно, пусть ещё подрастёт, а потом в потешные забрить, умный же был товарищ, как вырастет, нужно его к делу приспособить. К тому времени как раз министр финансов нужен будет. Банковскую систему налаживать.