Когда я услышал едва уловимый, хрустящий звук из недр пещеры, то напрягся. Прислушался. Алим, видимо, тоже почуял неладное. Потому что ровно так же, как и я, притих. Казалось, он совершенно позабыл о ране на плече. Выбросил из головы любые свои переживания. Лицо его сделалось сосредоточенным.
Вместе мы затихли. Звук раздался снова. Однако он казался более близким. И являлся ничем иным, как звуком человеческих шагов по сырой гальке, которой была усеяна почти вся земля в пещере.
— Ты слышал? — спросил я.
— Да, — односложно ответил Алим и безошибочно обратил свое лицо в сторону предполагаемого источника шума.
— Здесь кто-то есть, — констатировал я. — Будь здесь, Алим.
Оружия у нас с Алимом не было. Канджиев оказался невооруженным по понятным причинам. А вот я — по условиям передачи. Конвоиры обеих сторон должны были вывести своих пленных, не имея при себе никакого оружия. Правда, погибший пакистанец, что вел Алима, решил не исполнять этих условий. За что и поплатился.
Но и я был не так прост. Поднимаясь на ноги, вынул из-за голенища американский нож, подаренный десантниками.
— Это душман, — снова проговорил Алим очень тихо. — Он один.
— Как ты определил, кто это? — совершенно не удивившись острому слуху заставского снайпера, спросил я.
— Звук. Яловые сапоги ходят по камням не так. Кирзачи — тем более. Звук — от обуви с легкой, плоской подошвой.
Мы говорили тихо. Почти шепотом. Старались, чтобы незваный гость не услышал наших разговоров. Однако, судя по тому, что звуки шагов прекратились, у незнакомца тоже был острый слух.
Я стиснул приятную на ощупь рукоять ножа в кулаке.
— Ни шагу. Я сейчас, — шепнул я Алиму.
— Будь осторожен, Саша, — почти не слышно проговорил Канджиев и кивнул.
Я примерно представлял, откуда доносился звук шагов. Успел уловить направление. Да и определить, откуда мог явиться предполагаемый враг, не составляло особого труда. Проходов тут было немного.
Прежде чем двинуться вдоль стены, я аккуратно снял сапоги. Отложил в сторону. В одних портянках, тихо и аккуратно принялся пробираться к источнику звука.
Бой снаружи, по всей видимости, окончился. Были еще слышны отдаленные звуки выстрелов, но они оказывались настолько редкими, что почти не тревожили тишину, царящую здесь. Почти не мешали ей давить на уши. Шуметь кровью в висках.
Прежде чем я снова его услышал, успел пройти метров семь.
Это была человеческая речь. Нет, даже не так. Это были редкие отзвуки человеческой речи.
Кажется, тот, кто затаился в темноте, что-то бормотал себе под нос. Шептал. И время от времени шепот этот срывался на тихий, но все же слышимый в давящей тишине пещеры голос.
Как поступить дальше, я думал недолго. Обернувшись, глянул на Алима. Он сидел дальше, почти у выхода. Отсвет пробивавшегося в пещеру солнца падал Алиму на лицо. Вырывал его левую сторону из темноты.
Алим сидел тихо. Выглядел сосредоточенным.
Я медленно, тихо опустился. Взял какой-то камешек, что первым подвернулся мне под руку. Несколько мгновений разминал камень в пальцах. А потом бросил.
Камень немедленно щелкнул о противоположную стену пещеры. Тот, кто скрывался во тьме, сделал ровно то, что я от него ожидал — он выстрелил. Длинная, тупая очередь разорвала тьму. Оглушительно забилась в ушах, на несколько мгновений осветила все вокруг урывками света.
Мне было этого достаточно.
Я немедленно вцепился в автомат незнакомца, который скрывался за выпуклостью стены. Душман, а что это был именно душман, у меня не вызывало сомнений, вскрикнул, когда я оттолкнул ствол его оружия кверху. Потом дал новую, бестолковую очередь в потолок.
Я рванул автомат на себя. Дух, вцепившийся в него что есть сил, не успел отпустить. Потерял равновесие, качнулся в мою сторону. В этот самый момент я ударил его головой в лицо. В темноте я не видел, куда именно пришелся удар. Лишь слышал отчетливый щелчок кости о кость. Потом глухой стон боли.
Дух отпустил автомат, вцепился в лицо и рухнул на землю. Оружие осталось у меня в руках. Я спокойно направил его в упавшего врага.
— Нет! Не стрелять! — коряво забормотал он, протягивая ко мне руки, — нет!
— Алим, — позвал я Канджиева, — помощь твоя нужна. У нас тут, видать, язык.
Алим медленно, с трудом поднялся со своего места. Устало приблизился. Встал рядом со мной и посмотрел на душмана. В темноте его лицо сложно было разобрать. Однако бросалось в глаза то, что это лицо было будто бы несколько странным. Черты его казались неправильными. Почему именно, я не видел.
Выделяющиеся в темноте, светло-бледные глаза духа блеснули страхом, когда Алим приблизился.
Душман что-то забормотал.
— Понимаешь его? — спросил я.
— Я на дари не говорю, — буркнул Алим. — Но немножко понимаю.
— Спроси его, говорит ли он на пушту.
Алим спросил. Душман торопливо закивал головой.
— Предупреди его, — сказал я, направив автомат в грудь духу, — что сейчас его жизнь в его собственных руках. Что все зависит от того, как он ответит на мои вопросы. Если правильно — выживет.
Алим заговорил. С каждым его словом глаза духа расширялись все сильнее.
— Он здесь один? — спросил я.
— Говорит, что теперь один.
Я нахмурился, заглядывая в глаза душману. Потом вскинул автомат. Дух запротестовал, взмолился, размахивая руками.
Теперь я понял, почему именно его лицо казалось мне странным. Я рассмотрел большой, уродливый шрам, начинающийся у виска, пересекающий всю щеку и губы, обрывающийся где-то в косматой бороде.
— Он просит не убивать, — равнодушно перевел Алим его лепетание.
— Плохо просит, — хмыкнул я.
На самом деле, я не собирался приканчивать поганца. Просто хотел добавить своим словам убедительности.
— Клянется Аллахом, что один, — сказал Алим, морщась от боли в плече. — Говорит, что он бросил своих людей, когда началась бойня. Что он прячется здесь от пакистанцев.
Я отметил его оговорку о пакистанцах. Но смолчал. В конце концов, сейчас нет времени для длительного, подробного допроса.
— Как его звать?
— Сахибзад, — перевел Алим его жалкие стоны.
Внезапно, не дожидаясь следующего вопроса, душман заговорил сам. Он говорил торопливо, скоро. Прерывался только на то, чтобы отдышаться. Иногда глотал слова от страха.
Я заметил, как Алим нахмурился.
— Что он говорит? — спросил я.
— Говорит, — Алим сглотнул. — Говорит, что знает, зачем мы здесь. Говорит, что мы идем к пещерам Хазар-Мерд, чтобы отыскать там склады с оружием.
Алим на мгновение замолчал. Холодный взгляд его ореховых глаз сделался подозрительным.
— А еще, — продолжил он, — он говорит, что там действительно есть склады. Большие. Такие, которых он никогда не видел. Американец вывозит оттуда оружие. Вывозит целыми грузовиками. По ночам.
— Какой разговорчивый, — не ухмыльнувшись, заметил я. Сам же подумал об этом Американце.
Странный Американец — бывший агент ЦРУ. Асих говорил о нем. Если раньше к словам хитрого, как змей, и не совсем вменяемого пакистанца я относился с определенным скепсисом, то теперь нашелся второй свидетель, который подтвердил их. Это хорошо.
Сахибзад молчал. Водил от меня к Алиму обезумевшим от страха взглядом. Потом он что-то торопливо пробормотал.
— Говорит, — не дожидаясь моего вопроса, начал Алим, — что он знает, в какой пещере находятся склады. Говорит, шурави называют ее «Лабиринтом».
— Передай, что это знаю и я, — я безразлично пожал плечами. — Бесполезная информация.
Алим передал.
Если раньше взгляд Сахибзада казался мне испуганным до крайней степени, то сейчас душман умудрился перейти и эту черту. Уставившись в дуло направленного на него автомата, он просто обоссался.
Канджиев сделал вид, что не заметил это. Я же с демонстративным отвращением поморщился.
Видя это, душман заговорил еще громче, почти что с надрывом. Алим послушал его. Потом перевел:
— Он просит его не убивать. Говорит, что знает короткую дорогу к «Лабиринту». Знает, как обойти стоянки и посты духов. Он расскажет, если мы пообещаем не лишать его жизни.
— Что еще за дорога? — скептически сузил я глаза.
— Говорит, — снова выслушав бессвязное на первый взгляд бормотание духа, начал Алим, — говорит, что если мы пойдем по ней, то к вечеру уже будем у Лабиринта.
Закончив, Алим глянул на меня с равнодушным, но все же выжидающим взглядом.
Немного повременив ради большей значительности, я слегка опустил автомат. Услышал едва уловимый вздох облегчения, исходивший от душмана.
— Бой кончился, — сказал я. — Давай обыщем этого сукина сына и доставим к нашим. Нужно бы расспросить его поподробнее.
— Я понимаю ваше беспокойство, дорогой Забиулла, — пожал плечами бывший специальный агент Стоун. — Но, поверьте, лучше сделать, как я сказал.
Стоун непринужденно подышал на большое красное яблоко. Оттер его о свою защитного цвета полевую куртку, с хрустом откусил.
Забиулла не ответил сразу. Сидя за небольшим, грубого дерева столом, подпер свой мощный, обрамленный короткой седоватой бородой подбородок руками.
Забиулла, как это обычно бывало, вызвал Стоуна в свой кабинет. А вернее — в грот, обставленный под скромный командный пункт.
Бугристый, каменный потолок здесь был низок, а сам грот необычайно тесен. Большую часть пространства здесь занимал грубый стол Забиуллы, заваленный картами, несколько аккумуляторов, да ящики с оружием, провизией, патронами и еще каким-то хламом. Освещала все это немногочисленное добро одна-единственная желтоватая лампочка, свисавшая с черного провода, грубо проложенного по потолку.
Стоуну не нравилось это место. Здесь было сыро, пахло плесенью и еще какой-то дрянью, запах которой агент так и не смог разобрать.
Впрочем, не нравился ему и сам Забиулла — один из приближенных полевого командира Абдул-Халима, поставленный им, чтобы обеспечивать охрану и работу в пещерах Хазар-Мерд.
— Я вынужден не согласиться с тобой, дорогой Стоун, — сказал наконец Забиулла.
Взгляд его был холоден. И не отрывался от лица Уильяма. Стоуну казалось, будто Забиулла как-то странно моргает. Слишком редко для нормального человека.
— Мы вывезли уже треть содержимого складов, — продолжил Забиулла. — Останавливаться сейчас нельзя.
Стоун критически осмотрел надкусанное яблоко. Хотел было выкинуть, но не решился. Просто спрятал плод в карман.
— Русские будут здесь гораздо быстрее, чем вы думаете, — сказал он. — Они уже расправились с передовыми отрядами ваших людей. Даже умудрились уничтожить пакистанских наемников. Кажется, такая новость пришла от разведчиков два часа назад?
Забиулла воздержался от комментариев. Его совершенно не удивила пронырливость Стоуна.
— Им даже не нужно будет входить в пещеры, — сказал Стоун. — Хватит подобраться на достаточную дистанцию, чтобы заметить признаки нашей работы. Ну или, еще лучше — перехватить один из караванов. Это тоже просто, дорогой Забиулла. И вы понимаете, к чему это приведет.
Забиулла понимал. Абдул-Халим тщательно ввел его в курс дела. А еще — дал однозначный приказ — вывести все оружие без остатка. А крайние меры, о которых говорил Стоун, применить лишь в случае наивысшей необходимости.
— К международному скандалу, — продолжил Стоун, не дождавшись от Забиуллы ни слова. — У Советов на руках будут доказательства пакистанской секретной операции. Это, уважаемый Забиулла, — крах. И вы понимаете, что в таком случае Абдул-Халим будет крайне недоволен.
Забиулла устало засопел.
— Я понимаю, американец, — начал он, наконец, — что ты боишься. Что пещеры, к которым мы уже давно привыкли, заставляют твою душу сжиматься. Что ты, изнеженный сладкой жизнью, не привык к тем лишениям, которые вынужден переносить воин, борясь за правое дело. Но это не повод бросить дело, недобравшись даже до половины.
— Не бросить, — возразил Стоун. — Уничтожить. Взорвать все эти чертовы норы — вот разумный выход. А перед этим — убраться как можно дальше. Начинать заметать следы нужно было еще вчера, уважаемый Забиулла. Но время еще есть.
— Ты продолжишь работу, американец, — взгляд Забиуллы опасно блеснул. — Не бойся шурави, проникших в ущелье. Они — моя забота. Твоя же — оружие. Ты понял меня?
Стоун не нахмурился. Хотя ему очень хотелось. Тем не менее, он лишь непринужденно пожал плечами.
— Ну что ж… Полагаю, спорить с вами будет бесполезно.
— Видит Аллах, ты правильно полагаешь. Потому иди — и работай.
— Слушаюсь и повинуюсь, — излишне формально и слишком глубоко поклонился Стоун.
«Нет… Нет, глупый старик, — подумал американец, — дело пахнет жареным. Уж с пакистанцами я как-нибудь договорюсь. В конце концов, они деловые люди. Почти такие же, как нормальные белые. Но подставлять шкуру ради каких-то бредней о воинском долге? Нет уж. Увольте».
— Ты еще здесь? — не скрывая пренебрежения, бросил Забиулла.
— Ухожу-ухожу.
Стоун поспешил выйти из сырого, неприятного грота. Потом взглянул на часы.
«Два часа пополудни, — промелькнуло у Стоуна в голове. — Ну что ж. Если данные их разведки верны, Советы будут здесь не раньше завтрашнего рассвета. Время еще есть. Сегодня ночью, с первым же караваном, я сбегу из этой дыры. И гори оно все синим пламенем».