Пограничник. Том 12: Меж двух огней

Глава 6

В лицо мне немедленно уставилось дуло пистолета.

Я замер, нахмурился.

Чумазый, грязный и потный прапорщик, дежуривший у люка, опустил свой Стечкин.

— Живые? — спросил я с ухмылкой.

— Живые, — не сразу ответил он, растирая предплечьем грязь по усам.

Тем не менее лицо его не изменило выражения. Взгляд оставался напряженным.

— По крайней мере пока, — мрачно добавил прапорщик, зыркнув куда-то вглубь десантного отсека.

— Живые? — удивился Муха.

— Живые, — обернулся я к остальным, ждавшим у машины пограничникам.

Муха радостно заулыбался. Остальные бойцы принялись облегченно роптать между собой.

— Зажим давай. — услышал я сосредоточенный голос Громова, доносившийся откуда-то из недр подбитой бронемашины. — Это что ли зажим? Нет, балбес. Вон тот давай. Да не лапай ты губки грязными руками… Дьявольщина… Давай другой…

— Что у вас там происходит? — спросил я.

— Мехвод контужен, — мрачно ответил прапорщик, сидя на дне железного брюха машины. — Наводчик осколок в шею получил. У меня вот…

Он похлопал себя по бедру.

— Нога.

— А Громов?

— Проводит операцию, — сказал прапорщик.

Лицо его оставалось безэмоциональным и угрюмым. Казалось, он совершенно не ощущал боли в сломанной ноге.

— Сшивает Удальцову, наводчику, нашему, яремную вену.

— Света. Больше света. — сухим, но властным голосом, не терпящим неповиновения, приказывал Громов из недр БТРа. — Сюда свети. Глубже, глубже в рану.

— Меня… Меня щас вырвет, товарищ майор, — простонал один из бойцов, видимо, как раз тот, что ассистировал Громову вместо молчаливого прапорщика.

— Держись, боец. Будет рвать — отвернись. «Операционную» мне не заговняй.

— Разрешите, товарищ старший лейтенант? — в палатку заглянул чумазый, как черт, Махоркин.

В высокой, достаточно просторной палатке было относительно тепло. Тут надышали. Ее полог колебался от усилившегося к десяти часам дня ветра.

Сержанты отделений уставились на мехвода. Муха поерзал на пеньке, заменявшем ему табурет. Громов, сидевший на маленьком складном табурете, был мрачен. Он даже не посмотрел на механика.

Я, поудобнее устроившись на скате из двух или трех плащ-палаток, окинул усталое, равнодушное лицо Махоркина взглядом.

— Заходи, Махоркин, — позвал его Муха, — докладывай. Какие новости?

— Три колеса в труху, — пожал плечами мехвод, наклонившись, чтобы не цеплять полог макушкой шлемофона, — но это так. Пустяки. Переднему торсиону хана. Амортизатор потек. Именно по нему главный удар душманской самодельной мины пришелся. Следующий торсион, тот что за ним, — погнуло. Ну, естественно, рычаги тут и там повырывало — какой взрывной волной, какой пулеметной пулей. Короче…

Махоркин вздохнул и махнул рукой.

В палатке воцарилась напряженная, немая тишина.

— Но… Силовой агрегат на ходу, — поторопился добавить мехвод, видимо, не в силах выдержать эту тишину.

— А что толку? — насупился Муха. — Что теперь, круги на нем, на этом БТРе наворачивать? По малому радиусу…

Мехвод пожал плечами.

— Ну, товарищ старший лейтенант, — сказал Махоркин, — вы уж извините, мы не волшебники. Были б запчасти, можно хоть рычаги поменять. Глядишь, на семи колесах-то и выехали. И то это время и силы. Опять же — опасно под душманским огнем такое проворачивать. А так… Так уже все. Не поедет он никуда.

— М-да… Понятно… — протянул Муха.

— Разрешите идти? — после недолгого молчания спросил Махоркин.

— Свободен, — выдохнул Муха, покосившись на молчавшего майора.

Громов, кажется, не собирался задерживать мехвода.

Махоркин отдал честь и удалился.

— Итак? Что мы имеем в конечном счете? — начал Муха, когда после ухода Махоркина полог палатки наконец успокоился. — Одна боевая машина у нас отбавилась, а количество раненых, напротив, прибыло.

Муха замолчал, прочистил горло, снова покосившись на Громова.

Майор, казалось, пребывает в тяжелой задумчивости.

— Ровно на три человека прибыло, — продолжил Муха. — Да только выходит, что мы тут теперь все в одной лодке застряли.

Громов молчал.

— И что же нам делать, товарищ командир? — подал голос Геворкадзе. — Ситуация, извините меня, не сахар. Надо как-то из нее выходить.

— Я связался со Стакановым, — вздохнул Муха, уставившись на землю у себя под сапогами. — Еще одной машины он дать не может. Машина с мангруппы будет идти к нам не меньше четырех дней, если все будет нормально. А про вертолет… Про вертолет в здешних местах и говорить не приходится.

— Вот уж бл… Вот уж блин… — осекся Самсонов — высокий, но худой как палка сержант с прямо-таки аристократическим, правильных черт лицом и короткими темными волосами, спадающими на лоб маленькой челкой. — Не понимают, что ли там, на заставе, в какой мы ситуевине оказались? Что у нас тут… Нет-нет, да кто-нибудь из раненых помрет⁈

— Стаканова понять можно, — хрипло проговорил Муха, пропустив мимо ушей попытку Самсонова выматериться при офицерах, — у них там у самих дело не сахар. Духи жмут. Оголять фланг он не хочет.

Самсонов устало и раздраженно засопел.

Муха молчал. Некоторое время собирался с силами, чтобы что-то сказать.

— Товарищ майор, — сглотнул Муха, обращаясь к Громову, — нам… Нам уходить нужно дальше, в Темняк. Мы и так тут лишние сутки потеряли. И видите, что творится? Пока есть силы, мы должны продвигаться.

— Ты намекаешь на то, чтобы бросить нас здесь, Борис? — мрачно посмотрел на Муху майор.

Муха побледнел.

— Никто не будет вас бросать, товарищ майор, — вклинился я. — Мы своих не бросаем.

Муха удивленно зыркнул на меня. Быстро-быстро заморгал.

— Мы своих не бросаем, — повторил я ему с нажимом.

Теперь старлей насупился. Отвернулся так, будто бы ему стало стыдно за его краткий эмоциональный порыв.

— Я видел, что не бросаете, — сказал вдруг Громов устало.

Сержанты даже удивились его тону. Тону не стойкого, несгибаемого офицера, как прежде, но тону человека, пережившего на своем веку слишком многое…

Удивился этому и Муха. Я только глянул на военврача.

— Пусть вы еще зеленые остолопы, — снова начал Громов с кривоватой ухмылкой, но почти сразу посерьезнел, — но бойцы, что надо. Если б не вы, не ваши парни, растерзали бы нас духи, ну точно как волки овцу.

Он наконец поднял глаза.

— Вы отлично организовали оборону. Боря, ты показал себя как стойкий командир.

Муха ничего не ответил. Лишь поджал губы.

— А ты, Саша, — вдруг глянул на меня Громов. — А если б не ты… Не твой отчаянный поступок, тот душманский пулемет проколупал бы в нашей броне дыру. Спасибо, что отогнал его гранатой.

Я только молча кивнул.

— Я благодарен вам, парни, — продолжил майор. — Благодарен за отвагу и самоотверженность. Сегодня вы спасли много жизней.

Он замолчал. Но глаз не опустил. Смотрел ровно и прямо по-боевому.

— Но главное для меня сейчас, — снова заговорил майор, — спасти раненых. Им нужен покой, нужна крыша над головой, медицинская помощь, хорошие санусловия и теплая пища. Без этого они долго тут, в горах, не протянут.

Все в палатке молчали. Слушали майора. И я понимал, к чему он клонит.

— Ты должен, Боря, — майор уставился на Муху, — отдать мне одну из своих бронемашин. Я не могу приказывать в этом решении, но напоминаю тебе о твоем долге. О твоей обязанности содействовать в спасении раненых.

Муху будто бы ледяной водой облили.

— Бойцов можешь оставить, — невозмутимо продолжал Громов. — Мне нужен только экипаж. Дальше справимся своими силами.

— Товарищ майор… — Старлей потемнел лицом. — Отдать вам бронемашину означает провал выполнения боевой задачи. Где мне разместить личный состав? Как пробираться по здешним местам в таком ослабленном составе? Это невозможно. Придется повернуть назад.

Требование Громова прямым образом угрожало нашей миссии. И, казалось бы, осознание этого придало Мухе сил. Голос его не дрожал. В глазах больше не было смущения и страха. Страха, что испытывал он перед майором в обычное время.

— Тогда поверни, — серьезно сказал Громов. — Это Темняк. Ты уже и сам понял, что здесь творится. Чем глубже ты будешь идти, тем больше людей потеряешь. Поход к этим пещерам, да еще вслепую — самоубийство. Ты будешь блуждать от пещеры к пещере, пока твой взвод окончательно не растеряет боеспособность. А потом, не в силах сопротивляться, вы просто начнете умирать.

— Вы хотите сказать, — Муха нахмурился, — все что мы перенесли, все это было зря? Мой человек погиб зря? Парни получили свои осколки и пули зря?

— Я не привык говорить об эмоциях, — сказал Громов. — Но сейчас, кажется, придется. Ты можешь их спасти, Боря. Спасти жизнь своим людям. И тогда жертва погибших и раненых не будет напрасной.

Муха уставился на Громова ошарашенным взглядом. Медленно покачал головой.

— Всего, о чем вы говорите, может и не быть, — сказал я.

Внимание всех, кто был в палатке, немедленно обратилось на меня.

— Если у нас будет конкретная цель, конкретный маршрут — мы не станем блуждать в скалах, товарищ майор. Мы пойдем, сделаем, что должно, и вернемся.

— У вас нет конкретной цели, — майор покачал головой. — Лишь туманные представления о каких-то пещерах.

— Раненый пакистанец, — напомнил я, — он что-то знает об оружии. О пещере, где оно лежит. Приведите его в чувство, майор. Сделайте так, чтобы к утру он не умер от ран.

Громов молчал. Не отрываясь смотрел на меня.

— Я уже говорил, Саша, с какими сложностями это связано. Что такой операции не провести в полевых условиях.

— Час назад, — начал я, — вы сшили бойцу яремную вену, сидя при этом в расстрелянном БТР.

Громов помрачнел еще сильнее.

— Это другое дело… — Покачал он головой.

— А по-моему, товарищ майор, — это одно и то же, — убежденно сказал я.

— Операция ничего не гарантирует, — снова возразил майор. — Ваш пленный может умереть во время процедуры. Может не прийти в себя. Я могу банально ошибиться от усталости. Слишком много «но», Селихов.

— Но шанс есть, — я кивнул.

— Небольшой, — не задумываясь отрезал майор.

— Значит, нужно попробовать, — сказал я. — Если выйдет, вы тоже спасете сегодня много людей, товарищ майор.

«Даже больше, чем вы можете представить, — подумалось мне, — больше, на целого одного человека. Вы поможете спасти Алима».

— Мой приоритет — раненые, — подумав немного, отрицательно покачал головой Громов. — Я не могу терять время на…

— Предлагаю договор, — перебил я Громова.

Майор, казалось, удивился от такой моей наглости. Его маленькие глаза даже округлились на мгновение.

— Вы оперируете пакистанца, — сказал я, — взамен мы отдадим вам запчасти от наших машин.

— Что? — удивился Муха. — Саша, ты чего несешь? Какие запчасти?

— Рычаги, — глянул я на него, — пусть переднее правое на машине майора умерло, но остальные еще можно отремонтировать. Отдадим рычаги, запаски. На семи колесах доедет.

— А мы? А как мы? — возмущенно поднял брови Муха.

— И мы доедем, — сказал ему я.

— Я не согласен, — отрезал старлей.

— На ремонт нужно время, — задумался Громов.

— На операцию — тоже, — кивнул я.

Громов снова задумался. Но теперь прямо в серьез.

— Этого не будет, — возразил Муха, — ты понимаешь, что ты предлагаешь, Саша? Предлагаешь ослабить взвод! У машин упадет скорость, проходимость, они будут более уязвимы и…

— У тебя есть другая идея, командир? — нахмурился я.

— Я…

— В общем и целом, — вклинился Громов, — я думаю… Думаю, это выход. Можно попробовать. Потому что…

— Я не даю разрешение, — уперся Муха. — Извините, но нет. Слишком рискованно, слишком опасно.

Муха даже привстал. Сержанты уставились на него напуганными, полными замешательства глазами.

— Я не разрешаю… — повторил Муха. — Я…

— Боря, — я встал, тронул Муху за плечо.

Старлей резко обернулся. Глаза у него были дурные. Дышал он отрывисто и нервно. Почти как в тот раз. В той чайхане…

— Нужно поговорить, — сказал я ему, — отойдем?