Пограничник. Том 12: Меж двух огней

Глава 23

Ветер, камень и след.

Мой мир сузился до этих трех понятий. Все остальное — шум. Боль в мышцах — помеха, которую игнорируешь. Мысли о погибшем Бычке, о сбежавшем американце — фоновый статический заряд, который надо гасить, иначе он сожжет схемы, выбьет лампы. Я был больше не человеком. Я был функцией. Приспособлением, заточенным под определенную цель.

Любые эмоции притупились сами собой. Притупились под холодным осознанием основной задачи — захватить Стоуна.

След вел вверх, по осыпи склона. Первый отпечаток ботинка я нашел, когда начало светать. Неглубокий, с подворотом носка внутрь. Американец ранен, выбился из сил. Теряет контроль над стопой. Это положительное обстоятельство.

Я двигался от укрытия к укрытию. Маршрут выстраивался сам собой, подсвечиваясь в сознании готовыми тактическими шаблонами. Взгляд словно сканировал местность. Мозг воспринимал ее не как пейзаж, а как набор угроз и возможностей.

Вершина скального выступа — идеальная позиция для снайпера. Обойти слева, используя гребень как экран.

Сухой куст справа — неестественный изгиб. Возможно, растяжка. Дистанция — пятнадцать метров. Безопасно.

Пологая площадка впереди — место для возможной засады. Подход только через расщелину, сектор обстрела минимален.

Каждый камень, каждое пятно на земле проходило через фильтр анализа. След прерывался на каменной плите. Логика: раненый человек будет искать путь наименьшего сопротивления. Значит, он пошел не прямо вверх, а по линии ската. Там, где начинается чахлый можжевельник. Следы примятой хвои. Ищу дальше.

Мысли — это были не мысли, а доклады самому себе, короткие и обезличенные.

След свежий. Не более нескольких часов.

Кровь на камне. Свернулась давно. Значит, он был здесь.

Ветер встречный. Звук моего движения не дойдет до нежелательных ушей.

Я был чистым сознанием, заключенным в кость и мышцы. Инструментом. Оружием. Вся та человеческая шелуха — усталость, лишние мысли, эмоции — была срезана, как балласт. Осталась только стальная суть. Воля. И расчет.

Именно поэтому, когда до меня донесся приглушенный, не принадлежащий камням и ветру звук, моя реакция была мгновенной и безэмоциональной.

Это был не крик и не голос. Что-то среднее — короткий, сдавленный стон, тут же оборвавшийся. Угроза? Ловушка? Приманка?

Тело среагировало раньше, чем мозг успел сформулировать вопрос. Рывок в сторону, за выступ базальта. Плечо уперлось в камень. Песок заскрипел на зубах. Едва слышно щелкнул предохранитель. Палец лег на спуск.

Я замер, превратившись в слух и зрение. Все мои чувства, все мышцы тела были направлены на одну задачу — идентифицировать источник звука и нейтрализовать его.

Не прошло и нескольких секунд после того, как я уловил странный звук. Почти сразу после этого смог распознать и движение в камнях. Его источник находился выше меня примерно метров на пятнадцать. Некто прятался за большими валунами, одними из многих, что лежали на склоне.

Я поймал незнакомца на мушку. Задержал дыхание, ловя момент между ударами сердца.

А потом не выстрелил.

Не выстрелил, потому что заметил что-то странное. Что-то такое, чего я никогда в жизни не ожидал увидеть здесь, в Темняке, в этих горах.

Еще несколько мгновений я обождал, убеждаясь, что глаза не обманывают меня. По всей видимости, они не обманывали.

Тогда я опустил автомат. Медленно и спокойно встал. Понаблюдал за незнакомцем. За обстановкой, стараясь рассмотреть засаду, а может быть, снайпера в округе.

Однако склон был слишком пологим и неудобным для засады. А место, где незнакомец ждал, находилось в слепой зоне. Не очень удачная позиция для большинства точек, с которых можно было бы уничтожить меня снайперским огнем. Если это и ловушка, то очень неумело устроенная. Хотя я был почти на сто процентов уверен, что ловушки нет.

А еще я был уверен — незнакомец уже понял, что я заметил его. Наверное, неизвестный наблюдал за мной уже какое-то время. И конечно, что он немедленно попытается скрыться.

Я сделал шаг. Незнакомец не исчез. Вздрогнул, но не попытался уйти, спрятавшись за камнями. Казалось, он только пригнулся к земле. Однако я продолжал наблюдать черную макушку его головы.

Еще шаг. И еще. Незнакомец не отступал.

Тогда я направился прямо к нему. Пошел быстро и уверенно.

Только сейчас, когда максимальная концентрация на боевой задаче ушла, я ощутил, как гудят мышцы натруженных постоянным подъемом вверх.

— Э! Привет! — позвал я, аккуратно обходя место, где прятался незнакомец.

«Привет» — одно из немногих слов русского языка, которые мог знать афганский ребенок. А то, что от меня в камнях прятался ребенок, я уже не сомневался. Я распознал его тощий силуэт. Его грязную, висевшую кое-где лохмотьями одежду. Мальчишка вряд ли был душманом, однако оружие я по-прежнему держал так, чтобы автомат можно было вскинуть легко и быстро.

Держась на безопасной дистанции, я обошел укрытие мальчика. Зашел сверху. Когда, наконец, увидел его, то нахмурился. И на мгновение опустил автомат.

Потому что парень оказался вовсе и не парнем. Это была девочка. Грязная, помятая, но девочка.

Она прижалась к камню, за которым пряталась от меня. Свернулась в позу эмбриона. Но когда я встал над ней в полный рост, то вздрогнула, зарычала, словно зверек, выбросила руку, сжимавшую какой-то продолговатый камень. Указала на меня остро оттесанным концом.

Я поднял руки в примирительном жесте.

— Как дела? — спросил я, надеясь, что она как-то отреагирует на слова, которые в теории тоже могут быть ей знакомы.

Девочка только оскалилась, махнула своим каменным ножом. Зашипела, совсем как перепуганный, отчаянный котенок.

Навскидку, ей было не больше десяти или двенадцати лет. Она казалась худой. Видно, что питается девчонка плохо, но не была истощена. Не обессилела до крайней степени.

Волосы ее, темные, неаккуратно обрезанные так, чтобы не лезть в глаза, засалились на лбу. Часть она скрутила на затылке в напоминающую калтун дульку.

На ее лице, худом, болезненно обветренном, светились огромные темные глаза. Полные губы потрескались от ветра.

Девочка носила грязную, запыленную, кое-где рваную одежду. На желтоватую рубаху она натянула свитер, который явно был великоват девчонке. Поверх него застегнула коротенький чапан. Голову от ветра защищала грязным шерстяным платком, сползшим ей на шею.

«Видимо, ты потерялась, — подумал я. — И сколько же времени ты прячешься тут, в горах?»

Я шагнул к ней. Девочка снова вздрогнула, дернулась, потом вдруг зашипела от боли, на миг схватилась за голень, но почти сразу выбросила руку с ножом в мою сторону.

В ее глазах стояли недоверие и злость. Они казались нечеловеческими, дикими. Такими, какие бывают у лисы, угодившей в охотничий силок.

Тогда я заметил, почему девчонка осталась здесь. Почему не убежала сразу, как только завидела меня. Левая нога ребенка угодила в глубокую расщелину между камней. Пусть сквозь плотные шаровары я не мог видеть, как повернута голень, но общее положение тела девчонки говорило мне о том, что ее нога повреждена. И что она не может высвободить стопу.

Я осмотрелся. Потом подступил еще ближе. Опустился на корточки на почтительном расстоянии. Несмотря на это, девчушка сильнее вжалась в камень и глубоко, нервно задышала.

— Чего смотришь, как дикий кот? — спросил я, стараясь состроить добродушный тон. — Ничего я тебе не сделаю. Понимаешь?

Девчонка поджала губы. Бросила быстрый взгляд на мой автомат.

— Не понимаешь, — констатировал я. Отложил оружие. — Ну это ничего. Я знаю, на каком языке с тобой поговорить.

С этими словами я вытащил из кармана мятую половинку шоколадки. Развернул, показал ей.

Девочка на миг округлила глаза, но почти сразу снова уставилась на меня злым взглядом.

— Молодец. Чуткая. Тебя не проведешь, — сказал я с легкой улыбкой.

А потом бросил ей шоколадку. Девчонка колебалась совсем недолго. Она молниеносным движением выбросила руки, схватила плитку. Быстро развернула и, точно оголодавший крысенок, принялась ее грызть. При этом не забывая тыкать в меня своим камнем.

Я молчал. Просто смотрел на нее.

Девочка расправилась с шоколадкой быстро. Растерла шоколад по и без того грязным губам и мордашке.

Тогда я показал ей и фляжку. Потряс ее, чтобы девочка услышала воду. Подобрался еще ближе.

Девочка больше не шипела. Не размахивала камнем. Только смотрела на меня исподлобья.

Открыв фляжку, я потянулся ближе к незнакомке. Потянулся так, чтобы положить фляжку меж камней. Чтобы она смогла достать ее даже из своего почти неподвижного положения.

Девчонка снова схватила воду уже привычным мне, молниеносным движением. Пила долго.

— М-да… Девочка, — вздохнул я. — Пока ты тут хлещешь мою воду, американец уходит все дальше. Но и тебя я оставить просто так не могу. Помрешь ведь.

И действительно, в таком состоянии она может не протянуть до утра. Замерзнет на смерть без движения. Ну или волки отыщут. А может, и того хуже — люди.

Мысленно поругав самого себя за собственную принципиальность, я поднялся. Принялся подбираться к девчонке.

Та вскрикнула, а потом взяла, да и бросила в меня моей же фляжкой. Я молча отмахнулся. Когда она схватила камень, я легко взял ее за руку, отобрал его. Отложил. Снова защитился от слабых, но хлестких ударов руками, которыми она пыталась достать меня по голове и лицу.

Ну и при этом одичавшая девочка не прекращала шипеть и покрикивать.

Когда она поняла, что не сможет защититься, просто вжалась в камень, закрыв лицо руками.

Когда я аккуратно пощупал ее за щиколотку, девочка взвизгнула от боли, заслонилась от меня еще сильнее. Сжалась в один сплошной напряженный комок.

— Да тихо ты, не прибью я тебя, — строго, но стараясь сохранять добродушный тон голоса, проговорил я и аккуратно высвободил ее ногу из неудобной щели.

Девчонка, как я и думал, не растерялась. Едва почувствовав, что нога свободна, она вскочила, помчалась было прочь, вниз по склону. Однако почти сразу ойкнула, спотыкнулась и упала. Съехала вниз по коврику низкорослой травы.

— Вот егоза, — сказал я, поднимаясь и вешая автомат за спину.

Когда я спустился к ней, девчушка принялась отползать, но почти сразу уперлась спиной в большой камень.

— Спокойно. Спокойно, егоза ты этакая, — опустился я рядом.

А потом заметил, как она уже шарит рукой в поисках чего потяжелее, чтобы огреть меня по голове. Однако я сделал вид, что не заметил. Вместо этого полез в свою шамабадскую аптечку.

— Это аптечка. Аптечка, видишь? Уж это ты должна понимать, — проговорил я, показав неаккуратно вышитый на клапане красный крестик.

Крестик был делом рук Васи Уткина, который, хоть до армии и не учился шить, потому как для этого дела у него была его Настенька, все же выучился паре простых стежков.

Девочка уставилась на мою сумку. Уставилась с нескрываемым недоверием, но все же перестала шарить рукой. А потом позволила осмотреть ногу. Вернее будет сказать, не препятствовала этому. Однако взгляд ее оставался недоверчивым и колким.

Я аккуратно подвернул край штанины ее шароваров.

— Так… — буркнул я, осматривая распухший голеностоп и посиневший сустав. — Не перелом. Скорее всего растяжение. Связки повредила. Будем надеяться — не порвала.

Девчушка наблюдала за тем, как я рылся в аптечке. Пусть с личика ее и не сходила злая мина, во взгляде уже проступала, если и не надежда на помощь, то легкое любопытство.

Пусть и не сразу, но девчушка позволила мне сделать укол анальгина — пара тюбиков-шприцов была у меня в аптечке. Затем я полил ей ногу водой, чтобы охладить.

— Давай мне без глупостей, — строго пригрозил я, — ногу нужно обездвижить. Шину наложить. Так что не двигайся. На вот. Пожуй лучше, пока я найду подходящие палки.

С этими словами я протянул ей пачку галет. Девчонка приняла их без колебаний, однако все равно вырвала еду диковатым, резким движением.

Я стал подниматься на ноги. А потом застыл на полудвижении. И бросился за камень, накрыл девочку своим телом. Та было зашипела, но я почти сразу зажал ей рот рукой. Перетерпел болезненный укус.

— Тихо ты, дурында, — просипел я сквозь зубы, — тихо, не шевелись. Ни то оба помрем. Тихо…

Я сильнее вжал ее в землю. Вжался под камень сам, стараясь занизить наш профиль.

— Мака ху кучо да истрарей, — донес до меня ветер чужой голос.

Из-за небольшого каменного хребта к нам поднимались душманы.