Пограничник. Том 12: Меж двух огней

Глава 21

Пули засвистели над головой.

Я пригнулся, залёг, быстро перекатился под грузовик. Заметил, как на том месте, где только что был я, взвились фонтанчики пыли от ложащихся туда вражеских пуль.

Я не видел американца. Лёжа на спине, боролся с затвором, чтобы извлечь застрявший в патроннике патрон. А потом услышал шаги.

Стоун бежал вдоль борта «Бедфорда». Когда пронёсся рядом, выпустил пару пуль куда-то в мою сторону, чтобы прикрыть свой отход.

Я не обратил на это никакого внимания. Я быстро зацепил рукоятку затворной рамы за шкворень рессоры, резко дёрнул автоматом. Затвор лязгнул, вернулся в первоначальное положение.

Когда я выкатился из-под машины, американец уже во весь опор нёсся к голове колонны. Из положения лёжа на спине я вскинул автомат, не целясь, навскидку, выстрелил.

Короткая очередь затрещала в темноте. Американец пригнул голову, дёрнулся, но не упал. А вот мой автомат снова дал осечку.

Я отбросил автомат, вскочил на ноги и тут же помчался следом за Стоуном. Нагнал его в тот момент, когда американец запрыгнул на подножку «Зила» и принялся забираться в кабину. Хлопнул дверью.

А я вскочил на подножку следом. Стоун обернулся. На его лице загорелась отчаянная, злая гримаса. Он показал в темноте свои неестественно белые зубы. Потом попытался ударить меня своим небольшим кейсом — просто ткнул им меня в лицо сквозь лишённое стекла окошко. Я защитился предплечьем, а потом вцепился в неудобный кейс. Потянул.

Стоун вскрикнул. Я откинулся назад и потянул американца за собой. Рука его быстро высунулась из окошка, напряжённая, натянутая, словно канат.

«Значит, — подумал я, нащупав под ногами твёрдую опору каменистой земли, — значит, соломку себе подстилаешь? Но без неё ты так просто не уйдёшь».

С этой мыслью я крутанул кейс. Взятая на излом. Цепочка наручников лопнула, освобождая американцу руку. Тот снова выругался на английском.

А потом раздался выстрел. Второй, третий. Стоун просто стрелял сквозь дверь из своего «Вальтера», пытаясь зацепить меня наугад.

Я отскочил в сторону, уходя с линии обстрела. Американец открыл дверь, наставил ствол куда-то примерно на меня. Потом нажал на спуск. Его оружие щёлкнуло вхолостую.

А я среагировал мгновенно — схватил его за рукав, потянул. Когда понял, что так просто Стоуна не выковырять оттуда, то ударил его по голове его же кейсом.

Не издав ни звука, американец на мгновение обмяк и поддался.

Я дёрнул изо всех сил. Отклонился назад. Стоун вывалился из кабины прямо на меня, вместе мы рухнули на землю.

Американец на удивление быстро пришёл в себя. Он оказался сверху, почти сразу вцепился мне в одежду. Я схватил его за грудки.

— Ты… Ты приставучий как муха… — прошипел он, с трудом ворочая языком.

Почти идеальная причёска Стоуна растрепалась. Из-под волос на лицо спустилась алая змейка крови.

Стоун вдруг схватил меня за горло. Принялся душить сначала одной рукой, потом вцепился и другой. Нажал. Я почувствовал, как стальная хватка сжимает горло. Как не даёт воздуху проникнуть в лёгкие.

Но я и не думал оставить борьбу. Схватил его за руки.

— Да… Да сдохни же ты наконец… — зашипел американец, стискивая зубы.

А потом я, наконец, дотянулся до своей цели — раненого плеча Стоуна. Сжал его пальцами изо всех сил. Почувствовал, как они намокают от крови, сочившейся из его раны.

Стоун заревел от боли, машинально отпустил меня, схватившись за плечо. Тогда я дал ему с правой, могучим, размашистым ударом.

Кость щёлкнула о кость, когда я засадил кулак ему прямо в челюсть. Стоун просто свалился с меня. Замер рядом, на земле. Стал корчиться от боли. Потом обмяк, переводя дыхание. Он хрипло постанывал, пытаясь изгнать из головы гул, вызванный моим ударом.

Я тоже лежал, стараясь наполнить грудь воздухом. А потом принялся подниматься первым.

Стоун, видя это, вскрикнул. Принялся отползать. По пути он схватил валявшийся на земле «Вальтер», попытался выстрелить в меня, но магазин пистолета оказался пуст. Американец судорожно полез во внутренний карман куртки, ища запасной.

Я почти беззвучно извлёк свой нож из мягких кожаных ножен на поясе.

Стоунсн снова вскрикнул, запутавшись в собственных карманах.

— Лежать, — прошипел я, чувствуя, как холодная, расчётливая ярость будоражит душу. — Лежать, не двигаться.

Стоун не послушался. Когда ему всё же удалось извлечь магазин, я ускорил шаг, а потом и вовсе ударил его по печени носком тяжёлого сапога.

Американец захрипел, потерял магазин и пистолет.

— Лежать, мразь, — сквозь стиснутые зубы прошипел я, а потом добавил ещё раз, но уже по почкам.

Американец выгнулся дугой, застонал. Стал валяться в пыли и камнях. Я расстегнул ремень, сбросил с него пустой подсумок. Когда уже собирался опуститься к американцу, чтобы связать ему руки, почувствовал, как кто-то схватил меня за голенище.

Обернулся.

Раненый душман, наполовину выползший из-под «Зила», вцепился мне в ногу обеими чёрными от крови руками. Он смотрел жалобно, хрипло звал меня, видимо, просил о помощи.

На него у меня не было времени. Я вырвал ногу из скользких пальцев духа. Тот потянулся за мной левой. Правой вцепился в землю, подполз ближе, да так, что кисть правой оказалась у него под брюхом.

Неожиданно глаза его, сначала полные мольбы, наполнились злостью. Видимо, дух понял, что мне сейчас не до него. Что раненому никто не будет оказывать первую помощь.

Тогда он отчаянно махнул правой рукой. Махнул и промахнулся. Только спустя мгновение я понял, что в его кулаке зажат нож. Сукин сын решил со злости полоснуть меня.

Тут, каюсь, я не сдержался. Холодная ярость выплеснулась в неконтролируемое, почти машинальное движение, наработанное долгими годами. Движение, которое я усвоил ещё в детстве, когда только начал драться с уличными пацанами. Если тебя хотят ударить, дай сдачи. А лучше — бей первым.

Я даже сам не сразу понял, как рванулась моя рука. Как хлёстким, быстрым движением я выбросил ремень, словно кнут. Солдатская пряжка хлестнула духа по лицу. Тот потерял нож, закрыл лицо руками, а потом дико завыл от боли.

Резкая вспышка ярости прошла почти так же быстро, как и проявилась. Я обернулся.

Американец, воспользовавшись задержкой, уже во всю улепётывал прочь. Он на удивление быстро нёсся вдоль автоколонны, а потом, испугавшись прозвучавших где-то вдали выстрелов, и вовсе принялся карабкаться вверх по пологому и каменистому склону горы.

Выругавшись матом, я пустился в погоню.

Гора встретила Стоуна совсем не гостеприимно — острыми камнями и зыбкими осыпями под ногами. Каждый шаг отзывался огненной вспышкой боли в плече, где сидела пуля, оставленная этим… русским. Кровь, липкая и тёплая, заливала руку. Рукав намок и неприятно лип к коже. Ноги гудели, сильно болели бёдра и щиколотки. Несколько раз он чуть было не свернул ногу, когда та или другая стопа попадала в скрытую в темноте щель.

Дышать было больно — тот удар в печень, казалось, она висела в теле тяжёлым свинцовым мешком, а челюсть гудела, угрожая свести скулы судорогой.

Он бежал, спотыкаясь о невидимые в темноте камни, хватая ртом разрежённый горный воздух.

Адреналин бил в голову. Казалось, все чувства просто обострились.

Сзади, метрах в тридцати, следовала погоня.

Стоун не знал, в действительности ли он слышит русского или же это лишь игра его возбуждённого воображения.

И всё же он слышал. Слышал, как русский пробирается вверх по скале, как под его тяжёлыми сапогами хрустит галька. Как из-под крепких рук срываются и мчатся вниз камни. Нет. Это был не бег, а неумолимое преследование. Будто за ним гнался не человек, а порождение этих проклятых гор — безжалостное и не знающее усталости.

«Кто ты, чёрт тебя дери? — проносилось в голове Стоуна. — Обычный солдат? Нет… Точно нет. Обученный офицер? Но он слишком молод для офицера».

В ЦРУ его учили профилю советского спецназовца — «Вымпел», «Альфа», ГРУ. Те были машинами: вышколенными, техничными, предсказуемыми в своей дисциплине. Но этот… Этот был иным. Он дрался иначе — изобретательно и хитро. Двигался иначе — экономно, но быстро, ни единого лишнего движения. Он ломал шаблоны, а Стоун ненавидел, когда ломают шаблоны.

Стоун рискнул оглянуться. Чуть было не упал, споткнувшись о скользкий сланец. Внизу, в сумраке, метнулась тень. Настойчивая, неминуемая, как судьба. Тень оказалась ближе, чем он думал.

Страх, который Уильям Стоун давно научился запирать в самом дальнем уголке своего сознания, вдруг шевельнулся.

Стоун всегда боялся смерти. Боялся и был в этом отношении честен и с собой, и с другими. Однако страх, который он почувствовал, не был страхом смерти.

Это был страх… Нет, ужас перед этим конкретным человеком. Перед его немым, абсолютным упорством. Русский не просто выполнял приказ. Он хотел достать Стоуна. Достать лично.

Ноги подкашивались. Мышцы жгла молочная кислота. Дыхание сбивалось, и Стоун понимал, что он больше не в силах бежать. Паника, острая и кислая, ударила в горло. Он заколебался, и это мгновение стоило ему всего.

Стоун обернулся.

Русский стоял в десяти метрах ниже, на небольшом ровном участке. Он не бежал, не кричал. Он просто стоял, плечи подняты от тяжёлого дыхания, но взгляд, тот самый, пронзительный взгляд, что успел заметить Стоун на его молодом лице, был сфокусирован на нём. Он поймал его. Стоун не мог видеть глаз русского в темноте и с такого расстояния. Он просто это знал. Знал и чувствовал.

Отчаяние придало Стоуну силы. Он рванул в сторону, к гигантскому валуну, сорвавшемуся когда-то с вершины.

Дрожащими пальцами Стоун вытащил «Вальтер», вытряхнул пустой магазин. Судорожно достал новый. Последние восемь патронов. Стоун вогнал его в рукоятку до щелчка, передёрнул затвор. Его звук показался Стоуну оглушительно громким в звенящей тишине.

Стоун колебался недолго.

Он выскочил из-за своего укрытия и вскинул пистолет.

Когда американец открыл огонь, я залёг за камнями. Стоун выстрелил трижды. Я не слышал, куда легли пули. Просто продолжал ползти вверх, пригибая голову как можно ниже.

Американец продолжал стрелять. Он вёл огонь не прицельно, нервно, судорожно. Будто бы старался отбрыкаться от вцепившегося в лодыжку служебного пса. Более того, скорее всего, он даже не знал, где я прячусь.

— Пять, шесть, — тихо считал я его патроны, — семь…

Когда отзвучал очередной хлопок, нового не последовало. Эхо выстрелов быстро унёс афганский ветер.

— Русский! — внезапно закричал американец. — Я хочу поговорить! Слышишь меня?

Не зная — уловка это или отчаяние, я не поднял головы. Только ответил:

— Бросай оружие и сдавайся!

— К сожалению… — с трудом, борясь с собственным дыханием, ответил Стоун, — к сожалению, это невозможно!

Я не ответил. Аккуратно приподнялся на локтях. Нащупал взглядом тот самый камень, за которым прятался американец. Его позицию я заметил уже давно — по дульным вспышкам.

— Скажи! Скажи, хоть, кто ты? Из какого подразделения⁈ Какой отдел?

Я снова не ответил. Принялся пробираться ползком выше по склону. Пусть я изрядно устал в погоне, но просто откинул мысли о слабости в мышцах и теле. Американца нужно было взять. Взять так или иначе.

— Молчишь? — в голосе Стоуна появились неприятные, презрительные нотки. — Не хочешь говорить? Очень зря, солдатик. Очень зря.

Он на несколько мгновений замолчал. Видимо, соображал. Судорожно думал.

— Сколько вас тут? Пять? Восемь? — снова продолжил Стоун. — А сколько среди вас раненых, убитых?

Он прислушался. Я не отвечал.

— Ловко, очень ловко вы придумали с этой засадой! Но знаешь что? Вы здесь одни! Я знаю, что основная группа ваших войск застряла за перевалом! И знаешь что? Сюда уже идёт подмога. Из пещер Хазар-Мерд движется подкрепление. Они уже знают о том, что караван уничтожен. И скоро будут здесь. Но… Но у тебя ещё есть время уйти и увести своих людей!

Я не думал о том, блеф это или же правда. Просто молчал, медленно, уже на корточках, пробираясь наверх, скрыв силуэт за камнями, что были повыше.

— Уведёшь своих людей и выживешь! — продолжал Стоун. — А иначе моджахеды убьют вас всех! Уже к полуночи на капотах подорванных вами машин будут лежать ваши же головы! Но ты ещё можешь этого не допустить!

Когда я почти поравнялся с позицией Стоуна, то затих, ища взглядом, как к нему подобраться. Тут сделать это было сложнее. Ведь больших валунов почти не было. Высунусь — он точно меня заметит. И тогда останется только рисковать. Ведь в его «Вальтере» ещё один патрон.

— Спустись! Уходи с горы! — продолжал он. — Просто уходи и всё! А ещё забери мой кейс! В нём деньги! Много денег! Валюты! Спрячь его! И на эти деньги ты сможешь выбраться за железный занавес! Уехать, куда хочешь! Жить на широкую ногу!

Я молчал.

— Выбирать тебе — сорвать джекпот или же погибнуть в лапах моджахеддин!

Когда я уже почти продумал свой следующий шаг, когда почти нащупал путь к американцу, то вдруг услышал то, чего услышать совсем не ожидал:

— Саня! — крикнул откуда-то со спины Бычка, — Саня, ты тут⁈

— Товарищ старший сержант! Селихов! Вы где⁈ — добавил Самсонов.

Я обернулся, чтобы посмотреть, где же пограничники.

Бойцы, тёмными, в густых сумерках тенями, поднимались на гору, следуя в полный рост. Держали наготове автоматы. И не таились от скрытого врага.

И всё же Стоун заметил их первым.

Раздался внезапный выстрел. Я заметил, как один из пограничников вдруг вздрогнул и согнулся пополам. Завалился набок. Второй — немедленно залёг, открыл огонь вслепую. Он стрелял куда-то вверх, куда-то к вершине горы. Совсем не по Стоуну.

Когда я глянул на валун, за которым прятался американец, заметил, как он снова принялся улепётывать, воспользовавшись посеянным им хаосом.

— Бычка! — крикнул Самсонов, когда перестал разряжать магазин в темноту, — ранен⁈ А! Сука! В живот! Зажми, зажми рану, я сейчас!

«Ранил, — подумал я, не сводя взгляда с тёмного силуэта Стоуна, что неумолимо отдалялся от меня, — ранил Бычку. Нужно принять решение. Роковое решение — продолжать погоню или вернуться к парням».

И я поднялся. Встал на ноги. Встал, потому что, не колеблясь ни секунды, принял это решение. А потом побежал.