Пограничник. Том 12: Меж двух огней

Глава 8

Громов не ответил Мухе. Вместо этого он пошарил в кармане своего кителя. Достал маленький, мятый кусочек свинца.

— Достал, — с облегчением констатировал Муха.

— Асих жив, — сказал Громов, и мне показалось, что при этом он едва заметно выдохнул. — Пуля вошла между шестым и седьмым ребром, раскрошила край седьмого, прошла в трех сантиметрах от нижней доли легкого и застряла в мышцах спины. Легкое не задело, но был риск тампонады сердца. Пришлось резецировать ребро, чтобы достать пулю. Кровопотеря серьезная, но не критическая. Теперь все зависит от него и от того, сможем ли мы избежать сепсиса в этих условиях.

— Как его состояние, товарищ майор? Стабильное? — спросил я серьезно.

Военврач перевел на меня свои усталые, маслянистые глаза. Снял кепи, пригладил взмокшие волосы.

— Если бы раненый находился в подобающих санитарных условиях, я бы сказал, что у него есть все шансы выжить. Но здесь сложнее. Нужно постоянно следить за дыханием и работой сердца. Кроме того, в любой момент может начаться инфекция. Тогда сепсис быстро прикончит вашего пленного.

Значит, времени мало. Хотя сам факт того, что пакистанец выжил во время операции, уже радовал, я понимал — расслабляться нельзя. Ситуация по-прежнему оставалась сложной. Нельзя было терять времени.

— Он ведь без сознания, так ведь? — спросил Муха, нахмурив брови.

Громов вздохнул.

— Я ввел ему Аминазин и Промедол, — хирург неприятно поморщился. — Последнее из НЗ пришлось достать, чтоб ваш пленный не скопытился прямо на столе. Или еще хуже — не очнулся от боли и не принялся метаться в предсмертных конвульсиях. Но сейчас — да. Сейчас он без сознания. Или, если выражаться точнее, испытывает что-то вроде медицинской комы.

Муха выругался матом.

— Так че? Говорить не сможет? — раздосадовано спросил он.

— А что, — Громов недовольно нахмурился. — Ты рассчитывал, что он тут же вскочит и спляшет тебе яблочко?

Муха отвернулся. Заматерился себе под нос.

— Как долго он будет без сознания? — спросил я.

Хирург пожал плечами.

— Может шесть, может двенадцать часов. Как повезет. Это, если, конечно, он не отбросит коньки раньше.

— Вы ж сказали, состояние стабильное! — разозлился Муха.

— Я сказал, — Громов уставился на старлея полным злости взглядом, — если бы он был в больничной среде, выжил бы. Но я, что-то тут, у тебя под боком, Боря, не наблюдаю мало-мальски оборудованного санитарного пункта.

— Это ж что выходит? — Муха, кажется, напугался строгого взгляда майора, и потому злобно посмотрел на меня, а не на него, — выходит, что я запросто так согласился мои машины разобрать⁈

— Свою часть договора я выполнил, — Громов еще сильнее потемнел лицом, — а значит, у меня должна быть более-менее исправная машина. Как, кстати, идут дела по ремонту, товарищ старший лейтенант?

— Идут, — буркнул Муха обиженно, — товарищ майор.

— Надо бы, чтоб они шли побыстрее. Как-никак, полдень скоро.

— Скажите, — я пропустил мимо ушей бестолковую перепалку офицеров, — а нет ли способа, чтобы привести Асиха в чувство побыстрее?

Громов, сверлящий Муху взглядом, переключился на мой вопрос мгновенно. Возможно, ему просто надоело спорить со старшим лейтенантом, а может быть, его заинтересовал мой вопрос. Впрочем, тут мне было без разницы.

И тем не менее хирург задумался.

— Промедол выводится почками, и здесь мы мало что можем сделать. Но на Аминазин есть свой антидот. Я не колол его сразу, но Кофеин-бензоат натрия или Кордиамин у меня в аптечке есть. Когда будет нужно, они помогут «подстегнуть» его нервную систему и поднять давление. Вот только…

— Что, вот только, товарищ майор? — спросил я, когда хирург вдруг задумчиво замолчал.

— Вот только, — вздохнул он, — тут мы имеем целый «букет» возможных последствий.

Муха вопросительно нахмурил брови.

— Он может умереть? — озвучил я вопрос старшего лейтенанта.

— Гипертонический криз, резкая тахикардия, нарушение сердечного ритма вплоть до фибрилляции желудочков и остановки сердца, — покивав, принялся перечислять майор, — острая сердечная недостаточность, которая может повлечь за собой отек легких. В конце концов, придя в себя, он может перенести повторный шок, и сердце просто не выдержит. Так что да. Умереть он может. Но этот пакистанец — крепкий сукин сын. Короче, здесь шансы пятьдесят на пятьдесят.

Муха опустил глаза в нерешительности.

Я задумался.

С одной стороны, чтобы спасти Алима, логичнее было бы оставить пакистанца в коме. Так больше шансов, что он выживет, и тогда я смогу обменять его, еще живого, на Канджиева. Даже с учетом того, что Асих ничего не расскажет, есть его карта. Придется надеяться, что тогда, в ущелье, когда я брал пакистанца, он не солгал о помеченной пещере, где держат Алима.

Но с другой стороны… А с другой стороны — парни из разведвзвода. Если Асих останется без сознания, если ничего не расскажет о схроне духов, взвод пойдет в Темняк как и раньше — наугад. И тогда наверняка подтвердятся все слова Громова. Под угрозой постоянной опасности, да еще и на не полностью исправленных бронемашинах, они просто не смогут выполнить задание. И еще вопрос — смогут ли вернуться.

Нужно было решать. И я решил.

— Если мы попросим вас ввести антидот, вы сделаете это, товарищ майор? — спросил я решительно.

Громов немного помолчал, сжав темные губы. Потом, столь же решительно ответил:

— Да. Сделаю.

В палатке царил полумрак. Громов давно затушил керосиновую лампу, которая освещала это место во время операции. У входа стоял остывший, выключенный следовой фонарь, которым врач подсвечивал свое «поле боя».

Воздух тут был тяжелым и густым, им было трудно дышать. Он вязко обволакивал легкие, представляя собой гремучую смесь разных запахов.

Сперва в нос била едкая, еще не осевшая пыль, поднятая множеством ног, потом — сладковатый, тошнотворный дух пота и грязи. Но над всем этим царили два других запаха — резкая, химическая вонь йода и терпкий, железный запах крови.

В самом центре палатки, на нескольких сдвинутых ящиках из-под патронов, накрытый плащ-палаткой, возлежал Аль-Асих.

Тело его было прикрыто сверху серо-зелеными плащ-палатками, сложенными в несколько раз, но их грубая ткань уже успела пропитаться темными, багровыми разводами.

Асих лежал на спине. Его обнаженный торс оказался неестественно бледным и влажным на вид, будто его только что вытащили из ледяной воды.

Грудь и живот были стянуты тугой, неаккуратной повязкой из армейских бинтов, которые уже утратили свою белизну, вобрав в себя все оттенки красного и коричневого.

Рядом, прямо на голой земле, был расстелен кусок брезента. На нем, в строгом, почти педантичном порядке, лежали немногие медицинские инструменты — блестящие стальные пинцеты, зонд, несколько скальпелей. Рядом стоял солдатский котелок, и в его мутной, розоватой воде плавали комки ваты, похожие на окровавленные клочья плоти. Пустая ампула из-под промедола валялась возле котелка, поблескивая на запущенном нами в палатку дневном свету.

Повсюду, куда падал взгляд, виднелись следы недавней битвы за жизнь — смятые, забрызганные коричневыми пятнами бинты в углу; пузырек с йодом, опрокинутый впопыхах и оставивший на земле темно-золотистую лужу; торчащий из ведра с розовой водой кончик ножниц.

И над всем этим царила гнетущая, звенящая тишина, нарушаемая лишь натужным, хриплым дыханием раненого.

И тем не менее лицо Асиха казалось безмятежным. Казалось, по крайней мере несколько мгновений после того, как мы вошли в палатку.

Аль-Асих, будто бы почувствовал, что здесь, в его нынешней обители, появились чужие. Лицо его изменилось. Стало подрагивать от какой-то острой, несознательной боли, которую, сам того не зная, испытывал сейчас пакистанец.

— Хреново выглядит, — буркнул Муха равнодушно.

— Уж получше, чем ты в день нашей первой встречи, Боря, — кольнул Муху Громов.

Муха смутился. Прочистил горло.

— Ну… Ну и что? Что дальше? — несмело спросил он.

— Будем колоть, — врач достал из кармана ампулу и свежий шприц, которые недавно извлек из своей аптечки.

Потом Громов покосился на нас.

— Но предупреждаю: зрелище будет не из приятных.

— Мы, товарищ майор, уже по горлышко навидались неприятных вещей, — угрюмо заметил Муха. — Еще одной нас не напугать.

— Ну-ну, будем надеяться, — хмыкнул Громов.

— Колите, товарищ майор, — поторопил я, — у нас не так много времени.

Громов уставился на нас с Мухой.

— Мне понадобится ваша помощь, товарищи пограничники.

— Помощь? — удивился Муха.

— То, что мы собираемся сделать, — Громов помрачнел. Голос его стал хрипловатым, — можно назвать не иначе, как медицинская экзекуция. Я заставлю его сердце рвануться в галоп, когда оно еле держит ритм. Я разбужу в нем такую боль, от которой его мозг снова захочет погрузиться в беспамятство. И все это — в теле, которое еще не начало по-настоящему заживать.

— Что требуется от нас? — спросил я.

— Конвульсии, вспышки боли и ярости под действием резких скачков адреналина и норадреналина, — покачал головой Громов, — его нужно держать. Держать крепко, чтобы он не навредил сам себе в процессе пробуждения.

— Если нужно, будем, — кивнул я.

Громов вздохнул.

— Хорошо. Приступаем.

Мы с Мухой встали по обеим сторонам ложа Асиха. Громов — рядом со мной, у правой руки пакистанца.

Хирург хрустнул шейкой ампулы. Принялся набирать в шприц прозрачное вещество. Потом с сосредоточенным видом выгнал из шприца все пузырьки. Проделал ровно такие же действия и со второй ампулкой, извлеченной им из кармана. Убрал второй шприц в карман.

— Ну что, готовы? — сказал он.

— Готов, — решительно сказал Муха.

Я промолчал. Думаю, по моему внешнему виду и так было все понятно.

Громов взял руку Аль-Асиха. Обработал вену на сгибе, ввел иглу. Замер.

— Вы должны понимать, — сказал он, зыркнув на меня, — он не сможет постоянно ясно мыслить. Проблески будут приходить урывками. Пленный окажется в полубреду.

— И вы говорите это только сейчас? — недовольно заявил Муха.

— Решил уточнить, товарищ старший лейтенант, — язвительным тоном уколол его Громов, — а то вдруг для кого-то это не очевидно.

— Вводите, товарищ майор, — сосредоточенно проговорил я.

Взгляд Громова скакнул с Мухи ко мне. Потом на руку Асиха. Он принялся вводить препарат.

Когда извлек иглу, взял Асиха за руку. Нащупал пульс и замер, слушая ритм и скорость биения сердца пакистанца.

Мы ждали долго. Прошло не меньше трех минут, прежде чем врач шепнул:

— Начинается. Пульс ускоряется. Всем приготовиться.

Сначала это было лишь едва заметное подрагивание век.

Потом скула Асиха, дернувшись, исказила черты его лица, придав им на мгновение выражение немого укора.

Дыхание, до этого ровное и хриплое, сорвалось в прерывистые, короткие вздохи, будто человек задыхался, не в силах вобрать в себя достаточно воздуха.

— Товарищ майор, — нахмурившись, Муха уставился на Асиха, — так и должно быть? Не помирает он?

— Тихо, — бросил Громов, уже отпустивший руку пакистанца и отстранившийся от его ложа на шаг.

Внезапно его тело напряглось в одну тугую струну.

Муха вздрогнул. Громов только моргнул.

Я немедленно вцепился в руку Асиха, надавил на колено, чтобы пакистанец не рухнул с ящиков.

Муха чуть-чуть замешкался, но сделал то же самое.

Асих выгнулся дугой.

Мышцы на руках и животе выступили буграми, шея выгнулась, запрокидывая голову назад. Из горла вырвался не крик, а низкий, клокочущий стон.

— Это… Это нормально? — стискивая зубы, просипел старлей.

— Держи! — прикрикнул я на Муху.

И тогда его начало бить. Непроизвольные, судорожные вздрагивания прокатились по телу волной. Он метнулся в сторону, слепой и невидящий, едва не сорвавшись с неустойчивых ящиков.

Лицо Асиха стало мокрым от пота. Быстро увлажнились бинты. Пот этот был вязкий, липкий и холодный. Я бы даже сказал — ледяной.

Он не открывал глаз. Только жмурился, стискивал зубы в страшной, хищной гримасе. И метался. Метался и еще раз метался.

Немало усилий мне пришлось приложить, чтобы не дать Аль-Асиху развалить всю свою «койку».

Вдруг пакистанец широко раскрыл глаза. Стиснул зубы так, что мне показалось, будто они вот-вот сломаются. И обмяк.

Упал на койку без сил.

Тут в дело вступил Громов. Он действовал быстрыми, четкими и экономными движениями. Врач отогнул повязку. Проверил швы на ране. Потом открыл Асиху веко. Заглянул в глаз. Пощупал пульс и быстро ввел Асиху второй заготовленный препарат.

— Слышишь меня? Ау? — громко позвал Громов.

Асих слабо зашевелился. Он дышал быстро, поверхностно, словно гончий пес, упустивший лисицу.

— Слышишь?

Асих пробормотал что-то не по-русски. Потом открыл глаза, вполне осмысленно уставился на Громова.

— Как тебя зовут? — спросил хирург деловито.

— Б-больно… — прошептал Асих.

— Как тебя зовут?

Он стиснул зубы, поводил по палатке дурным взглядом.

— Воды, дайте ему воды, — приказал майор.

Муха торопливо передал тому свою фляжку. Асих не смог долго пить. Почти сразу закашлялся и застонал от боли.

Когда снова открыл глаза, то уставился на меня.

— С-селихов… — прохрипел он, — Ты?..

Потом снова добавил что-то не по-нашему.

— Ты понимаешь, где ты? — громко спросил Громов.

— Я понимаю… — зло уставился на него Асих, — что с радостью… Агх… С радостью перерезал бы тебе горло, старик.

— Ну вот, все прошло не так плохо, — Громов расслабился и, казалось бы, не обратил никакого внимания на угрозу пакистанца. — Не умер, и то хорошо. Но предупреждаю: он пробудет в сознании недолго. Минут пятнадцать, может двадцать. Потому допрашивать нужно сейчас.

— Спасибо, товарищ майор, — глядя Асиху прямо в глаза, я отстранил Громова рукой. Приблизился к пакистанцу.

— Ты… — с трудом проговорил пакистанец, — ты достал меня с того света, шурави. Зачем? Что ты со мной сделал? Почему… Гх… Почему так болит?

— Вылечил, — сказал я сухо.

Пакистанец через силу улыбнулся. Показал нам грязные зубы.

— И ты должен понимать, сукин сын, — встрял Муха, — для чего мы это сделали. Мы могли бы оставить тебя подыхать, но раскошелились на бинты и медикаменты. Только благодаря нам ты еще дышишь.

Аль-Асих уставился на Муху злым взглядом. Что-то сказал. Муха изменился в лице. Видимо, сказанное было ругательством.

— Слышь… Сам пошел на…

— Боря, — перебил его я. — У нас мало времени, чтобы перепираться. Асих.

Пакистанец с трудом перевел взгляд на меня.

— Ты будешь жить, Аль-Асих. И если сделаешь все правильно, возможно, даже не попадешь к КГБ. Возможно, отправишься к своим людям сегодня же.

— Вы… Вы вырвали меня из ада, чтобы допросить? — зло хмыкнул Асих. — Видит Аллах… До такого не додумался бы даже я…

— Ты упоминал что-то об американце и пещерах с оружием, — сказал я, — что за американец? Где эти пещеры?

— Ты лжешь… Лжешь, шурави… — зашипел Асих. — Вы… Лучше я умру, чем…

— Ты не умрешь, — возразил я. — Ты нужен нам, чтобы обменять тебя на нашего.

Асих с трудом рассмеялся.

— Если… Если я выживу… Я приду за тобой, Селихов. Приду и отрежу тебе голову…

Муха с Громовым переглянулись. Казалось, майора сложно чем-то удивить. Но сейчас он выглядел именно что удивленным.

— Ты можешь попробовать, — серьезно сказал я. — Я буду тебя ждать.

Асих злобно улыбнулся, а потом вдруг напрягся, выдерживая боль.

— Ты… Ты странный, очень странный, шурави, — с трудом начал он, когда приступ отступил. — Ты победил своего врага. Убил его. А вместо того, чтобы праздновать, возвращаешь к жизни… О таком меня Абдул-Халим не предупреждал… Не предупреждал, что ты настолько упорный человек…

— Ответь на наши вопросы, Асих, — сказал я, — тогда вернешься к своим. А если нет… Если нет, то завтра окажешься в Союзе. Тогда ты все равно все расскажешь, но шанса вернуться к своим у тебя не будет. Решать тебе, Асих.

Асих не ответил. Он впал в беспамятство. Стал бормотать что-то на урду. Метаться. По щекам его побежали слезы. Непонятно было — результат ли это нестерпимой боли или же следствие метаний в бреду.

Когда мы думали, что в себя он больше не придет, взгляд Асиха вдруг прояснился. Он взглянул на меня.

— Селихов… Ты?..

— А… Зараза… — выругался Муха, — он в горячке. В бреду. С ним разговаривать бесполезно! Так и будем по кругу ходить!

— Б-больно… — протянул Асих, сощурившись.

— Ты должен ответить на наши вопросы, Асих, — снова сказал я, — тогда получишь обезболивающее. Боль уйдет.

— Саша! Он не понимает! — разозлился Муха, — он бредит! Сука… Все было бесполезно! Он…

— Сначала обезболивающее, — проговорил Асих внезапно, — потом… Потом информация…

— Хрен тебе, а не обезболивающее! Кались сначала, где духи оружие прячут? — прикрикнул на него Муха.

— Тихо, Боря, — остановил я старшего лейтенанта. Потом обратился к Громову: — товарищ майор. Введите ему обезболивающее, пожалуйста.

— У меня есть кое-что в аптечке, — задумался Громов, а потом, не говоря ни слова, вышел вон.

— Обезболивающее будет, — кивнул я Асиху.

— Х-хорошо… Невыносимо… Болит…

— Говори, что за американец? — сказал я, — где оружие?

— А я вижу… Вижу, что вам нужен… — Асих выглядел измотанным. Казалось, каждое слово отнимает у него последние силы. — Вы не хотите, чтобы я сдох…

— Что за американец? — с нажимом повторил я, — где именно душманы прячут оружие для пакистанской операции «Пересмешник»?

Взгляд Асиха вдруг стал осмысленнее. Казалось, это произошло как только он услышал о «Пересмешнике».

— Ты знаешь? — удивился он.

— Где оружие, Асих?

Асих откинул голову. Уставился в колеблющийся полог палатки.

— Я… Я скажу… но у меня есть еще одно условие…