Пограничник. Том 12: Меж двух огней

Глава 5

Громов молчал. Смотрел на нас с Мухой очень уставшими, холодными глазами. Правда, молчал он недолго.

— Нет, Селихов, — ответил он твердо. — То, что вы предлагаете, — глупость. Шанс успеха проведения такой операции в полях близок к нулю. Это еще не говоря о том, что у меня нет некоторых соответствующих инструментов и медикаментов.

Муха опустил взгляд. Поджал губы. Лицо его казалось обиженным. Моё же ничего не выражало.

— Кроме того, оставаться тут надолго — большая опасность, — продолжил врач, — вас взвод, нас — меньше отделения. Рисковать я не стану. Потому — уезжаем немедленно.

БТР медленно подчалил поближе к палатке. Его задние десантные люки распахнулись. Стрелки группы Громова совместно с нашими парнями переносили раненых на носилках. Молчаливый прапорщик следил, чтобы раненых правильно разместили внутри. Иногда покрикивал на неосторожных бойцов.

Мы с Мухой наблюдали, как последним под броню бронемашины загрузили мешок с телом несчастного Смыкалы.

Громов же не терял времени даром. Он приказал всем раненым пограничникам показаться ему на глаза. Осматривал их раны. Строго, не выбирая выражений, ругал тех бойцов, чьи раны были обработаны скверно. Давал указания переделать.

— Кажется мне, — сказал Муха, щурясь от солнца, — ты ожидал другого исхода.

— Я не привык что-либо ожидать. Исхожу лишь из того, что имею, — ответил я, немного помолчав. — Но попробовать было нужно.

— Ты должен понимать, Саша, — продолжил Муха, — как только машина Громова скроется за скалой, я отдам приказ выдвигаться. Сегодня к вечеру мы должны добраться до пещер Хазар-Мерд.

Я молчал.

Муха нахмурился.

— Ты ведь не сделаешь глупость, да? — спросил он настороженно. — Я видел, как ты забрал карту из вещей этого Аль-Асиха.

Я молчал.

— Если ты дезертируешь, отправишься один за своим товарищем, это будет трибунал.

В БТР закончили загружать раненых бойцов. Пограничники прощались с ранеными. Закончив прощаться, они выскакивали из десантного отсека бронемашины. Уступали место экипажу.

Я молчал.

— Один ты погибнешь тут, в горах, — не оставлял своих попыток Муха. — Тебя схватят духи. Или убьют люди Асиха. Это неразумно.

Муха засопел, не дождавшись моего ответа.

Я молчал.

— Я не дам тебе сбежать, — наконец сказал он решительно. — Надо будет — арестую, чтобы ты не наделал…

Он не закончил. Мы заметили, как к нам приближается майор Громов. Военврач шел энергично. Сунул руки в карманы своего бушлата и опустил задумчивые глаза.

— Я смотрю, у тебя во взводе настоящая беда, — совершенно не стесняясь меня, обратился Громов к Мухе.

— Не понял, товарищ майор, — нахмурился занервничавший Муха.

Его взгляд снова наполнился странным, необъяснимым ужасом.

Вообще, я давно заметил, как сильно Муха нервничает перед Громовым. Видимо, в прошлом случилось между ними что-то такое, какая-то неприятная ситуация, после которой майор стал недолюбливать Муху и постоянно над ним подтрунивать. А старлей, в свою очередь, принялся нещадно бояться майора. Хотя и пытался всеми силами скрыть свои чувства.

И, кстати, весьма успешно пытался. Большинство солдат-срочников никогда не заметили бы на каменном лице старлея легкого, едва различимого румянца, появлявшегося при приближении Громова. Не заметили бы нервно сжимаемых и разжимаемых пальцев. И уж тем более не смогли бы прочитать в холодных, на первый взгляд, глазах командира тот тихий ужас, который он испытывал к Громову.

— Не понял он, — засопел Громов. — С навыками оказания первой помощи беда. Я посмотрел всех твоих раненых, Борис. Никто толком и повязку не может наложить. Я даже удивился, как вы тяжелых не поубивали с такими навыками.

— Я видел, что вы отругали одного или двух солдат, — заметил я Громову. — И то тех, кому больше других пришлось этой ночью на часах стоять. То есть — самых уставших.

— Вот заработает кто-нибудь из них гангрену или сепсис. Уж тогда им точно будет не до усталости.

— Разрешите вопрос, товарищ майор, — сузил я глаза.

Равнодушный взгляд Громова блеснул любопытством.

— Разрешаю, Селихов. Чего такое?

— Почему вы цепляетесь к старшему лейтенанту Мухе?

— Селихов… — удивился и сразу же обиделся Муха. — Отставить!

Громов хрипловато рассмеялся. Муха покраснел.

— Ну что, старший лейтенант Муха, — отсмеявшись, спросил Громов, — рассказать?

Муха потупил глаза.

— Не надо, товарищ майор.

— А чего не надо? История презабавная! Мы бы с Селиховым дружно над ней посмеялись! Так что давай-ка расскажу…

— Товарищ майор, — перебил я открывшего было рот Громова, — я понимаю, служба у вас тяжелая. Начальник медслужбы, а на месте не сидите. Насаетесь по всему Афгану.

Громов недовольно нахмурился.

— Нервов набираетесь выше крыши, — продолжил я. — Но это не значит, что нужно пар спускать на товарище лейтенанте. Да еще при солдатах.

Муха принялся поочередно бледнеть и краснеть. Уставился на меня изумленным взглядом.

А вот взгляд Громова сделался злым.

— Правильно ли я понимаю, старший сержант, — начал он вкрадчивым, язвительным тоном, — что вы делаете мне замечание?

— А вы находите его неуместным?

— Как минимум по форме и в рамках субординации — абсолютно.

— А по сути? — спросил я ледяным тоном.

Я заглянул в глаза Громову.

Сначала взгляд его был холодным и колким. Но в следующее мгновение он удивленно моргнул. Приподнял бровь. Потом прочистил горло.

— Может, ты и прав, Селихов, — пробурчал Громов.

Потом майор украдкой осмотрелся, не слушает ли нас кто-нибудь из бойцов. Нехотя протянул:

— Примите мои извинения, товарищ старший лейтенант. Возможно, не стоило вспоминать былое при рядовых солдатах.

— Не стоит, — Муха потер шею. — Что было, то прошло, товарищ майор. А вообще… вообще я на вас и не обижался никогда.

— Вот и славно, — ворчаливо ответил Громов и вдруг повеселел. — Отчаливаю. Бывайте, товарищи солдаты и офицеры. А ты, Борис, смотри мне, животом больше не болей.

Подковырнув Муху, Громов направился к уже давно прогретой машине. Мы с Мухой проводили его взглядом.

— Стервец, — сказал я украдкой, — извинился, а все равно съязвил напоследок.

— Это ж Громов, — с облегчением вздохнул Муха. — Ему палец в рот не клади. А чтоб он извинялся перед кем-то… Такого я никогда в жизни не видал. Кому расскажешь — не поверят.

Муха бросил мне несколько смущенный взгляд.

— Спасибо, Саша, что заступился.

— Да не за что.

Муха поджал губы.

— Стыдно… Стыдно мне… после того раза, так у меня от Громова поджилки трясутся. Стыдно признаться — духу не хватает ему что-то наперекор сказать… Я б… Я б, честное слово, лучше бы с целой ротой духов за раз воевал, чем с этим вредным дедом виделся.

— А что ж тогда произошло?

Я оторвал взгляд от удаляющегося БТРа и бросил его на Муху. Вопросительно приподнял бровь.

— Та… — Муха отмахнулся. — То дело былое.

— Ну… Если не хочешь, можешь не рассказывать, командир.

Муха поджал губы. Засопел.

— Да пожалуй…

Он недоговорил.

Внезапно хлопнуло. Грохот взрыва и лязг разнеслись по округе. Отразились от гор гулким эхом.

Это рвануло под громовским БТРом. А точнее — под передними колесами машины.

БТР немедленно окутало сизым дымом, валящим из-под колесного ската и днища.

Муха аж присел.

Почти сразу заработали пулеметы. Трассирующие пули ярко-зеленым пунктиром прочертили пространство между душманским стрелком и машиной. С яркими вспышками принялись рикошетить от брони и земли, рисуя в воздухе цветастые зигзаги.

Мы с Мухой немедленно, почти инстинктивно залегли. Залегли, считай, там, где стояли.

Пограничники в лагере принялись что-то кричать. Засуетились, забегали. Стали залегать за укрытиями.

— А! Сука! Откуда⁈ — не поднимая головы, заозирался Муха, пытаясь понять, откуда стреляют.

А потом заработал ДШК.

Невозможно было не узнать этот пулемет по характерному гавкающему звуку.

Я заметил, как откуда-то с гребня дали короткую очередь из крупнокалиберного пулемета. Потом еще одну.

Сначала два ярких, словно огненные шары, снаряда один за другим ударили по броне громовской машины. Высекли из нее искры. Между колес что-то полыхнуло. Затем новая очередь из трех-четырех пуль отразилась на шкуре БТРа яркими всполохами огней.

БТР задымил.

По всей видимости, это было станковое орудие, спрятанное где-то в горах.

Тем временем трассирующий огонь более легкого пулемета переместился. Его пули перестали безвредно рикошетить от машины. Стрелок взял на прицел холм — позиции пограничников.

Спустя мгновение застрекотали автоматы. С одной стороны наши, с другой — душманские.

— Падла! — заорал Муха, приподнимаясь на локтях и рассматривая, как тяжелый пулемет кормит БТР Громова одиночными, — жмут их!

Я оглянулся.

Пограничники, залегшие кто где, пытались отстреливаться куда-то наугад. Я заметил, что Геворкадзе уже организовал свое отделение в относительном порядке. Занял позиции за камнями, откуда пограничники отвечали невидимому противнику.

— Прижимают экипаж! — закричал Муха. — Не дают им показать головы! Значит, будут подходить, гранатами попытаются закидать!

Пусть Муха и был обескуражен, но недолго. Он быстро взял себя в руки и приняся во всю глотку выкрикивать приказы, стараясь организовать пограничников и уплотнить стрелковый огонь хотя бы по направлению предполагаемого расположения противника.

Тем временем я заметил, что башенка бронемашины Громова робко зашевелилась. Повернулась. Ее КПВТ приподнялся. Потом открыл огонь. Огонь этот оказался неуверенным, не прицельным.

Яркие, как капельки пламени, пули устремлялись куда-то в горы. Они рикошетили от камней, а потом исчезали, словно отскочившие от костра искры.

Наводчик явно был дезориентирован, а может быть, даже ранен. Не мог понять, куда вести огонь.

— Накрыть их с наших машин не получится, — заметил я, внимательно наблюдая, откуда стреляют.

— Слишком опасно! — крикнул в ответ Муха, — можем без колес остаться!

— Значит, надо их жать! — решил я.

А потом встал и побежал.

— Куда⁈ Куда ты, Сашка! — закричал за моей спиной удивленный Муха.

Не успел я пройти и пяти метров, как меня заметили. Спрятанный в горах пулемет, скорее всего ПК, не упустил возможности дать по мне очередью.

Пули захлопали по земле, выбивая из сухой почвы фонтанчики пыли.

Я рухнул. Прижал голову.

Не прошло и нескольких мгновений, как пулемет заработал по другой цели.

Тогда я снова начал двигаться: несколько метров пролез на животе, потом встал и побежал. Пригнувшись, в конце концов, между двумя большими камнями у края вершины холма.

Отсюда открывался хороший обзор. К тому же метрах в десяти-двенадцати от меня вели бой пограничники сержанта Геворкадзе.

— Андро! — крикнул я.

Сержант поднял голову. Несколько мгновений искал меня взглядом.

— Я!

— Надо прижать их огнем! Где твой пулеметчик⁈ Пускай даст вон туда, под камень, похожий на зуб!

Геворкадзе прижался к камню, за которым прятался. Внимательно посмотрел в бинокль. Принялся командовать.

Его пулеметчик немедленно заработал по скрытым в камнях позициям духов. Заставил их ПК чувствовать себя не так уверенно. Я обернулся.

Рулить войсками было почти невозможно. Рации у нас с Мухой не было. Станции были раскиданы по взводу, чтобы обеспечить связь между постами и головной машиной.

— Придется ручками… — стискивая зубы, проговорил я.

А потом увидел Муху. Командир взвода уже не лежал там, где упал. Он организовывал отделение сержанта Самсонова — новенького, взявшего под командование третье отделение, которым когда-то управлял я.

Я заметил, как бойцы, засевшие на противоположной стороне склона, отрабатывали по горам. Бычка строчил из своего пулемета. Самсонов с Пчеловеевым готовили к стрельбе… РПГ-7. Один держал противотанковый гранатомет, а другой под огнем врага пытался загнать снаряд в ствол.

Когда я принялся наблюдать за горами, позади раздался грохот гранатометного выстрела. Это Пчеловеев отправил гранату куда-то по правый борт БТР, противоположный обстреливаемому душманским ДШК.

Где-то в горах вспыхнуло. Дым немедленно окутал зубастые скалы. Должно быть, Муха заметил там позиции врага. А может быть, даже группу, пытавшуюся спуститься к БТР.

А что душманы предпримут такую попытку, у меня не было сомнений.

Тем не менее ДШК продолжал работать. Кучный огонь вражеских пулеметов полегче был неприцельным. Его целью оставалось одно — прикрыть крупнокалиберный пулемет. Не дать нам поднять головы, чтобы определить точную позицию станкового пулемета.

Вот только душманы допустили одну ошибку. К их чести, допустить ее было легко. Духи били по отделениям, по скоплениям нашей пехоты, которые можно было рассмотреть с гор.

Одного-единственного бойца они не заметят. Просто не обратят на него внимания.

И конечно, они не обратили на меня внимания.

А я к этому моменту уже сделал все, что хотел.

Тогда я обернулся, чтобы посмотреть, где Муха.

Командир прятался вместе с отделением Самсонова. Залег рядом с Мухой, постоянно выкрикивал приказы, корректируя огонь бойцов.

Докричаться до него в чудовищном шуме боя было просто невозможно.

Тогда я побежал снова.

Короткими, быстрыми перебежками на полусогнутых я от укрытия к укрытию добрался до отделения Самсонова. Буквально рухнул рядом с Мухой, когда по нам стали активно крыть из пулеметов.

— Сашка! — тут же заметил меня Муха, — ты куда девался? Связи между отделениями нету! Командовать тяжко, да еще и ты куда-то исчез!

— Нужен выстрел, — я указал наверх, к скалам, — вон туда! Каменная гряда, похожая на расческу!

Муха не задавал лишних вопросов. Он сурово кивнул. Обернулся.

— Отделение! Гранатомет к бою! Цель — каменная гряда, похожая на расческу!

— Слушаюсь! — заорал во все горло Самсонов.

Вместе с Пчеловеевым они принялись снова заряжать РПГ. А потом Пчеловеев смело поднялся. Встал на колено, выпрямился, указав концом боеприпаса в скалы.

Где-то вблизи застрекотали автоматы.

Всюду захлопали пули, выбивая из камней крошку, рикошетя и завывая от этого.

Почти все отделение, включая нас с Мухой, пригнули головы. Пчеловеев, не успев прицелиться, упал, потеряв гранатомет. Отполз к укрытию, стараясь беречься от вражеских пуль.

Нас прижали огнем.

— Вон там! — орал Бычка, вслепую разворачивая пулемет, — группа! Противник! Подходят слева.

Я приподнял голову.

Они шли низко. Под шум боя успели спуститься с гор, взобраться на холм и занять позиции в больших камнях, почти что на его вершине. Теперь нас разделяли каких-то пятьдесят, а может быть, семьдесят метров.

Точно сосчитать количество врагов было сложно. Для этого пришлось бы слишком высоко поднять голову. Однако их точно было не меньше десяти-пятнадцати человек.

Душманы разделились на небольшие группы, рассыпались по склону и сконцентрировали огонь на нашем отделении.

Прижимая голову пониже, я бросил взгляд меж двух камней своего укрытия на БТР Громова. Бронемашина уже не сопротивлялась. Подавленная ДШК, она вяло дымилась, застыв на месте. Вражеский пулемет не прекращал огня. Он экономил патроны, отправляя по машине короткие очереди трассирующих пуль. Силился проковырять броню стального жука.

Экипаж, осознавая смертельную опасность, не пытался покинуть машину. К тому же, немножко зная Громова, я мог предположить, что он не хотел оставлять раненых.

Но вполне возможно, что дело было по большей части в том, что экипаж и сам несет потери.

— Падлы! Прижали нас! — орал Муха, наблюдая за спустившейся группой духов в бинокль, — сейчас выпустят кого-нибудь закидать машину гранатами!

Я быстро соображал, какой шаг мне предпринять. Ситуация серьезно изменилась, и первоначальный план отправился в утиль. Нужно было переменить все здесь и сейчас. И я переменил.

— Отделение! — закричал я, — в атаку! Подавить группу противника всем, что есть! Не дать им приблизиться к БТР!

— Слышали приказ⁈ — завопил Самсонов, очухавшийся от первоначального шока. — Отделение! Огонь на подавление!

Автоматы пограничников почти синхронно застрекотали. Бычка ловко перекинул пулемет с камня на камень, нажал на спуск.

Наши пули тут же принялись выбивать белые фонтанчики пыли из камней и земли вокруг позиции врага. Я даже заметил, как несколько духов, пораженные свинцом, вываливались из-за укрытий. Как их дружки втаскивали раненых и убитых обратно за свои каменные щиты.

Плотность вражеского огня на несколько мгновений упала до минимума. Я понимал — пять человек личного состава отделения Самсонова не смогут долго поддерживать такую плотность огня. У меня было лишь несколько секунд.

Я бросился к РПГ. Прямо под снова нарастающим огнем врага схватил неудобно лежащий гранатомет. Упал вместе с ним за укрытие. Поднялся на колено, одновременно водружая нагруженный тяжелым боеприпасом РПГ на плечо.

Пчеловеев уже взвел УСМ. Не успел только снять предохранитель.

Я прильнул глазом к окуляру массивного прицела ПГО-7В. Щелкнул предохранителем.

Я не почувствовал, как в виски ударил адреналин. Не почувствовал того состояния, как под влиянием гормонов мозг воспринимает время будто бы в замедленной съемке.

Мне было все равно, что пули ложились вокруг, что осколки камней и кусочки земли забрасывали меня, когда смертоносные кусочки свинца впивались в землю в опасной близости.

Для меня существовала лишь каменная, похожая на ряд затупившихся зубов гряда, лишь сетка прицела гранатомета. И мое собственное биение сердца.

Я нажал на спуск.

Резкий, гулкий, уходящий в завывание хлопок выстрела заглушил собой весь окружающий автоматный стрекот. Сильно врезал по ушам. Гранатомет мощно дернулся в руках, обдавая меня отголосками ушедшей назад взрывной волны и реактивных газов. Сама земля задрожала под ногами.

Реактивная граната лишь меньше мгновения оставалась видимой глазу. Меньше мига ее, прорезающую пространство, можно было наблюдать невооруженным человеческим зрением.

А потом вдали, меж зубов-камней, раздался взрыв. Черно-сизый дым немедленно затянул позицию вражеского пулемета ДЩК, который замолчал навсегда.

Я рухнул на землю, спасаясь от душманского огня. Отбросил пустой гранатомет.

— Подавил⁈ — крикнул сквозь стрекот огневого боя Муха. — Подавил! Подавил пулемет!

— Отходят! — заорал Бычка, когда иссяк его боезапас. — Отходят, сукины дети! Пересрались, что их пулемета больше нету!

Самсонов радостно выругался смачным матом. Привстал, когда огонь со стороны отступающих духов поутих. Принялся прицельно стрелять одиночными по уходящим врагам.

— Не преследовать! — скомандовал я, поднимаясь на колено, — не покидать позиций! Пусть уходят!

— Не преследовать! — кричал Муха, — пускай убираются в свои горы!

Муха обернулся. Лицо его было чумазым, напряженным. Губы плотно сомкнуты. Но в глазах стояла торжественная радость.

Он подлез ко мне, схватил за плечо.

— Отбились. Отбились от этих сук. Боком им вышла их внезапная атака! Благодаря тебе отбились!

Я больше не смотрел ему в лицо. Все потому, что мое внимание было направлено на БТР Громова. Безжизненный, будто бы мертвый, он стоял на склоне, окруженный клубами темного дыма.

Бой кончился так же быстро, как и начался. Потеряв основное оружие, духи отошли. Оттянули оставшиеся пулеметы, не желая потерять и их в бою.

Мы шли к БТР.

Шли чутко, аккуратно, прикрываемые отделениями пограничников с двух сторон.

— Мать моя… — выдал Бычка, осматривая почерневшую броню машины.

Она вся была изъедена черными, словно бы выплавленными тугой газовой сваркой кавернами — следами попаданий тяжелых пуль ДШК.

БТР кренился на левый бок. Если переднему колесу точно пришел конец, то еще одно-два наверняка спустила вражеская пуля.

Но самое странное — после боя прошло уже несколько минут, но никто не спешил покидать раненую бронемашину.

Муха приблизился. Похлопал по броне.

— Эй! Есть кто живой⁈ — спросил он.

Ответа не последовало.

Мы переглянулись.

— Всех осколками выкосило, — сглотнул Пчеловеев.

Между нами воцарилась гнетущая, почти скорбная тишина.

Первым ее нарушил я. Нарушил не словом, а делом.

Пока все в нерешительности топтались у борта, пока боялись обнаружить внутри то… что могли обнаружить, я решительно прошел вперед. Запрыгнул на скобу подножки. Взялся за рукоять верхнего посадочного люка командира.

Остальные ждали. Молчали и только смотрели.

Я не смотрел на них. Вместо этого повернул ручку и открыл люк.