#8 Печать пожирателя

Глава 13 Пожиратель. Часть 1

Я не упал.

Не провалился в бездну.

Просто… переключился.

Только что я стоял в лифте храма, ощущая, как реальность распадается на молекулы, а в следующее мгновение моё сознание оказалось втянуло в чужое тело.

Горячий ветер, пахнущий пылью, потом и кровью ударил в лицо. Я моргнул — и увидел Ур.

Город, которого не существует уже тысячи лет.

Я сидел на спине слона — исполинского зверя, чьи бока покрывала броня из бронзовых пластин, а хобот был обвит серебряными кольцами с выгравированными заклятиями. Подо мной покачивалось роскошное седло, украшенное лазуритом и золотом. В ушах звенело от гула толпы, от топота сотен ног, от рёва верблюдов, тянувших за собой повозки с дарами.

Процессия.

Моя процессия.

Я был не Марком. Не Маркелием.

Я был Ур-Намму.

Правителем. Магом. Пожирателем. Одним из первых.

Охренеть…

Город раскинулся передо мной, как выжженный солнцем ковёр, бескрайний и дымящийся зноем. Ур, величественный и древний, поднимался из раскалённых песков, его стены из обожжённого кирпича отливали медью в лучах слепящего полуденного солнца.

Узкие улицы, извилистые, как змеиные тропы, петляли между домами из глиняных кирпичей, слепленных из ила Евфрата. Плоские крыши, словно ступени гигантской террасы, поднимались ярусами к небу, и на них толпились люди, закутанные в светлые одежды, спасаясь от жары в теньках навесов.

Воздух дрожал от зноя. Дым от жаровен, на которых пекли лепёшки и жарили баранину, смешивался с тяжёлым ароматом кунжутного масла и тмина. Где-то вдали, за глинобитными стенами, слышался плеск речной воды — это Евфрат, живая кровь Ура, омывал городские стены, наполняя каналы, что рассекали город, словно вены. По их мутным водам скользили тростниковые лодки, гружённые зерном, финиками и глиняными кувшинами с вином.

Вокруг кипела жизнь: торговцы с побережья Персидского залива выкрикивали цены на раковины и лазурит, писцы под навесами вели учёт товаров, а по главной процессионной дороге, вымощенной обожжённым кирпичом, медленно двигалась вереница рабов, тащащих камень для нового храма.

Город гудел, как гигантский улей. В тени финиковых пальм, росших вдоль каналов, сидели старики, играя в кости, а женщины, склонившись над корзинами, отбирали зерно для помола. Где-то за стеной кричал осёл, недовольный тяжестью поклажи, а с базарной площади доносились звуки лиры и глухой рокот барабана — там плясали под песни странствующих музыкантов.

Но главное — зиккурат.

Исполинская ступенчатая пирамида. Его террасы, выкрашенные в лазурный и киноварный цвета, сверкали в солнечных лучах, а на вершине, в святилище, курился жертвенный дым. Там, на самой вершине, располагался храм, где горел неугасимый огонь.

Мой храм.

А между тем, завидев процессию, толпа на улицах переставала радоваться жизни.

Они бушевали…

Женщины в длинных одеждах, мужчины с обнажёнными до локтей руками, дети, застывшие на плечах у отцов — все они смотрели на меня. Но не с благоговением.

С ненавистью.

— Довольно крови! — кричал какой-то старик, потрясая кулаком.

— Нам не нужна новая война! — визжала женщина, держа на руках исхудавшего ребёнка, — Не нужна новая смерть!

— Нам не нужны твои жертвы!

— Нам не нужен проклятый правитель!

Я повернул голову, ощущая в ушах тяжесть золотых серег. Мои — нет, его губы — сами собой изогнулись в усмешке.

Справа к слону подошёл капитан стражи. Высокий, с кожей, почерневшей от солнца, в доспехах из чешуйчатой бронзы. Его лицо было напряжённым.

— Повелитель… — он понизил голос, но я услышал каждое слово сквозь гул толпы, — Твой сын… Это он подстрекал народ выйти сегодня. И это…

Он замолчал, глядя на меня с опаской.

Я знал, что он хочет сказать.

— … Это отвлекающий манёвр, — закончил я за него. Голос Ур-Намму звучал спокойно, почти лениво, но в нём чувствовалась сталь, — Он готовит что-то. Да?

Капитан кивнул, сжав рукоять меча.

— Он собрал жрецов Энки в Нижнем храме. Говорят, они…

— … пытаются разбудить то, что не должно просыпаться, — я закончил фразу, и капитан вздрогнул.

Он боялся.

Но не толпы.

Не моего сына.

А того, что этот идиот мог выпустить наружу.

Я посмотрел на зиккурат. На его вершину, где горел священный огонь, и произнёс:

— Мне нечего бояться.

В следующий миг земля дрогнула — но не от землетрясения.

От шагов.

Толпа на площади, к которой мы подъезжали, внезапно пришла в движение.

Сперва я подумал, что люди бросились врассыпную, испугавшись моего взгляда. Но нет — они расходились, как вода перед носом корабля. И из этих разрывов хлынули убийцы.

Они появились отовсюду.

Торговец, только что кричавший о неурожае, выхватил из-под плаща кривой нож. Старуха, ещё секунду назад корчившаяся в мнимой немощи, вскинула руки — и из её пальцев вырвались чёрные молнии. Солдат в потрёпанной форме стражи сорвал шлем — и под ним оказалось лицо мага с выжженными на щеках рунами.

Предательство.

Но я — Ур-Намму — не удивился.

Я ждал этого.

Первая атака пришла слева — три копья, заряженных смертельной магией, со свистом рассекли воздух, нацеленные в мою грудь.

Я даже не пошевелился.

Щит.

Воздух передо мной сложился, как бумага, и копья ударили в невидимую преграду. Деревянные древки рассыпались в труху, а бронзовые наконечники расплавились, брызнув жидким металлом в лицо нападающим.

Один из них закричал — но его голос тут же оборвался.

Потому что я сжал пальцы, и его сердце разорвалось в груди.

Толпа взревела.

Те, кто секунду назад притворялся простолюдинами, начали рвать с себя лохмотья — под ними оказались доспехи, татуировки боевых колдунов, амулеты. Они бросились вперёд, но моя стража уже развернулась, закрывая фланги.

Я знал, что им не справиться — потому что среди нападающих есть сильные маги.

Женщина в рваном плаще вскинула руки — и мои воины грохнулись замертво в песок, из их ртов вырвались клубы чёрного дыма.

Старик бросил под ноги слона горсть песка — и он ожила, превращаясь в рой острых, как бритва, насекомых.

А потом земля под нами начала проваливаться.

Я лишь усмехнулся, отпустил поводья, поднял руку — и весь мир взорвался.

Магия вырвалась из меня, как дыхание дракона — серебристо-бирюзовый вихрь, который не просто убивал — он стирал.

Дома вдоль площади вздыбились, как бумажные, и рассыпались в пыль.

Маги, только что готовившие заклятья, испарились — от них остались лишь тени на стенах.

Насекомые из песка превратились в стекло и осыпались дождём осколков.

А земля…

Земля горела.

Когда дым рассеялся, от целого квартала Ура осталась только выжженная пустошь.

Глиняные стены — сплавлены в стеклянные потёки.

Люди — исчезли, будто их и не было.

Даже кровь испарилась.

Тишина.

Только треск пожаров где-то вдалеке.

Мой слон фыркнул и продолжил идти вперёд, будто ничего не произошло.

Процессия двинулась дальше.

Я видел, что капитан моей стражи бледен — но он молчал.

— Теперь ты понимаешь, почему мне нечего бояться?

Зиккурат вздымался перед нами, словно гора. Его террасы, облицованные глазурованным кирпичом цвета бирюзы и лазурита, пылали в лучах заката. Воздух у подножия дрожал от магии — густой и древней.

Моя процессия остановилась у массивных бронзовых ворот, украшенных ликами богов с глазами из чёрного обсидиана. Стража рассыпалась по периметру.

Я сошёл со слона, и в тот же миг тени у подножия зиккурата сдвинулись.

Первый вышел из воздуха.

Без звука, без вспышки — просто материализовался, будто всегда стоял там.

Небхепетра Ментухотеп II, фараон Египта.

Он был высок, словно вытесан из чёрного базальта — кожа темнее ночи, гладкая, будто отполированная тысячами рук. На голове — двойная корона пшент, сплетённая из золота и серебра, но вместо украшений на ней были… глаза. Десятки крошечных, живых глаз, встроенных в металл, следящих за каждым движением вокруг.

Его одеяние — не льняное, как у смертных правителей, а соткано из теней. Они клубились вокруг него, то принимая форму плаща, то рассыпаясь в дым.

Но больше всего поражали руки.

Покрытые иероглифами, которые не были вырезаны на плоти, или выжжены — они двигались под кожей, как черви, переписывая себя заново с каждым его шагом.

— Ур-Намму, — его голос звучал, как скрип саркофага, открываемого после тысячелетий покоя, — Твой город шумит, как гиена перед смертью.

— Также, как и твой, полагаю?

Второй появился из земли.

В нескольких метрах от нас она просто разошлась, и из трещины поднялся Юй Великий.

Правитель Ся, укротитель Потопа.

Если Ментухотеп был ночью, то Юй — самой землёй. Его кожа — бронзовая, потрескавшаяся, словно высохшее русло реки. Вместо волос — спутанные корни, проросшие сквозь золотую диадему. На плечах — плащ из шкуры дракона, чешуйки которого всё ещё шевелились, пытаясь впиться в его шею.

Но страннее всего было его лицо.

Оно менялось.

То морщинистое, как у старика, то юное, то снова древнее — будто в нём текли не кровь, а песок времени.

— Шум? — Юй усмехнулся, и его голос звучал как грохот оползня, — Это не шум. Это предсмертный хрип. Ты чувствуешь, Ур-Намму? Даже твой зиккурат дрожит.

Я посмотрел на них — этих королей, этих богов в обличье людей — и ощутил, как Эфир внутри меня натягивается, словно тетива лука.

— Вы пришли злорадствовать? — спросил я.

Ментухотеп медленно повернул голову, и глаза на его короне все разом уставились на меня.

— Мы пришли говорить.

Юй скрестил руки, и из-под его ног потянулись трещины, заполненные жидкой тенью.

— Твой сын уже у входа в Нижний Храм. Он принёс жертву.

— Знаю. Но это мало что значит. У нас ещё есть время. Идём, поговорим там, где нас никто не услышит.

Я поднял руку, и мир содрогнулся.

Эфир хлынул из моих пальцев, как река, вырвавшаяся из плотины. Он ударил в землю, в стены, в само небо — и запечатал зиккурат.

Серебристые руны вспыхнули вдоль всего периметра, сплетаясь в паутину из древних символов. Воздух загустел, став плотнее стали. Даже звук умер — теперь снаружи не проникало ничего. Ни крики мятежников, ни рёв пожаров.

Ни одна душа не войдет. Ни одна — не выйдет.

Ментухотеп наблюдал за этим с холодным интересом. Его тенистый плащ колыхался, будто пробуя на прочность мои барьеры.

— Опасаешься предательства? — спросил он, и глаза на его короне сузились.

— Опасаюсь свидетелей, — я повернулся к вратам зиккурата.

Юй Великий уже стоял у входа. Его корнеподобные пальцы впились в каменные плиты, и трещины побежали вверх по стенам, обнажая черноту внутри.

— Входим, — просто сказал он.

И тьма поглотила нас.

Внутри зиккурат был другим.

Не храмом — чревом.

Гигантский зал, уходящий ввысь, к дымному отверстию в потолке, откуда лился багровый свет. Стены покрывали фрески, но они двигались — сцены битв, жертвоприношений, падений империй сменяли друг друга, будто кто-то перелистывал страницы истории.

А в центре — чаша.

Огромная, высеченная из чёрного камня, наполненная не водой, а… чем-то, что пульсировало, как живое.

Мы встали вокруг неё.

— Начнём, — прошипел Ментухотеп.

И правда вырвалась наружу.

Юй ударил кулаком по краю чаши, и её содержимое вздыбилось, приняв форму карты мира.

Континенты. Царства. Их царства.

Но вместо городов и дорог — кровавые пятна.

— Моя империя, — Ментухотеп провёл рукой над Египтом, и тени с его пальцев оживили изображение, — Мой собственный сын поднял жрецов Гелиополиса. Они вырезали весь мой двор, пока я был в Нубии. Теперь на троне сидит марионетка, а мои имена стирают со стел.

Я кивнул.

— А мой наследник заключил договор с эламитами. Он дал им клятву на крови — моей крови!

Юй скрипяще рассмеялся.

— А мои «верные» советники три дня назад попытались задушить меня во сне. Их кости теперь удобряют рисовые поля.

Тень пробежала по его лицу — буквально. Кожа на мгновение потемнела, обнажив нечто под ней — не мышцы, не кости, а… плывущие иероглифы.

— Но всё это цветочки, — прошелестел он, — Мы пришли не только ответить на твой зов, но и сообщить новость.

— Какую?

— Минос пал.

Тишина.

Даже фрески на стенах замерли.

— … Как? — наконец спросил я.

Ментухотеп повернул голову, и все глаза на его короне закрылись.

— Его убили в самом сердце лабиринта. Не просто убили — разорвали. Тело сожгли в пепле вулкана. Душу — распылили в море. Даже имя стёрли. Его убили «по настоящему», Ур-Намму… Отобрали бессмертие, и он… уже не сможет вернуться.

— Кто?

— Также, как и в нашем случае… Его собственные дети. Вот только если наши просто боятся, просто хотят свергнуть нас, то…

— Говори!

— Минос сам вложил оружие в руки своих убийц. Он раскрыл наши тайны. Нашу главную тайну…

— Проклятье!

Мой голос ударил в стены зиккурата, как таран. Каменные плиты под ногами треснули, а фрески с изображением богов осыпались, словно испуганные птицы.

Я не мог поверить.

Минос — один из первых, один из сильнейших, один из четырёх, что пришли в этот мир извне — раскрыл тайны? Добровольно?

— Он счёл, что его дети достойны, — Ментухотеп произнёс это с таким холодным спокойствием, будто обсуждал погоду, а не предательство, способное перечеркнуть тысячелетия власти, — Он верил, что кровная связь сильнее инстинкта власти.

Юй Великий хрипло рассмеялся, и его голос напоминал скрип древних жерновов.

— И теперь его кости кормят рыб в Эгейском море.

Эфир внутри меня вскипел.

Секреты.

Те самые, что давали нам силу «из-за грани» — из той тьмы, что лежит за пределами миров. Те, что позволяли возвращаться, даже когда смерть должна была быть окончательной. Те, что позволили нам преодолеть глубины космоса и построить здесь новый мир.

И теперь о них знали.

— Ты уверен? — я повернулся к Ментухотепу, и мои глаза горели, — Он рассказал им всё?

Фараон медленно кивнул.

— Достаточно, чтобы они нашли слабое место.

— А ты? — я резко шагнул к Юю, — Ты тоже болтаешь со своими детьми у очага, как старый дед?

Его лицо исказилось, кожа на щеках порвалась, обнажив на мгновение не плоть, а текучие письмена, выгравированные на самой сути его существа.

— Мои дети давно в земле. Я сам положил их туда — когда они впервые спросили «как».

Тишина.

А потом я взорвался.

Эфир рванул из меня, как буря.

Серебристо-бирюзовые молнии ударили в своды зиккурата, срывая каменные блоки, плавя их в лаву. Пол под ногами взорвался, и трещины побежали к центру зала.

— БЕЗУМЕЦ! — я не кричал. Я рычал, — Он предал нас! Предал всё, что мы строили!

Ментухотеп не шелохнулся. Его тенистый плащ поглотил осколки камней, не дав им долететь.

— Он думал, что контролирует их.

— Он умер! — я вскинул руку, и очередная волна энергии снесла половину колонн, — И теперь они придут за нами! За всеми!

Юй наблюдал за этим, скрестив руки. Его корни-волосы шевелились, будто чувствуя гнев земли.

— Уже идут, — просто сказал он.

Я сжал кулаки.

Гнев выгорал, оставляя после себя холод.

Холод и понимание.

— Значит, война? — спросил Ментухотеп.

Его глаза-украшения раскрылись, все до одного.

— Не война, — ответил я.

— Тогда что?

— Охота? — проскрипел Юй, — Мы найдём каждого, кто знает. И сотрём.

Он хлопнул ладонью по полу, и трещины срослись в мгновение ока.

— А детей… — правитель Ся улыбнулся, и в этой улыбке не было ничего человеческого, — … Им нужно напомнить, почему отцы становятся богами.

Тишина повисла в воздухе, густая, как смола.

Даже фрески на стенах замерли. Даже тени перестали шевелиться.

Они не понимали. Они думали, что ещё можно всё исправить — но это было не так. Секреты уже не являлись таковыми — и загнать джинна обратно в бутылку уже не получится.

Наступил конец эпохи.

Я смотрел на своих… союзников? Нет. На последних, кто ещё помнил каким этот мир был до того, как мы сделали его своим. На тех, кто пришёл извне вместе…

— Четверо, — мои слова упали в тишину, как камни в бездонный колодец, — Всего четверо знали. Теперь знают десятки. Завтра их будут сотни.

Ментухотеп стоял неподвижно, но глаза на его короне моргали — быстро, нервно.

— Убежище, — прошипел он.

— Уже нет, — я повернулся к Юю, — Ты чувствуешь это? Земля дрожит. Реки меняют русло. Даже звёзды… — Я указал вверх, в пролом потолка, где мерцали чужие созвездия, — … они уже не те, что были при нас. Дети Миноса начали движение. И уже не остановятся.

Юй склонил голову, соглашаясь с моими словами.

— Что ты предлагаешь? — спросил он наконец.

Я улыбнулся.

Без радости.

— У меня есть идея. Но она вам не понравится.

Ментухотеп замер.

— Говори.

Я сделал шаг вперёд.

— Мы уходим.

Тишина.

— Ты предлагаешь бежать⁈ — тени фараона вздыбились, как змеи, — От собственных детей? От этих… «Людей»⁈

Юй не закричал. Он засмеялся — низко, хрипло.

— Они уже отравили колодцы в моих городах. Перебили стражу. Сожгли храмы. И ты хочешь просто… уйти?

— Нет, — я поднял руку, и Эфир запел в моих пальцах, — Я хочу начать заново.