Сабатон. Системный приручитель 3

Глава 5 Уместное и неуместное

Это случилось в нашу первую ночь в охотничьем домике.

Когда Илья разбудил меня, чтобы сдать смену, проснулась и Лена.

— Никит, — позвала она тихо. — Я… Не хочу создавать проблем, но я ужасно хочу в туалет. Можно…

— Да можно, конечно, — отозвался я. — Илья, подожди ещё немного. Прикроешь нас.

Я позвал Бурана, и с ним мы быстренько проверили территорию — благо, затаившихся тварей не было. Лена чувствовала себя лучше, но мне всё равно пришлось помочь ей дойти до туалета. Илья остался сидеть с ружьём на крыльце, дожидаясь нас.

— Жуть, — тихо сказала Лена. — Я в деревне выросла, там такой же туалет был. И я боялась в него ходить после того, как первый «Парк Юрского периода» посмотрела. Каждый раз вспоминала, как там тираннозавр разметал стенки туалета и съел мужика.

Я хмыкнул:

— А меня маленького фильм «Знаки» напугал. Ну тот, от Шьямалана, где инопланетяне в кукурузных полях знаки рисовали. Я представлял, как ночью открываю дверь туалета — а там инопланетянин сидит. Ну и, смотрит на меня, короче…

Лена секунды две молчала — а потом расхохоталась, крепче вцепившись в мою футболку.

— Тебе смешно, а я в детстве реально боялся этого, — улыбнулся я. — Ты сама справишься, или нужна помощь?

— Нет, не надо, — я даже в темноте заметил, как она покраснела. — Мне легче уже. Никит, тебя это реально не смущает?

— Как тебе сказать… Боец есть боец. Ты ранена, ослаблена. Надо было бы — я и утку поменял бы, и умыл, и от пролежней перевернул. При госпитале не служил, конечно, но всякое бывало. Так что, не смущайся, всё нормально. И лишнего я бы себе не позволил.

— Как у доктора на приёме?

— Ага, — мы как раз остановились у туалета. — Значит, сама справишься?

— Да. Ты отойдёшь подальше?

— Отойду, не переживай. Проследим с Ильёй, чтобы ти-рексов не было. Увидишь внутри инопланетянина — зови. У меня к нему с детства счёты.

Лена слабо улыбнулась:

— Договорились.

Через пару минут Лена позвала меня, и я снова подставил ей плечо.

— Может, помоешься всё-таки, раз полегчало? Ты вся липкая, хоть освежишься немного. Баня сейчас не горячая, воды на тебя хватит. А мы посторожим.

— Я… — начала она, но прервалась. После небольшой паузы продолжила. — Да, хорошо.

— Тогда подожди на крыльце, я полотенце тебе найду и в бане свечу зажгу.

— Я с тобой в дом, сразу одежду возьму переодеться. У меня опухоль спала, мне ведь уже можно шорты?

— Да, с юбкой я просто перестраховывался. Заодно возьми из аптечки хлоргексидин, ногу обработаешь. Вода в бане всё-таки не особо чистая.

— Хорошо.

Илья, пока Лена искала вещи, заварил себе чаю. Носом он не клевал просто чудом, но взгляд у него был не осмысленный, как у сонного зомби.

Заметив, что я смотрю на него, парень пискнул:

— Норм. Ещё полчасика выдержу.

— Я Бурана с тобой посажу, чтобы не упустил ничего. Если тварь увидишь, сразу ори, первая задача постового — шум поднять.

— А ты?

— Да я рядом буду, у бани. На всякий случай к Лене поближе, как бы ей хуже не стало.

— Я сейчас чайку бахну покрепче и тоже человеком буду. Всё нормально.

Лена вздохнула:

— Илья, Никит, вы простите, что столько проблем из-за меня…

— Говорю — норм всё, — пискнул Илья и с хлюпаньем потянул горячий чай из кружки.

— Хватит, всё нормально, — добавил я. — Ты одна из нас, а мы как мушкетёры. Один за всех и все за одного.

— Спасибо.

Минут пять я сидел спиной к бревенчатой стене бани, прислушиваясь к плеску воды и внимательно вглядываясь в темноту. В руках вертел обрез, скользя пальцами по дереву и холодному металлу.

— Ни… Никит… — послышался сквозь стену слабый испуганный голос. Тихо-тихо, я едва расслышал его. — Никита…

Когда мы возвращались в баню, Лена уже держалась на ногах не очень хорошо. Точнее, ещё хуже, чем до этого. Внутрь через низкую дверь я её аккуратно занёс на руках, усадил на полок. Чистую одежду повесил на вешалку у входа, напротив печки, и сказал:

— Грязное просто в угол брось, один фиг стирать. Девчонкам я запретил, но ты можешь взять мыло. Боюсь, без него ты эту едкую фигню не отмоешь толком.

— У меня от мыла волосы слипнутся.

— Ладно, — я вздохнул. — Волосы шампунем помой, тогда. И, вообще — давай-ка помогу.

Я поставил рядом с Леной на полог большой эмалированный таз, навёл в нём воду, под конец уточнив:

— Нормально? Или горячее?

— Давай ещё ковшик горячей, — ответила она, проверив рукой температуру.

— Ага. Вот мочалка, мыло, шампунь, — всё названное я поставил к ней поближе, чтобы было на расстоянии вытянутой руки. — Печка остыла, но если плеснуть на каменку, немного пара будет. Тут сама смотри, чтобы плохо не стало. Как закончишь, зови. Унесу тебя сразу в постель.

Грязный матрас без простыни я, кстати, просто перевернул. Вот укрываться Лене, пока мы стирку не устроим, придётся чем попало — как и остальным ребятам, впрочем.

— Хорошо.

— Станет плохо — тоже зови, ничего не бойся.

И, блин, я как в воду глядел.

Лена сидела на полке, завалившись на бок, левым локтём в таз, на опущенную безвольно голову свалились мокрые светлые волосы. Правой рукой она неловко прикрывала грудь и тяжело, хрипло дышала. Наготу скрывали только мыльная пена и пляшущие тени от слабого и неровного огонька свечи.

— Я… Я что-то силы не рассчитала, — тихо сказала она. — Тело… ватное… Сил… Вообще нет.

— Я помогу, хорошо?

— Ага. Я… Я тебе доверяю. Как доктор, да?

— Да, как доктор.

Вынув из чехла обрез, я за скобу подвесил его на вешалку. Мочить его нельзя.

— Ладно, не пугайся.

Я приподнял Лену, обняв скользкую спину, вытащил из под её руки таз. С прокачанной силой было не особо сложно одной рукой поднять его.

Лавка у полка была сделана буквой «г». На часть, параллельную полку, сверху лилась мыльная вода, так что я поставил таз на вторую, у дальней от двери стены.

Баню мы делали с высоким потолком, чтобы головой не биться, и достаточно просторную, чтобы тут могло париться сразу человек пять. Лену, роста в которой было примерно метр шестьдесят, на полок я уложил без проблем, места ей хватило.

Она прикрылась руками, тяжело задышала. Я поднял её грязную мокрую одежду, вздохнул:

— Ну, ничего лучше у нас всё равно нет…

Завернул юбку в майку, этот свёрток подложил девушке под голову — и дыхание чуть выровнялось, стало спокойнее и тише. Я аккуратно убрал с лица прилипшие мокрые пряди, заглянул Лене в испуганные карие глаза.

— Ещё не видел тебя без очков, — я чуть улыбнулся. — Они твоё лицо строже делают.

Она фыркнула и отвела взгляд.

— Ну да… Без очков. Ты… Ты умеешь выделить главное, Ни… Никита.

— Что есть, то есть, — хмыкнул я и подобрал с лавки упавшую мочалку. Лена успела намылить верхнюю часть тела, остались только ноги. В целом, это уже не страшно. Самые интимные места мне трогать не придётся, а ноги я ей и так сегодня весь день лапал…

Чтобы девушка меньше смущалась, я стянул с себя футболку и укрыл её, как коротким покрывалом. С ногами управился быстро, сполоснул мочалку и смыл с Лены пену. Из ковша поливал прямо на футболку — один фиг уже мокрая, переодену. Пока что сполоснул «в черновую», вода в тазе всё равно была мыльная.

— Волосы, — сказала девушка тихо. — Я пока только с мылом мыла. Можешь с шампунем?

— Хорошо. Тебе со смородиной или с крапивой?

— С крапивой гель для душа, вообще-то. Я смотрела.

Ну вот, она уже может говорить, не прерываясь через пару слов, чтобы отдышаться.

— А что, есть разница?

— Никит! — вот, даже требовательные интонации появились.

— Значит, смородина. Закрывай глаза.

Я помог Лене чуть приподняться, вытащил из под неё волосы и аккуратно полил водой — так, чтобы лицо не залить. От души полил шампунь и взялся за мытьё.

Лена выдохнула — и заметно расслабилась. Я женскую голову мыл не впервые, просто в прошлые разы и обстоятельства, и атмосфера были совершенно другие. Ни одни мои отношения не дошли до свадьбы, но с парой девушек мы съезжались. И одна из моих бывших любила, когда я мыл ей голову и расчёсывал волосы. Да и мне это нравилось, чего уж.

Так что, тут у меня опыт есть. Когда другой человек моет голову, это ощущается как массаж и очень расслабляет, собственные руки так не могут. Ну, как нельзя пощекотать самого себя — тело просто не отреагирует.

— Уши мыла?

— Ну я же не маленькая.

— Что, и даже за ушами?

Лена фыркнула, но через секунду засмеялась. Кое-как выговорила:

— И даже за ушами.

— Вот и хорошо.

Я вылил на неё остатки воды из таза, быстро навёл чистую и помог Лене сесть. Она прижала к себе мою футболку. Хотя, в этом и смысла особо не было — мокрая ткань прилипла к коже.

Придерживая девушку рукой, чтобы она снова не завалилась набок, я старательно прополоскал ей волосы, смыл с тела остатки пены.

— Так, погоди… — я отжал ей волосы, подцепил с вешалки полотенце и набросил на голову. — Сейчас просушим.

С головы я спустился к шее, протёр полотенцем спину.

— Давай руки, Лен.

Закончив с руками, подцепил уголок футболки. Стянул её вниз, бросив на пол, тут же заменил полотенцем.

— Сама справишься?

— Я только прижимать могу.

— Ладно, не страшно.

С вешалки я снял чёрный лифчик — простой, без кружев, стразов или пушапа. Хотя, стразы, вроде бы, не в моде сейчас. А пушап при третьем размере нафиг не нужен. Из украшений разве что между чашечками был маленький аккуратный бантик.

У Лены перед остальными девушками было преимущество — она забрала часть своих вещей из рюкзака, не пришлось брать чужую одежду.

Лямки я вытащил из петелек, чтобы надевать было удобнее, не заморачиваясь с просовыванием рук. Перехватил полотенце и всё таки сам протёр Лене грудь и живот.

Зажмурившись, она затаила дыхание. Даже в слабом неровном свете свечи я увидел, как её плечи покрылись гусиной кожей, а на руках поднялись едва заметные светлые волоски. Лицо залила краска, а маленькие розовые соски затвердели.

Я спрятал их в чашечках лифчика, скользнул руками Лене за спину и застегнул крючки.

— Туже, на следующий ряд, — попросила она.

— Угу.

Перецепив крючки, я прицепил на место лямки.

— Стоять не сможешь, да?

— Не смогу.

Ладно.

Мыльной пены на полке не осталось, по укладывать на него Лену мне не хотелось бы — мокрый. Правда, единственная альтернатива — на руки её брать. Ну, или…

Я взял с вешалки трусики и шорты, бросил на бортик почти пустой ванны с холодной водой, чтобы были под рукой. Убрал таз с дальней лавки — там просто было более-менее сухо.

— Так, не пугайся.

— Нельзя так говорить, — проворчала Лена. — От такого и становится страшно.

Я наклонился к ней, обнял под лопатками. Сказал:

— Хватай меня за шею.

Впрочем, даже с этим «хватай» я переоценил её силы, руки себе на шею пришлось укладывать самому. Приподняв Лену, я протёр полотенцем её ягодицы и бёдра — она тихонько пискнула и ничего не сказала.

С раненой ногой я осторожничал и когда шоркал мочалкой, и сейчас. По сути, место укуса не протёр даже — промокнул полотенцем, и всё. Перехватил Лену под коленками и, подняв, пересадил на сухую лавку.

Выдохнув, девушка откинулась спиной на стену.

Я вытер полотенцем её колени и голени, взял трусики — тоже чёрные, простые и практичные. Тоже с бантиками — на резинке по бокам. Натянул до середины бёдер, целомудренно глядя вбок, снова приподнял Лену — и надел до конца.

Хлоргексидин и бинт во вскрытой упаковке я приметил заранее, девушка поставила их на полочку для шампуней и прочего, прибитую над ванной с холодной водой.

— Давай ногу обработаем?

— Хорошо.

Опухоль почти прошла, сохранившись только вокруг укуса. Черноты тоже почти не было, только множество разноцветных синяков. Я обработал хлоргексидином ранки от зубов гадюки — коросты разбухли от воды, но не отвалились.

— Перевязывать уже нет смысла, в общем-то. Завтра, скорее всего, тебе станет лучше.

— Надеюсь, — ответила Лена. Только сейчас я заметил, что она смотрит на меня как-то странно… Наши взгляды пересеклись, она отвела глаза и улыбнулась. — Ну чего удивляешься? С полка я тебя ниже пояса не видела. А сейчас… Как бы, атмосфера джентльменства немножко ослабла, но, знаешь… Мне как будто бы даже немного легче. Только не подумай ничего лишнего, ладно?

— Да я вообще ничего не думаю.

— Только не шути!

— Какие уж теперь шутки…

— Никита!

— Тридцать семь лет уже Никита. Ладно, давай шорты надевать.

Я уже помог Лене надеть свободные спортивные шорты — тут она молодец, выбрала не в обтяжку, чтобы рану лишний раз не перетягивать — и натягивал ей на голову белую футболку. Скорее всего, взятую из вещей какого-то парня, на несколько размеров больше, чем нужно. Когда просовывал безвольную руку в рукав, как маленькому ребёнку, она вдруг сказала:

— Сейчас, конечно, не самый уместный момент… Но, я не знаю, когда мы снова наверняка будем наедине. Да и, знаешь… Ждать уместный момент в нашей ситуации, когда в любой момент может выскочить из кустов бешеный зомби или упасть метеорит на голову, не очень-то умно. В общем, Никит…

Она вдохнула, выдохнула, будто решаясь на прыжок в ледяную воду.

— Я… Я тебя узнала. Ты — тот самый майор Сабатон из отряда Инквизиторы, который казнил Генерала Вуду. В прямом эфире, перед всем миром. Я… Если честно… Ох. Я тысячу раз представляла, как увижусь с тобой. Мой младший брат погиб под Йоханнесбургом. Ему всего девятнадцать было, Никит. Погиб седьмого октября тридцать первого…

Лена замолчала. Да и не надо было больше ничего говорить, я всё понял. Седьмое октября две тысячи тридцать первого навсегда вошло в мировую историю, как День Двухсот Ангелов. Название впервые появилось на каком-то желтушном новостном сайте, а потом было подхвачено всеми СМИ, что нашими, что зарубежными.

Хотя, на самом деле, их двести двенадцать было. И не ангелов, конечно, а чернокожих детей от восьми до тринадцати лет.

СМИ вообще много что перевирают. Тот же Генерал Вуду на самом деле с вудуизмом никогда ничего общего не имел. Вуду — это вообще религия рабов, перевезённых в Америку, на Гаити, Кубу и ещё чёрт знает куда. Соединение христианства и африканских первобытных верований. На деле его звали Синпхо Тулани Кумало, он был из зулусов и называл себя шаманом и потомком знаменитого Чаки Зулу. И первое, и второе было наглой ложью.

Но он и вправду проводил ритуалы, только с зулускими культами они ничего общего не имели. Генерал с приближёнными обкуривался креком и под битьё барабанов или насиловал похищенных девушек (и, что хуже, девочек), или — устраивал кровавые жертвоприношения, поедая сердца жертв. А иногда совмещал и то, и другое.

А седьмого октября тридцать первого по его приказу к укреплениям российской армии погнали похищенных из Йоханнесбурга сирот. Двести двенадцать мальчиков и девочек со спрятанными под школьной формой поясами шахидов загнали на минное поле. Стреляя в землю позади них, чтобы никто точно не остановился.

Наши отреагировали быстро, отключили все мины, что дистанционно можно было отключить. Навели миномёты, рассудив, что после детей начнут прорыв силы Генерала.

Но — нет. Когда первые ребята, которым повезло пройти по минному полю живыми, добежали до встречающих их солдат, прогремели взрывы.

С тех пор я особенно люто ненавижу тех, кто покушается на жизни детей.

Мой разведотряд седьмого октября была в другом месте. В бойне погибло несколько моих друзей и знакомых, а сам способ прорыва…

Короче, тогда мы с ребятами прошли по чертовски тонкому льду, рискуя или сдохнуть в несанкционированной и чертовски опасной операции, или пойти потом под трибунал.

Несколькими отрядами ко дворцу Генерала Вуду мы прошли чудом. По занятому повстанцами городу, не подняв тревогу и почти не наследив. А после — штурмом взяли дворец.

Генерала буквально вытащили с оргии, вскрыв глотки всем его приближённым и освободив нескольких полуживых девушек. Голый и обдолбанный, он на ломаном английском грозил, что духи вырвут наши сердца, а он сожрёт их и поедет в Россию — чтобы отыскать наши семьи. Орал, орал:

— Ай фак юр мазер! Ай фак юр систер! Фак юр вайфу, фак юр дохтер!

Тогда он, скорее всего, ещё верил, что мы собираемся брать его живым. Возможно даже, представлял, как будет вести пафосные речи с трибуны в Гааге.

Чёрт его, ублюдка, знает.

Запаниковал он только тогда, когда мы привязали его руки к одному трофейному джипу, а ноги — к другому.

И парни запустили трансляции с телефонов в разных стриминговых сервисах. Тогда ещё — на считанные несколько десятков человек, это «реальное снафф-видео из Африки» завирусилось только через несколько часов, как снежные ком собирая сначала сотни тысяч, а потом и миллионы просмотров.

Блокировки последовали быстро, на перезаливы множились в геометрической прогрессии, а зацензуренные версии ушли во все мировые СМИ.

Мы хотели одного — чтобы каждый поехавший ублюдок, считающий себя неуязвимым богом войны, знал, что расплата за его деяния обязательно придёт. Говорить расплата будет по русски, стрелять без промаха, а бить — без жалости.

А Генерал Вуду должен был стать символом того, что черту переходить нельзя.