Сабатон. Системный приручитель 3

Глава 6 Мясник из Йоханнесбурга

— Этот человек — Синпхо Тулани Кумало, — сказал я в объективы десятка телефонов. На мне была балаклава, на форме не было знаков отличия, а заранее установленный софт менял мой голос до неузнаваемости.

Говорил я по русски — всем, кому надо, речь всё равно прямо в браузере или приложении стримингового сервиса перевела бы нейросеть.

— Но вы, скорее всего, знаете его как Генерала Вуду. Буквально десять минут назад он в наркоманском угаре со своими полевыми командирами насиловал пленниц. Трёх девушек, самой младшей из которых вряд ли есть даже шестнадцать лет. Мы их освободили, и уже оказываем им медицинскую помощь. Сутки назад он пустил на позиции российской армии пленных детей. Из этих детей — из своих сограждан, своего народа — он сделал смертников. И это преступление мы не могли оставить без расплаты.

Один из бойцов передал мне болторез, я показал его в камеры телефонов.

— Сначала мы покажем вам, что должно происходить с уродами, которые насилуют детей, — сказал я спокойно.

Генерал по русски не понимал ни слова, но по контексту понял всё. Из-за того, что он дёргался, оскопил я его не одним щелчком болтореза, а двумя.

— Болт отрезан, — мрачно провозгласил один из парней за кадром.

Генерал визжал и извивался, истекая кровью. Пока он не вырубился, надо было заканчивать. Я отшвырнул болторез в сторону и сказал:

— А это — за наших бойцов и погибших детей. Потому что некоторые твари не достойны ни жизни, ни лёгкой смерти. Мужики, по газам!

Двигатели джипов уже были запущены, и машины с рёвом рванули в стороны уже через секунду.

Руки не выдержали первыми, выскочили из плеч, как у манекена. Дикий вой прорвался даже сквозь рёв двигателя, но машина не остановилась и протащила ублюдка вокруг дворца целых три раза — по асфальтовым дорожкам, по клумбам с цветами, по ступенькам. Сшибая декоративные заборчики, прорываясь сквозь живые изгороди, выворачивая бордюрчики.

Генерал, правда, вырубился уже в начале первого круга. А в том, что доехало в конце, человек уже угадывался очень слабо.

— Так будет с каждым, кто перейдёт черту, — сказал я. — Не будет трибуналов в Гааге, не будет бегства в Аргентину, не будет шанса переметнуться и всё переиграть. Только смерть, после которой ад покажется родным и знакомым. Вырубайте, парни.

И инфополе просто взорвалось.

СМИ, что целые сутки обсасывали День Двухсот Ангелов, с яростью стаи голодных пираний накинулись на русских мстителей. Русских мясников. Русских преступников. Русских героев. Разброс мнений был мощным, от требований повесить военных преступников до возведения нас чуть ли не в святые.

Официально, конечно, нас там не было. И Правительство России заявило, что понятия не имеет, кто это был. Видимо — одна из ЧВК, действовавшая по своему усмотрению.

ЧВК, ясное дело, на себя это тоже не взяли. По международным законам кастрировать и четвертовать нельзя даже каннибалов, педофилов и детоубийц.

Непосредственное командование, ясное дело, сразу поняло, кто так зажёг на весь интернет. И — просто спустили на тормозах. После седьмого октября в ярости были все — мы лишь самовольно стали исполнителями того, о чём мечтал каждый.

Наш отряд направили в жопу мира, вылавливать мелкие повстанческие банды, и я только через два месяца узнал, что какой-то американский журналист вскрыл всё уже через две недели.

Там явно не обошлось без утечек с нашей стороны, и мировому сообществу вывалили всё: полное название нашего подразделения, наше самоназвание — Инквизиторы. Мы взяли просто пафосное словечко чисто по фану, но автор раскрутил его, напомнив про сумасшедших фанатиков, что жгли в Средние века ни в чём не повинных девушек и учёных, которых называли еретиками.

Нас старательно выставляли варварами, психопатами, цепными псами кровавого режима. Ликвидаторами, сжигающими деревни и расстреливающими своих, как жуткие мифические бойцы НКВД из прошлого столетия.

А Генерала Вуду старательно отбеливали, стараясь изобразить мучеником, радеющим за свой народ и противостоящим русской угрозе.

И, мать их, раскрыли мои имя и позывной, показав в материалах расследования в том числе и фото. Майор Сабатон, Мясник из Йоханнесбурга…

Хорошо, пожалуй, что мои родители до этого не дожили. Представить страшно, как бы волновалась мама, узнай она это всё.

Понятно, что в белую пушистость убитого Генерала поверили только самые отбитые. А вот я почти до конца войны стал символом кровавой варварской России, которой либеральные СМИ пугали весь западный мир.

Впрочем, даже в этом пресловутом западном мире куча обычных граждан называла нас героями и говорила о том, что Генерал Вуду получил по заслугам.

А наше Правительство после выхода этого расследования поступило так, как я, честно сказать, не ожидал: попросту признало нашу операцию легитимной и отказалось выдавать что меня, что моих ребят. И всё.

Просто и категорично.

А до конца войны произошло ещё столько всего, что интернет про нас постепенно забыл — хайп живёт не долго, до нового инфоповода. И эти инфоповоды раз за разом сдвигали нас всё глубже и глубже в забвение в головах обывателей.

В общем-то — и слава богу. Мне и так по горло хватало людей, что узнавали меня. Благо, мои фото расфорсились прямиком из окоп, где я был лысый, в солнечных очках и с шикарной окладистой бородой.

На гражданке после войны я всегда гладко брился, волосы подстригал коротко — но не налысо, так что получил именно то, что хотел — спокойную жизнь обычного следака.

Ну, пока мне её не развалил один коррумпированный ублюдок у власти. Как он сейчас, интересно? Ведь, если жив, имеет все шансы снова стать в Барнауле важной шишкой. Ничего, я и до него однажды доберусь.

Я ведь и тогда в серьёзное противостояние не стал вступать только по двум причинам: из-за того, что тупо устал и хотел спокойной жизни, и потому что он мне мягко намекнул, что может добраться до близких. Показав фото моей тогдашней пассии (тут промахнулся, ничего серьёзного в нашей связи не было) и Юли с её мамой.

Временами я жалел, что не пошёл до конца. Можно было озаботиться безопасностью девчонок, подключить связи по сослуживцам и просто уничтожить гада. Временами радовался, что наконец живу так, как мне хотелось, вдали от тревог городского жителя и загонов полицейской жизни.

Может быть, Система и её новый миропорядок помогут мне войти в эту реку снова, чтобы поставить точку в нашем не случившемся толком противостоянии.

Посмотрим.

— Когда я увидела то видео, — продолжила Лена после короткого молчания. — Я, знаешь… Я плакала и пересматривала его раз за разом. Видела смерть мрази, из-за которой погиб мой братик. Я… Я ведь водилась с ним с малых лет, он меня звал няней. Мы буквально говорили с ним по телефону за день до всего этого, он шутил, успокаивал нас с мамой. А потом… Когда узнала про тебя, про Сабатона и Инквизиторов… Я тебя чуть ли не в культ возвела. Человека, который отомстил за нашего Юру. Я…

— Лен, не нужно.

Она тряхнула головой:

— Мне это нужно. Я сделала с вами ужасный фанатский сайт. Правда. А я даже не програмист. Ты видел его?

— Нет.

— И слава богу. А ты знал, что одна группа из Йоханнесбурга вам альбом посвятила? Группа «Die Antwoord», альбом «Sword of the Inquisition». Я слушала его столько раз, что каждый трек наизусть помню. Правда, если честно, мой любимый не про вас, а «Two hundred black angels». Лирика, Йоланди там поёт так, что я каждый раз плачу. И… И «Sabaton» про тебя песню написал.

— Слышал. «Ночные ведьмы» всё равно лучше.

Футболку на Лену я давно натянул и теперь молча сидел напротив неё на корточках. Она вцепилась в мои ладони — и откуда только силы нашлись — и смотрела мне в глаза со странной решимостью.

— Я не сразу узнала тебя, хотя подозрения были. Ты сейчас отличаешься от своих старых фото. Но, когда ты казнил декана, я… Я вспомнила твою речь про Генерала Вуду — и всё сложилось. Тогда я окончательно поняла, что это ты. Тот самый Сабатон — со мной, рядом. Хотя, в то же время не верилось, да и на фоне всего остального уже не стало таким шоком, как можно было ожидать. И я уже, чего уж, взрослая женщина, а не убитая горем девчонка на четвёртом курсе ин-яза…

По её лицу побежали слёзы, я мягко высвободил руки — и обнял Лену, прижав её к себе. Погладил по влажным волосам, прижавшись к макушке щекой.

— Я… — всхлипнула она. — Может, это и смешно и глупо. Ну, знаешь — просто дурость безмозглой девочки двадцати трёх годиков… Но я тогда в тебя влюбилась. Знать не знала, ни какой ты в жизни, ни… Да ничего не знала. Как школьница, влюбившаяся в фронтмена рок-группы или корейского айдола. Ни… Никит… Я просто всегда хотела тебе сказать: спасибо.

После этого она навзрыд разрыдалась, а я так и прижимал её к себе, гладя волосы и шепча какие-то глупости. Когда женщину захлёстывают эмоции, её не надо успокаивать, не надо бежать и решать её проблемы. По крайней мере — сразу. Надо дать ей пережить эту эмоцию, подставив плечо — и потом уже решать что-то дальше. По обстоятельствам.

Баня остыла, но в ней было влажно и душно. Мы с Леной оба были мокрые, я ещё и остался без футболки. На улице было холодно, и я с девушкой на руках поспешил в дом.

Сонный Илья поднялся, бросив на нас удивлённый взгляд. Я умыл лицо Лене холодной водой, но глаза после слёз всё равно остались припухшими. И на меня она после того, как излила душу, старалась не смотреть. А сам я ещё и топлесс был…

— Илья, — сказала Лена тихонько, залившись вдруг краской. — Ты не подумай…

— Да ничего я лишнего не думаю, — пискнул он, вымученно улыбнувшись. — Я б и сам выплакался кому-нибудь в жилетку, но слишком крут и космат для этого. Всё хорошо, Еле… Лена.

Она чуть кивнула — и я аккуратно внёс её в дом, во всю стараясь не долбануть об косяк замотанной в полотенце головой или ногами. Уложил в кровать — а Лена вдруг вцепилась мне в воротник и наклонила к себе. Для того, чтобы коротко чмокнуть в щёку и шепнуть:

— Спасибо за всё, Никит. Я… Мы знакомы совсем чуть-чуть, но будто бы тысячу лет. И, знаешь, я никогда и никому так не доверяла. Спасибо, и прости, пожалуйста. За…

— Не извиняйся, — я подмигнул ей. — Если тебе станет легче — мне помогать тебе было очень даже приятно. Ну, знаешь — с эстетической точки зрения. Если что — обращайся снова.

Она мягко улыбнулась:

— Дурак…

Лена вздохнула.

— Я хочу обсудить, что произошло в бане. И… Главное — что я тогда наговорила.

— Да ничего такого ты не наговорила, — теперь вздохнул уже я. — В нашей жизни сейчас и так хватает проблем, не надо выдумывать новые. Просто… Я чего только не выслушивал. Когда приезжал в отпуск ещё во время войны, несколько раз алкаши на улице видели меня в форме и лезли с разговорами, за рукав хватать пытались. Один даже на колени бухнулся. И все причитали, что уж вот и они могли бы пойти добровольцами, если бы не миллион причин, главная из которых у них в бутылке булькала. Одна бабка в автобусе рыдала надо мной, как над покойником — я тогда молодой совсем был, лет двадцать. И они даже знать не знали, Сабатон я, Батон или кто угодно ещё. От администрации Солонешного раз в год приходят делегации и раз за разом одни и те же речи толкают, как под копирку. Мне кажется, они их нейросетью пишут. А ты…

Я улыбнулся ей.

— То, что рассказала ты, для меня не пустой звук. Мы не чужие люди, поэтому просто не заморачивайся. Я всё понял. Я сочувствую, что ты потеряла тогда брата. И что такое потеря, я знаю очень хорошо. Поэтому — давай просто пойдём дальше. И спасибо, что ребятам ничего не говоришь. Юля тоже молчит, и я вам обеим за это благодарен.

— Они догадаются, Никит. Вспомнят рано или поздно. Олег, хотя бы. Он не из ЮАР, конечно, но Инквизиторов в Африке до сих пор уважают. А может, Илья. Может, даже близнецы — в Китае ваш случай освещали в прессе только положительно.

Я пожал плечами:

— Ну и пусть. Спешить с этим я не вижу смысла. Узнают и узнают.

Лена с полминуты шагала молча. Наконец, улыбнулась:

— Ладно, я всё поняла. И что ты не особо любишь благодарности выслушивать, тоже. Это из-за официоза по праздникам у тебя в деревне?

— Ага, на двадцать третье февраля стабильно приходят. На девятое мая на школьные линейки у памятника зовут. Приглашают на уроки о важном. У нас в крае есть Союз добровольцев имени Богдана Пилицина, его глава хороший дед, мировой. Веснер Евгений — не знаю, может слышала. Но он постоянно говорит, что ветераны должны активно участвовать в гражданской жизни, с детьми в школах общаться, по мероприятиям ходить. Разумом я с ним даже согласен, но по факту… По факту — хочу просто жить, а не торговать лицом и выслушивать банальности от людей, которым и на меня, и в целом на всех ветеранов плевать.

— И ты ходил куда-то?

— К детям ходил. Им, по крайней мере, реально интересно. И ещё не поздно объяснить, что в войне нет ничего хорошего, и романтизировать её не надо. Дети, после Генерала Вуду, вообще моя больная тема. Пусть я своими глазами прорыв и не видел — мне хватило последствий.

Лена вздрогнула.

— Прости, я зря эту тему подняла. Может… Хм, а скажи, почему твой позывной — Сабатон? Ты группу любишь? По рыцарям фанатеешь?

Я широко улыбнулся:

— Нет, я в ведро наступил.

Глаза у Лены по пять рублей округлились, сделав её похожей на анимешку.

— Что?

— Ещё в учебке было. Я бежал на построение, кто-то то ли из-за раздолбайства, то ли по приколу в проходе ведро поставил. Жестяное, на двадцать литров. Никто так и не признался, кстати. Вот я в это ведро наступил и застрял ботинком. Спасибо хоть, пустое было. Я так на построение и побежал. Грохотал, как дешёвый китайский терминатор.

— Не смог вытащить ногу, что ли?

— Да смог бы, конечно. Просто подумал, что смешно будет.

Несколько секунд Лена с офигеванием на меня смотрела, я — старательно делал морду кирпичом. Засмеялись мы одновременно.

— Серьёзно?

— Да, серьёзно. Кто-то из ребят назвал меня Сабатоном — и приклеилось. Мне нравится. А мы с тобой, кстати, пришли.

— Ага. Как думаешь, потрогать её можно?

— Да чёрт его знает…

Я взглянул на системную стену — до неё было всего метров пять. Шестиугольники были здоровенные, диаметром как бы не в три моих роста каждый. Синее свечение при солнечном свете было едва заметным, пейзаж с другой стороны даже с такого расстояния едва-едва просматривался — силуэты деревьев и грив, и всё.

Буран и Умка, что всю дорогу носились вокруг нас, как два закадычных друга, и время от времени пытались бороться и игриво кусать друг друга, остановились на почтительном расстоянии.

Медвежонок уселся на задницу и, открыв широко рот, просто смотрел вверх, Буран же оглянулся на меня и вяло гавкнул. Ну, типа: хозяин, ты ведь это тоже видишь?

— Вижу, Буран, вижу.

Почему-то я ожидал, что стена будет гудеть, как трансформаторная будка, но нет. Она не производила ни звука, просто торчала чуждой глазу громадиной, подпирая небеса. И только облака проплывали насквозь, будто для них никакой преграды и не существовало.

Я указал на ближайшее облако пальцем:

— Реки, видимо, тоже никак не сдерживаются. Иначе бы Дурнуха давно пересохла бы и подтопляла осколок, из которого мужик с Частицей Мира пришёл.

— Или женщина, — заметила Лена.

— Или женщина. Мне, по правде сказать, всё равно. Кто бы это ни был, он угроза. Система о нём не просто так предупредила.

— Склониться, спрятаться или победить.

— Ага. Вот что, эксперимент номер один.

Я подобрал с земли камень, бросил в стену — под углом, в сторону от нас. Это на случай, если стена отшвырнёт его с ускорением, чтобы мне или Лене в лоб не прилетело.

Ничего особенного не случилось. Камень ударил в стык между сотами, раздался тихий треск — и он по самой обычной траектории отлетел и покатился по траве.

— Ну, — я хмыкнул. — Его хотя-бы не аннигилировало.

Буран в этот момент вальяжно двинул вперёд. Я взял напрягшуюся Лену за руку и двинул следом. Псу в вопросах познания Системы я привык доверять, ему базовую информацию будто на подкорку записали. Он, как водится у собак, всё понимал, но ничего сказать не мог.

— Не убьётся, а? — Лена бросила на меня встревоженный взгляд.

— Не, он хороший мальчик. Знает, что делает. Без него мы про эссенции узнали бы чёрт знает когда.

— Надеюсь, ты прав.

К счастью, я действительно был прав.

Буран притормозил у стены, обнюхал её. Потом — несколько раз облизнул. Повернулся боком, поднял ногу…

— Ой ёй, — Лена засмеялась.

— Буран объявляет право собственности. Главное, чтобы Система не обиделась.

Струя, уж извиняюсь за детали, сквозь стену не прошла, стекла вниз. И Бурана за его кощунство не ударило молнией, не испепелило и не превратило в вонючую лужицу. Уже успех, я считаю.

— Значит, стена пропускает не любую воду, — озвучил я очевидное. — Только облака, реки. Так же, скорее всего, со всеми водоёмами.

— Второй эксперимент прошёл удачно, — хмыкнула Лена.

— Угу, пошли сами её полапаем. Только в сторонке, не здесь.

Прикосновение к стене подарило те же ощущения, что и терминал Системы. Я будто экран лампового телевизора щупал, один в один. Поднёс предплечье для пробы, задрав рукав — и волоски на руке поднялись точно так же.

[Вы нашли границу осколка

Выполняйте задания Системы, чтобы открыть границы осколка и продолжить свой путь к величию

Удачи, игрок!]

Угу, «дальше живут драконы». Это было ожидаемо.

— Ой, Никит, смотри! — я оглянулся на Лену, она показывала куда-то влево.

Я присмотрелся и вдали заметил старую развесистую берёзу. Полумёртвую, в пожухшей листвой. Причина была проста — стена рассекла её надвое, как ножом. Одна половина осталась осталась в нашем осколке, вторую силуэтом можно было разглядеть в соседнем.

— Значит, Система не разрезает только землю. Ну, то есть — почву, горы, камни. В общем, естественный рельеф. Представляешь, что в городах творится? Рассечённые пополам многоэтажки?

— Да, — мрачно отозвалась Лена. — А сколько аварий было в первые минуты, как люди отключились, и отрубило электронику? Тысячи столкнувшихся машин. И, кто-то ведь мог оказаться как раз там, где появится стена. Их… Их разрезало, как думаешь?

— Скорее всего. От мутантов всё равно погибло больше. Не говоря про метеорит. Ладно, не унывай. Лучше пойдём к ребятам.

Юля уже доделывала первое копьё. Первую перекладину она крест на крест примотала проволокой прямо под наконечником. Благодаря вырезу под древко, конструкция была более — менее прочной. На подточенные ножом концы перекладины насадила когти морока, для надежности поколотив ими по булыжнику. На том аж сколы и глубокие царапины остались.

Когти она закрепила изгибом кверху. Два чёрных клинка сантиметров по пятнадцать каждый смотрелись серьёзно — учитывая их остроту.

Вторую перекладину она тоже уже закрепила, и насаживала последний коготь. Эти два она разместила изгибом книзу.

— С возвращением, — буркнула она, бросив на нас короткий взгляд. — Сейчас ещё между собой планки стяну, как закончу. Чтоб надёжнее было. Навыком укрепляю перекладины, если что, проволока вроде итак крепкая.

— Отлично. У меня тоже есть новости, мы с Леной нашли кое-что любопытное.

Пока Юля возилась с копьями, мы успели и рассказать про свойства системной стены, и потренироваться. Лена и Мэй в стрельбе, дырявя машину, парни — в построении стены щитов. Я гонял их, чтобы они прикрывали друг друга и не раскрывались во время ударов.

Сам пока филонил. Завтра, пожалуй, уже можно будет пользоваться левой рукой — тогда и присоединюсь к тренировкам. Спасибо регенерации и высокой выносливости, без них бы я восстанавливался в разы дольше.

Наконец, Юля закончила, доработав пять копий — для нас с парнями и для Ручейка. Его, впрочем, в резерве будем держать. А Милу вовсе при девушках оставим, пусть охраняет их.

Сейчас мы стояли на долгой гриве и смотрели вниз, на норы. Там в самом деле нет-нет, да мелькали одна-две крысы.

Сколько я не обдумывал, куда можно выманить их, в голову ничего не пришло. Решил, что проще встретить тварюшек с копьями широким фронтом и рубить, оставив девушек в тылу, как прикрытие. При форс-мажорах можно спастись огнестрелом и Молотовыми.

Тем более, чем больше я думаю, тем выше уверенность, что сразу много тварей не нападёт: им уже просто нечего делать у этих нор, основная стая должна быть где-то в полях.

И тоннелей, скорее всего, реально целые километры нарыты.

Будем выманивать — и фармить, фармить, фармить. Опыт и эски сами себя не заработают.