Глава 12

— Я категорически возражаю! — капитан Лобнер упрямо наклонил голову и подался вперед. Так, будто готовился броситься на своего оппонента врукопашную.

— Вот уж кого забыл спросить, — насмешливо фыркнул экспат. Григория откровенно забавляла нелепая попытка склочного трибунальца запретить ему летать.

— Зиновий Иванович⁈

Майор Цыбенов благостно улыбался, неторопливо переводя ничего не выражающий взгляд черных глаз степного Будды с Дивина на Юрия Олеговича и обратно. Казалось, он просто наслаждался всем происходящим.

В принципе, с учетом откровенно неразвитой местной индустрии развлечений — по меркам Дивина и его мира, разумеется, — вполне может быть, что председатель трибунала на самом деле воспринимал перепалку подчиненных как неожиданное шоу.

— Короче! — экспату надоело попусту сотрясать воздух. — Запрос из дивизии вы видели. Резолюцию командующего воздушной армией и командующего фронтом тоже. И я с удовольствием откликнусь на эту просьбу помочь. В конце концов, хочу еще раз напомнить, что прошу отпустить меня на фронт, а не к теще на блины. Статистику по потерям торпедоносцев знаете? То-то!

— Давайте не будем горячиться, — миролюбиво сказал Цыбенов, решив, наконец, вмешаться в перепалку своих подчиненных. — Вы же понимаете, товарищ Дивин, что решение по данному вопросу, в любом случае, будем принимать не мы с вами?

— А кто? Московское начальство? Позвольте мне позвонить, я постараюсь объяснить ситуацию.

— В этом нет никакой необходимости, — Зиновий Иванович довольно сощурился, став похожим на довольного жизнью матерого кота. Григорий невольно вспомнил Шварца, оставшегося в Липецке — как-то там живет-поживает его хвостатый питомец? — Я уже доложил обо всем по инстанции.

— Ничего себе, когда только успели? — поразился Дивин. — Ладно, давайте дождемся ответа.

— И чего вам только не сидится спокойно? — сварливо заметил Лобнер. Похоже, что в этом споре он решил сдать назад.

— Вот именно, спокойно! — мгновенно вспыхнул экспат. — Как вы не поймете: я — летчик! И мое дело — летать! Хотя…кому я это рассказываю? — он с тоской махнул рукой.

— Но-но, попросил бы! — обидчиво вскинулся Юрий Олегович. — Мы, знаете ли, тоже кое-что повидали.

— Да? А хотите…да что там — давайте вместе махнем? — Григорий загорелся неожиданно пришедшей ему в головы мыслью. — Приглашаю!

— Вы о чем сейчас? — уставился на него с подозрением капитан. Да и Цыбенов смотрел на экспата с явным удивлением.

— А о вылете, — усмехнулся Дивин. — За штурмана не сойдете, конечно, а вот за стрелка…Нашими общими заботами одним я уже обеспечен — младший лейтенант Томашевич спит и видит побыстрее отбыть свое наказание. Опытного штурмана мне также обещали. А вот стрелка на нижнюю огневую точку покамест нет. Юрий Олегович, как насчет того, чтобы развеяться? Обещаю массу незабываемых впечатлений.

— Ну, знаете ли! — Лобнер встал со стула и вышел из комнаты, не оглядываясь, с оскорбленным видом. Хорошо, хватило ума не хлопнуть на прощанье дверью.

— Зря вы с ним так, — миролюбиво заметил Зиновий Иванович. — Теперь он обязательно постарается отплатить той же монетой.

— Плевать, — усмехнулся Григорий. — Одним недоброжелателем больше, одним — меньше…

— Не скажите, — пожевал губы Цыбенов. — Я смотрел ваше личное дело. Вы ведь воевали под Ленинградом?

— Было дело, — подобрался Дивин.

— О летчике Костылеве слыхали?

— Конечно, что за вопрос? — удивился экспат. — Геройский истребитель. Про него не раз в газетах писали. И в армейских, и во всесоюзных. Поговаривали, что жители Ленинграда даже прозвали его Георгием Победоносцем за многочисленные победы над лучшими фрицевскими асами. А почему вы вдруг о нем вспомнили?

— Знаете, что с ним сейчас?

— Откуда? Я ведь после воевал на других направлениях.

— Так получилось, что я был одним из членов трибунала, что разбирал его дело, — скучным голосом сказал Зиновий Иванович, рассеянно поглядывая в окно. — Находясь в отпуске, Костылев избил до полусмерти командира. Причем выше его по званию.

— Что, вот прям таки ни с того, ни с сего взял и избил? — недоверчиво поинтересовался Дивин.

— Мутная история, — уклончиво ответил Цыбенов. — Суть не в этом. Костылева к тому моменту представили к звания Героя во второй раз. А в итоге вместо честно заслуженной Звезды он месяц провоевал в штрафниках на Ораниенбаумском плацдарме. Хорошо, что остался в живых. И после вернулся в авиацию. Говорят, правда, что за него очень сильно просили его боевые друзья.

— К чему вы мне все это рассказали? — настороженно поинтересовался экспат.

Председатель трибунала посмотрел на него долгим изучающим взглядом. Так, словно прикидывал: стоит рассказывать или нет?

— Я буквально краем уха слышал, что вы нынче не на самом хорошем счету у командования, — произнес он, наконец. — Причем, ветер дует с самого верха. Понимаете, о чем я? С самого верха!

— Ишь ты, — ошарашено присвистнул Григорий. — Вот это поворот!

В голове у него в этот момент бешено скакали десятки самых различных мыслей. С самого верха, говорите? Выходит, то дружелюбие, с которым его принимал на своей даче товарищ Сталин, было напускным? Или настроение Верховного изменилось потом? Хм, а ведь поводов для этого было слишком много: категоричный отказ переходить в полк к Василию, история с дракой в Липецке, скандал с киношниками…а еще покойная Круминя со своими шпионскими заморочками, гори она в аду! В принципе, еще и встрял в разборки между Берия и Абакумовым. Черт возьми, сколько же, оказывается, всего наворотил-то⁈

Да уж, если хорошенько подумать, то Дивин за относительно короткое время и в самом деле успел оттоптать не одну больную мозоль. Соответственно, прилететь в ответ могло с самых разных направлений. Так, что хрен поймешь. И, что характерно, возможности у его недоброжелателей были значительными. Даже очень! Не просто же так Цыбенов только что вполне прозрачно намекнул на то, что судьба одного слишком борзого летчика может круто измениться? Да так, что и никакие Звезды не спасут.

— Я вижу, вы меня поняли, — удовлетворенно кинул Зиновий Иванович, не спускавший все это время пристального взгляда с экспата. — Надеюсь, выводы сделаете правильные.

— Да уж постараюсь, — медленно ответил Григорий. А потом вдруг неожиданно для самого себя спросил: — Скажите, а что бы вы мне посоветовали делать в этой ситуации?

Цыбенов резко отвернулся.

— К счастью, проблема подобного выбора передо мной не стоит, — ответил он сухо.

— Что ж, и на том спасибо!


Летать экспату разрешили. Уж неизвестно, на каком уровне решался его вопрос, но только ответ на имя майора Цыбенова пришел вполне достаточный для того, чтобы Григорий покинул, наконец, опостылевший ему трибунал. Хватит, наигрался в правосудие!

Особо теплого прощания с теперь уже бывшими коллегами по служению Фемиде не получилось. Капитан Лобнер и без того смотрел на Дивина волком, а Зиновий Иванович вдруг спешно отбыл по какому-то срочному делу в штаб армии. Так что, нехитрые пожитки споро перекочевали в «сидор», и экспат в гордом одиночестве вышел на улицу дожидаться машины, что должна была отвезти его в полк «бостонов»-торпедоносцев, базировавшихся неподалеку. Закурив, Григорий неожиданно поймал себя на мысли, как же, оказывается, достала его затхлая атмосфера склок и дрязг. А теперь вместе с пронзительным ветром, дующим в лицо, жизнь летчика переворачивала очередную страницу.

Стоя на крыльце, Дивин вдруг заметил, что Юрий Олегович наблюдает за ним сквозь маленькое грязное оконце домика, в котором они жили. Эх, надо было все же подшутить напоследок над капитаном и сказать, что, мол, написал докладную Мехлису с предложением сделать всех военюристов стрелками на бомбардировщиках, подумал Григорий и зло усмехнулся. А что, стал бы зачинщиком нового движения а-ля Стаханов — даешь обязательный ценз в пять — шесть боевых вылетов для каждой чернильной душонки! Глядишь, хлебнули бы в небе свинцовой каши от «мессеров» и приговоры выписывали помягче. Эх, мечты, мечты.

— Уезжаете, товарищ майор? — старшина-секретарь вышел проводить Григория. Пожалуй, среди всех трибунальцев самым тихим и незлобивым оказался именно этот степенный мужичок в смешных очках. Вот и сейчас не стал изображать солидарность с Лобнером и, не чинясь, вышел попрощаться, рискуя нарваться на месть обиженного капитана.

— Да, возвращаюсь к летной работе, — радостно отозвался Дивин. Душа его пела: скоро он опять будет в небе!

— Жаль, — вздохнул старшина. — Вы иногда умели настоять на своем и помочь тем, кто этого заслуживал.

Поди ж ты, оказывается, секретарь наблюдал за действиями экспата в качестве заседателя и оценивал их положительно. Приятно — хоть кто-то оценил его старания.

— Что поделать, там я нужнее.

— Понимаю.

— Давай, что ли, прощаться? — Григорий неловко протянул старшине ладонь. — Авось, еще свидимся.

— Земля круглая, глядишь, и правда сойдемся. Это ж только гора с горой не сходится, а человек с человеком завсегда способен.

— Да ты, оказывается, философ, — тихонько засмеялся Дивин. — Стихи, часом, не пишешь?

— Стихи? — растерялся секретарь и вдруг густо покраснел. — А откуда вы знаете?

— Неужто угадал? — удивленно присвистнул экспат. — Во, дела! Эх, жаль, времени нет — обязательно попросил бы почитать. Не встречал еще настоящих поэтов. У нас в полку иногда попадались рифмоплеты, так всех их навыков хватало лишь на Боевой листок. А хотелось бы услышать что-нибудь стоящее — про нас, про летчиков.

— Я перед войной закончил Литературный институт, — смущенно поведал старшина. Он снял свои очки и застенчиво взглянул на Дивина близорукими глазами. — Два сборника выпустил. Так, ничего особенного, не Твардовский, конечно, и даже не Тихонов, но кое-какую известность приобрел. Одно из стихотворений сам Сурков похвалил.

— Однако! — поразился Григорий. — Выходит, все это время жили по соседству, а ни разу так по душам и не поговорили. А сейчас, как назло, времени нет — вон, похоже, машина за мной пришла. Жаль. Что ж, не поминай лихом!

— Кедрин! — крикнул секретарь, когда Дивин забросил вещи в кузов «трехтонки» и полез в кабину к водителю.

— Что⁈ — экспат обернулся.

— Я говорю: Кедрин. Дмитрий Кедрин. У него есть отличные стихи про летчиков. Найдите, не пожалеете: «У КП на маленькой площадке Летчики играют в волейбол…»[1] — произнес напевно старшина.

Григорий замер.

— Еще! Еще помнишь?

— Товарищ майор, время, — заныл водитель. — Мне потом еще на склад за боеприпасами ехать.

— Черт бы тебя побрал! Ладно, трогай. Прощай, старшина! Глядишь, еще прочтешь все стихотворение целиком.

— Товарищ майор!

— Да едем, едем, не канючь ты!

Дивин захлопнул с силой разболтанную дверь кабины и попытался усесться поудобнее. «Трехтонка» отчаянно взревела двигателем и медленно тронулась с места.

— Твою мать! — выругался экспат, чувствительно приложившись затылком о какую-то совершенно не к месту торчащую железяку. Хорошо еще, что шапка смягчила удар, иначе точно бы шишку набил или заработал рассечение. — Что тут у тебя за склад металлолома?

— Где? А, это меня недавно «фока» на дороге гонял. Кабину, гад, зацепил. А ремонтники никак не доберутся и не починят.

— А сам-то что, совсем без рук?

— Да когда? — плаксиво, по-бабьи заголосил водитель. — Полк постоянно на полигонах тренируется, то и дело что-нибудь требуется кровь из носу. Комполка лютует, сам уже весь почернел и нас загонял.

— Ишь ты, — усмехнулся Григорий. И осведомился с любопытством. — Требовательный у вас командир, выходит?

— Не то слово, — вздохнул печально шофер. — Давеча не успели подвезти вовремя горючку, вылеты из-за этого пришлось отложить, так всерьез грозился командира БАО в штрафбат отправить. А что он мог сделать, если фрицы недавно склад разбомбили?

Слыхал, слыхал Дивин об этой неприятной истории. В самом деле, несколько фашистских ночных бомбардировщиков как-то подозрительно точно вышли на армейский склад топлива и устроили там локальный Армагеддон. Зарево стояло на полнеба.

Военная контрразведка подозревала, что это дело рук засланных диверсантов — дескать, именно они указали координаты хранилища ГСМ. Смершевцы буквально землю носом рыли, пытаясь напасть на след вражин, но, насколько было известно Григорию, без особого успеха.

— И что, до сих пор не летают?

— Да нет, что вы! Я же говорю, подполковник наш хват — вырвал с мясом у тыловиков обеспечение горючим. Даже сверх положенного. За полк кому хошь глотку порвет.

— Повезло, значит, тебе — к такому командиру попал, — незлобиво поддел шоферюгу экспат. — А сидишь и ноешь.

— Это я так радуюсь, — обидчиво шмыгнул носом водитель.

— Оно и видно, — засмеялся Дивин. — Кстати, ты сказал, что тебя «фоккер» гонял. Когда это было?

— Так это, — шофер задумчиво прищурился, вспоминая, — третьего дня. Да, точно, я еще тогда с утра с Самвелом — это напарник мой на «Захаре»[2] — баллон пробитый менял. На гвоздь под снегом налетел. А может, на проволоку — здесь этого добра и на дорогах, и по обочинам просто завались. Наколотили во время наступления немчуру.

— Угу, — задумался экспат. Интересное дело: вражеские «охотники» гуляют по нашим тылам, атакуют даже одиночные машины — так, словно на дворе по-прежнему 41-ый, — а где, спрашивается, в это время шляются наши доблестные истребители? Хотя, может быть, просто какой-то залетный фриц порезвился и удрал восвояси.

Какой-то посторонний звук ввинтился в уши, заставил Григория насторожиться. Он еще не успел до конца осознать, что именно произошло, а инстинкты уже взяли верх.

— «Мессеры»!

Дробно простучали по кузову и кабине пулеметные пули. Что-то теплое плеснуло прямо в лицо экспату. Водитель сначала неловко вздрогнул всем телом, а потом стал заваливаться на Дивина.

— Накаркал! Черт! Черт! Черт!!!

Экспат не растерялся. Оттолкнул плечом тяжелое, безвольное тело убитого и ухватился за руль. Главное сейчас — это вывести машину из-под обстрела. Но, как назло, в пределах видимости не было и намека на съезд. Бросить все и прыгнуть прочь?

Истребитель с желтым брюхом пронесся совсем низко над дорогой, оглашая все вокруг победным ревом. Куражится, сволочь! Да где ж наши патрули⁈ А «мессер» уже начал разворачиваться для нового захода. Мозг Дивина работал на пределе своих возможностей, анализируя сложившуюся ситуацию и пытаясь найти спасительный выход. Кто-нибудь другой на месте экспата, возможно, запаниковал бы, но Григорий оставался спокоен.

Не сдаваться! И не из таких передряг выбирались!

«Трехтонка» начала терять управление, совершенно некстати вильнула и пошла прямиком к обочине. Выровнять, выровнять и попытаться сманеврировать. Хорошо еще, что ноги убитого шофера по-прежнему давили на газ, не то вообще труба. Время стремительно утекало.

Фриц, тем временем, пошел прямо в лоб. Летел нагло, не маневрируя, совершенно ничего не опасаясь. Видать, решил окончательно добить подбитую машину, сжечь ее. Несколько выше и позади — метрах в ста — от своего командира, летел второй «мессершмитт».

Григорий сосредоточился на дороге. Показалось, или…Экспат резко повернул руль. ЗИС на полном ходу выскочил на обочину и, подпрыгивая, сотрясаясь всем своим механическим телом, покатился по каким-то ухабам. А позади затрещали было пушки, разрывая воздух, но почти тут же резко смолкли. «Худой» разочарованно взвыл и рванул ввысь. Странно, но его ведомый почему-то не стал атаковать грузовик, а просто ввинтился в небо следом за лидером.

Мотор «трехтонки» заскрежетал, предсмертно застонал и заглох. Машина еще немного прокатилась по неровной, замерзшей степи, а после стала тормозить.

«Все, кранты!» — обожгла Дивина бессильная злая мысль. — «Сейчас гансы вернутся и расстреляют его, словно в тире».

Летчик рванул ручку и выпрыгнул наружу. Быстро окинул взглядом окрестности. Голое поле. Ни ямки, ни воронки. Неужто все, отбегался? Где там немчура по его душу?

Странно, но…нет, он не ошибся — рокот движков вражеских истребителей затихал, растворялся в сером, набухшем низкими облаками, небе. «Охотники» почему-то уходили. Может быть, горючее было на исходе, или имелись еще какие-то причины, но завершать свое сафари на двуногую дичь они не стали.

Повезло!

Дивин перевел дух и потянулся в карман куртки за папиросами. Надо же, отметил он, даже пальцы не дрожат после всего случившегося. А это что за кровь на рукаве? Неужто зацепили? А, нет, это бедолаги-шофера. Как там его? Черт возьми, даже имени не спросил, оказывается. Экспат сплюнул. Ладно, это еще не конец. Сочтемся, гады!

[1] Кедрин Д. «Летчики играют в волейбол»

[2] «Захар», «Захар Иванович» (жарг.) — прозвище грузовика ЗИС-5

Загрузка...