Штурмовик из будущего-4

Глава 17

Хищную черную тень с тупыми, словно обрубленными, крыльями и длинным тонким фюзеляжем, экспат заметил краем глаза. Вот только что рядом с «бостоном», мирно плывущим в облаках, никого не было, а сейчас уже на него камнем падает сверху шальной «мессер».

«Хана!» — промелькнула суматошная мысль, а руки сами потянули на себя штурвал. Время будто притормозило, и Дивин с холодным отчаяньем наблюдал за тем, как медленно, нестерпимо медленно, буквально по миллиметру, задирает нос бомбардировщик, а фриц наплывает с правой стороны, грозя вот-вот врезаться в плоскость, разворотить ее и обрушить краснозвездную машину в море. — «Не успею! Сейчас долбанет! Сей…»

Самолет вздрогнул всем своим большим «телом» от резкого сильного удара. «Мессершмитт» не успел разминуться с советским торпедоносцем совсем чуть-чуть. Но если «худой» после столкновения неуклюже кувыркнулся вперед и обвалился вниз раненой птицей, рассыпая во все стороны обломки хвостового оперения, то «бостон» всего лишь потерял скорость и рыскнул из стороны в сторону. Штурвал едва не вырвался из рук Григория, но тот вцепился в него перед неминуемой катастрофой с недюжинной силой и сейчас не позволил машине остаться без управления.

Неужели пронесло⁈ Робкая мысль оформилась в голове экспата, когда он заученно двинул вперед оба сектора газа и отдал штурвал от себя. Нужно было срочно добавить скорости машине, ощутимо просевшей по высоте, чтобы удержаться в небе. Слава богу, кажется, живы!

Рано обрадовался!!!

Бомбардировщик вдруг начало трясти противной мелкой дрожью, от которой заныли зубы, он будто потяжелел в несколько раз и стал заваливаться на правое крыло. Высота? Высота стала стремительно падать. И, что самое противное, в кабину потянуло дымом.

Дивин повернул голову и выругался сквозь зубы. Правый двигатель окутался облаком черного дыма, через который уже начали пробиваться язычки пламени. Того и гляди, сейчас мотор вспыхнет и тогда…черт, и зачем только вспоминал недавно про похоронки⁈

Григорий машинально, даже не задумываясь над тем, что именно он делает, перекрыл подачу топлива к поврежденному движку и щелкнул выключателем его противопожарной системы. Эх, только бы сработала, как надо. Экспат с усилием довернул штурвал в левую сторону, чтобы парировать заваливание самолета. Вывози, родимый! Ну же⁈

— Кощей, горим! — О, штурман проснулся. Долго же Рутолов соображал. — Правый двигатель…

— Вижу, не сепети! Надеюсь, сейчас станет чуток получше.

Летчик с надеждой покосился на поврежденное крыло. Огонь почти исчез, но дымный шлейф пока еще тянулся за самолетом. Обнадеживало, что ветер стремительно уничтожал эту траурную ленту, развеивал ее в клочья.

— Нет, врешь, поживем еще!

— Товарищ командир, а что это было?

— «Мессер»-сука, за нами ломанулся, старшина. Видать, разозли мы немчуру не на шутку, раз он сломя голову кинулся в облака. На что только рассчитывал, урод?

— Выходит, он нас протаранил?

— Выходит, так.

— И…что теперь?

— Не боись, до берега дотянем, — Григорий решил задать максимально оптимистичный настрой членам экипажа. Не хватало еще паники на борту. — А там разберемся, куда садиться будем — дома или у соседей.

Вот зараза! Как ни старался, но так и не получилось перевести винт правого мотора во флюгерное положение. Имелась на американской машине такая классная функция: можно было в случае остановки в полете двигателя попробовать запустить его аварийно. А еще зафиксировать в неподвижном состоянии ось винта, чтобы его лопасти остановились в положении «по потоку» и не создавали своим неконтролируемым вращением помехи самолету, что и так потерял половину тяги. Опасная такая воздушная подушка-ветрянка получалась — три с лишним метра в диаметре. Зазеваешься, можно не удержать бомбардировщик, и он вмиг завалится в сторону неработающего движка, перевернется через крыло и ухнет вниз.

К сожалению, сейчас электросистема, которая отвечала за этот процесс, вышла из строя. И все ее тумблеры-выключатели щелкали вхолостую. Так, словно являлись лишь декоративным украшением приборной панели.

Струйка холодного пота пробежала из-под шлемофона по щеке экспата. Покурить бы. Но нет, нельзя, уйма сил уходит исключительно на борьбу со ставшей вдруг такой непослушной и капризной машиной. Раньше «бостон», что называется, «шел за ручкой» — настолько легок в управлении был заморский подарок. А сейчас, наоборот, Григорий держал торпедоносец «на руках». Смешно. Забавный каламбур получился — ручка, руки… Плакать аж хочется.

Сколько там на высотомере? Сто с копейками. Не густо. Значит, времени на то, чтобы исправить допущенную ошибку у него не будет. Хорошо еще, что левый мотор тянет исправно, а в его гуле слышится успокаивающий рык: не дрейфь, хозяин, справимся! Или это сам летчик себя тешит иллюзорной надеждой? Нет, все же, пусть и тяжело, медленно, но ковылял подраненный «бостон» на восток.

— Савелий, если наткнемся, не дай бог, на гансов, не вздумай стрелять, — предупредил старшину Дивин. — У нас сейчас нет возможности маневрировать, идем строго по прямой. Так что, если вдарят в ответ, то мигом сшибут, как куропатку. Понял?

— Да что я, дурной что ли? — обиделся Горбунов. — Не маленький, все понимаю.

— Ну-ну.

Минуты на часах медленно сменяли друг дружку, складывались в пять, десять, полчаса, пятьдесят — на горизонте медленно начали проступать очертания берега. Надежда потихоньку загоралась в душе: неужто доползли? Земля! Еще немного и они окажутся над сушей. А там, на худой конец, можно и на вынужденную плюхнуться. Даже, если не повезет, и они попадут на немецкую территорию, то уж найдут способ выбраться к своим. Впрочем, по расчетам Григория, их машина должна была выйти к позициям советских войск на побережье.

Едва перевел дух, новая напасть: медленно, но верно, начала расти температура левого мотора. Стрелка беспристрастно указывала, что она уже приближается к двумстам градусам. Чертыхнувшись, экспат торопливо перевел «юбки», увеличивающие продув двигателя в открытое положение. Хоть здесь повезло, не отказала гидросистема.

Нервы летчика натянулись до предела. Казалось, еще чуть-чуть, и они лопнут, подобно перебитой струне. Экспат напряженно вслушивался в каждый шорох обшивки, в каждый чих двигателя так, словно сам стал самолетом и теперь контролировал свое собственное состояние. А оно, надо признать честно, было не ахти. Изувеченный бомбардировщик напоминал дряхлого старца, что еле-еле ковыляет по улице, согнувшись в три погибели, опираясь на кривую клюку. Однако, полз же «бостон» к дому, полз, невзирая на все трудности.

Полтора часа. Ровно столько уже находилась в воздухе машина. Отмахала за это время километров четыреста. И оставалось еще несколько — самых трудных.

— Кощей, до нашего аэродрома еще минут двадцать в таком темпе, — озабоченно предупредил Рутолов. — Я привязался к земле.

— Двадцать? — Григорий тяжело задумался. Чуйка подсказывала, да что там — вопила во весь голос! — не дотянуть. — Идем к «горбатым». Помнишь подходы к их аэродрому?

— Обижаешь! Я не только морские карты изучал. Могу с закрытыми глазами к хозяйству Мечайкина вывести.

— С закрытыми не надо, — хмыкнул Дивин. — Давай ты, наоборот, во все глаза смотреть будешь. Будешь держать их широко открытыми. У меня сейчас, сам понимаешь, возможности контролировать маршрут ограниченны.

— Принял. Так…восемь градусов влево. О, так держи, не сваливайся с курса.

Интересно, шасси удастся выпустить, или нет? Гидросистема, вроде бы, в порядке. Но стоит ли рисковать? Может быть, не выпендриваться и сесть «на брюхо»? Так будет проще. Машину, конечно, жалко, но себя и ребят жальче.

Аэродром штурмовиков нашли быстро. Он, хоть, и был хорошо замаскирован, но кое-какие характерные ориентиры Рутолову были известны. И штурман не подвел, вывел торпедоносец грамотно.

— Сейчас пущу ракету, — предупредил он летчика. — Надо опознаться. А то дадут в упор из зениток и фамилию не спросят.

— Действуй, — согласился экспат. Напряжение потихоньку отпускало его. То ли наличие твердой поверхности внизу обнадеживало, то ли факт того, что до своих рукой подать. — Старшина, не спи. Не хватало еще, чтобы «охотник» нас на посадке срубил, — сколько уж раз немцы пользовались расслабленностью наших пилотов и расстреливали беспомощные самолеты во время захода на посадку. И не сосчитать!

— Гляжу в оба, тащ майор! — горячо заверил стрелок-радист. — Муха не проскочит!

— О, подсветку ВПП включили, — радостно сообщил Рутолов. — Признали, стало быть.

Экспат скупо улыбнулся. Времени для восторгов у него не было. Надо было максимально собраться. Расслабишься — покойник! Самолет поврежден и не простит ни малейшей ошибки. Так строптивый жеребец безжалостно сбрасывает своего зазевавшегося наездника, едва тот даст слабину. Раз, и ты уже на земле. Но то лошадь, там падать хоть и больно, но не так высоко.

Следовало также учесть, что полоса не была рассчитана на «бостон». Ил-2 требовалось гораздо меньше ее длины для разбега. Что ж, оставалось надеяться, что переднее опорное колесо в этом смысле послужит хорошим подспорьем и не даст бомбардировщику скапотировать, когда экспат начнет активно орудовать тормозами.

Есть касание! Боковые колеса побежали по земле и Григорий начал аккуратно опускать нос машины. Ага, катимся нормально. Быстрый взгляд по сторонам: нет ли чего постороннего? Все хорошо. Пора тормозить.

Дивин выключил двигатель тотчас, едва только «бостон» остановился.

Все!

Сели!!

Он откинулся в кресле и медленно отпустил штурвал. Пальцы расцеплялись с неохотой, словно намертво прикипели к «баранке». Экспат с изумлением поднес правую руку к глазам. Она мелко дрожала.

— Григорий, ты как там? — окликнул его со своего места в носовой части штурман с явным беспокойством в голосе. — Жив, не ранен?

— Нормально.

— Слава Сталину, а то я уж заволновался. Смотрю, ты наружу не вылезаешь, сидишь, молчишь.

Дивин усмехнулся и кинул короткий взгляд на фотокарточку Верховного, что была закреплена наверху приборной доски. Не то, чтобы он так уж сильно восхищался Сталиным, но все-таки относился с определенным уважением. Тем более, что многие фронтовые летчики тоже устанавливали его фотографию у себя в кабине. Правда, на «американце» в этом смысле постарался механик Шафиев. Принес как-то раз и аккуратно прикрутил портрет вождя. Ну а Григорий не стал возражать.

— Вот так, товарищ Сталин. Живы!

Сбоку донесся шум от подъехавшей машины. Изгвазданный в грязи «додж» с брезентовым верхом. Справа от водителя — экспат на долю секунды приблизил изображение — незнакомый офицер в коричневой кожаной летной куртке. Погон не видно. Но, обычно, никто их на нее и не крепит. Впрочем, нетрудно догадаться, что это, скорее всего инженер полка или кто-то из его подчиненных. Посадку-то запрашивали аварийную, вот и прискакал посмотреть, не нужна ли экстренная помощь гостям. Что ж, пора пообщаться с радушными хозяевами.

— Чего не пьешь, Кощей? — подполковник Мечайкин глядел на экспата с легким прищуром. — Или брезгуешь?

— Ага, — Дивин улыбнулся, почти не разжимая губ. — У вас же обычная водка, а мы все больше к «ликер-шасси» привычные.

Ян Викторович захохотал.

— Вот, паршивец, горазд баки заправлять! Молоток! Нет, если надо, я тебе и ликер прикажу принести? А что, ароматная смесь — с глицеринчиком!

Экспата передернуло. Нет, на безрыбье, как говорится, и рак — рыба, но все эти самопальные «коктейли» лично у него вызывали исключительно изжогу и тошноту. Особенно «Рузвельт» — американский спирт из антиобледенительной системы. Туда его литров шестьдесят закачивали и, время от времени, кто-нибудь из страждущих нет-нет, да и отливал себе втихаря бутылку-другую на пропой души.

Гадость жуткая! Пить можно только зажав пальцами нос — иначе вывернет, настолько вонюч. И эффект от употребления своеобразный: примерно через полчасика глаза становятся красными и норовят выскочить из орбит, а голова перестает соображать начисто. Сидишь дурак дураком и уши холодные. А потом в затылке такая боль начинается, хоть вешайся. И здесь надо в срочном порядке еще грамм пятьдесят этого адского пойла принять. Проверено — отпускает.

— Нет уж, увольте, — решительно отказался Григорий. Вздохнул и взялся за стакан. — За что выпьем?

— А давай за наше будущее сотрудничество? — подполковник хитро усмехнулся. — Будем!

Дивин машинально опрокинул сто грамм в рот, крякнул и потянулся за квашенной капустой, что призывно манила его из глубокой алюминиевой миски, стоящей на столе.

— Хороша капустка! А что за сотрудничество, о чем это вы?

Мечайкин посерьезнел.

— Знаешь, давай-ка мы с тобой на трезвую голову обо всем поговорим. После. Не хочу тебе сегодня голову забивать. Вы и так, можно сказать, с того света вернулись.

Что есть, то есть. Когда экспат вылез из самолета и обошел его, то волосы зашевелились под шлемофоном. Оказывается, тот «мессер» не только успел зацепить их, но и всадил короткую пулеметную очередь в советский бомбардировщик. То-то, помнится, показалось Григорию, что по обшивке, словно молотком простучало. Просто потом все перекрыло скрежетом сминаемой плоскости. А истребитель, оказывается, частично разрушил переднюю часть движка. Снаряд вдребезги разнес два цилиндра. Чудо, что при этом бензиновые трубки не задело. Страшно представить, как полыхнул бы высокооктановый «Б-100», попади он на горячий мотор.

Хотя, что тут гадать? А-20 горит пять минут — плюс-минус, а потом амба. Теоретически можно успеть за это время выпрыгнуть с парашютом и надеяться, что сработает спасжилет. Это когда на воду приземляться будешь. Ну а потом помрешь от переохлаждения по-быстрому. Не мучаясь. Ведь вряд ли кто-то найдет тебя в безбрежном море.

— Савелий, подсыпь-ка мне картошечки, — попросил Дивин стрелка-радиста. — Ох, знатный у вас повар, товарищ подполковник. Закусь получилась что надо! Мировая. Вроде и простенько все, а попробуешь, пожуешь и понимаешь: есть, есть какой-то секретик.

— Это да, — согласно кивнул Мечайкин. — Авдеич наш до войны в «Метрополе» работал. Слыхал про такую гостиницу столичную? Врать не буду, шеф-поваром он, конечно, не был, но и в подмастерьях «подай-принеси» не хаживал. Крепкий мастерюга.

— Да ладно, — удивился Григорий. — Как же он на фронте-то оказался? Ему сам бог велел на «ташкентском фронте» у какого-нибудь генерала кухней заведовать. В тепле и уюте.

— Смотри при нем такое не ляпни, — серьезно сказал комполка, посуровев лицом. — На субординацию наплюет и морду начистит. Сын нашего Авдеича в ополчении без вести сгинул. Еще в сорок первом. А жена ушла с санитарным поездом и погибла под бомбежкой год спустя. Он честно воевал — в пехоте, на передке. Две «Отваги» имеет. И три ранения. После тяжелого эскулапы его списать вчистую собирались, но он настоял, чтобы обратно на фронт отправили. Хотели по возрасту в трофейную команду определить или ездовым, да кто-то из моих «купцов» как-то прознал о его кулинарных навыках, когда в тыл за пополнением для БАО ездил, и сагитировал к нам пойти. Уговорил. Еле-еле, но уговорил. И то, только при условии, что позволят время от времени воздушным стрелком летать. Уже десятка полтора боевых вылетов имеет, я его к Красной Звезде недавно представил.

— Однако!

— То-то. Ладно, давай еще по одной.

— Не, мне хватит! — Дивин решительно накрыл свой стакан ладонью. — Устал. Пойду-ка я, пожалуй, спать. Где, говорите, нас разместили?

— Да тут неподалеку, — откликнулся Мечайкин. — Я с тобой ординарца отправлю, не то до утра искать будешь. А у нас тут, ко всему прочему, кое где от фрицев остались мины-«лягушки». Не все еще обезвредили. Недавно сразу семеро летчиков и штурманов пострадало. Поперлись непроверенной дорогой и получили «подарочек»! Кто легко отделался, а кого и… — Ян Викторович выразительно махнул рукой. — В общем, бывает! Да, мне доложили, что техники из твоего полка прибудут завтра с новым двигателем и запчастями для ремонта примерно к обеду. Значит, кладем еще сутки на замену, наладку и прочую канитель. Так что, погостить у нас вам придется, как ни крути.

— Да я не против, — устало улыбнулся экспат и широко зевнул, прикрыв рот ладонью. — Извините.

— Э, брат, да ты и правда спишь на ходу, — недовольно прицокнул языком подполковник. — Так не годится. Иди, отдыхай. Но запомни, завтра обязательно поговорим!

— По имеющимся у нас данным, люфтваффе базируются на аэродроме мыса Херсонес, — начштаба штурмового авиаполка указал нужное место на карте. — Там расположена истребительная группа «Иммельман», в составе которой насчитывается около пятидесяти «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». Основная ударная сила — это штурмовики Ю-87 и Хе-129. Это еще около шестидесяти-семидесяти машин.

— Богато! — невольно присвистнул Дивин.

— И не говори, — хмуро произнес Мечайкин, прикуривая очередную папиросу. — Бьют, гады по нашему плацдарму возле Керчи, да и переправы через Сиваш уничтожают постоянно. Житья от них нет!

— Хотите, чтобы я помог с ними разобраться? — спросил напрямик Григорий. Просчитать потребности подполковника особого труда не составляло. — Вот только…не маловато будет одного бомбера на такую ораву?

— Зачем же в одиночку-то переть? — искренне удивился комполка. — У нас какая задумка: ты ведь, насколько я в курсе, как-то уже лидировал группу «ильюшиных» в атаке на аэродром?

— Было дело. Еще на Украине.

— Вот! — обрадовался подполковник. — Так давай повторим? Только с некоторыми доработками. Поднимешься на рассвете, включишь АНО, а мои хлопцы за тобой пойдут. Как птахи перелетные за вожаком. Сам знаешь, «илы» для ночных полетов приспособлены слабо, без твоего чудо-зрения лишь побьются понапрасну. А так, на цель их выведешь, и они нормально отработают. Ну а домой уже при свете дня вернутся. А с «маленькими» я договорюсь, они прикроют.

— Заманчиво, — экспат задумчиво потер лоб. — Заманчиво. Накроем гадов в гнезде и прихлопнем одним ударом. Но…ведь у них там, небось, зениток под каждым кустом понатыкано? А ну, как посшибают еще на подлете? Тут ведь не Украина, особо не поманеврируешь. Там-то мы хитро курс проложили изначально и на фрицевский аэродром вышли фактически из немецкого тыла. Здесь такой фокус не пройдет. Может быть, имеет смысл сначала ночью хорошенько обработать позиции ЗА, а уж потом штурмануть?

— Спугнем, — насупился Ян Викторович. — Немец не дурак, враз сообразит, что мы налет готовим. Рассредоточит зенитки, подтянет новые, подготовит засады артиллерийские и вот тогда точно на подходе раздолбает. Нет, их надо брать сонными!

Григорий задумался. Не нравился ему предложенный Мечайкиным план штурмовки фашистского аэродрома. Вот не лежала душа, хоть убей. Авантюрой попахивало. А он давно уже уяснил для себя, что лихой кавалерийский наскок не всегда заканчивается победой. Можно и кровушкой умыться.

— Подумать надо, — сказал он, в конце концов. — Крепко подумать.