Штурмовик из будущего-4

Глава 18

— Весной пахнет! — Рутолов остановился и шумно втянул ноздрями воздух. — Чуете?

Экспат недоверчиво усмехнулся. О чем это штурман говорит? Дивин скользнул взглядом по сторонам. Вокруг шумела обычная жизнь никогда не засыпающего аэродрома. Где-то раздавались удары металла по металлу, кричал, подзывая бензовоз, чумазый механик, бригада БАО колдовала у взлетки. Мимо прошагала смена часовых вместе с разводящим.

— Савелий, ты весну чувствуешь?

Старшина изумленно захлопал глазами.

— Вроде есть что-то такое, — неуверенно промямлил он. — Как тут поймешь, ведь бензином все провоняло, да порохом. Разве что с моря ветер свежий иногда дует?

— Эх ты! — разочарованно махнул рукой штурман. — Пенек глухой!

Горбунов обиженно засопел.

— Зря ты так, — неодобрительно покачал головой Дивин. — В самом деле, поди, пойми что-то в этом бедламе. Вон, канонада вдалеке грохочет — слышим. Земля от взрывов под ногами иногда дрожит — тоже знакомо. А весна…ну, наверное, идет себе и идет. Как обычно. Чего завелся-то?

— А, ну вас, к лешему! — окончательно расстроился Рутолов и отвернулся.

— Гляньте, товарищ командир, никак «горбатые» возвращаются? — Стрелок-радист деликатно тронул экспата за локоть. — Вон и комполка из блиндажа своего вылез — встречает.

Две группы «илов» шли низко над землей, выстраивая «коробочку» захода на посадку. Сверху их прикрывали «яки» и пара ЛаГГ-3. Истребители кружили над аэродромом, карауля штурмовиков от возможной атаки немецких «охотников».

— Во второй шестерки одной машины не хватает, — процедил Григорий. — И замыкающий едва-едва в воздухе держится. Видать, серьезно досталось парню.

Ведущий подал сигнал, распуская группу. «Ильюшины» начали садиться. Подбитый штурмовик нарезал круги неподалеку. Ситуация была экспату кристально ясна: горючка у ребят на исходе и времени на дополнительные маневры попросту нет. Пусти того бедолагу первым и, если вдруг, он заглохнет или разобьется на взлетной полосе, то пострадают все остальные экипажи. Жестоко, но никуда не денешься.

— «Санитарку» и пожарную машину быстро сюда! — зычно скомандовал тем временем Мечайкин. Подполковник напряженно наблюдал за последним штурмовиком, кусая губы. — Давай, давай, родной! — приговаривал он. — Выравнивай. Молодчинка! А теперь убирай газ! Убирай!

Ил-2 на большой скорости плюхнулся на землю почти в центре аэродрома, оторвал знатного «козла» и неуклюже покатился, рыская из стороны в сторону. Прокатился несколько метров и вдруг завертелся-закружился на правой стойке волчком. К нему наперегонки мчались пожарная и санитарная машины, бежали летчики и механики.

В этот момент экспат звериным чутьем понял — сейчас случится что-то нехорошее и упал прямо там, где стоял, громко крикнув «Ложись!» своим товарищам.

Вовремя!

Пушки и пулеметы подбитого «ильюхи» вдруг заработали. И, если, первые практически сразу же замолчали, успев выплюнуть всего по одному-два снаряда, то ШКАСы исправно исполосовали огненными трассами все вокруг. К счастью, большинство пуль ушло в «молоко», но часть все же нашла себе цель. И к затихающему реву двигателя мгновенно добавились крики боли раненых.

— Целы? — Григорий осторожно приподнял голову, едва стихла стрельба.

— Нормально, — почти синхронно отозвались штурман со стрелком. — А ты?

— В порядке. Пошли, что ли, глянем?

Штурмовик стоял, накренившись на бок. Могучая машина сильно пострадала в бою. Огромная рваная дыра зияла на левой плоскости, почти половина руля поворота отсутствовала, фонарь кабины был пробит в нескольких местах осколками и снарядами.

Потерявшего сознание летчика осторожно вытаскивали наружу. Санитары торопливо разворачивали брезентовые носилки. Стрелок неловко выбирался со своего места, глупо улыбаясь. Так, словно был не в себе. А молоденькая медсестра с огромной парусиновой сумкой с красным крестом на боку, хлопотала над пострадавшим от шальной пули мотористом. Рядом неподвижно застыли два тела.

— Дела, — протянул Рутолов, вздрогнув. — Кощей, хорошо, что ты нам велел падать, тоже могли бы под очередь попасть. Как понял, что он палить начнет?

— А у меня прямо над головой пули просвистели, — лихорадочно блестя глазами, быстро сказал Савелий. — Лежу, а они — фьюить, фьюить! Голову руками закрыл и жду. Главное, умом-то понимаю, что попадет и башка тут же разлетится вдребезги, а все равно ладошками закрываюсь, словно помогут.

— Не пойму, как он в воздухе-то умудрялся держаться? — удивленно покачал головой экспат, разглядывая изуродованный самолет с профессиональным интересом. — По всему выходит, что должен был шмякнуться еще на подходе. Как летел? И здесь своих пропускал.

— Как в песне летел, — криво улыбнулся Мечайкин. Он подошел к ним сбоку и встал рядом. Комполка нервно разминал в руках папиросу. — Ну этой, знаешь: «На честном слове и на одном крыле!» Или как там правильно в фильме было? А, черт с ней. Помнишь своего «крестника», Кощей? Ну, Марк. Марк Томашевич.

— А, младший лейтенант? Тот, которого я в трибунале встретил? Как же, помню.

— Вон он, — подполковник ткнул папиросой в сторону отъезжающей «санитарки». — Там теперича. Надеюсь, что выживет. Хотя…- Ян Викторович крепко выругался с тоской в голосе. — Первый вылет у него был, после того, как наказание отбыл. Стрелком летал и возвращался целым. Еще шутил, мол, заговоренный. Дела…

Дивин промолчал. Что тут скажешь?

— Тягач подгоняйте, надо отбуксировать машину, освободить полосу, — командир полка отбросил в сторону недокуренную папиросу и грузно зашагал обратно к поврежденной машине, раздавая на ходу указания. — Да куда ты трос тащишь, раззява! Вон туда заводи!

— Товарищ командир, а это что там такое?

— Савка, что ты меня все за локоток трогаешь, словно барышню? — разозлился Григорий. — Смотри, ненароком руку сломаю в следующий раз. Ишь, моду взял.

Летчик нехотя повернул голову и посмотрел в указанном стрелком направлении. Несколько красноармейцев стояли полукругом, в центре которого громоздилась туша упавшей лошади. Возле нее на бок завалилась бричка с какими-то брезентовыми мешками. Почта?

Рядом метался маленький солдатик в длиннополой шинели, отчаянно машущий руками, будто ветреная мельница своими лопастями.

— Что тут у вас за канитель?

Бойцы обернулись на подошедших.

— Понимаете, товарищи офицеры, — кашлянув, начал седоусый красноармеец, — в конягу нашего пуля попала. Мимо проезжали и сдуру попали под очередь. Вот ведь беда какая, — он тяжело вздохнул.

Дивин нахмурился. Красивая вороная кобыла с приметной белой звездочкой во лбу билась в конвульсиях. Заднюю часть ее большого сильного туловища безжалостно превратила в кровавое бесформенное месиво с белеющими осколками костей…да нет, пожалуй, что не пуля — здесь снаряд пушечный поработал. Точно.

Несчастное животное отчаянно пыталось приподняться, встать на передние ноги, но тут же падало обратно с болезненным жалобным ржанием. Из уголков его влажно поблескивающих глаз струйкой текли слезы.

— Ну так добили-бы, не видите — мучается!

— Так не дает, — подал голос другой боец.

— Кто?

— Да вон, Ахметка, — красноармеец мотнул головой в сторону маленького солдатика в длинной, не по росту, шинели. Услышав свое имя, тот повернулся и побежал, спотыкаясь к Григорию.

— Доктор! Доктор кирәк![1] — он с мольбой протянул руки к экспату, с надеждой заглянул в глаза. Словно надеялся, что суровый командир сейчас возьмет и одним махом поможет ему в случившемся горе-несчастье.

— Дохтура просит, — сочувственно вздохнул седоусый. — Я по ихнему понимаю немного. Вы не подумайте чего, просто он за лошадкой энтой ходил, как за дитем малым. Поил-кормил, обихаживал. А теперь такое…

— Какой, на хрен, доктор⁈ — разозлился не на шутку Дивин. — Тут уже ничего сделать нельзя.

— Да оно понятно, — отвел взгляд красноармеец. — Но…Ахмета не переубедишь. Упрямый дюже. Вбил себе в дурную голову, что доктор поможет и не подпускает к кобыле никого.

— Детский сад, — проворчал Рутолов. — Григорий Иванович, может, ну его? Пошли, пусть сами разбираются. Разве это наше дело?

Экспат сжал губы. Оставить несчастное животное мучиться, сделать вид, что ничего не слышишь и не замечаешь? Нет уж, увольте!

— Из пистолета не возьмете, товарищ командир, — негромко подсказал Горбунов, заметив, что летчик скребет пальцами по кобуре.

— Дай карабин! — Дивин требовательно протянул руку к оружию седоусого. — Ну⁈

— Ярамый! Үтерергә кирәкми! Докторны чакырыгыз![2]- отчаянно закричал Ахмет, увидев, что Григорий клацнул затвором и начал поднимать ствол карабина.

— Ну-ка, взяли его! — процедил экспат. — И держите покрепче.

Бойцы, повинуясь приказу, мигом навалились на татарина, быстро скрутили его, не давая вырваться. Тот яростно вырывался, что-то громко кричал, а потом вдруг затих и беззвучно заплакал.

— Стреляйте уже шибче, — попросил седоусый. — Не промахнитесь только.

Экспат с недоумением посмотрел на него и в ту же секунду выстрелил, не глядя. Зачем целиться, если и так знаешь, куда именно надо навести оружие?

— Отпустите его, — сказал Рутолов. — Все уже. Кончилось все.

Ахмет, освободившись, неверяще оглянулся. Увидел неподвижную кобылу, вскрикнул и упал на колени. Обхватил голову руками и протяжно, на одной ноте завыл.

— Черт, папиросы кончились, — недовольно выругался Дивин, заглянув в смятую пачку. Смотреть на татарина не хотелось. Вроде и не сделал ничего плохого, а на душе было муторно. Мантис послал изнутри теплую волну одобрения, поддерживая.

— Махоркой не побрезгуете? — пожилой красноармеец достал из кармана вышитый кисет. — Мне из дома немного присылают. Своя.

— А, давай!

Седоусый ловко скрутил из газетного листка цигарку, сыпанув в нее от души крупно нарезанную махорку, похожую на серые опилки. Переломил привычно в «козью ногу», чтобы самокрутка не развернулась, и протянул экспату.

Первые затяжки оказали на летчика странное воздействие. Горячие прохладные струйки едкого дыма казались одновременно горячими и, что удивительно, прохладными. Дым — слегка кисловатый — приятно освежал и прочищал голову, словно мощное лекарство.

— Хорошая штука, — одобрительно качнул головой Григорий, глядя на мерно тлеющий конец самокрутки. — Это где ж такое чудо произрастает?

— В самом деле, хорошая махра? — заинтересовался штурман. — Бать, сыпани-ка и мне попробовать?

— Товарищ майор, вот вы где, — к ним подбежал посыльный из штаба. — Пойдемте скорее, вас к командиру полка зовут. Срочно!

Подполковник Мечайкин мерил блиндаж шагами. От одной стены до другой. Потом — обратно. И так без остановки. Начштаба и зам по разведке сидели на стульях у стены молча. В углу тихой мышкой сопел возле рации боец.

— Ян Викторович, можете остановиться и присесть? — не выдержал, наконец, Дивин. — В глазах уже рябит.

— Что? — комполка остановился и непонимающе взглянул на Григория. — А, черт, извини, задумался.

— Введете в курс дела?

Подполковник нахмурил брови.

— В общем, говорю, как есть. По понятным причинам, приказать тебе я не могу. А ситуация такова, что каждая минута на счету. Помнишь, мы говорили о немецком аэродроме на мысе Херсонес?

— Конечно, — удивился экспат. — Это ведь сегодня утром было.

— Тем лучше, — обрадовался Мечайкин. — Мне только что сообщили из дивизии, что туда нынче прибудет внушительная делегация высших чинов армии, флота и люфтваффе. Чуть ли не специальные посланники самого Гитлера. Есть приказ уничтожить их.

— Цель приезда известна? — коротко осведомился Дивин, подобравшись, точно перед прыжком.

— Ну откуда? — пожал плечами Ян Викторович. — Неужели ты думаешь, что в ставке фюрера наши разведчики с ним за одним столом сидят? Могу лишь высказать собственные соображения. Возможно, гости из Берлина хотят лично убедиться, что Крым удастся отстоять. Или еще что-то.

— А где они остановятся, удалось выяснить?

— Вот здесь дела обстоят получше. Смотри, — он подозвал экспата к расстеленной на столе карте. — Вот тут, на берегу Казачьей бухты, немцы давно — чуть ли не в сорок втором, — выстроили здание как раз для всевозможных правительственных делегаций. Они тогда в Крым зачастили. Все прикидывали, как сделать его своей курортной вотчиной, — подполковник нервно дернул щекой. — Потом, правда, когда мы их погнали обратно, это здание передали наземному персоналу аэродрома. Но сегодня туда снова должны заселить прибывших генералов-адмиралов.

— И вы хотите, чтобы я ночью снес этот дом до основания вместе со всей этой гитлеровской сворой? — скептически улыбнулся Григорий.

Мечайкин поджал губы, но взгляд не отвел. Смотрел в упор.

— Хотелось бы. Но есть серьезная проблема. Мои «илы» туда вряд ли пробьются. Да и ночью у меня никто не летает, к сожалению. А вот ты на своем «бостоне»…

— Если его успеют подлатать, — рассеянно произнес Дивин, задумавшись.

— Да я тебе всех, кого надо, отдам, — горячо сказал комполка. — Любые материалы предоставлю, запчасти, бензин, бомбы. Проси все, что хочешь!

Эк его разобрало, подумал экспат. Видать, командование приставило нож к горлу и требует выполнить приказ любой ценой. Согласиться? В принципе, есть одна мыслишка, как можно провернуть это дельце без излишнего шума и пыли.

— Истребители меня смущают, — задумчиво сказал Дивин, не желая сдаваться так сразу. — Вряд ли фрицы оставят столь важных чинов без воздушного прикрытия. Значит, наверняка ночью отправят на патрулирование «сто десятых» с радиолокационным оборудованием. А те меня еще на подходе срисуют и наделают лишних дырок. Нет, если бы у меня вариант «пирата» с пулеметами в носу был, так сам им ответку мигом сделал. Но под рукой только торпедоносец.

— По нашим данным там таких нет, — подал голос разведчик. — Только обычные «худые» и «фоки».

— Хотелось бы верить, — Григорий немного нервно почесал затылок. — Что ж, давайте попробуем, — решился он, наконец.

— Товарищ командир, докладывает техник Братышев, самолет к вылету готов!

Дивин привычно принял доклад, но лезть в кабину не торопился. Он несколько раз обошел бомбардировщик, в строгом соответствии с инструкциями, проводя предполетный осмотр. Дотошно проверил все лючки — даже самые маленькие, ниши для уборки шасси, мосты с подвешенными бомбами. Причин для беспокойства не было.

— Заправку баков бы еще посмотреть, — намекнул Рутолов. Он тенью ходил за командиром экипажа, бдительно отслеживая все происходящее.

— Вот и слазил бы давно уже, — отмахнулся экспат. — Чего просто так за мной по пятам ходишь?

— Я мигом!

— Да порядок там полный, — крикнул откуда-то сверху Горбунов, услышав их разговор. Стрелок-радист, оказывается, уже занял место в своей кабине. — Лично убедился. При мне бензин для проверки сливали — примесей и воды в горючем нет.

— Ох, Савка, получишь ты у меня! — Григорий погрозил кулаком улыбающемуся старшине. — Ладно, штурман, давай и мы потихоньку будем забираться вслед за этим охламоном.

Техники сноровисто стащили с «бостона» маскировочную сеть, дождались отмашки пилота и быстро убрали колодки из-под колес. Экспат поудобнее устроился в чаше сиденья на парашюте и взялся за штурвал.

Мигнули, разгораясь, лампы вдоль взлетной полосы. Дивин поморщился. Сказал ведь, что ему это не нужно! А, хрен с ними, пусть. Видать, Мечайкину так спокойнее.

Бомбардировщик вырулил на линию предварительного старта. Экспат не стал запрашивать разрешение на взлет по рации, а просто помигал аэронавигационными огнями. После небольшой задержки с того места, где у линии исполнительного старта расположился руководитель полетов, зажегся зеленый фонарь. Норма. Было бы что-то не так, отсемафорили красным или желтым.

— Тронулись?

Газ, и самолет резво понесся вперед. Взлетел, набрал высоту метров в двести и пошел над аэродромом по широкому кругу. Сегодня Дивин не хотел отступать от правил ни на шаг. Положено проверить, как ведет себя самолет, как работают моторы? Значит, проверим. Прошел над стартом.

— Штурман, идем на ИПМ[3].

— Принял.

— Сигнал «я свой» получил? Не хотелось бы, чтобы зенитчики по нам жахнули.

— Да получил, получил, чего ты привязался? — обиделся Рутолов. — Не узнаю тебя, Кощей, чего психуешь?

— Хрен его знает, — ответил Григорий, помолчав. — Нервяк какой-то. Веришь, даже когда в море ходили, не так себя чувствовал. А сегодня…

— Чуйка сигналит? — настороженно поинтересовался штурман. Что-что, а к таким вещам в авиации всегда относились со всей серьезностью.

— Не знаю. Не уверен.

— Тогда выкинь из головы, — деловито посоветовал Рутолов. — Лично у меня никакого мандража не наблюдается. А, значит, все будет хорошо!

— Твоими бы устами…

[1] Доктор! Доктор кирәк! (татар.) — Доктор! Доктор нужен!

[2] Ярамый! Үтерергә кирәкми! Докторны чакырыгыз! (татар.) — Нельзя! Не надо убивать! Доктора позовите!

[3] ИПМ — исходный пункт маршрута. Именно от него прокладывается маршрут полета до цели.