Сильные не убивают, книга 3

Глава 18 Соль. Кто-то должен запачкать ручки

Меня вырывает из сна каким-то садистским будильником, который вместо звонка использует дрель прямо в висок. Глаза открывать страшно — вдруг там, снаружи, уже наступил конец света, а я его проспала? Или, что хуже, утро.

Мир приобрел запах, вкус и даже, кажется, цвет моего любимого бледного эля. В смысле прежде любимого… больше никогда! Идея, что надо встать с дивана, кажется невыносимой, однако природа неумолимо зовет.

'— Что вас вдохновляет?

— Не понял…

— Ну, что вас заставляет вставать по утрам?

— А, понял. Меня вдохновляет поссать'.

Вот-вот.

Подняться с надежного кожаного дивана в этот провонявший пивом, бессовестно кружащийся перед глазами мир оказалось самым невыносимым. А там где туалет, там и умывальник: сперва напиться холодной воды, потом почистить зубы — кто-то заботливо оставил в ванной пачку новеньких зубных щеток. Душ, зараза, оказался умнее меня — что и безо всякого похмелья не так уж трудно — но с пятой попытки я совладала с набором переключателей.

Божечки-кошечки, так я еще не накидывалась — по крайней мере, в этой жизни. Сначала не хотела провоцировать Токс, а потом… не чувствовала себя в безопасности. Самое смешное, теперь я в безопасности, насколько это возможно в принципе — после того эхони Сугроб будет защищать меня, как родное дитя… бери выше — как цифры с оборотной стороны своей карты. А если корпорация все-таки решит, что смерть отважной разоблачительницы обойдется не так уж дорого — тут не поможет, даже если я буду трезва, как сорок тысяч братьев — посвященных Илюватара. Вот, я взглянула на вещи трезво — и наклюкалась в зюзю. Хотелось, если честно, перестать наконец думать о царапающей стекло руке с перепонками между пальцев… Вчера ни черта не помогло — только вконец расклеилась. Но сегодня все-таки попустило.

Вообще у похмелья есть один-единственный плюс: тебе быстро становится лучше. Со всеми остальными состояниями чаще бывает наоборот.

Судя по запаху тела, я вчера хотя бы никого не трахнула. И не убила — браслет, как и вечером, на середине красного. Со всем прочим мы как-нибудь справимся.

Накидываю белый и пушистый халатик и по запаху свежего кофе нахожу кухню.

— Минералка на столе, только из холодильника достал, — хмуро говорит Макар, гипнотизируя взглядом турку.

Строю жалобное лицо:

— Можешь головную боль снять? Как Мотя делает.

— Разве что вместе с головой. Я не маг жизни, знаешь ли… Аптечка в третьем справа шкафчике.

Ага, шустро ихнее благородие тут освоилось… Выглядит не лучше меня, кстати. Ну и славно — если он вчера тоже был в дрова, как-то оно не так стыдно.

На столе — стопка еще теплых контейнеров, от которых пахнет едой.

— Милиционер принес, — объясняет Макар. — Сказал, от самой супруги начальника милиции.

— Хах! Пока Катрина Кляушвиц на Сахалине, нам грозит все что угодно, но только не голодная смерть.

Интересно, долго нам еще тут мозолить друг другу глаза? Технически мы даже не заперты, и в свой аккаунт я сто раз могла бы зайти — но дала же слово дяде Борхесу, а это последний разумный на Кочке, с кем стоит ссориться. Просто любовалась вчера мемасами с собой топлес и подписями вроде «ты — скрытый от мира принц, детка». Как будто мои сиськи — нормальные, но ничего такого прям выдающегося — разумным всего мира интереснее, чем зловещие тайны корпорации. Хорошо, что мама теперь в другом интернете, хоть перед ней краснеть не придется… Вообще, это нормально, сбрасывать стресс через черный юмор — сама все время так делаю.

Так, главная задача на ближайшие дни — чтобы мы с Макаром друг друга не поубивали.

— Макар Ильич, вы ведь меня, пожалуйста, не убьете? — орет кто-то со двора. — Можно мне войти в дом?

— Разберешься? — спрашивает Макар. — А то кофе убежит.

Киваю и выхожу на балкончик. Внизу топчется лохматый дрищеватый тип… Где-то я его видела. А, точно, у Кея в лаборатории. Как бишь его? Нафаня? Нет, Афоня. Обаятельно улыбаюсь:

— Почему это Макар должен тебя убить? Я и сама отлично справлюсь, тем более что это мой дом. Чего надо? Кстати, посещения арестованных запрещены.

— Так я же от Великого князя! — суетливо оправдывается Афоня. — Вот, оборудование привез. Головизор. Впустите? С меня иначе голову снимут!

— Меня, знаешь ли, не особенно волнует твоя голова. А почему вдруг от князя? Ты же на «Панацею» работаешь!

— Да так… — Афоня затейливо поводит рукой. Похоже, в России всех миров этим жестом обозначаются… обходные пути. — Господин Волдырев организовал, чтобы через князя… Вот, тут бумаги есть, с печатями!

— Ну раз с печатями! Ладно, входи, разворачивай свое барахло. Да не в гостиной, балда! — не хватало только, чтобы следы наших излишеств попали в кадр, а прибираться ради какого-то Великого князя — много чести. — Вот тут, на веранде.

Пока Афоня налаживает технику, пьем сваренный Макаром кофе. Спрашиваю:

— А ты с эти князем знаком вообще?

— Имел честь быть представленным, — Макар выравнивает бороду пятерней.

— Ничего себе жизнь у тебя! Сегодня с князьями цирлих-манирлих разводишь, завтра с партизанами по кустам шарахаешься!

— Знаешь, до того, как я с тобой познакомился, все было гораздо… скучнее.

— А, не проблема, обращайся в любое время, наш дурдом работает для вас.

В дверном проеме появляется Афоня:

— Извиняюсь, что прерываю, но там вызов поступил из Южно-Сахалинска…

Экие мы с Макаром стали важные птицы — князь всея Кочки висит на линии, пока мы изволим откушать кофею! Вяло думаю, не поискать ли одежду — но здесь есть только вещи Генриха, на которых сохранилась тень его запаха… Ладно, останусь в халате, все равно мои сиськи уже видела половина Тверди. Кроме того, белое изящно оттеняет свежие фингалы на роже.

Афоня врубает какую-то машинку и пятясь, уходит. Среди веранды появляется сухонький старичок в старомодном костюме-тройке. Я видела его в новостях — он там перерезал ленточки на торжественных открытиях того-сего и произносил речи за все хорошее и против всего плохого. Великий князь Игорь Константинович Сахалинский — собственной голоперсоной.

Макар коротко, официально кланяется. Ну, я для этих расшаркиваний рылом не вышла, поэтому просто плюхаюсь в кресло.

— Умоляю вас, давайте опустим церемонии, — говорит голографический князь. — Макар Ильич, рад видеть вас в добром здравии… в основном. Софья Александровна, премного о вас наслышан… Послушайте, я глубоко потрясен материалами, которые вам с таким риском удалось отснять. Уверяю вас, моя администрация не знала ничего об этих чудовищных злодеяниях! Теперь мы приложим все усилия к тому, чтобы подобные порочные практики никогда больше…

Жаль, что голограмма не передает запахи. Впрочем, даже с хреновым снажьим распознаванием мимики ясно, что старичок не так чтобы прямо врет… вряд ли, действительно, знал, ну, не в деталях, по крайней мере… что-то его на самом деле волнует, но не то, о чем он говорит.

— Вы ведь сами предложили — без церемоний, — Макар определенно чувствует то же самое. — Что вас в действительности беспокоит, Игорь Константинович? До такой степени, что понадобился этот экстренный сеанс связи?

Князь нервно оглядывается через плечо — в пространство, не попавшее в зону голопроектора — потом говорит:

— Вы, разумеется, правы, Макар Ильич. Буду краток. Сегодня я говорил с… — Князь понижает голос, наверняка машинально, смысла в этом никакого, — с одним из своих троюродных братьев. Династия чрезвычайно обеспокоена происходящими на Сахалине событиями.

Не выдерживаю:

— А династия не хочет выпнуть отсюда «Панацею» пинком под зад, а?

Князь качает головой:

— Такой вариант не рассматривается. Видите ли, милая барышня, в «Панацею» инвестированы… существенные средства людей весьма серьезных. Производство жизненно важных медикаментов — не та сфера, которую Государство готово свернуть из-за одного скандала. Однако обстановка вокруг компании накаляется. Работники массово увольняются. Вчера было четыре нападения на прииски… это не так называемые силы самообороны, а просто местные жители… и два — на офисы. Кто-то поджег дом, в котором квартируют служащие «Панацеи», пострадали невинные…

— А эти, в корпусах «ять и трындец» или как там — не невинные⁈ Или они не в счет, потому что сна…

Макар кладет мне руку на плечо и неласково так сжимает. Не магическое, но все же давление — он сейчас вот прям вообще не шутит. Заваливаю хлебальничек.

— Так чего же ожидает от нас династия, Игорь Константинович? — спрашивает Макар ровным бесцветным голосом, но по запаху я понимаю, что сердце у него сейчас бьется в районе горла. — И какие… последствия обещает в том случае, если эти ожидания не оправдается?

— Династия ожидает, что «Панацея» откажется от порочных практик и найдет разумный компромисс с… местной общественностью. Оптимально — в лице вас обоих, раз уж вы стали… символами этого разоблачения. Государство не одобряет ни эксперименты на разумных, ни работорговлю.

— Ни безответственное обращение с аномалиями! — вставляет Макар.

— Да-да, разумеется. «Панацея» полностью готова к переговорам. Ее положение… серьезное, хоть и не критическое. Во вмешательстве в местные события Династии она заинтересована ничуть не больше, чем… другие стороны. Вы ведь осознаете, каковы могут быть последствия?

Мужчины смотрят друг на друга значительно. Снова не выдерживаю:

— Да нет, ни черта я не осознаю! Объясните уже по-человечески!

Макар снова сдавливает мое плечо — синяки оставит, будто мне вчерашних мало!

— Я объясню, — он выразительно указывает глазами на проектор. — Чуть позже.

— Да-да, не намерен вас далее отвлекать, — всплескивает руками князь. — Вам еще предстоят переговоры с корпорацией… Поймите, она в полной мере ощущает давление обстоятельств, потому готова к достаточно радикальным решениям. Все мы в конечном итоге хотим для Сахалина только мира и процветания!

Да-да, всего хорошего хотим, ничего плохого не хотим. Свежо предание…

Князь еще с минуту выдает какие-то общие фразы и наконец отключается. Макар поворачивается ко мне. Взгляд давящий.

— Пойдем-ка выйдем во двор… Это же нам условиями ареста не запрещено?

— Сейчас, оденусь во что-нибудь…

Нахожу среди вещей Генриха футболку с надписью «Sila v pravde, brat» — мне она доходит до колен, сойдет за коктейльное платье. Через заваленную пивными банками гостиную выходим в сад… то, что было садом полгода назад. Наверное, при Генрихе за ним кто-то ухаживал, но я этим не озаботилась. Из высокой травы жалобно проступают заброшенные садовые растения. Зато жасмин цветет вовсю. Срезать бы пару веток и поставить в гостиной и в спальне… Если б не стерва Альбина, мне было бы, для кого это делать. Ненавижу магов, ска.

Садимся на лавочку в кованой беседке рядом с огромным мангалом — на таком впору барашка целиком жарить. В щели между плитками пробивается трава. Жизнь всегда побеждает. В конечном итоге.

— То, что я сейчас скажу — закрытая информация, — говорит Макар. Он выглядит спокойным, но жилка на шее под неряшливо отросшей бородой бьется отчаянно. — Ты ведь знаешь, что Грозные — псионики?

— Чот слышала…

— Все «чот слышали». Но мало кто осознает, что это значит на самом деле. Потому что те, кто попадает под воздействие… искренне не понимают, что произошло. Иммунитета нет ни у кого, кроме нулевок, но некоторые маги частично устойчивы и могут оценить масштаб явления. Расскажу-ка одну… считай, что байку.

— Ну?

— У одного из Грозных была некая фаворитка, и однажды она где-то по-крупному облажалась. Взятки, попустительство довольно серьезным вещам… нехорошая история, одним словом. По городу, где это произошло, поползли слухи. Пострадавшие подняли волну. Началось расследование. А потом этот Грозный явился в город самолично… и все обо всем забыли. Словно ничего и не было. А там населения под полмиллиона. На всей Кочке меньше народу живет, включая айну в холмах. Понимаешь?

— Погоди… Его магии хватило на промывку мозгов всему городу? Но… есть же интернет, телефон, приезжие, наконец? Неужели никто не заметил, что горожане взяли и забыли кусок своей жизни?

Макар подбирает брошенную в беседке кочергу и рассеянно ковыряет ею траву между плиток:

— Такое… лучше не замечать. Понимаешь, Соль, Сахалин — край света, поле экспериментов. Занюханная окраина, если уж честно. В местные дела Рюриковичи… считают ниже своего достоинства вмешиваться. А в центральных областях все по-другому. Там… подданные любят Государя. Всей душой. Искренне. Я сам не особо обращал внимание, пока там жил. Просто спокойнее… не акцентироваться на этих аспектах.

— Но у нас тут есть князь, он что, не Рюрикович?

— Пустоцвет. Позор династии. Иначе его бы сюда не выслали. Что я хочу сказать. Если ты думаешь, что вмешательство высших правящих сил нам поможет…

Белая бабочка садится на кованую ограду беседки. Прикрываю глаза. Я, в целом, давно уже не в восторге от Государства Российского — даже в той мере, в какой оно на Кочке присутствует. Непонятно было, как разумные это терпят, почему даже на революцию решились сто лет назад только какие-то маги…

— То есть Рюриковичи реально могут промыть мозги всему острову? Все просто… перестанут понимать, почему не любят корпорацию? Но ополченцы, которые столько месяцев с ней сражались — как они могут просто взять и забыть?

— Те, для кого эта история была значима, скорее всего, станут… не очень умными. Включая тебя, Соль — ты не иммунна. Послушай, тут правда не стоит вникать в детали. Лучше попытаться этого избежать.

— Хорошо, очевидно, чем это плохо для Кочки. Но Корпорацию-то что не устраивает? Если все добровольно и с песней стройными рядами устремятся на ее прииски?

Макар полминуты теребит бороду, потом говорит как бы нехотя:

— Полагаю, «Панацея» не хочет оказываться у династии в долгу. Рюриковичи ничего не делают просто так…

Бабочка небрежно взмахивает крылом и улетает. Завистливо провожаю ее взглядом.

— Я поняла. Придется договариваться. Идем в дом. Пусть этот недотыкомка Афоня соединит нас со своим уважаемым врот начальством…

— Вы настоящие герои дня, — радуется голографический Сугроб. — Несмотря на все усилия нашего информационного отдела, ваш эхони вирусится — словно пламя по сухой траве. Ни у одного нашего пиар-проекта не было и тени такого успеха. Поздравляю. Я искренне восхищен, право слово. Вы многое можете с этого получить.

Тру глаза пальцами — не мерещится же мне с похмелья? Голограмма Сугроба правда сияет белозубой рекламной улыбкой. Словно наш успех — это его успех, а не наоборот. И его ни капельки его смущает, что Макара шантажом вынудили к сотрудничеству, а меня и вовсе пытались убить и насильно преобразовать в хтоническое чудовище. Он даже не ведет себя так, будто этого ничего не было — скорее так, будто все это в порядке вещей.

Отвечаю резко, чтобы перебить эту сахарность:

— Мы ничего не хотим от вас получать. Мы хотим, чтобы вас здесь больше не было. Вы тут уже не хозяева — вы мусор. А если мусор не выносится сам, его выталкивают пинками.

— Отважное дитя, ты ведь и сама понимаешь, что это никак не возможно, — сладко улыбается Сугроб. — Думаешь, миром правят напыщенные маги-аристократы со своими ярмарочными фокусами? Отнюдь. Любым миром, достигшем этой стадии развития, правят деньги. И в сахалинские разработки они вложены, а значит, должны отработать и принести прибыль. Вопрос только в том, с какими издержками.

— Ваши «издержки» несовместимы с самим существованием Сахалина, — говорит Макар.

Он и сейчас стоит за спинкой моего кресла, но это не нервирует, напротив — создает ощущение защищенности.

— Я ознакомился с вашей позицией по контакту, — кивает Сугроб. — Что ж, это, конечно, перспективное направление… С другой стороны, экологическая повестка сейчас в тренде. Задекларировав отказ от применения рискованной технологии во имя сбережения природы, мы неплохо так облагородим публичный образ компании…

— Да в говне уже ваш публичный образ! — злюсь и даже не пытаюсь этого скрыть. — Эксперименты над разумными, рабство… Никакая экоповесточка вас теперь не отмоет!

— Великолепный тейк! — Сугроб торжественно поднимает указательный палец. — Спасибо за твою обеспокоенность, милая Соль. Разумеется, эти направления будут, как говорят на Авалоне, нашим primary concern… высочайшим приоритетом. Первоочередные меры уже приняты. Разработки и процедуры в «Буревестнике» заморожены, Каэльфиарон отстранен от должности, запущены проверки на всех уровнях, материалы переданы в компетентные органы. В своей дальнейшей деятельности компания будет руководствоваться принципами полной прозрачности и гарантированного соблюдения прав работников.

Как же бесит сияние этой рожи! Не выдерживаю:

— Послушай, какого хрена ты ведешь себя так, словно этим разоблачением мы не подставили вашу сраную компанию, а наоборот, оказали ей услугу?

— Потому что это, разумеется, так и есть! — восклицает Сугроб. — Вы создали кризис, а всякий кризис, как умным людям давно известно, таит в себе возможности. Компании нужно идти в ногу со временем, а вы задали великолепный стимул. Ну сами подумайте, кому было бы интересно, если бы компания заявила, что намерена преобразоваться? А вы создали великолепный инфоповод — совершенно безвозмездно, кстати. На его фоне все грядущие позитивные изменения станут видимы.

Безвозмездно… мы собственные задницы из огня вытаскивали, вообще-то. Но да, денег с компании за это как-то не догадались потребовать.

— Я предлагаю вам обоим стать лицом этих изменений, — торжественно объявляет Сугроб. — Ты, Соль, можешь возглавить инспекцию по надзору за соблюдением трудовой этики. Не аффилированную с «Панацеей», с особыми полномочиями, с полным допуском ко всем нашим процедурам.

— К процедурам или к тому, что у вас там реально происходит?

— Твоя ключ-карта будет открывать все наши двери, до единой. Включая мой персональный сортир. А вам, Макар Ильич, я предлагаю должность главы комиссии по экологической безопасности. Ни одна новая разработка не будет запущена без вашей визы, да и уже действующие проекты мы постепенно будем переаттестовывать.

— Мы, вообще-то, планируем уничтожить вашу компанию, а не работать на нее, — Макар озвучивает мои мысли.

А вроде не псионик…

— Кто-то должен запачкать ручки, Макар Ильич, — Сугроб тонко усмехается. — Теперь — компромиссом. Подумайте сами. Сейчас ваш эхони в топах, но сколько это продлится — неделю, полторы? Скоро его вытеснит что-то не менее волнующее и актуальное — например, утопление последней модели «Кумеки» в унитазе или котенок, атакующий зеркало. Вы станете очередными бессильными активистами, пытающимися актуализировать давно протухший хайп — то есть продать прошлогодний снег. А чтобы добиться реальных результатов, придется работать в реальных структурах. Что вы выбираете — пустую болтовню или попытку исправить проблемы, к которым привлекли всеобщее внимание?

Оборачиваюсь к Макару — он закусил губу и смотрит в пол. Шрамы, обычно едва видимые, отчетливо прорезают скулы.

— Подумай вот о чем, Соль, — проникновенно говорит Сугроб. — Эти несчастные ныряльщики, жертвы чудовищных экспериментов… о которых я, к слову, был не в курсе, это уже подтверждено с применением детектора лжи… Что станется с ними дальше? Ты можешь проследить, чтобы их обеспечили работой в приемлемых условиях и за достойную оплату. Иначе их просто выкинут на улицу, и никому не будет дела. Как думаешь, долго они протянут со своей мутацией без квалифицированной медицинской поддержки? Чего ты хотела — попиариться на их беде или на самом деле помочь им?

Скриплю зубами:

— Они должны получать компенсационные выплаты и медицинскую помощь за счет «Панацеи» пожизненно! И станут работать на вас, только если в самом деле того захотят — я лично поговорю с каждым!

На лодыжке у меня вспыхивает зеленый огонек — впервые за последние месяцы. А я даже ничего еще не сделала — алгоритмы засчитали решение, которое я только что озвучивала. И так мощно засчитали, что разом перескочили всю желтую фазу.

— Разумеется, вам будут предоставлены все полномочия. Я уже отправил людей подыскивать вам офис в Поронайске, — деловито сообщает Сугроб. — И наши юристы срочно прорабатывают процедуры взаимодействия…

— Эй-эй, не так быстро! Мои юристы тоже подключатся, проверят каждую букву!

Эк я лихо — «мои юристы»… В порту, конечно, без юристов никак, но у них не тот уровень. Попрошу Токс задействовать свои связи и найти кого-то стоящего.

Странно, я вроде даже не соглашалась, но сразу втянулась. Умеет Сугроб предлагать выбор, которого на самом деле нет.

— Разумеется. По вопросам финансирования…

— Не надо нам ваших грязных денег!

— Тебе лично, Соль, может, и не надо. Но не хочешь же ты, чтобы содержание твоей службы легло на плечи города? У Поронайска в свете нашего сотрудничества блестящие перспективы. Будут привлечены инвестиции, но, по моему скромному мнению, стоит вложить их в город, а не в корпоративные службы. Завтра предлагаю вам посмотреть варианты будущего офиса. Разумеется, с этим дурацким домашним арестом покончено, у корпорации нет к вам никаких претензий в юридическом поле. Некогда дома рассиживаться, — Сугроб подмигивает. — Пора приниматься за реальную работу.