Сильные не убивают, книга 3

Глава 23 Макар. Краткая лекция по антропологии и социальной философии

— До ворот проводишь? — спрашиваю я у Чипа. — Или до катера?

— До катера.

Идем до катера.

— Расскажи, — спрашиваю у пацана, — что там с твоими поисками родни?

Обсуждать состоявшийся на глазах Чипа диалог с «вождем» — противно. А подросток и сам рад поделиться:

— Есть новости, дядя Макар! Ян… это мой старший брат, который ваш телефон пронес в живодерню ту… Он рассказал, что мои мама и баба… то есть папа… в общем, не схватили их тогда. Они в лес ушли. Надо мне домой плыть, искать их!

Вздыхаю.

— Отличные новости, поздравляю! Что же ты не плывешь?

— А я с вождем, нах! — дергается подросток. — Победим — поплыву! Найду их, ска! Обязательно!

— Ну-ну. Ясно. А Кубик где?

— В рейде, они только-только двинули. На катерах. С Костой.

— На катерах? — спрашиваю я, и в голове что-то щелкает. — Что за рейд? К платформе? Ну той, что неподалеку?

Чип мнется.

— Да говори уже! — рявкаю я, и сам тащу его все быстрее.

Мимо толстой тетки-поварихи, что сечет на доске крапиву. Мимо столба с черепом. Мимо Коляныча, что под навесом, страдальчески морщась, бьет «волчий клык, как у Кубика».

— Говори! Почему Коста не хотел в рейд?

— Он говорил, сначала нужно разведку отправить, ночью… А вождь… то есть Еж… он решил, что надо сейчас, пока там охраны мало.

— А ты, Чип, как думаешь, — пыхчу на бегу, — там случайно мало охраны?

— Не знаю, — отвечает мальчишка, — ну а почему еще ее мало, дядя Макар?

— Потому что, Чип… Помнишь, какой у меня инструмент в теплице слева от двери?

— Э… Грабли? Детские…

— Молодец, парень. А вот ваш вождь — увы, не помнит, где грабли… Зараза! Да где там Брунь⁈

Брунь на месте — рядом с дебаркадером, вместе со здешними дозорными.

До нас доносится его скрипучий радостный тенорок:

— Хоба-на! Даша! Коля! Толик! Всосал, да? Еще бы! Толик-то козырный! Две шохи на погоны — н-на! Вышел!

Вся троица непринужденно сидит на кортах вокруг облезлого бетонного блока в зарослях каких-то сорняков. Контрабас режется со снага в картишки; автоматы орков валяются в траве.

— Раздавай, если не ссыкло! — азартно орет Брунь. — Э-э, кто так раздает, а? Туз под колодой не лежит! У нас ты под шконкой бы поселился за такую раздачу! Рожа зеленая!

— Хорош отдыхать! Едем! — рыкаю я на него.

— Едет дурдом на гастроли! А мы…

— Да полезай ты в катер уже!

— Ну покедова, пацаны. Банк я забираю, — провозглашает Брунь. — Карточный долг — долг чести! Кушайте кашку на молоке.

Я терзаю Чипа:

— Эти твои катера — с другой пристани ушли?

— Ага… Там, — Чип машет больной рукой и ойкает.

Может, еще и успеем.

— Рули к той платформе, помнишь ее, — командую я Бруню, плюхнувшись на нос катера. — Давай, на всех парах дуй!

— Зарядки маловато осталось, — бормочет он, — чтобы на всех парах…

Но заводит мотор.

С пары километров до проклятой платформы уже виден дым.

— Э-э, Макар Ильич! Нам туда точно надо?

— Все люди, Брунь, делятся на две категории. Одни свою жопу спасают, а другие — еще и чужие жопы. Вот и вся разница.

— Макар Ильич, не до философии так-то! Глянь, дымина черный какой!

— В течение жизни, Брунь, можно переходить из категории в категорию.

— Слышь чо! Да там стреляют, кажись! Макар Ильич! Вы прислушайтесь!

Держу курс. Становятся различимы шесть катеров Косты, звуки и вспышки выстрелов: повстанцы штурмуют платформу, охрана отстреливается. Крохотные точки людей в воде: рабочие попрыгали, спасаясь от огня? Невнятные крики.

— Отвратительны люди, спасающие лишь свою жопу. Никто не любит их, Брунь. Социум их порицает.

— Да нам-то туды зачем, я в толк не возьму⁈

— Когда два человека, спасающих свои жопы, сталкиваются в конфликте — это неприятно. Но самая мерзкая ситуация, Брунь, когда сталкиваются люди, спасающие чужие жопы. И при этом у них разное понимание целей и средств.

— Макар Ильич! Щас начнут и по нам шмалять!

— Целей, средств, и, конечно же, разное понимание родных жоп. Родных и чужих. Вот это трагедия.

— Макар Ильич, я щас буду мотор глушить! Хоть что делайте! У меня четыре жены, пять ребятенков! Одна вдовая снага еще в Корсакове!

— А впрочем, нет. Бывает и еще хуже. Когда за людьми, спасающими чужие жопы — и у каждого своя правда! — стоят люди, прикрывающие вот этой их правдой свою личную жопу. Справедливости ради, Брунь, так бывает почти всегда.

Брунь ругается в тридцать три загиба, сверкая золотыми зубами.

— Вы прослушали краткий курс антропологии и социальной философии от доцента Немцова. С вас три серебряных.

— За что-о⁈ — орет Брунь. — Я такого и сам могу нахреноплетить! Разводилово! Э-э, Макар Ильич, глянь!

До платформы менее километра. На палубе отчетливо видно пламя. Люди в воде машут руками и кричат — все еще неразборчиво.

В это время с платформы взмывают вверх еще шесть объектов. Размером с большую птицу, но летят неестественно ровно.

Дроны!

В какофонию выстрелов — с катеров и с платформы, атакующих и защитников — добавляются новые короткие очереди. Сверху.

— Брунь, сука, жми! Дай тока!!!

— Три мальчика и четыре девочки! Восемь ребятенков, Макар Ильич! Будут сиротки…

— Жми, а то я нажму!

— Гоблинша еще одна в Троицком…

Не различаю, но знаю: в воде сейчас расплываются красные пятна, дроны расстреливают тонущих. На катерах паника: хаотично палят в воздух. Три катера из шести явно повреждены: дымят и кренятся. Отчетливо слышны крики ужаса.

Едкий дым, заволокший платформу, уже чувствуется на расстоянии, и сквозь него видно оранжево-синее пламя. А потом, заглушая стрельбу и вопли, оттуда доносится серия хлопков. Как кукуруза в микроволновке.

— Это чего, а? — кричит Брунь. — Макар Ильич, это…

— Водород! — рявкаю я. — Тут на нем все электричество! Пока что микроутечки. Надо, чтоб магистраль не рванула!

Брунь воет что-то нечленораздельное. Держу курс.

Дроны замечают нас… и поворачивают к катеру, вшестером.

— Макар Ильич, к нам летят!

…А я тянусь к водородным баллонам, к огню, к платформе.

Далеко, падла!

Первые очереди ложатся в воду метрах в двадцати за бортом.

Да где же ты, иди сюда… Может, так?.. Меняю давление — черный дым сносит в сторону. Теперь платформу хорошо видно. Казалось бы, вот как это связано — почуять напор газа в баллонах и увидеть палубу? А вот поди ж ты. Психология — тонкая штука, а значит, и магия тоже, как любил говорить Сеня.

Выравниваю, стабилизирую, успокаиваю, давлю пламя…

Брунь, который извлек откуда-то пистолет, с воплем «Врешь, не возьмешь!» палит в сторону дронов — в белый свет как в копеечку.

Отмахиваюсь рукой — хлопки воздуха, неразличимые среди выстрелов; беспилотник резко кренится, кувыркается и исчезает в волнах.

— Попал! — орет Брунь.

Ладно, пусть радуется.

Второй дрон несется прямо на нас, тараном — серьезно? Свистят пули. Сношу и его, рефлекторно закладывая вираж; аппарат рушится в воду в десятке метров от катера.

А жаль, что не на платформу, черт побери!

Прочие беспилотники резко теряют к нам интерес — и спешат удалиться. Совсем.

Мне не до них: щупаю давление в водородных баллонах, продолжаю душить огонь.

Наконец мы подходим к платформе. Воняет горелым пластиком. В воде тела — много. На плаву три партизанских катера из шести, с них орут и стонут что-то выжившие и раненые.

Я вспоминаю про мегафон:

— Швартуйтесь к причалу! Окажем первую помощь. Повторяю: швартуйтесь к причалу…

Понтонный причал — тут же, у края платформы. Серый рифленый металл заляпан кровью, покрышки вдоль борта продырявлены пулями. Один из спасательных кругов сдулся — тоже попала пуля. Оставшиеся уже никому не помогут.

Тем не менее тела из воды надо вытащить.

Но сначала — раненые.

Катера с грехом пополам швартуются, благо понтон секционный, длинный. Хватает места. Один катер — полузатопленный — пришвартовался уже давно, перед боем или во время него. Это они, получается, на абордаж пошли… дебилы. Живых в этом катере нет. Пара трупов неудачливых абордажников лежит прямо на понтоне. Впрочем, и на платформе видно тело охранника… и я чувствую там еще несколько мертвых тел. Живых нету тоже: дроны изрешетили и своих, и чужих.

Двое уцелевших бойцов из отряда Косты помогают мне разобраться с ранеными. Тех всего семеро: чудом выжившие рабочие, еще один боец-азиат, несколько юношей-снага.

Среди последних — Кубик. Пацан без сознания, получил несколько сквозных, потерял много крови.

Будет жить? Не знаю. Наверное. Я не лекарь, я — маг давления.

Накладываем жгуты, повязки, стабилизирую состояние выживших, как умею. Бойцы-азиаты сноровисто и хладнокровно мне помогают, лица — непроницаемые.

Их командир — Коста — лежит среди мертвых с простреленной головой. Хренов самурай. Дошел до конца пути.

Делаем все быстро, не обращая внимания на ругань и скулеж малолетних орков.

Еще до того, как браться за перевязку, один из бойцов извлек из кобуры на поясе павшего товарища ракетницу — и запустил в небо бледную красную комету с дымным хвостом. Провал операции. И запрос помощи.

Брунь куда-то исчез.

Я прикидываю: смогут ли выжившие, включая раненых, эвакуироваться на оставшихся катерах? Захотят — смогут.

В этот момент Кубик открывает глаза.

— Пей.

Снимаю с пояса, подношу к его губам бутылку с водой.

— Дядя Макар… Дроны…

— Тихо. Ты живой — это главное.

— Темно… — произносит пацан. — Нехорошо… Жутко. Это… почему?

— Это Хтонь, Кубик. Выше нос, сейчас уберемся отсюда.

— Х… х-тонь?

— На дне залива Терпения — очаг аномалии, — объясняю я. — Не простой, так называемый узловой. Сейчас почти случился прорыв, резкое расширение границ. Насилие, кровь… взрывы.

— Почти? — спрашивает Кубик.

— Почти. Если бы рванул водород — тогда точно. Но мы справились. В этот раз.

— А… дроны… — не унимается Кубик.

— Дроны имелись тут изначально, потому что это — подстава. На них были не только пулеметы, а еще и камеры. Обратил внимание, как эти аппараты висели? Низко, чтобы вид был будто с палубы. И чтобы другие дроны не попадали в кадр.

— З-зачем?

— Из их записей смонтируют картинку, как снага-повстанцы зверски расстреливают охрану и местных работников.

— З-заче…

— Чтобы опричники могли зачистить ваш лагерь. Понял?

— Да. Это как… после резни в Альквалондэ Феанор сам стал считаться преступником. Вот и мы будем теперь считаться… такими.

Усмехаюсь:

— Типа того, брат. Типа того. Ну-ка, полежи тут… Брунь, сукин сын! Стоять, башку взорву!

Старый контрабас, пока мы возились с ранеными и погибшими, пробрался в катер и явно собирается отчаливать. Без меня. Зато в катере обнаруживаются два контейнера с тягой, винтовка и судовой навигатор — угловатый и плоский, как дорогой телевизор.

— Да ить я же… Просто поближе хотел подойти, Макар Ильич!

Затаскиваю Кубика на катер. Тяга отправляется в волны, откуда и появилась. Навигатор — туда же.

— У меня девятеро по лавкам! — воет Брунь.

— Я должен быть с вождем… — шепчет Кубик.

— Ты бы лучше двигатель зарядил, козлина. Валим отсюда! А тебя, дурень, я изымаю из вашего дикого племени — на правах государева человека. Поваляешься в детдоме в санчасти или что там у вас. Эльфийка тебе легенды рассказывать будет. В них, как видишь, великая мудрость.

Бойцы Косты погрузили своих раненых на уцелевшие катера — и те тоже порскают прочь от злосчастной платформы.

Остается несколько десятков мертвых тел. Один боец, решивший не оставлять погибших — в том числе командира. И один уцелевший в бойне рабочий — из тех, кого повстанцы намеревались «освобождать».

Освободили, ска. Из двоих выживших первого затолкали в катер силой — а второй просто куда-то забился, на него плюнули. Будет ждать появления милиции — ну или кого там — честный гастарбайтер.

Ну а мы не будем.

Салютую невозмутимому азиату, стоящему на понтоне рядом с Костой. Профиль моего недолгого командира глядит в небо. Безоблачное — но словно бы посеревшее. Точно в Хтони.

Брунь направляет катер прочь от платформы.

Когда отходим подальше, Кубик из мятного становится чуть более оливковым.

— Дайте еще попить… Уф… Вроде легче… М-макар Ильич… Но ведь получается, у них не удался план? То есть… удался не до конца? Есть выжившие, и они — то есть мы — мы же все расскажем? Вы вот вообще уважаемый человек, маг, вам поверят…

«И поэтому скоро со мной что-нибудь случится, — отвечаю я. — Очень-очень скоро».

Но вслух не говорю.

Вместо этого обращаюсь к Бруню:

— Твоя задача — доставить парня в детдом. Сдать тамошней эльфийке с рук на руки. Она… рассчитается с тобой за помощь. После этого… где там, ты говорил, у тебя любимая жена живет?

— В Долинске! Тоже эльфийка. На четверть. Она хоть и старая по паспорту, а ух-х! Цыцки вот такие…

— Вот к ней и езжай. Ляг на дно.

Контрабас усмехается:

— Учи ученого… Только тягу вы зря за борт выкинули, Макар Ильич! Ничего, я еще один ящик вон под лавку засунул…

— А вы, дядя Макар? — спрашивает Кубик. — Вы сами куда?

— А у меня дела в городе, — говорю я. — Очень важные дела. Неотложные. Откладывать дальше некуда…

«Стриж» катится по улице Шуйского, потом по Дворянской, потом по проспекту Грозного — не скрываюсь. И шлем не надел.

В опричнине те же дроны уже вились бы над головою разыскиваемого мага, и всемогущий искин загонял бы меня по улицам, как охотник — дичь.

Только тут земщина.

Опасный свидетель Макар Немцов имеет немного воздуха — и намерен этим воспользоваться.

На площади, где стоит Иоанн Васильевич, на здании мэрии — единственный в Поронайске большой уличный экран. Без звука, но с бегущей строкой крутят ролик: нападение озверевших снага на работяг. Огонь, дым, выстрелы; бойцы Косты и парни Ежа идут на штурм. Рожи у снага и вправду злые. Потом — тела. Охранников и рабочих. Потом — какой-то лысый усатый опричник в погонах подпола. Знакомая мне дебелая журналистка подсовывает ему микрофон.

«PODPOLKOVNIK NIKITYUK ZAYAVLYAET: TERRORISTYI BUDUT RAZGROMLENYI V SAMYIY KOROTKIY SROK», — бежит надпись.

Я это уже видел на зарядной станции, куда заезжал по дороге. Крутят по всем местным каналам.

Где-то там сейчас перекрывают проселки и патрулируют берег, готовясь накрыть Ежа с пацанами. Где-то там бьет наколки Коляныч, и юные снага скачут у костра из покрышек, готовясь пойти на бой. А может, и нет — может, Ежу хватило ума хоть попытаться их увести, оставалась же с этими воодушевленными идиотами горсточка партизан Косты, знающих лазейки.

Жаль, наверное, тем, кто все это спланировал, что аномалию все же не прорвало. Если бы так случилось — о, с лагерем новоявленного вождя было б покончено быстро, чисто и максимально удобно для власти: а что поделать? Стихийное бедствие-с.

Правда, было б покончено еще с парой прибрежных поселков, да и Поронайску б досталось. Но это разве большая цена за возможность разом прихлопнуть целую кучу протестных снага, да еще и руками Хтони?

Увы, не вышло. Придется работать подполковнику Никитюку.

Неважно. С происходящим там я уже ничего не могу поделать.

Но могу кое-что сделать здесь.

Кое-что сделать с теми, кто виноват.

Разобраться хотя бы с парочкой настоящих голов этой гидры.

Да, было у меня искушение рвануть в Южно-Сахалинск. Наведаться в известный мне особняк на площади за Рогаткой, где стоит царь, похожий на шахматного ферзя.

Минуту я смаковал эту мысль, остановившись на перекрестке тракта после заправочной станции и заканчивая предпоследнюю «кварту» из пачки Бруня.

( — Брунь, папиросы дай.

— Вы ж не курите, Макар Ильич!

— Да, Кубик, курить — вредно. Не делай, как я).

Смаковал, но отбросил. Дотуда я не доеду. А если доеду — то не прорвусь. А прорвусь — будет хуже. Иные лица, принимающие решения — неприкосновенны уже в силу этого факта.

Увы.

Я отправился в Поронайск — крюком через «долину нищих», где Брунь указал мне адрес нужного коттеджа.

( — Там замок, Макар Ильич! С каркульями, понимаешь, на крыше!

— Горгульями.

— Ну а я что говорю? И на воротах еще бабы с цыцками, эти как их, каракатиды…)

Ворота с кариатидами и впрямь нашлись быстро. Из будки с зеркальными стеклами никто не высунулся — побоялись — но от коттеджа ко мне поспешили фигуры с оружием.

…Неважно. Сугроба тут не было — я прощупал все сигнатуры. Значит — в офисе. На рабочем месте. Приумножает могущество и богатство и все такое.

И вот она — площадь Грозного.

Наш местный памятник — «на коне, без посоха», редкая композиция.

Экран, на котором показывают расстрел и усатого Никитюка.

Наш Офис, похожий на жирный гриб из зеленых зеркальных панелей. Ну или на кастрюлю, да.

В шляпке гриба — она же крышка кастрюли — я никогда не бывал.

Сугроб — там.

Вот и славно.