Сильные не убивают, книга 3

Глава 5 Макар. Жарковато сегодня

Сегодня — жаркий денек. Теплицу калит, врубил вентиляторы, продуваю.

С коллегой Каэльфиароном вчера мы расстались плохо. Назвал меня ретроградом, фанатиком и мракобесом — не ожидал, мол, такого. Я ответно не нахамил, удержался. Но и задерживать гостя не стал, наоборот, намекнул потолще, что пора валить. И что второй раз намекать не буду. Мой маяк — мои правила!

Под конец видно было: эльф уже сообразил, в чем дело, и жгло его очень спросить, что такого случилось там, в нашей лаборатории, что я тут, на маяке, оказался. И, так сказать, пересмотрел свои научные взгляды. Только вот загодя справок он не навел, сразу у меня не спросил — а вместо этого стал как тетерев токовать про свои прорывные опыты. А потом уже поздно спрашивать, когда тебя хозяин шлет на хрен, даже если вежливо.

…Прорыва он достиг, врот! Я и Сеня этот этап прошли уже.

Три с половиной… да. Почти четыре года назад. Когда Каэльфиарон «гипотезу» эту свою только из букв складывал. Ну, если я правильно помню события той невидимой гонки.

А я помню. Я помню всё хорошо.

Увы.

Не всякое, что «прорыв», полезно. Канашку вон тоже рвет.

Очаг, что мы с Сеней ковыряли под Белозерском, был меньше местного под заливом. И вообще шел по основной классификации как «Лямбда-6», условно безопасный. Однако по Бруцеховскому это было «уплотнение».

Когда «на мышах» мы добились, чего можно было добиться (а группа того же Кея дышала в спину, как мы тогда полагали) — настала пора решать, кто пойдет «в контакт».

Спички мы с Сеней потянули уже давно: номером первым был я, он — запасным.

В день, когда белозерское уплотнение коснулось разума Сени, я — простыл.

Врачи, которых придали тогда нашей лабе, постановили перебздеть. В контакт пошел номер второй. Так нелепо — учитывая всё, что было потом — ориентироваться на наличие насморка… Но вышло именно так.

Не знаю, как сложилось бы, пойди я. Может, еще хуже.

Сеня, вернувшись из очага, сказал, что больше никто идти не должен. Ни я, ни кто угодно еще. Мол, это условие продолжения контакта, ультимативное.

Может быть, это оно выдвинуло такое условие. Чтобы, не отвлекаясь, препарировать Сене голову. А может, это он сам успел сформулировать хоть какой-то запрет, пытаясь ослабить последствия эксперимента.

Потом были два дня триумфа.

«Уникальные научные сведения» лились рекой — только после я понял, что в них не было никакого смысла. В самом деле, не нужно дорогостоящих экспериментов, чтобы выяснить: Хтонь — коварная и кровожадная сущность. «Сучара», как вам любой захудалый сталкер скажет.

Но тогда я в восторге исписал за Сеней три десятка кассет. Правда, они сгорели.

…На счастье всего нашего института, аномалия не разобралась в днях недели, вернее — в их реальном значении. Теням нужны были сумерки — поэтому на прорыв Хтонь пошла вечером. Вечером пятницы.

Иначе сказать, большинство коллег спасла привычка бухать в пятницу, не задерживаясь в лабораториях. На суде я так говорить не стал. Но уверен в этом.

Двадцать семь погибших, включая охранников, сторожей, техничек… ну и Сеню.

Но могло быть гораздо, гораздо больше.

То, что стало Сеней — оно хотело, чтобы было больше. Его целью был весь Белозерск.

Зрелище заливающих институт теней — скользящих, ползущих, клубящихся, мечущихся, наполняющих лаборатории, коридоры, дорожки меж корпусов, втекающих черной жижей в белые клумбы с бархатцами — это зрелище я… запомнил. Обесточенные строения, крики людей и сотканные из мрака языки Хтони, что хочет вырваться за барьер.

Барьер, который и Сеня когда-то помогал ставить — выдержал. Разумеется, магия Света была там одним из несущих контуров — его налаживать помогал сам Исидор Долгоруков, а это легенда.

Но выдержал он только чудом, при всем уважении к легенде.

Суд принял во внимание грамотные, самоотверженные, эффективные действия ведущего научного сотрудника Макара Ильича Немцова, совершенные им в условиях чрезвычайной ситуации с риском для жизни и ущербом для внешности — а также, я полагаю, принял во внимание то, что магами второй ступени не разбрасываются.

Каторгу заменили на ссылку. Кто-то, мнящий себя психологом, решил, что если Макар Ильич станет не просто ссыльным, а, например, наблюдателем за иной Хтонью на краю света и заодно освоит специальность смотрителя маяка — станет особенно ревностно относиться к новым обязанностям.

Этот человек оказался прав.

Кей не знал этого — он всё же работал в других структурах, ну а наши тогда приложили тонну усилий, чтобы замять историю, замести мусор под ковер.

Кей не знал.

Интересно, как он воспринял мои слова об убийстве. Кажется, счел, что я ляпнул дичь на эмоциях.

Только вот я не шутил.

А это что? Маяк стоит на пригорке — и я вижу, как по заросшей дороге в сторону моей башни чешут две фигуры.

Это… мать моя женщина! Вчерашние пацаны, снага. Чип и Кубик. Главаря банды отчего-то не видно.

Бегут, да не просто резво — драпают. Причем именно с той стороны, откуда утром снова гудело — от мыса.

Я им хоть и сказал заходить, если что, всё же не думал, что это случится так скоро. Ну, послушаем.

Добегают. От пацанов разит потом, сами аж темно-зеленые от напряжения, на рожах — паника.

— Господин смотритель! — издалека верещит Чип.

— Дядя Макар! — пыхтит Кубик.

— Стоп! — рявкаю на них я. — Ни слова. Стали. Выдохнули. Теперь Чип внятно и с начала мне рассказывает, что случилось.

Чип — посообразительнее, хоть и не местный.

Чернявый снага шмыгает носом:

— Мы… Мы пошли посмотреть, как за мысом тягу добывают. Нас заметили. Ежа схватили. Приковали наручниками к дереву. Мы убежали. Надо его выручать, господин смотритель! Помогите нам! Вы же можете!

«Вы же маг!» — звучит у него между слов. Ну да, ну да.

— Били? — спрашиваю я.

— Чо?

— Ежа — били?

— Да! Сильно! Он в отрубе! Его так и пристегнули, он в кровище весь!

Вот это — если пацаны не врут — плохо.

Я не то чтобы верю, что черные промысловики грохнут подростка — учитывая, что два свидетеля смылись, — но звучит так, будто ребята там беспредельщики. Если и вправду всерьез избили — уже плохо. Уже нельзя это так оставить.

Рыкаю от досады, гляжу на парней:

— Телефоны есть? В милицию позвонить?

— Не надо в милицию! — восклицает Кубик.

А Чип мотает башкой:

— Нету… Только у Ежа был… Отобрали!

— Надо, Кубик, надо. Здесь ждите.

Резво топаю по лестнице. Моя раскладушка — наверху, в ящике стола.

Только вот связи нет. Тут такое бывает, не то чтобы редкое явление. Закономерности не прослеживается никакой, словно от вращения Сатурна зависит, а не от местных реалий. И всегда не вовремя!

Гляжу на второй телефон. Позвонить с него можно только на один номер — так настроен. И… Представляю себе, как будет выглядеть этот диалог с Милой… Нет. Нельзя, никак нельзя.

В этот момент на экранчике раскладушки рисуется робкая точка — деление, связь. Аллилуйя.

Дозваниваюсь, излагаю факты. Голос из милицейского отделения бодрый, хоть и глухой. Кажись, услышали. Когда пытаются что-то выспросить — связь пропадает. Ну неважно, главное — сигнал принят… будем надеяться. Спешу к пацанам.

— Чо, вызвали ментов? — у Кубика в голосе одновременно и надежда, и боль, и стыд. Ну надо же!

Актер бы такую палитру не воспроизвел, честное слово! Из самой души эмоции у пацана.

— Не ментов, а милицию. Вызвал. Пойдемте, попить налью. И — едем.

Ребята ободряются.

И ободряются еще больше, когда я вывожу из пристройки «Стрижа». Хорошо, что они про электроцикл вчера не знали. Уверен, тогда полезли бы не за луком.

— Кубик в коляску, Чип — за мной, сзади.

— А можно…

— Нельзя. Едем.

По дороге парни рассказывают, как Еж попался. Кратко: трое героев подобрались слишком близко к лагерю, группа охранников зашла с тыла. Самый боевитый герой попал в плен.

— За нами тоже гнались! — вопит Чип мне в ухо. — Автоматчики! Мы в заросли ломанулись, кое-как ушли! Они стреляли по нам!

— Гоните! — ору я. — Про стрельбу!

— Нет! — в один голос клянутся парни.

…Ладно, в воздух пальнули, небось. Не идиоты ведь там.

— Автоматчики?

— Да!

— Сколько их?

…Когда подъезжаем к лагерю, байк я всё-таки оставляю подальше. И пацанов — тоже. С наказом, если что, удирать в город. Наврали, они, конечно, про этих добытчиков — послушать, так прям лютые мужики, которым закон не писан, — но береженого бог бережет.

Шагаю к ихнему лагерю пешком. Сам ведь хотел съездить и посмотреть, пообщаться. Вот и повод.

Лагерь — точно такой, как описали Чип и Кубик. Легкий, временный. Стоит несколько туристических электробусов и два десятка шатров-палаток, периметра никакого нету. Но есть кое-что другое: теперь вижу, что пацаны не ошиблись.

Лагерь расположился на неширокой полосе пляжа, и вдоль побережья глядит настоящий, мать его, пулемет. И с другой стороны, по словам парней, такая же точка. От кого они тут собрались отбиваться, от каких штурмов?

То есть понятно от каких. А также понятно, что уровень беспредела в Поронайске был мною сильно недооценен.

Неуютно. А только что делать — иду вперед.

На море — платформа: ничего особенного, такого плавучего говна здесь, на Сахалине, полно. Но на ней краны, один из них на моих глазах и впрямь опускает вниз, в волны, какого-то металлического паука. И стоит еще какая-то приспособа величиной с дачный домик: зуб даю, именно эта штука и есть источник гула. Пауки и хреновина, с которой они связаны гофрированными шлангами — самое дорогое, что вообще тут есть. Технологии не земского уровня. На углу платформы — полустертый инвентарный номер, а вот на стенке «дачного домика» — настоящий фабричный логотип: змея, скрутившаяся спиралью.

Эх, сюда бы мой первый телефон… На «раскладушке» камера не работает.

На берегу, на платформе, в воде — фигуры. Сутулые, в серых комбезах — это рабочие. По уверению пацанов, рабы. А суетливые или, наоборот, неподвижные в блеклом камуфляже — это охранники.

Пересчитать их возможным не представляется, но я и так знаю: рабочих — пара десятков, охраны — девятеро, инженерного персонала — трое. Посчитали уже за меня — за что и поплатились.

Как сказали Чип с Кубиком, этот лагерь маленький. Основная масса народу — и рабов, и охранников — живет в другом месте, в бытовках. Оттуда электробусы развозят их по участкам — бывает, с ночевкой, бывает, без, но этот рабочий день как-то не очень похож на то, что описано в Трудовом кодексе. И вот это, передо мной — как раз один из участков, прибрежный. Притом, что большинство их всё-таки на суше и даже довольно далеко от берега. Пятна Хтони расползаются от залива неравномерно.

Иду.

— Стоять, э!

Раздается треск: и правда палят почем зря, патроны не берегут. Дерганые.

Стою.

— Ведется добыча тяги, охранная зона! Гуляй отсюда!

Прощупываю пространство силой. Ага, понятно.

— Кто со мной разговаривает? — ору я. — Назови должность! Кем ведется добыча? Назови компанию!

— Гуляй, сказано.

Делаю выдох. Ору:

— Я — смотритель маяка! Маяк видели, долбоящеры? Здесь — охранная зона, только моя, а не ваша! Я при исполнении! Еще раз откроете огонь, идиоты — будете отвечать! Я иду к вам! Пускай ко мне выйдет старший, ска! Со всеми бумагами!

…А орать я умею.

Иду дальше.

Мне навстречу выдвигается делегация: парочка с автоматами, один без. А-а, у него пистолет в кобуре! Вижу.

Лица у джентльменов злые, насупленные. Характерные такие лица! С автоматами — снага, тоже чернявые, как и Чип. А посредине который, с пистолетиком — тот человек. Камуфляж у бойцов — дешевка, но одинаковый. Автоматы — наши, отечественные. Самое, говорят, популярное стрелковое оружие в мире, «татаринов».

Я не то чтобы специалист, но, кажется, их бы не помешало почистить.

Да и рожи всем этим ребятам — тоже.

Пыльные.

— Я не знаю ничего про маяк-хренак! — вопит дядька с пистиком, едва мы сближаемся. — У нас тут официальное предприятие, все вопросы к руководству! Отсюда вон пошел! Я буду свое дело делать— лучше не мешай, понял? Понял меня⁈

— Вы избили подростка — и удерживаете его насильно, — говорю я спокойно.

Теперь можно не орать.

— … Так? Так. Отпусти пацана — я уйду. Дальше будем разбираться официально, всё верно. Милицию я уже вызвал, если что.

Местный главный дергается; стволы его подручных в упор наставлены на меня. Не вижу, что там с предохранителями.

— Ты чо несешь, козел? Какой пацан, где? Ты его видишь? Пусть приезжает милиция, пусть ищут! С ордером только! Слышь…

На побережье почти нет деревьев — и я легко вычисляю по описанию Чипа и Кубика, к какому именно из них был пристегнут Еж. Дерево вообще такое… характерное. Ствол обшарпанный, трава вокруг вытоптана. Порют они здесь рабочих, что ли? Похоже на то.

— Пацан вон в том ящике, — говорю я. — Левый пустой, правый пустой, в среднем пацан.

Живые организмы характеризуются наличием давления. В мертвых телах оно тоже бывает, но другое. К счастью, свежих трупов тут я не нащупал. А несвежие чувствовать не умею. Тоже к счастью.

— Я не знаю, зачем ты, гений, засунул ребенка в ящик. Только лучшее, что ты можешь сделать сейчас — его выпустить. Я его заберу, и мы вместе уйдем. Он же там испечется на жаре.

Даю импульс.

Левый охранник с автоматом валится на песок. Секунду спустя — правый тоже.

— Жарко, — говорю я, шагаю вплотную к главному, хватаю за руку, чтобы не вырвал из кобуры пистолет.

Отскочить он не успевает: задыхается.

Отпускаю его на миг — чтобы смог вздохнуть — и опять всё выкачиваю. Стоп!

Тут главное — не переборщить, чтобы у человека паника не началась. Его животный испуг и растерянность мне нужны, паника — точно нет.

— Удар хватил мужиков. Давление подскочило. Я сейчас уйду — окажешь им первую помощь. Оклемаются, не бойся, — толкаю его к ящику: — Пошел! Остальным скажи — без глупостей! Если жить хочешь.

Дядька хрипит несвязные приказы, машет рукой своим: не приближайтесь, мол, и не стреляйте. А протоколов реагирования тут нет: оставшиеся охранники растерянно слушают главного. Им не очень-то и понятно, что происходит. Ну и хорошо. Терпеть не могу по разумным работать: чем меньше этого — тем лучше.

В ящике и впрямь Еж — в полубессознательном. Избитый.

Чувство некоторой вины по отношению к тем двоим, которых я прижал, сразу исчезает. Наоборот, хочется их командиру еще и глаз лопнуть.

Но нельзя.

Нельзя так. Спасение парня — это одно, а судить и наказывать — не мне.

Достаю пацана из ящика.

— Браслеты с него снимай, ска!

Местный главный, задыхаясь, отпирает наручники на запястьях подростка. Еще и вон как затянули, твари.

Рядом внезапно оказывается Чип. Не послушал меня, засранец! Не усидел в безопасном месте.

Суетится, подставляет другу узкое плечо.

— Господин Макар! — бормочет он одновременно с этим, — господин Макар!

— Ну?

— Мы освободим рабов?

…Чего⁈ Хренасе, команда Спартака! Нам бы вот этого вытащить без кровопролития… и без лишних кровоизлияний. Я всё-таки по площадям не могу фигачить, мне сосредотачиваться нужно. А тут еще несколько вооруженных бойцов осталось.

И всё-таки… если? Оцениваю диспозицию. Охранники с автоматами смотрят на нас недоуменно, сбившись в кучу и переговариваясь.

На их глазах двое без видимых причин брякнулись на песок, а командир вроде как в порядке, но приказывает стоять на месте, а сам — освободил пленника… Брать на себя ответственность и, допустим, стрелять по мне никто из этих снага не хочет. Как и приближаться к нам, нарушая формальный приказ и подвергаясь непонятной опасности.

Зато трое охранников сообразили удерживать под прицелом рабов: которые, впрочем, тоже не делаю ничего, а просто стоят и смотрят на нас как бараны. Замечаю, что у каждого на запястье хитрый браслет — знаю такие, просто так они не снимаются.

Никого мы тут не освободим.

Не моя война.

— Нет.

— Почему? — хрипло бормочет Еж, приходя в себя. — Почему нет?

Посмотри-ка, воитель-освободитель! Только что из ящика достали, а туда же…

— По кочану. Чип, уводи его! Давай-давай!

Взгляд подростка мечется по тупым лицам рабов, стоящих на платформе и в воде. Он точно кого-то ищет — и не находит.

— Кому говорю! Пошли!

— У него еще телефон мой! — бурлит Еж. — Вон из кармана торчит! Я фоток этой платформы наделал!

Вздохнув, Чип наконец тащит Ежа прочь с пляжа. Тот неуверенно топает по песку, держась за друга.

— Теперь послушай меня, — говорю я негромко дядьке с пистолетом, продолжая контролить его дыхание, чтобы не совершал лишних телодвижений и не болтал, например, что «мы до твоего маяка доберемся».

Лишнее это.

— Я сейчас просто уйду. Тебя сразу попустит. Но. Сейчас дам воздуха, еще раз скажи своим, чтобы по мне не стреляли и стояли на месте. Понял? Кивни.

Кивает.

— Не стрелять по эт-тому! — орет фальцетом. — Стоять… на месте всем!

— Молодец. Передай своему руководству вот что. На маяке живет маг, этот маг говорит — в заливе добывать тягу нельзя. Полезете — пожалеете. Пока делаю вам предупреждение… Кивни.

Таращит на меня красные глаза — лишь бы не вырубился прямо сейчас, раньше времени. Кивок.

— Прекрасно. А теперь сам лезь в ящик. Да не высовывайся, если хочешь, чтобы голова осталась цела. Я предупредил.

Лезет — вернее, падает в ящик. Вешаю на дужки замок — а то еще не послушает меня.

Чипа с Ежиком уже не видно, отлично.

— Я ухожу, — кричу теперь остальным бандосам. — К бочкам и ящику не подходить, если жить охота! Считайте, там бомба. Минуту всем стоять на своих местах!

И иду прочь — стараясь, чтобы это выглядело непринужденно.

Если кто-то из них сейчас будет достаточно сообразителен или, наоборот, глуп, чтобы шмальнуть мне в спину, — история на этом и завершится.

Но никто не стреляет.

Отойдя на нужное расстояние, дотягиваюсь до тяги.

Она стоит в бочках рядом с ящиками: две полные бочки, одна на треть. В нише между камнями, в тенечке.

Сырая тяга — суперпротивная вещь для магического воздействия. Она не совсем… нормальная. Вот, например, чтобы взорвать горсть тяги, мне нужно усилий примерно столько же, как для взрыва полторашки. А тут — полбочки. По ощущениям кажется, что давление там ого-го: ягоды тяги плотные и тугие. Вот только энергия взрыва уходит черт знает куда — словно в параллельный мир. Зато — громко.

И — как бы сказать — нутром ощущаемо всеми. Тянет.

Ну… н-нате!

Бочка грохочет у меня за спиной, все орут.

Бросаю последний взгляд: кажется, пострадавших нет, что и требовалось доказать. Закрытый ящик, куда я засунул местного командира, отнесло на два метра и повалило; охранники и рабы — кто присел, кто попадал. Рабы вообще были далеко. А лучше всего тем двоим, которые уже лежали: они просто ничего не заметили.

Тягу, которая была в других бочках и ящиках, разбросало повсюду. Ну ничего, соберут.

Если бы я тут освобождение рабов устроил… боюсь, меня бы сожгли вместе с маяком. Но и просто так уходить нельзя было — без демонстрации силы. А теперь — потеряв некоторое количество тяги, может, эти хапуги и впрямь сочтут, что овчинка выделки не стоит. Не полезут в залив, ограничатся очагами на суше.

Хотя, блин, что-то подсказывает, вряд ли.

Усаживаем Ежа в коляску.

— Кубик в седло за мной, — командую, — довезем Ежа, потом на байке вернешься за Чипом.

— А можно, наоборот, я за Кубиком вернусь⁈ — тут же канючит Чип.

— Нельзя. Это тебе штраф: ты моей команды не послушался.

— Но ведь…

— Цыц! Еж, садись. Чип, вон там жди, в кустах.

Едем.

Кстати, скоро же Брунь появится с новостями.

Я ему свои тоже расскажу. Охренеет контрабас.

Ну и потом надо решать — что делать?