Сильные не убивают, книга 3

Глава 25 Макар. Дела в городе

Докуриваю последнюю «кварту». Соскакиваю с седла.

— Здесь нету парковки! — спешит молодой милиционер-снага. — И курить нельзя.

— Так-то я не курю, лейтенант. Для здоровья вредно.

— Предъявит…

Показываю браслет:

— Офис общественного контроля. Немцов.

Опускаю в коляску «Стрижа» кошелек:

— На штраф точно хватит. Даже на сотню штрафов. Электроцикл тоже оставляю в фонд поронайской милиции. Так и скажи потом дяде Борхесу.

— Чего? — теряется паренек.

— Туда сейчас не ходи, — советую я ему.

И сам через площадь иду к зданию Офиса.

У крыльца кривляются уличные артисты — черно-белый мим и конферансье в алой бабочке, на них глазеет пара зевак.

Я даже торможу на мгновение — настолько девушка-конферансье похожа на… Соль. Да и парень тоже! Они оба — снага, только у парня лицо раскрашенное. Да я же их уже видел!

Мим моментально оказывается передо мной, перегораживает дорогу. Зеркалит движения, суется каждый раз в ту же сторону, что и я. Не дает пройти.

На лице — умоляюще-идиотское выражение.

— Помогите-помогите-помогите бедным артистам! — частит девушка. — Нас не хотят пропустить для выступления! А нам очень надо выступить! У нас производственная практика!

…Что она несет?

Делаю еще пару попыток обойти мима — куда там. Засранец делает вид, что между ним и мною невидимая стенка. Щупает ее «с той стороны». На оливковой коже за манжетом белой перчатки татуировка «115» — ну хоть тут не топоры с клыками.

Это так несвоевременно и нелепо, что даже хорошо. Но…

— Сгинь! — рычу я, и зеркальные двери вздрагивают.

Гос-споди, не зацепить бы еще кого из этих дураков.

— Убрались к дьяволу! — это уже зевакам, потому что не в меру талантливый снага, изобразив крайнюю степень паники, куда-то мгновенно проваливается вместе с напарницей.

Створки, где отражаются два угрюмых Макара, разъезжаются в стороны.

Шагаю в холл с фикусами.

Больше всего я боюсь тут встретить Арину Петровну — бабушку-вахтера, с которой уже успел познакомиться за время работы в Офисе.

Если ей скажут меня не пускать — она будет не пускать.

А бабушка уже старенькая.

К счастью, на месте Арины Петровны сидит дылда-охранник в форме с эмблемой «Панацеи»; видя меня, он вообще ничего не делает, просто зрачки его расширяются… расширяются, он хватает телефонную трубку и рапортует в нее:

— Немцов прибыл!

Там временем я подношу браслет к турникету — загорается красный крест.

Все-таки удалили меня из базы, негодяи. А я так рассчитывал на разгильдяйство и бюрократию. Формально ведь еще числюсь.

— Открой, — говорю я охраннику.

— П-просили тут подождать, — блеет тот.

Вздохнув, сшибаю ногой пластиковый турникет. Японская дешевка.

Из внутренних помещений выбегают двое бойцов: опричники, подстраховался Сугроб через князя. Один с оружием в лапах, второй — со вскинутыми руками, маг.

Да плевать. Сигнатуры я еще через стену видел. Выяснять, насколько далеко они готовы зайти, некогда. Поэтому оба с воплями падают на колени, хватаясь за головы. Говорят, это очень больно, когда барабанные перепонки рвутся.

Не знаю.

Не приходилось испытывать.

Мы, маги — народ гнилой. Легко можем причинить боль, которой сами не ощущали.

Иду к лифту, плавно жму на кнопку. Ноль эффекта.

Ладно, пойдем пешком. Двенадцатый этаж — ерунда. На маяке несколько раз в день ходил — вверх и вниз.

Возвращаюсь к охраннику; опричники корчатся на полу, размазывая по щекам кровь.

— Свой пропуск давай.

Мужик, ни слова не говоря, кладет передо мной браслет. М-да, лучше бы вы Арину Петровну оставили. Серьезно!

Направляюсь к лестнице. Проходя мимо пожарного бокса, от души всаживаю локтем: бдыщ-щ! Из оскалившегося кусками стекла квадратного шкафчика вытаскиваю красный топор.

Браслет не работает: лестница за прозрачной дверью мне недоступна.

Оглядываюсь на охранника:

— Все, гады, отрубили, ага?

Дядька мелко кивает.

Ну что же…

— Ты бы пригнулся, мужик.

Кладу левую ладонь на прозрачную стенку. В каждой структуре есть внутреннее давление, напряжение.

В огромных, красивых листах дешевого стеклопластика его очень много.

Стонет пространство холла, точно рвутся великанские струны. Летят осколки, секут мне руку и щеку — да насрать уже. Где-то рушатся огромные куски лезвиями гильотин. Ну, вроде в холле все целы.

Шагаю на лестницу, хрустит под подошвами острое крошево.

Вверх.

Мурлычу песенку, которую привык напевать, взбираясь по лестнице на маяке.

Ну как привык — заставлял себя в первые месяцы концентрироваться на чем угодно, кроме мыслей о Белозерске. Вот и.

— Раз ступенька, два ступенька, будет лесенка…

Второй этаж — пиарщики. Тут даже «музей корпорации» где-то есть. Школьников приводили.

— Раз печенька, два печенька, будет месиво…

Ну да, я знаю, что в песне не так.

На ходу сочиняю.

Пожарный топор отсчитывает по балясинам ритм.

Третий этаж — продажники.

На лестницу никто не суется. Наверное, потому, что по системе оповещения орут, чтобы никто этого не делал?

— Раз былинка, два былинка — будет полюшко…

От продажников — никогда не любил их — выскакивают еще два опричника. Оба в закрытых шлемах, один успевает швырнуть в меня огненную стрелу, я — уклониться. Пламя расплескивается по стене, бойцы валятся на ступени.

— Раз кровинка, два кровинка — будет морюшко…

Закрытые шлемы — не всегда безопасно, парни. Давление в закрытой системе — страшная штука.

— А технику безопасности никто не отменял, — говорю я наставительно, придушивая пламя. — Сейчас бы все здание загорелось — и что тогда? Кто вас только учил…

Четвертый этаж — биохимические лаборатории и патентный отдел.

Пятый — айтишники. На площадке пятого этажа обнаруживается девица в очках, огромных наушниках и с чашкой кофе в руках. Любуется в панорамное окно на парковку и пританцовывает.

…Гляди-ка, лейтенант так и мнется рядом с моим «Стрижом»!

Когда я прохожу мимо девицы — с окровавленной рожей и топором — она неудачно поворачивается и начинает визжать.

— Здрасьте, — улыбаюсь ей я и иду дальше.

— Раз пушинка, два пушинка — будет облако…

На седьмом этаже, где сидят снабженцы и прочие логисты, еще троица воителей — с автоматами. Укрываются от меня за косяками. Тактики!

Лестничную клетку наполняет грохот очередей. Ставлю воздушный щит, пули вязнут. Да они бы и не попали, судя по линиям напряжения.

— Раз кретин, и два кретин — и будет во, блин, как!

Опричники в своих стандартных бронекостюмах с «плавающими» пластинами и подгонкой по фигуре. Я такой тоже носил, знаю. Там же куча приводов, которые еще при телепорте блокируются, например. Магу давления с ними похимичить — раз плюнуть.

Парализованные, сдавленные внутри экзоскелетов стрелки падают с глухими воплями, кто-то считает собой ступеньки. Кажется, князь Сугробу совсем салаг подсунул — пустоцветов из местного гарнизона. Ну, может, инициируется кто-нибудь со страху — уже польза.

…О, вот еще двое. «Вжик! Вжик!» — жужжат сервоприводы, костюмы послушно съеживаются, сжимая тела хозяев.

— Киборгов бы еще выставили, — ворчу я. — Никак не научитесь…

Перешагиваю через упавшего: терпи, боец, краш-синдром будет еще нескоро. Спасут тебя снабженцы, небось. Когда я уйду.

Мне — выше.

Восьмой этаж — бухгалтерия. Девятый — юристы.

Вообще-то я очень хреново ставлю воздушный щит. И вообще, я — слабый маг. Ученый хороший, а маг — слабый, хоть и второй ступени. В аномалии вон толку от меня было мало.

Просто я очень зол.

Просто другого выхода нет.

И все это ни хрена не торжество справедливости. Не победа сил добра.

Не финальная красивая проходка главного героя к боссу мафии.

Это один разумный идет убивать другого — потому что не видит иного выхода.

Убивать. И поставить тем жирный крест — как на табло в турникете — на своей собственной жизни, и без того перечеркнутой.

Но кто-то же должен.

— Раз снежинка, два снежинка — будет горочка…

Одиннадцатый этаж — Офис общественного контроля. Кстати, мог бы на работу зайти. Хотя я, можно сказать, и так сейчас на работе.

— Раз пружинка, два пружинка — клапан сорван нах…

Двери двенадцатого этажа заперты. Тяжелые, толстые створки из темного дерева, вокруг проема стена облицована мрамором. Логотип «Панацеи» на блестящей стальной табличке.

Справа — панель со сканером, на которой горит неподвижно яркий красный огонек. Сам дверной проем тоже подсвечивается по периметру ровным белым светом.

Тут же стоят два кожаных кресла и крохотный столик.

Солидно. Надежно. Заперто.

Ну ладно.

Прикрываю глаза.

Я уже чувствую это здание целиком: натяжение несущих конструкций, сети коммуникаций, давление в трубах.

Как там Соль говорила? «Волшебный сантехник»?

Ну да, ну да.

…Слитный грохот. Не то чтобы очень громкий, однако по всему зданию. Это вылетают решетки воздуховодов. Я не вижу, но знаю: сейчас во всех офисах на всех этажах из вентиляции вымело клубы пыли, а бумаги, лежащие на столах, красиво взлетели в воздух. Кто-то орет, наверное.

Но это неважно. Важно, что датчики, контролирующие давление, думают, что это пожар.

Водопроводные трубы тоже рвутся — до кучи. «Случился порыв трубы на проспекте Грозного», — так пишут в «Поронайском рабочем». Не знаю, чем им не нравится слово «прорыв». Наверное, чтобы с экспансией Хтони не путали. А то мало ли.

— Внимание! Пожарная тревога! Немедленно покиньте здание! — включается синтетический голос из динамиков в потолке. — Повторяю…

Да ты ж мой хороший. Заботливый.

Красный огонек гаснет, сменившись зеленым. Лязгают в стене ригели.

Я обрушиваю топор на створки, на табличку с эмблемой компании. Н-на! Еще! Ногой!

Здравствуй, двенадцатый этаж.

И воздушный щит. И волна — вперед. И давление из-под всей крышки этой зеленой «кастрюли» в стиле капром.

…И опять грохот. По всему этажу вылетают панорамные стекла. Мне надо, чтобы защитники господина Сугроба — охранники ли или опричники, неважно — свинтили отсюда к черту. А кто не спрятался — тут я не виноват. Будет больно. И вред для здоровья.

Иду по коридору вперед, выключая любого, чья сигнатура мелькает поблизости. Превентивно.

Любопытно, что сам Сугроб — не бежит. Может, ему гордость не позволяет. Может, бежать некуда, терять нечего, как нашему князю: дальше Сахалина не сошлют.

Неважно.

Главное, сигнатуру я засек еще с улицы. Тут наш Аркадий Тимурович.

Иду по бордовой ковровой дорожке — мимо вип-залов с барами и диванами — в кабинет главного.

Охранники разбежались, опричников на ногах не осталось.

Маячат там, впереди, только две активных сигнатуры — сам Сугроб и… Кей.

Вот как славно. Японцы говорят про такое «сбить одним камнем двух птиц». Звучит изящнее, чем «погоня за двумя зайцами», верно?

Иду. Рукоять топора в ладони.

Тут у них опен-спейс, чтобы свет из взорванных окон лился повсюду.

Но только на половине площади.

На второй половине — кабинет генерального, закрытый, и ведут туда двери даже покруче, чем с лестницы на этаж.

Впрочем, сейчас все двери открыты — распахиваю и эти.

…Выстрел. Бахает он одновременно с тем, как стоящий у окна Кей ловко швыряет мне под ноги шар размером с теннисный мяч. И одновременно с тем, как я чувствую давление пороховых газов в дуле оружия — и успеваю хоть что-то сделать.

Хоть что-то — это перекосить гильзу в патроннике пистолета у Сугроба в руке. За полмгновения до того, как пуля попадает в живот.

Шар, направленный эльфом, крутится под ногами: золоченый, как елочная игрушка, знакомый каждому магу предмет. Негатор.

— Отличный бросок, Каэльфиарон, — говорит Сугроб, с раздражением глядя на пистолет. — Все же сумел дотянуться, негодяй.

«Негодяй»! Так меня еще не называли.

Иронично.

Футболка и куртка мгновенно пропитываются кровью, она мажет пальцы, когда я зажимаю рукой дырку на животе.

Бью топором по негатору — черта с два. Твердый металлический шар, промявшись, улетает куда-то под стол. Живот пронзает резкая боль. Поле, не позволяющее применить магию, продолжает действовать.

Да и насрать.

Сугроб — вот он. Негатор этим двум крысам нужно было применить раньше — дать его пацанам-опричникам. Зажали, зассали. Оставили как оружие последнего шанса — себе.

Да нет у вас этого шанса. Уже нет. Потому что мне терять — нечего.

С рычанием поднимаю топор, иду на Сугроба.

Может, падла, мне и не жить больше. Но и тебе — тоже.

Боль пульсирует в животе, кровь, кажется, течет в трусы и в штанину, по ноге.

Значит, надо действовать быстро.

Не уйдешь, урод. Двери у меня за спиной.

У стены — под портретом Никколо Макиавелли в тяжелой раме — стоят огромные напольные часы. Которые прямо сейчас начинают бить: бом-м! бом-м!

На лице Аркадия Волдырева — ярость пополам с изумлением.

Он хватает тяжелый стул, командует ледяным голосом:

— Каэльфиарон! Заходите сзади.

Я взмахиваю топором. Сношу голову статуэтке какого-то из Государей, стоящей на ближайшей столешнице; голова летит в Кея, тот гибко шарахается.

— Он опасен! — восклицает эльф. — Он в аффекте!

— Сзади заходи, кр-рыса!

— Я возьму винтовку! — восклицает эльф и стремительно вылетает в дверь, проскочив в паре метров от меня. Вот поэтому эльфы и живут долго.

Да и к черту! К черту погоню за двумя зайцами. Моя цель — Сугроб.

Мозговой центр всей этой алчной, властолюбивой кодлы. Паук в паутине. Главная голова гидры.

Человек, угрожавший что-то сделать с Гришкой и его мамой.

Человек, заморочивший голову мягкотелому пустоцвету-Рюриковичу — играя на страхе потери близкого.

Моя цель.

Сугроб.

В живот точно раскаленный прут сунули, но я ступаю вперед, как тот мим, мешая Сугробу обойти меня слева или справа.

Гляжу в его налитые злобой глаза — у меня такие же. Держу топор на замахе.

…Ну?

Волдырев бросается на меня, с неожиданной силой и ловкостью крутит тяжелый стул.

Вкладываюсь в удар целиком — другого не будет.

Летят щепки.

Топор вырывает у меня из руки, он летит в сторону, как и отброшенный врагом стул. Бросаюсь вперед, к Сугробу, в клинч. Достать до кадыка, до глаз — до чего угодно.

…Он пинает меня в колено. Спотыкаюсь.

Сугроб оказывается сбоку, его кулак бьет меня в живот.

Больно невыносимо — я этого не хочу, но тело само, съежившись, закаменев, валится на паркет. Как тот опричник в броне.

Сугроб добавляет мне ногой по затылку.

— Теперь сдохни, — хрипит он, стоя сверху.

Хватает обезглавленную скульптуру Государя, возносит над моей головой…

…И сам падает на бок, рядом. Белая алебастровая скульптура разлетается на куски перед моим лицом.

Откуда-то из угла раздается тончайший, едва слышимый ухом свист: там вибрирует золотой шар, который только что перешел из разряда вещи, стоящей больше, чем мой маяк, в разряд мусора.

Негатор магии можно перегрузить. Обычно для этого требуется несколько высококлассных магов.

…Или один отчаявшийся.

Сцепив зубы, ворочаюсь на измазанном кровью полу. Сугроб стонет, держась за голову: сосуд лопнул.

Нашариваю обломок постамента статуэтки. Угловатый кусок алебастра размером с полкирпича. Гладкий.

Белый.

Белый, со следами от красных пальцев.

Белый, со следами от желтого мозга.

Белый, с седыми налипшими волосами.

Белый. Бей. Бей. Бей…

Кусок алебастра валится из моей руки на паркет. Аркадий Тимурович Волдырев, он же Сугроб, лежит рядом.

Его сигнатура больше не будет означать живого.

Никогда.

Я сделал то, зачем пришел.

В голове тонкий звон — хотя, кажется, негатор больше не издает звуков.

Крики с улицы.

С картины на меня смотрит Макиавелли — на меня и на человека, которому я проломил голову.

…Вот в этом состоял долг, Макар? В этом был путь? Начать магом-ученым, желающим изменить мир, познав тайны вселенной… Продолжить смотрителем маяка… Закончить убийцей, лежащим в крови на паркете.

Я сделал то, зачем пришел. И?..

И какая-то часть меня — та, для которой вся эта рефлексия чужда и пугающа, которая просто не хочет истечь тут собственной кровью — эта часть меня начинает действовать.

Я полуосознанно, рефлекторно, сам не понимая зачем, останавливаю себе кровь. Фиксирую, что задет кишечник — но только он. Позвоночник и таз — целые. Пулю… пусть лучше извлечет хирург.

Осторожно встаю на колени, потом — на ноги…

Стоп.

В коридоре мерцает прерывисто еще одна сигнатура.

Кей.

И вторая, смутно знакомая, рядом с ним.

Матерясь сквозь сжатые зубы, поднимаю топор. Мат — просто способ сделать чуть-чуть полегче. Слова без всякого смысла. Слова, его заменяющие.

Шатаясь, бреду туда, в коридор. Я не знаю зачем.

Кей на месте — а тот, другой, стремительно удаляется.

Не догнать.

Вываливаюсь к коллеге.

Эльф сидит на ковровой дорожке, опершись о стену, бледный как смерть. Очки с рубиновыми стеклами сброшены.

Он и вправду опирается на опричную винтовку — но только чтобы не сползти по стене на пол.

Дыхание спертое и прерывистое. И…

— Я щас сдохну, — говорит Каэльфиарон. — О… обидно, а? Макар?

— Почему это тебе обидно? — выталкиваю я. — Что… с тобой?

— Токсин, — отвечает эльф. — Противоядия нет. Я… сам его разрабатывал. От силы четверть часа… осталась.

Сажусь напротив, с другой стороны коридора. Он опирается на винтовку, уперев приклад в ворс ковра, я — на топор. Симметрия.

— Почему обидно?

— Потому что дурак ты, Немцов. Кого ты хотел победить? Политику? Экономику? Систему? Убил Волдырева — на его место придет другой. Только зря руки замарал. Это все неважно!

— А что… важно? — спрашиваю я.

— Наука. Я мог совершить настоящее открытие. Прорыв. А вместо этого… сдохну.

— То-то и оно, что прорыв, — усмехаюсь я. — Прорыв Хтони.

В дальнем конце коридора сидит — тоже на полу, по-турецки — третий, с интересом слушая нашу беседу. Паренек-снага. Половина лица черная, половина — белая. Сигнатура точь-в-точь как у Соль. Мим.

Он рукой делает нам знаки: продолжайте, мол! — и дружелюбно улыбается.

— А какой выход, Макар? — говорит Кей.

Голос все тише и тише.

— Хтонь — это сила. Такая же, как корпорация. Как алчность… разумных. Как их тяга к насилию. Или к познанию, как у нас с тобой. Ты мог бы использовать… ее, эту силу… или хоть попытаться. А ты словно моллюск, спрятался в своей раковине. Вместо Волдырева назначат нового генерального. А мой эксперимент… сорван.

Винтовка выскальзывает из его пальцев, со стуком падает на ковер. Эльф сползает по стенке в другую сторону.

Мим вдалеке вскакивает, радостно машет рукой. Делает пару шагов к выбитому окну и исчезает снаружи.

Я, кряхтя, вытаскиваю бумажку, нарочито заметно засунутую в карман стильного блейзера Каэльфиарона. Лист А4, сложенный в несколько раз.

Заявление на увольнение с должности тренера-консультанта, написанное моим коллегой несколько лет назад. Из некой фирмы «Prazdnik dlya Vas», ООО, город Владивосток. На бумаге стоит резолюция: «V uvolnenii otkazat. Balaganov».

Комкаю лист, швыряю прочь, в стену. Все это тоже неважно.

Кей был прав. Все это время Кей, Мила, Соль, та баба в княжеской резиденции, да даже Сугроб, которого я убил, — они все были правы.

После гибели Сени я просто… запретил себе даже мысли о продолжении исследований. Табуировал эту тему, перекрыл вентиль. А вместе с ним — еще кучу вентилей, поменьше. Превратил сам себя в котел, в котором копится пар.

Сегодня этот пар нашел выход.

«Сильные не убивают» — или как там — говорила Соль. А я, выходит, слабак.

Труп Сугроба лежит за стеной — мразью он был или не мразью, только вот я убедил себя, что виновен — он. Так было гораздо легче.

…А Кей был прав. Не в целях — в подходе. Чтобы остановить корпорацию, привлеченную барышами, бить нужно было не по седой голове Сугроба. А по финансовым интересам всей «Панацеи», по ее выгоде.

А самое интересное, я ведь мог это обеспечить. Через тот самый Контакт. Сыграть не на уровне народного мстителя, а на уровне интересов самой компании — через объект этих интересов.

Я не увидел этой возможности.

А теперь — поздно. Сейчас тут будут спецназ и милиция, а потом какой-нибудь человек скажет чеканную формулу «Слово и дело Государево!» — и огласит смертный приговор.

Я сам это выбрал.

Опираясь на идиотский топор, встаю — и ковыляю по коридору. Обратно. К выходу.

Отвечать. И через пару шагов падаю на багровый ворс.