Скорбный дом Междуречья

Глава 23 Серый дом

После казни Аполина лихорадка на время усилилась, и в серый дом Эднару доставили с очень высокой температурой — что было отчасти спасением. Дорогу она почти не запомнила. По сути, придя в себя на койке в затхлой и лишённой окон комнатушке, княжна д'Эмсо сохранила чёткое воспоминание только о том, как инквизиторски улыбалась старуха Майлайя, хотя её слова выветрились вовсе, все до единого.

Тело очень быстро приходило в норму, и силы в него возвратились. Возможно, так теперь будет всегда. Живая и здоровая. Как же ловко она попросила у Зверя Тумана продлить мучения максимально.

Эти мысли вызывали усмешку.

В сером доме не было послушков и не было надов среди персонала. Собственно, и персонала как такового не имелось также. Всю работу кое-как выполняли некоторые заключенные (пациентов в сём месте не держали, никто никого уже не пытался лечить) — из тех, в ком ещё оставались какие-то проблески воли или желаний.

Тени, серые и грязные, как и всё там внутри, варили безвкусную кашу из одной и той же крупы, бросали в неё одни и те же кости каких-то перевёртышей, макали грязные тарелки в застоявшиеся тазы с мутной водой. Но толком не мыли.

Кто-то то и дело елозил тряпками по общим пространствам, но в основном их все покрывали пыль и паутина: словно в серый дом нарочно напустили перевёртышей, надрессированных превращаться в пауков. Хотя Эднара ни разу не видела тут ни единого.

Некоторые нады с потерянными пустыми глазами время от времени очищали кухню от сантиметровых слоёв грязи и плесени, укрывавших всё. Иногда убирались в чужих спальнях чарами.

Нада Дзи-Дзи ненавидела запах фекалий и часто преследовала тех, кто давно наплевал на личную гигиену и подвергала колдовской очистке.

В конце каждого коридора каждого этажа имелось что-то вроде душевой. Но очереди туда не выстраивались.

Всякий заключенный имел в своём распоряжении две робы и мог бы стирать запасную и сушить её, или просить товарищей по несчастью из надов чистить грязь. Но… похоже, и эти желания пропадали быстро.

Серый дом разил нечистотами и запахами немытых тел.

А его обитатели почти не разговаривали.

Многие были безумными и вообще не воспринимали действительность. Остальные оставались в разуме, но сами загоняли его в состояние отупения и ожидания смерти.

Очень долгое ожидание.

Заключенные серого дома оставляли пространство между реками Тумана только в глубокой старости. Это единственное, за что отвечали князь Свайворо и его дочь. Но на самом деле серым домом правил не директор. Он даже появлялся на острове очень редко.

А Майлайя жила всегда.

Эдна не знала, держит ли официальный управитель серого дома при себе другую дочку для колдовства, или княжна Свайворо исхитрилась вообще сделать из своего безвольного папеньки фактического простолюдина с очень высоким социальным статусом в виде ширмы.

Как же она этого добилась?

Наверное, своей жестокостью. Наверное, дочь перещеголяла ею всех в своей семье. И так стала главной, хотя и была человеческой женщиной.

В Междумирье правят не чары. Тут значимость определяет мера жестокосердия.

Дочь директора обладала им сполна. Всякий день она ходила по коридорам с надушенным платком у вздёрнутого носа, и читала заключённым лекции об их проступках. А если кто-то срывался и отвечал, уводила в подвал.

И наказывала на своё усмотрение.

Наверное, как-то очень изощрённо. Потому что даже колдуны-нады серого дома не пытались навредить этой грозной старухе, которая бесстрашно шаркала коридорами без своего отца, уверенная, что с ней ничего не случится.

И с ней ничего не случалось.

А незримый шлейф, остающийся по её маршруту целые часы из-за мощных благовоний, вселял отвращение и дрожь, словно призрак Майлаи оставался в сером доме, даже когда она из него удалялась.

Но новую постоялицу не трогали речи злобной старухи. Она даже не поднимала на неё головы, если становилась их объектом.

Вместе с Аполином в Эднаре умерло желание мстить. С него содрали кожу, дали всей крови просочиться из раненой плоти, и остался только мёртвый обрубок.

Все действия казались уже ненужными. Эднара продолжала мыслить здраво, но призывала только смерть — однако за этим единственным счастьем в сером доме следили пристально, не давая на него никаких шансов. А тех, кто порой почти исхитрялся, — откачивали. Всегда. В сером доме ещё ни разу ни один из узников не умер в возрасте, меньшем, чем сотня положенных лет.

На княжну д'Эмсо даже не произвела особого впечатления внезапная встреча с сестрой Майлин Сайсаросоно, первой княгиней Вигранд, которая, оказывается, вовсе не умерла в лапах палачей красного дома.

Эднара обратила внимание на эту женщину потому, что она очень выделялась: словно бы была не рождена когда-то естественным путём, а сшита из лоскутов грубыми стежками и оживлена после. Что делали с Айланорой в красном доме по решению совета Пяти, можно было лишь догадываться, но маскировка последствий не входила в наказание, более того, каморка первой княгини Вигранд в сером доме была единственной, где имелось зеркало. Точнее, она вся состояла из зеркал, околдованных отталкивать от своей поверхности всё. Их не получалось ни разбить, ни испачкать.

Наверное, первое время то было по-настоящему страшно. А потом и этой женщине стало всё равно. И нынче к ней часто наведывались гости, чтобы взглянуть на себя. Иных зеркал в сером доме не водилось.

Эднара тоже зашла. Она исходила всё доступное пространство серого дома, едва спала температура. Она хотела постичь всё до капли. Удостовериться в том, что знала уже и так: между реками Тумана нет и никогда не было справедливости.

— Новые постояльцы забредают сюда часто, — поприветствовала её Айланора, — хотя ещё находят в себе чувства, чтобы отшатываться от меня. Тем, кто больше не испытывает потребности в созерцании себя и других, становится немного легче.

— Ваши старшие сёстры вас не забыли, — проговорила Эднара, надеясь её подбодрить. — Они не держат зла, они хотят за вас отомстить.

— Отец умер? — не поднимаясь с кровати, спросила Айланора. И княжна д'Эмсо с опозданием забеспокоилась, что зря затронула эту тему.

— Да, некоторое время назад, — пробормотала она. — Три ваши сестры стали хозяйками острова.

— Забавно.

Эднара решила, что упоминать о вынужденных браках не стоит. Она всё ещё надеялась, что её братьев сумеют держать в узде, хотя и верила в это с трудом.

— Майлин всерьёз настроена узнать все секреты Вигранда и наказать его. Она засылает к нему шпионов, — рассказала княжна д'Эмсо своей товарке по несчастью. — Правда, пока нада, отделявшего покои его наследников от замка, удалось обезвредить, но Майлин настроена серьёзно.

— Наследников? — хмыкнула Айланора и села, глянув на свою посетительницу со внезапным интересом.

Её искромсанное швами косое лицо вызывало желание убежать, и пришлось сделать над собой усилие.

— Все они простолюдины, — поспешила доложить Эдна. — И Вигранд тоже не успел стать магом.

— Разумеется, он не стал магом, — рассмеялась своим перекроенным ртом Айланора. — Он бесплоден, как искусственный цветок.

— Но у него родились трое детей во… втором браке. Правда, слишком поздно, — возразила Эднара.

— Как же! Дети мёртвого семени? За восемь лет нашей совместной жизни никто не смог от него понести, уж сколько простолюдинок он перепортил, желая ткнуть меня носом в моё уродство. Великий князь Вигранд — тупиковая ветвь. Но в этом не было моей вины. Значит, он опозорил нашу семью, а потом вынудил новую несчастную повторить моё «преступление», чтобы притворяться жертвой и дальше? Хорошо бы сёстрам об этом узнать. Соскучилась я по своему супругу. С радостью бы разделила с ним эти покои! — И Айланора начала дико, безумно хохотать, а Эдна почла за лучшее удалиться. Смех был истерический. Пожалуй, не стоило волновать её.

Пожалуй, вообще не стоит ни с кем разговаривать. Этим она не принесёт никому добра.

В тот день Эднара д'Эмсо дала самой себе обет молчания. Истории, которые могли рассказать здешние узники, лишь вырывали их из оцепенения, в кое они входили долгими годами, чтобы обрести хотя бы немного покоя.

Лучше не бередить раны. Лучше и самой добиться такого же оцепенения.

К тому же рассказанные судьбы навряд ли смогут уже чем-то удивить Эднару. Ей было довольно и ядовитого бормотания управительницы. А в правде не было смысла.

Но оказалось, что её ещё можно удивить. И вывести из себя, даже теперь.

Она снова ошиблась.

Спустя неделю заключения произошло событие примечательное, и в своём роде исключительное.

В серый дом пожаловала посетительница.

Это было запрещено. Никто и никогда никого не навещал в сером доме. Никто, кроме директора Свайворо с дочерью вообще никогда там не бывал. Только во флигель, соединённую с замком подземным коридором каменную башенку без окон, когда-никогда прибывал врач — если узники выдумывали пути прежде времени упокоиться в лоне Тумана.

Но эта гостья не только явилась, она была допущена.

И она пришла непосредственно к Эднаре д'Эмсо.

Это была нада Мара.

Майлайя лично пришла за Эдной в её конуру и отвела в самое чистое и светлое из помещений серого дома — свой кабинет на втором этаже. Его отделяли от основной части длинные коридоры из балюстрады упёртых в потолок столбов с узкими щелями, продуваемые ветром — чтобы зловоние не просачивалось из последней обители.

Следуя за дочерью директора, Эднара даже подумала, что её всё-таки будут судить. Что Згар изменил решение и донёс о случившемся. Иных поводов для визита в кабинет Майлайи она не могла себе представить и буквально отшатнулась у самой двери, когда узрела эту проклятую предательницу, вместе с ненавистным ликом которой кабинет пахнул отталкивающим запахом благовоний.

Умершее, казалось, нутро опалил жар.

— Вижу, ты помнишь госпожу Мару, — недобро ухмыльнулась Майлайя. — Оставлю вас потолковать.

Глаза Эднары загорелись. Чувства, похороненные и отринутые, подступились снова, и может быть, она ненавидела эту наду даже больше, чем отца.

Потому что ему она не верила никогда.

И он её не предавал. Он всегда был одинаковым.

Но эта тварь…

— Ты выглядишь просто ужасно, — дрогнувшим голосом сказала лиловая нада и прижала свои виноградные пальцы с наростами к укрытым крапинками векам. — Я пришла… я хочу попросить у тебя прощения.

Эдна звонко, зло, прямо-таки сардонически расхохоталась.

Оказывается, в ней ещё теплилась даже весёлость. Вот это да!

— Ты можешь не верить мне, но я хотела как лучше, — зачастила эта непостижимая посетительница. — Адгар… мой муж, он много говорил о тебе с тех пор, как окунулся в твой бред. Он был впечатлён, много думал о том, что успел узнать. Он всегда работает с закостенелыми лжецами. А ты была такой искренней в своих заблуждениях, такой праведной в своих грехах! Мой муж действительно хотел помочь тебе. Ты, наверное, уверена, что мы искали лишь выход для твоего отца. Но это не так. Просто всякой жизни нужен смысл. Тот или иной. Цель. Она может быть недостижимой, иллюзорной, полностью фантастической. Это не важно. Само стремление даёт силы преодолевать то, через что нас проводит судьба. Я придумала, как дать тебе надежду. Ради самой себя! Я уверена, уверена, что первое время это помогало тебе держаться!

Эднара склонила голову набок, пристально глядя на наду. Она вдруг почувствовала себя, одетую в засаленную робу, нечёсаную и, скорее всего, скверно пахнущую (нос давно привык и почти не реагировал) в разы выше разодетой в дорогой наряд по моде надов гостьи, влиятельной и свободной.

Эднара вошла в кабинет, молча пересекла его и села в кресло перед столом Майлайи. Очевидно, для узников не предназначенное.

Похоже, забытая княжна д'Эмсо ещё имела для кого-то значение. Для чьей-то совести.

— Как интересно получается, — протянула она, прищуриваясь и расставаясь с данным самой себе обетом молчания ради такой знаковой встречи. — Чем вы занимаетесь, Мара? На самом деле?

— П-помогаю детёнышам надов найти своё призвание, — растерянно пробормотала визитёрша. — Почему ты…

— Надам куда проще живётся, не правда ли? — хмыкнула Эднара д'Эмсо.

— Послушай, милая… Всё подчиняется своим законам. В эру Дайнатакас маги и нады с трудом находили общий язык. Нам повезло родиться теперь, когда мир изменился. Но всякое устройство нуждается в законах. Мы с магами считаемся равными и живём мирно потому, что научились уважать традиции друг друга хотя бы внешне. Нады не могут бороться за свободу человеческих дочерей. Мы не указываем людям, а люди не указывают нам. Традиции… это не так плохо, как ты думаешь. Если не идти против них. Традиции помогают нам знать, чего ждать от нового дня. Твоё горе в безумии. И я действительно хотела его облегчить.

— Моё горе — не в безумии, — оборвала Эдна. — Безумие меня освободило. Увы, его больше нет.

— Милая, прости… Адгар сказал мне, почему ты оказалась тут. Не притворяйся, давай оставим притворство. Ты пыталась посягнуть на жизнь. Кем бы ни был твой отец, ты не вправе. Жизнь — священна. Жизни берегут всюду, даже в красном и сером домах. Единичные и лишь самые страшные преступления караются её урезанием, и то для того нужно решение самого совета Пяти! Я не хочу обсуждать твоё заключение. Я пришла рассказать о том, почему обманула тебя тогда, когда ты ещё не была ни в чём виновата. Твоё первое покушение на отца являлось следствием истинного безумия. И его я не осуждаю. Я должна объясниться! Я не хотела тебе лгать. Я хотела дать тебе смысл жить дальше. Увы, ты воспользовалась им скверно. И о том я очень сожалею. Но я не хочу, чтобы ты думала обо мне пло…

Эднара прервала, грязно, витиевато выругавшись отборной низинной бранью, которую освоила с простолюдином Саввой.

Мара так покраснела, что пятнышки на её коже стали почти не видны.

— Вы только посмотрите! Что творится в твоей больной голове⁈ — продолжала Эдна, подаваясь вперёд и впиваясь пальцами в подлокотники кресла. — Ты мне проповеди читать будешь⁈ Тут⁈ Ты что-то попутала! Для этого есть Майлайя, она справляется, не переживай! Катись в свою иллюзию и играйся там, пока хвост не прищемило! Зачем ты припёрлась сюда, зачем⁈ Кусается совесть⁈ Мешает спать спокойно рядом с палачом, который делом всей жизни выбрал причинять другим самую мучительную боль⁈ Совесть⁈ Надо же! Ты можешь спать спокойно! Ничего, ничего необычного или странного не произошло! Всё в порядке, Мара! Просто очередную безвольную человеческую девку похоронили заживо! Ты тут ни при чём, она сама виновата! А ты помочь хотела и даже извиниться пришла! Белая и пушистая! Смотри, я тут прекрасно наказана! Ведь для того придуман серый дом! А ты — будь свободна! Кичись своей совестливостью! Какие законы ты поминаешь⁈ — Эднара ужа орала, вскочив с кресла. — Нет у вас законов! У вас есть только права, права на всё! На чужие жизни и судьбы! Права причинять боль! А законы вам не писаны. Законы — для слабых! Для послушков, для простолюдинов, для человеческих женщин! Вот им надо все законы соблюдать! Разом! Даже если они противоречат друг другу! И всё равно они останутся виноваты, и всё равно попадут в лапы таких, как вы! Или ты руки замарала в первый раз⁈ Так это кажется! Ты вся в нечистотах и ходишь так годами! Просто не замечая!

— Зря я пришла, — едва разжимая губы, пробормотала Мара. — Не стоило этого делать, и тебе ни к чему мои извинения. Ты ничего не понимаешь. Мой муж не палач. Он и его каратели наказывают лишь тех, кто преступил закон. И мы с ним сделали всё, чтобы ты вернулась домой, а не оказалась в сером доме. Но ты сама сделала выбор.

Она пошла к двери, дрожа от возмущения и обиды.

— И катись! — свирепо рявкнула Эднара. Бросаться на неё с кулаками не имело смысла — нады вольно колдуют, а унижения ей хватало и без того. — Катись, живи свою счастливую жизнь, свободная нада! О какой совести ты бредишь, если сама, вольная делать выбор, ты оказалась женой палача⁈ И верно! Кем ещё можно стать в Междуречье⁈ Оно ведь создано для страданий! Всех и вся! Всех и вся, кроме избранных! Которым можно всё! Которые основывают пыточные замки, как твой муж! Которые лгут тем, кого отчаяние свело с ума, как ты! Катись со своей совестью!

Мара взялась за ручку двери.

— Катись к тем, свободным, которые жарят грудных детей и запихивают в рот бракованным жёнам, как мой отец! Благородные, чистокровные и свободные! Нады и маги! Монстры без сердец! Монстры, которые покрывают друг друга! Которым всё дозволено! А я проторчу здесь ещё восемьдесят пять лет, пока отец будет пичкать маму мясом рождённых ею неправильных младенцев! Законы только не поминай! Не тут! Не в сером доме!

Мара застыла, одеревенела у самой двери. А потом очень-очень медленно повернулась к Эднаре.

— Каких… младенцев? — запнувшись, спросила она, и огромные глаза расширились на её укрытом наростами лице.