Скорбный дом Междуречья

Глава 2 Каратели

Когда растекающийся человечек появился вновь, Полина наотрез отказалась идти за ним куда-либо. Она вжалась в оконную выемку и зажмурилась, изо всех сил уговаривая себя проснуться.

Сколько карлик ни причитал и ни сулил беды, Полина не слушала. Она напрягала уши так, чтобы шум заглушал слова хотя бы отчасти.

Потом существо ушло.

Наваждение не отступало. Что же делать?

Этот проклятый сон не прекращался. Но если начать следовать его правилам, станет только хуже. Может, выпрыгнуть из окна? Не этого, тут каменные прутья, но где-то ведь должно быть окно, которое подойдёт?

Если она умрёт, сновидение прекратится. И она проснётся? Или нет?

Дверь комнаты медленно приоткрылась, и Полина снова в страхе вжалась спиной в камень.

Никогда раньше во снах она не помнила настоящее, да ещё и столь чётко. Всегда прежде подсознание окунало в мир, в котором она якобы была родной. Полина жила по законам своих снов. Она редко помнила их детали, но если вдруг что-то всплывало по пробуждении, то знала наверняка — её не смущало неправдоподобие происходившего. Сомнений не возникало. Сейчас впервые Полина так чётко понимала, что спит, и одновременно — что так спать не может. Но это ведь единственное возможное объяснение. Не могла же она оказаться в фантастической стране? А если бы вдруг и оказалась — её уж точно не принимали бы тут за какого-то местного!

Бред, бред, бред…

— Эдна, отец послал меня к тебе, — проговорил усталый женский голос.

В комнату вошла пожилая дама в старинном платье. Похожие надевали Полинины одноклассницы на выпускной. Сама она прощалась со школой в джинсовом комбинезоне. Полина никогда не хотела стать принцессой.

Пришедшая была напряжённой, натянутой, словно струна. На её лице застыло какое-то странное выражение, словно бы мимические мышцы окаменели в перманентной скорбной гримасе. Глаза казались тусклыми.

Но по крайней мере она была человеком.

Наверное.

— Вы — тоже моя сестра? — вымучено проговорила Полина и тут же разозлилась на себя: нельзя идти на поводу у наваждения. Каким бы оно ни было реалистичным.

— Эдна, ты ведёшь себя глупо, — процедила женщина. — Ведь ты же сама знаешь, что бывает, если… — она сделала над собой усилие, — если злить твоего отца. Я слышала… он послал за карателями, Эдна. Если к утру ты не смиришь себя, не попросишь прощения и не возьмёшься за ум… Он отправит тебя в красный дом, если ты сама не… Как ты не понимаешь?

— Мне всё равно. Красный дом, фиолетовый. Я сплю. — Полина перевела взгляд на каменную кладку. Между кирпичиками полз паучок, и вдруг на ходу он вытянулся, удлинился и оказался ящерицей.

Она закрыла глаза.

— Бунтовать бессмысленно. Он всё равно тебя сломит. Пощади сестру. Я… полагаю, что я в тягости. — Женщина сделала красноречивую паузу. Полина открыла глаза. Незнакомка сложила руки на своём животе. — Понимаю, что ты теряешь надежду, — не дождавшись ответа, заговорила она. Всё так же напряжённо. Неискренне. — Но мы будем молить духов подарить семье ещё одну дочь. Отпусти свою сестру. Будь милосердна. Ведь так ты не поможешь себе, ты только погубишь ещё и её. — Незнакомка сделала новую паузу, а потом добавила тихо: — И меня. Пожалуйста.

Полина снова зажмурилась.

— Эдна, когда ты сможешь выйти замуж, ты… Не все такие, как твой отец. — Слова, слетавшие с губ визитёрши, походили на заученный текст. В них почти не было эмоций. — Из вас всех обречена только я. Если дело Ариазы не сладится, мы не сможем позволить себе невесту для Прадэрика. От тебя зависит слишком многое. Пожалуйста. Ты никому не сделаешь лучше. Эдна! Дочь никогда не становится свободной до брака. Помочь ей может только сестра. Это природа вещей. Ты не сможешь ничего изменить. Прошу тебя…

На ночь комнату заперли. Полина устала. Она была голодна. В туалет пришлось ходить в ночной горшок из фаянса, и она даже не сразу отыскала его под кроватью, когда такая потребность назрела в первый раз. Позже ёмкостью довелось воспользоваться по-крупному, и от неё начала исходить неприятная вонь. Крышечка прилегала неплотно и до конца не спасала.

Заниматься подобными делами во сне было странно и страшно. Заниматься таким тут, в аномальном мире, где пауки мутируют в ящериц, а бабочки — в птиц, где с ковром сливаются рассыпчатые карлики, — было страшно втройне.

Казалось, что из темноты — в комнате имелись свечи, но не было спичек, чтобы их зажечь, и тусклый свет исходил только от парящего в потемневшем небе мерцания, — в любой момент может выскочить что угодно.

Лучше бы оно уже выскочило и прикончило её. Чтобы проснуться.

Воздух комнаты словно дышал, наполненный сладким запахом охряного тумана.

Притрагиваться к мясу и овощам, которые принесло на подносе трёхглазое существо, умеющее нырять в ковры, не хотелось, но позже голод всё-таки сыграл решающую роль.

Полина не узнавала овощи по фрагментам, а мясо — по вкусу. То и то было странным.

Может быть, не было и удара током? Она просто спит? И Пушинке ничего не угрожает?

В конце концов, разве в кнопке лифта может быть такое сильное напряжение, чтобы человек потерял сознание? Чтобы его перемкнуло видеть кругом безумный реалистичный бред?

Но ведь и сон таким не бывает.

Полина ущипнула себя за руку. До синяка.

Уставилась на кожу, наливающуюся багрянцем.

Она не любила фэнтезийные сюжеты. Пушинка тоже — дочка смотрела мультики для мальчишек: с трансформерами, а не с единорогами. В свои пять лет Пушинка хотела стать парикмахером, а потом — открыть свой салон.

Полина пошла работать сразу после школы. Она сама обеспечивала себя и свою дочку. С тех пор как мамы не стало. Папы у Пушинки не было никогда. И он был ни к чему. Полина родила Пушинку для себя, чтобы скрасить подкрадывающееся одиночество.

Почему эта баба в кринолине считает, что обязательно нужно выходить замуж? Ерунда и предрассудки! Полина прекрасно…

Она задрожала. Лихорадочно попыталась вспомнить, кем работает. Она ведь точно работает. Но…

От сладкого запаха начала пульсировать голова.

Что-то… продаёт? Или…

Полина сжала виски пальцами.

Нужно вырваться отсюда. Вырваться…

Те, кого натянутая женщина называла карателями, прибыли на рассвете. Полина всё-таки смогла уснуть, когда над охряным туманом вокруг замка сгустилась голубая дымка и потемневшее небо начало светлеть.

Карателей прибыло двое. Они, как и каменный монстр, имели форму относительно привычную и ростом походили на людей. Но кожа одного была ярко-жёлтой, а второго — бирюзовой. Она не гладко обтягивала тело, а топорщилась, словно бы существа состояли из крупных виноградин. Поверх невообразимых наростов они носили одежду, похожую по фасону на то, во что были разряжены здешние люди.

Каратели особенно не церемонились. Один схватил Полину за плечи и вскинул над кроватью, а второй своими мягкими лапами сжал лодыжки. И Полина поняла, что не может шевелиться, словно бы её парализовало.

— В красном доме тебе вправят мозги, девочка. Только от тебя зависит, сколько ты там пробудешь, — проговорил вчерашний мужчина, по-видимому, считающий Полину своей непокорной дочерью, и склонил голову с явственной угрозой.

Его силуэт высился за спинами покрытых наростами чудищ. Дурман не отошёл из-за того, что Полина несколько часов поспала. Бред усиливался…

Как и куда каратели свою пленницу повезли, она не поняла, потому что на одеревеневшее тело натянули плотный полотняный мешок. Она парила в воздухе, и тело без опоры всё время било тревогу, отправляя мозгу сигналы SOS.

Путешествие оказалось долгим.

От левитации скоро начала кружиться голова, Полину мутило, но желудок не желал сокращаться, хотя каждый миг казалось, что вот сейчас-то её и вывернет наизнанку. Вскоре сквозь ткань потянуло тёплым сладким воздухом, и кожа стала влажной. По комбинезону расползались мокрые пятна.

Всё внутри затекло и болело. Отчаянно хотелось поменять положение. Ткань тёрлась о лицо, и оно начало чесаться. Что собираются с ней делать? В этом кошмаре все ощущения были такими настоящими.

Нужно вернуться в реальность, вернуться в реальность…

Если она не сможет двинуться, она сойдёт с ума. Мочевой пузырь набух и давил до боли. Потом Полина почувствовала влагу, и из уголков глаз покатились слезинки.

Чесалась рука. Что-то лёгкое село на колени, сжало их остренькими коготками, а потом вспорхнуло, и сквозь просветы ткани мелькнула огромная тень. Глаза болели. Она не моргала уже, наверное, час, и белки высохли, замутились, в них разгорался огонь…

Когда с Полины наконец-то сдёрнули мешок, а тело получило возможность двигаться, она была ни живой, ни мёртвой от изнеможения. Прижав руки к глазам, несчастная замотала головой. Во рту пересохло. Виски давили, словно бы их стягивал обруч.

И вдруг она почувствовала, что одежда буквально распадается, осыпается песком.

Полина взвизгнула, распахнула опухшие, ещё плохо видящие глаза и попыталась прикрыться. Тут же откуда-то сверху полилась вода, она была холодной, неприятной. Но немного привела мысли в порядок.

— Вытирайся и надевай робу, — проговорил рядом чей-то голос, но Полина не успела разглядеть, чей: когда она обернулась, в выложенной гладкими камешками комнатушке оказалось пусто.

Над головой пленница увидела ветки, из бамбуковой трубки, которая лежала на них, капала вода. На сучке висела махровая тряпица и платье из грубой холщовой ткани.

В комнатушке два на два метра не было ни окон, ни дверей, это походило на замурованный склеп.

Ахнув, Полина бросилась ощупывать стены.

Приступ внезапной клаустрофобии царапнул сознание узнаванием. Она что, боится замкнутых пространств? Разве? Вроде бы у Полины никогда не было подобных страхов… Иначе она бы не ездила в лифте. Не нажала бы ту треклятую кнопку…

Если это, конечно, реальное воспоминание…

Потому что… детали предшествовавшего теперешнему бреду дня ускользали куда-то прочь. Она ходила в магазин. Забыла молоко. Но что было утром? Какое было число? Сейчас декабрь. Скоро Новый год. Недавно они с Пушинкой наряжали ёлку.

Была ли Полина на работе? Или должна была идти завтра?

Стоять мокрой и голышом даже в замурованном склепе оказалось очень некомфортно, и она потянула доморощенное полотенце, насухо растёрла дрожащее от холода тело, а потом, завернув в тюрбан волосы, надела одёжку: скорее это было не платье, а что-то вроде халата-полотенца для пляжей, только из очень неприятного, грубого материала.

Нижнего белья или обуви в комнатушке не нашлось.

А потом вдруг не стало и самой комнатушки: стены ирреально ухнули в разные стороны, Полина закричала, а пространство вокруг стало белым и бесконечным, в нём очертились лавка, стул. Следом проступили стены, пол и потолок из деревянных досок. Последней нарисовалась дверь и тут же открылась.

— Пусть это прекратится, пусть это прекратится, пожалуйста, пусть это прекратится, — зашептала Полина, обхватив себя руками.

В возникшую комнату деловито вошло высокое невозможное существо, похожее на замковых карателей: виноградно-шариковое, только красное. Одетое в пурпурный халат, напоминающий римскую тогу.

Особенно отталкивающим и в то же время завораживающим было лицо: карателей Полина по понятным причинам не рассмотрела. Бугристое, оно притом имело все необходимые анатомические детали: нос, глаза, рот. Веки у монстра были мясистые, без ресниц. Бровей и волос у него не имелось, но по бокам продолговатой головы торчали заострённые эльфийские уши, длинные, поднимающиеся над волнистой лысиной.

Невозможно было не таращиться на всё это.

— Скажи на милость, чего ты добиваешься? — поинтересовался пупырчатый монстр высоким скептическим голосом. — Ты ведь понимаешь, что сейчас будет?

Полина помотала головой. Ноги подкосились, и она опустилась на лавку.

— Ну в самом деле, Эдна. Неужто тебе нравится у нас? — Существо взялось за спинку стула, передвинуло его и село напротив Полины.

— Мне не нравится, — прошептала она голосом, полным слёз. — Я хочу домой.

— Это отлично! — воспрянул монстр, и красная кожа на его лице стала более насыщенной. — Ты будешь слушаться своего отца? Пойми, если ты снова устроишь нечто подобное, а он обратится к нам, мы будем вынуждены тебя наказать. Покушение на жизнь родителя — это очень весомый проступок. Но князь д'Эмсо проявил недюжинное милосердие. Признаться, я удивлён. Но полагаю, что он просто смертельно устал от всего этого. Эднара, официально уведомляю, что ты сможешь избежать кары и донесения в совет Пяти, если никогда впредь не выкажешь непослушания. Мы сможем ограничиться профилактической промывкой с закупоркой на денёк, а может быть, два. Возможно, я порекомендую тебя дополнительно охладить. Уже лично от себя, и тут решение принимать твоему отцу, но я умею быть убедительным. Это во благо. Чтобы ты не вздумала соскучиться по красному дому. Но поверь, деточка, полноценная кара за покушение на родителя никогда не выветрится из твоей памяти. И твоё тело тоже её не забудет, как бы искусно не постарались послушки́. Тебе очень повезло, что твой отец проявил…

— Нет у меня отца, — перебила Полина. — Он маму бросил сразу после моего рождения!

— Отец — и бросил женщину, которая ему девочку подарила? — хохотнул монстр. — Вот надо же. Ты сможешь в полной мере использовать свою фантазию, когда матушка произведёт на свет твою сестру, и ты сама пойдёшь под венец, Эдна. Сможешь сочинять детям отменные сказки. Но пока что довольно. — Его голос, посуровевший на последней фразе, снова стал издевательским: — Или ты возомнила себя надом? А? Скажи-ка, Эдна, ты дочь человеческая али над?

— Че-человеческая. Обычная, — простонала Полина так, словно бы уговаривала чудовище.

— И что же, отец родной тебя бросил? Девочку? Что же это он так? — тон невообразимого собеседника преисполнился иронической заботливости.

— Может, это мама его выгнала. Я не знаю. Я просто хочу домой.

— Ну час от часу не легче! Жена мужа выгнала? — опять развеселился монстр.

— Какой там, на фиг, муж! — разозлилась вдруг Полина. — А мама, чтобы вы знали, была очень сильной, пока не заболела! Сильной и самостоятельной! Но опухоль…

— Твоя матушка хворает? — удивился пупырчатый.

— Моя мама умерла пять лет назад! Я хочу домой. У меня дочка в квартире, маленькая. Если я не вернусь, с ней или беда случится, или служба опеки потом заберёт! Нельзя было оставлять её. Но Юля уже большая, она может посидеть несколько часов без взрослых, она не боится, может поиграть и даже пообедать, тут ничего такого, но если кто-то узнает…

Краснотелый монстр вдруг прищурился и подался к Полине, протягивая свой кошмарный виноградный палец. Она хотела отшатнуться, но, вместо того, взгляд словно бы прилип к его кончику — не отвести. И в голове стало как-то вязко. А перед глазами замелькали образы: Пушинка хлебает тёплое молоко из чашки, Пушинка строит башню из диванных подушек, Пушинка смеётся, выдувая мыльные пузыри…

— Кто ты, девочка? — словно бы откуда-то издалека проник в сознание гулкий высокий голос. — Кто ты такая?

— Я — Полина Игнатюк, мать-одиночка, моей дочке пять лет, я не должна была оставлять её одну, но я ушла совсем ненадолго — в магазин за углом. Дочка ждёт меня. Мне нужно вернуться домо-о-о-о…

Красный палец дрогнул, наваждение пропало. А существо словно бы поменялось в лице: куда-то делись разом насмешливость и показная отеческая заботливость. Оно повернулось к проступившему из стены у двери землисто-серому карлику, слившемуся ногами с резным плинтусом.

— Нужно вызвать сюда князя д'Эмсо, немедленно, — объявило краснотелое пупырчатое создание. — Эту девицу следует переправить в жёлтый дом. Она не притворяется. Она помутилась рассудком.