Скорбный дом Междуречья

Глава 24 Суд совета Пяти

Мара не была служащей серого дома. Она вообще не работала в этой системе учреждений, сотрудники которых приучены обрывать и не слушать никаких признаний своих подопечных. Таковы правила. Даже во время пыток в красном доме нады-каратели пломбируют свои уши, а допрашивает истязуемых при надобности послушок, которого можно выслать в долину, если прозвучит что-то лишнее. Например, что-то о деяниях магов от их дочерей. Считается, что человеческие женщины — лишь инструменты. Они не имеют прав на донос своему палачу.

Но на самом деле правило введено усилиями самих магов. Потому что некоторые вещи, если они услышаны, должны быть расследованы.

Система же не направлена уличать, она создана, чтобы хранить все тайны.

Вот только нада Мара в этой системе не работала.

Нада Мара не должна была и приходить. Никто и никогда не посещал узников серого дома.

Её допустили из-за особого положения, особых обстоятельств.

И именно они положили конец князю д'Эмсо.

Потому что посторонний свободный над узнал об изуверски убитом новорождённом княжиче. А убийства единокровных творений Тумана венчает перечень самых страшных преступлений в кодексе непреложных законов Междуречья.

Именно Мара со всем возможным упорством ходатайствовала о том, чтобы Эднару не записали в соучастницы этого злодейства. Именно она добилась того, чтобы узница серого дома предстала в качестве свидетеля и давала показания.

Безумный, невероятный для Междуречья открытый процесс начался только спустя полгода, всё это время дело расследовалось со всем тщанием. Князь д'Эмсо всё отрицал. Он пытался воззвать к совету за оскорбление чести и достоинства, за нарушение Скорбным домом установленных законов, за допуск посторонней к безумной узнице, готовой говорить что угодно, и именно потому и заключённой подальше от общества. В какой-то момент, незадолго до взятия под постоянную стражу, он даже попытался доложить о покушении на убийство, ставшим причиной отказа от младшей дочери, невзирая на стеснённое положение семьи.

Только всё это было уже неважно. И чары сполна дозволяли установить истину наверняка, если задаться этой целью.

Знати Междуречья многое готовы были простить. Если бы князя судили за проникновение на остров Первородных, общество бы его поддержало, его бы даже ставили храбрецам в пример. Если бы князь убил соперника в поединке или даже подло отравил врага — его бы поняли очень многие.

Но убийство единокровного сына было далеко за границей восприятия и снисхождения. А то, что проделал князь д'Эмсо, оказалось даже худшим, чем простое убийство.

Вечный Згар самолично поймал пытающегося убежать через тоннели в глубине острова и скрыться главу рода д'Эмсо и передал прибывшим карателям.

Разбирательство тянулось ещё очень долгие месяцы.

Всё это время Эднара оставалась в сером доме, но на особом положении и в совершенно неслыханных условиях. Её перевели в какую-то просторную, чистую комнату, отмыли, переодели; её начали подобающе кормить, к ней даже приходил раз в неделю над, чтобы привести в порядок для возможных визитов следственных органов.

Те также являлись часто.

Отношение княжны Майлайи Свайворо также переменилось в корне. Старуха делала всё, чтобы стереть воспоминания о том, что узница успела увидеть в сером доме. Она понимала, что той предстоят публичные выступления. Она даже пыталась с ней подружиться.

После этого Эдна взяла моду называть свою надсмотрщицу уховёрткой.

Она боялась поверить в то, что происходит, боялась мечтать. Эднара д'Эмсо всерьёз решила бы, что теперь уж точно сошла с ума и всё это ей кажется, если бы от безумия пожизненно не избавил её наверняка сам Зверь Тумана.

На знаковое слушанье по делу князя д'Эмсо, обвиняемого в самоличном жестоком убийстве новорождённого сына, явилось всё Междуречье. Суд был открытым для всех желающих. А его жаждали посмотреть действительно все.

Со столбов на бесконечных лавках амфитеатра, выстроенного ради этого дела, пучились глаза послушков. За границами скамей волновалась несметная толпа простолюдинов, прибывших со всех островов. В этот день сиятельным князьям запрещалось постановлением совета Пяти ограничивать свободу людей, живущих на их землях, и, наоборот, вменялось в обязанность обеспечить для всех переправу. Небо над судебным пространством стало золотистым: в нём парили, слившись в единое облако, все эманации Междуречья. Магам было разрешено являться на процесс только в сопровождении жён и всех своих детей, достигших десятилетнего возраста. Двести девяносто девять вечных, обычно равнодушных ко всему, восседали в ряд на ярусном помосте. Трёхсотый вечный Междуречья возглавлял совет Пяти.

И всё это бушующее море, из-за прилива которого просел в Тумане остров Первого города, затихло, не пророняя ни звука, когда судебный процесс наконец-то начался.

Впервые за семь сотен лет на слушанье свидетельствовали женщины и простолюдины. Были допрошены с применением Горькой Правды даже лишённые чар многие поколения жители низины острова д'Эмсо. Эднара вновь увидела и жену Саввы, и самого своего старого друга — искалеченного в красном доме, его полностью исцелили ради процесса послушки, и мужик выглядел здоровым, хотя очень исхудал и перестал светиться внутренней силой. Эднара увидела и семью той крестьянки, которая умерла родами в день, когда появился на свет её очередной младший братик, и младенца которой, также скончавшегося, реквизировал и похоронил из родового Погребального грота в Тумане князь д'Эмсо.

Против родного отца свидетельствовали сыновья.

Это было немыслимо, и они пытались отказаться. Но совет Пяти постановил любому, кого вызывает коллегия, пригубливать кубок Горькой Правды.

Эднара не узнала своего отца. За месяцы под стражей он превратился в другого человека — испуганного, с бегающими недоверчивыми глазами, словно бы князь очнулся в кошмарном сне и всё не мог поверить в то, что происходит вокруг него.

Примерно так Эднара ощущала себя, когда её одолело безумие.

О том, в какое состояние ввело приневоленную исполнительницу изуверского убийства младшего княжича д'Эмсо совершённое преступление, и что сталось с её психикой, свидетельствовал в красках сам директор красного дома над Адгар.

— Она поразила меня в тот день, когда я сделал анализ восприятия, поразила глубиной и обстоятельностью психического слома. Сознание буквально вывернулось наизнанку. Мне приходится иметь дело с помешанными, порою, их по ошибке доставляют к нам, и я вынужден сам отправлять таких на лечение в жёлтый дом. Но этот случай был особенным. Я не почувствовал ни единой шероховатости в той масштабной иллюзии, которую выстроило её сознание в качестве щита между собой и пережитой травмой. Барышня была мне знакома, отец уже отправлял её ко мне в качестве воспитательной меры, и в ту пору она её вполне заслуживала. Княжна д'Эмсо действительно бунтовала против своего отца. Сначала осознанно и бесправно. Однако, при всём осуждении, мы не можем исключать, что она подозревала нечто схожее с тем, что в итоге случилось. Мы уже многое услышали тут о нраве князя д'Эмсо. И я не буду судить о том, следует ли порицать барышню за детское сопротивление. Как бы то ни было, то, что предстало предо мной в последний раз, не было притворством. И не было осознанным противодействием. Впоследствии я много думал об этой княжне. Директор Найсингел не даст солгать, впрочем, как не даст и эта горечь на моём языке сейчас, но, вопреки всем правилам и традициям я активно вмешивался в лечение княжны д'Эмсо. Я предлагал свои методики. И часто возвращался к этой истории дома. Моя жена тоже прониклась судьбой Эднары д'Эмсо. Она придумала ловкий ход, чтобы вернуть барышню в жизнь, чтобы вплести её бред в нашу реальность так, дабы дитя могло остаться полноценным членом общества, помогать своему отцу, стать впоследствии женой и матерью. Если бы мы только знали истинные причины её безумия…

Эднара не могла догадаться, как на самом деле относился к само́й дерзкой инициативе своей жены над Адгар. Ведь весь этот процесс ставил под сомнение карательную систему Междуречья. И за время слушанья не раз звучали ужасающие подробности о том, что происходило в стенах красного дома под его надзором. Но открыто Адгар свидетельствовал исключительно в пользу Эднары. Собственно, как и вообще все, вместе взятые.

Княгиня д'Эмсо дважды лишилась чувств, пока давала свои показания, и Эдна даже всерьёз подумала, что отсюда мать на всех основаниях придётся отправить в жёлтый дом.

Но княгиня справилась. Она со страхом и трепетом рассказала о том, как менялись отношения внутри её семьи с рождением каждого нового сына. Княгиня испытывала мучительный стыд, признавая, сколь непокорным оказалось её материнское лоно. Уже после её показаний, пользуясь случаем, выступил один из адептов мудрости, над Пьемор, попытавшийся донести всем собравшимся, что по человеческой природе ответственность за пол рождаемого ребёнка несёт исключительно мужчина. И склонность знати винить жён в появлении на свет слишком большого числа сыновей, является антинаучной.

Во время этого выступления впервые бескрайняя толпа начала шушукаться и отвлекаться. Адепта мудрости едва не освистали, и процесс вернулся к своему течению.

Но зато показания о том, как был убит на глазах матери новорождённый княжич д'Эмсо, не успевший даже получить имени, слушали все, даже забывая дышать.

После этой части рассмотрения на стороне князя д'Эмсо не осталось уже ни одной симпатии. Наверное, толпа могла бы линчевать его, дай ей кто-то такую волю.

Скованный по рукам и ногам и хранимый тремя карателями-надами разом, отец Эднары, казалось, старел с каждым часом суда, будто был главой Первородных и наблюдал череду исполняемых Зверем Тумана желаний.

Давая показания, Эднаре пришлось рассказать и о том, как она излечилась от безумия.

По лицам, до которых мог дотянуться глаз, казалось, что в этот миг многие готовы были разувериться в действенности настоя Горькой Правды.

Если жестокость князя потрясла Междуречье, то смелость Эднары его поразила. В это приходилось верить. Верить, что девчонка-человек сумела лишить жизни Зигрида Небулапариунта.

Эдна была почти уверена, что именно за эту часть признания её в итоге осудят вместе с отцом. Процесс проходил слишком хорошо. Всё складывалось слишком хорошо. Так, как не может получаться в этой жизни для девушки.

Но толпа ей… рукоплескала. Все. Даже четверо из членов совета Пяти. Только вечные оставались бесстрастны.

В день суда Эднара впервые увидела своими глазами тех, кто входил в действующий совет и олицетворял главную власть Междуречья. Неизменного каменного вечного Тайсэра в чёрном плаще с красным подбоем — он смотрел перед собой пустым взглядом. Жёлто-полосатого нада Ардо и лазурную, очень высокую наду Сайнэллу. Самого влиятельного князя этого века, богатейшего из людей, Армандо МакЭльспэрио, и его взрослую и даже замужнюю дочь, единственную человеческую женщину, чьё слово имело вес самого закона, — княгиню Гиризу Тирсо.

К ночи, когда охряное небо над дымкой волнующихся эманаций потемнело и послушки запустили в него пылающие шары, чтобы осветить продолжающийся процесс, заключительное слово взял каждый из членов совета.

— Все мы — существа разной природы и имеем свою историю, — говорил, раскатывая свой глас над толпой по всему острову Первого города, над Ардо. — В наших традициях лежат тысячи отличий. Но есть то единое, что объединяет всех живых существ между реками Тумана. Это — стремление оберегать свои продолжения, своих детей. Послушки готовы окаменеть ради того, чтобы дать детёнышам место в колдовских домах. Нады делают всё, чтобы их дети чувствовали себя счастливыми. Люди не шагнули так далеко, но они, как и все прочие, стремятся продолжить жизнь после смерти в существах своей крови. И тем, кто идёт против природы, убивая своих детей, надлежит отвечать по всей строгости закона.

— Знать Междуречья сама породила причины, побудившие князя д'Эмсо тяготиться своими сыновьями, — говорила нада Сайнэлла, и поначалу многие поражённо подумали, что она будет защищать подсудимого. — Маги сделали количество дочерей эквивалентом своего могущества и богатства. Маги заняты лишь тем, чтобы меряться размерами своих островов и красотой замков. Обратите внимание, ни один над не владеет целым островом, хотя имеет массу возможностей таковым обзавестись. Но наша раса находится над столь низменными желаниями. Однако мы согласны понимать их и уважать. Но лишь до тех пор, покуда маги сами соблюдают законы! И тех, кто их преступает, вне зависимости от титулов и состояний, вне зависимости от заслуг предков мы будем судить и карать! Люто карать! Так же люто, как маги склонны обращаться со своими семьями! Я выражаю протест против законов знати Междуречья и в знак этого отдаю свой голос против князя д'Эмсо!

Сайнэлле аплодировали не так рьяно. Аристократам не очень понравился изначальный выпад.

— Я вынужден с прискорбием признать, — поднялся на ноги князь МакЭльспэрио, — что с самого утра, когда началось это рассмотрение, испытываю растущее и невыносимое чувство стыда. Князь д'Эмсо не просто совершил преступление. Он опорочил свой титул, он опорочил сам принцип родовой знати магов Междуречья. Совету, увы, то и дело приходится выносить приговоры за убийства отцами своих сыновей. И даже за убийства старшими сыновьями своих отцов! Жаль, что так часто мерилом чести становятся золотые монеты. Но то — иной вопрос, и сейчас, перед всем Междуречьем, я готов признать: то — мы даже можем понять! — По толпе прошёл ропот. — Не можем простить, но можем понять! Люди вообще и маги в особенности борются за своё выживание, в том числе — и с собственными отпрысками, и со своими предками! Я готов это признать, пускай и продолжаю осуждать! — Его голос стал громче, хотя чары и без того разносили слова всюду — рука князя была соединена с рукой княгини, его дочери. — Однако преступную, но вынужденную меру не нужно путать с бессмысленной и лютой жестокостью! Действо, свершённое князем, мало того, что бесчеловечно, оно к тому же ещё и абсурдно! Женщина не способна регулировать то, дитя какого пола созреет в её лоне! И насмерть перепуганная женщина не сделает того, равно как и счастливая и всем довольная! Вынося свой вердикт о виновности князя, я хочу добавить от себя лично: вы глупец, господин д'Эмсо! Вы позорите честь своего титула!

Эднара закусила губу от нахлынувшей волной злобы. Маги Междуречья! Они даже в свой справедливый приговор умудряются ввернуть бахвальство и вечное соперничество, из-за которого всё и пришло к нынешнему положению дел!

Может понять, надо же.

Жаль, что его самого никто не сожрал во младенчестве…

Князь МакЭльспэрио сел, и на ноги поднялась, не выпуская руки отца, его дочь. Уникальная в своём роде, замужняя дама, мать сынов и дочерей, имеющая право распоряжаться не только своей судьбой, но и судьбами любого жителя Междуречья.

— Являясь антиподом всех канонов, я тем не менее, как никто блюду традиции и устои аристократического общества Междуречья! — объявила Гириза Тирсо. — Человеческая женщина — сосуд, из вен которого маг черпает всю свою власть и из лона которого он черпает всё своё состояние. Но женщина всегда остаётся лишь сосудом и должна быть покорна своему властелину. Выпады нады Сайнэллы кажутся мне неуместными на сегодняшнем разбирательстве. И меня очень радует то, что о деяниях князя совету донесла не его жена и не его дочь. Деяния эти ужасны и не могут быть приняты или прощены. Но пускай женщины Междуречья не думают, что сегодняшнее решение освобождает их от долга быть покорными во всём в своих семьях! И я считаю, что позже дополнительно совету следует рассмотреть вопрос вмешательства нады Мары в уклад знатной семьи и в правила работы красного, жёлтого и серого домов! Её креативность едва не стоила князю д'Эмсо жизни прежде, чем мы смогли его осудить, и ставит под сомнение права порядочных аристократов в своих землях. Если после нынешнего действа к столу прошений совета выстроится очередь из надов, желающих донести о несправедливостях в домах господ, пригласивших их для оказания какой-либо услуги, я лично позабочусь о том, чтобы свою услугу каждый из этих надов более никогда не смог оказать никому за деньги! Князь д'Эмсо виновен в том, что преступил закон, не обеспечил сына достойной жизнью, а наоборот её отнял! А в том, как он распорядился телом сына, и как он посчитал нужным сделать внушение своей жене, мы прав судить его не имеем! И как одна из самых свободных женщин Междуречья я хочу сказать вам одно: дамы, будьте покорны!

Княгине Тирсо маги Междуречья аплодировали стоя.

А потом всяческий шум смолк и воцарилась мёртвая тишина.

Потому что со своего кресла поднялся огромный каменный вечный, глава совета Пяти Тайсэр. Своим вердиктом он был волен перечеркнуть любые высказывания других членов совета, повернув их в пользу решения, отвечающего справедливости. И никто не посмел бы роптать вслух или продолжать грызню на глазах столь многочисленной публики.

Собравшиеся, начиная от князя д'Эмсо и кончая последним простолюдином на задворках толпы, прекратили даже дышать, когда Тайсэр впервые за весь день слушания открыл рот, чтобы молвить решающее слово и объявить приговор с подробностями наказания или условиями прощения:

— Эдвин д'Эмсо! — прогрохотал каменный вечный, возглавлявший Междуречье тысячи долгих лет. — Ныне волей совета Пяти вы лишаетесь всех титулов и прав на собственность, лишаетесь имени рода и власти протянуть руку дочери. Лишаетесь защиты законов, как благородный князь, и права ходатайствовать о пересмотре решения. Вы лишаетесь права голоса, и ваш язык будет отсечён под корень, а рана залечена уполномоченным послушком, чтобы вы не захлебнулись кровью. Эдвин! Волей совета Пяти вы приговариваетесь к посажению на кол посреди площади перед замком Правосудия. Послушки будут поддерживать вашу жизнь, но не облегчать муки, — Тайсэр сделал внушительную паузу, хотя переводить дух или набирать в лёгкие воздух вечным было не нужно, и наконец закончил: — в течение одного года.