Следующий

6. Я — ситх?

Дом барона Воронцова

Надо ли говорить, что эту ночь Марк так и не сомкнул глаз. Зайди бы в комнату в эти часы кто-нибудь из домашних — отец, мачеха или кто-то из слуг, то наверняка бы остолбенели от удивления. В комнате, где еще днем царил армейский порядок, и все было выровнено по ниточке, сейчас все было перевернуто с ног на голову — смятое покрывало и подушки валялись на полу, книги с верхних полок книжного шкафа были свалены в кучу, полностью выдвинуты ящики письменного стола, открыты настежь двери гардеробной.

Еще более странно выглядел он сам — откровенно растерянный со взглядом брошенного всеми ребенка, волосы взъерошены, одежда растрёпана, кожа на лице пошла красными пятнами. Полная картина полнейшего недоумения.

— … Иллюзии, просто иллюзии, всего лишь иллюзии… Но как? Где следы? Где хоть какое-то объяснении? Братишка, Марк, ты совсем охренел?

Парень растерянно переворачивал страницы своего дневника, страницу за страницей, страницу за страницей. Что-то мял, что-то расправлял, читал и снова мял. К сожалению, в дневнике почти ничего не было о его магии — никакого внятного объяснения.

— Б…ь, одни сопли! Сотня с лишним страниц текста, а толку ноль! Ты чего, не мог просто и понятно все рассказать, объяснить? Где магия, старина?

Марк обвел комнату недоуменным взглядом, остановился на зеркале. Его отражением выглядело откровенно обиженным.

— На черта нужны эти сопли? На каждой странице плачешься, плачешься и плачешься– на обиды, жизнь, одноклассников, мачеху, самого себя, в конце концов. Где главное, черт побери?

Он снова взялся за дневник, снова стал листать страницы. Делал это больше от растерянности, чем от надежды что-то найти. Ведь, уже искал, тщательно, вчитывался в каждое предложение, повторял каждое слово, искал спрятанный смысл и не находил его. На страницах дневника были лишь слезы и сопли — словом, жалобы на жизнь обычного подростка.

— Черт! Черт! Ничего, ни единой подсказки, ни намека, ничего нет…

Полночи Марк обыскивал комнату. Не хуже полицейской ищейки перетряхнул все, что только попалось ему на глаза — свою одежду в гардеробе, книги в шкафу, ящики в письменном столе, кровать. К сожалению, ничего нужного найти не удалось.

— Надо разобраться… Кровь из носа надо понять, что тут происходит… Черт, времени совсем нет, совсем…

Прямо физически чувствовал, как утекает столь важное для него время. Словно по капле жизнь утекает из человека, и это ощущение сводило с ума.

— Всю жизнь не просидеть в комнате, в доме. Все равно рано или поздно придется выйти наружу, к людям… И мне нужен этот чертов козырь в рукаве, — бормотал Марк, обхватив голову руками и медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Со стороны — вылитый безумец. — Уже завтра придется идти в гимназию, а этот тот еще зверинец, судя по дневнику.

Гимназии, где учился парень, и правда, была посвящена добрая часть дневника. И если верить всему, что там написано, то прямо за голову хватаешься. На каждой странице — ад, натуральный «адский ад», буквально борьба всех против всех, крупная рыба пожирает мелкую рыбежку. Пусть что-то можно свалить на юношеский максимализм и неимоверную обиду на все и всех, но от остального все равно не отмахнуться. Получалось, гимназия — это место, где именно он и есть та самая мелкая беззащитная рыбешка, бесплатный завтрак для злобных акул. Словом, завтра его ждет зверинец с открытыми клетками, полный голодных бешеных хищников.

— … Натуральная задница, волосатая с набухшими мерзкими чирьями ждет, б…ь!

Память и прошлый опыт, словно специально, начинали ему подкидывать неприятные воспоминания, от которых становилось еще хуже. Он же учился в обычной, не элитной и закрытой, школе на окраине города-миллионника, где был именно такой зверинец с ежедневными оскорблениями, драками, вымогательствами денег и другое. На собственный, пережитый им опыт накладывалось то, что часто публиковалось в газетах, социальных сетях, мессенджерах — о диких избиениях школьниками местных изгоев, учителей, поджогах школьных классов и даже целых школ. Перед глазами проплывали фото изуродованных детей — мальчишек и девчонок, которых часами избивали по совершенно глупейшему поводу — за неподходящий внешний вид, неосторожно сказанное слово, за странный взгляд. Все это Марк видел, многое пережил, и вот снова!

— Мне нужен козырь, козырь в рукаве…

Чувствуя, как его накрывает то ли паника, то ли бешенство — что-то мутное, выворачивающее наизнанку, парень вскочил с кровати и заметался по комнате. Словно взбесившийся зверь в тесной клетке, Марк рысил от стены к стене, перескакивая через кровать, взбираясь на письменный стол, спрыгивая и снова вскакивая на книжный шкаф. Вылитая макака при виде льва, не хватало только жуткого истошного обезьяньего вопля.

Что тут сказать, небольшой срыв, обычная, пусть немного и запоздалая человеческая реакция на все произошедшее с ним за последние несколько суток — смерть, перенос в чужое тело в чужом мире, где магия существует не в детских сказках и древних легендах, а является неотъемлемой частью жизни. Словом, перезагрузка психики.

— Вот же, б…ь! — с трудом давя в себе изумленный вопль, Марк влетел в стену комнату, и медленно «стек» вниз, на пол, где и затих. — Вот оно… Снова…

С выпученными от удивления глазами парень вылупился на свои руки, вновь, как и в прошлый раз, покрылись иллюзорной волчьей шерстью! Кисти вытянулись, неимоверно утолщились пальцы, которые украсились здоровенными когтями-кинжалами.

— Вот, вот это!

Марк в мгновение ока «пришел в себя». Шумно задышал, как кузнечные меха. Старый психологический прием, чтобы справиться со стрессом, чтобы «протрезветь» и повысить ясность сознания, то есть осознанность. Быстрое глубокое дыхание позволяло насытить кровь кислородом, обеспечить его приток к головному мозгу, и, как итог, соображать ясно и адекватно, а сейчас это было нужно, как никогда прежде.

— Почему? Как? Снова иллюзия? Все нужно проверить… Так, это точно иллюзия, сто процентов! Сомнений никаких!

Марк несколько раз коснулся лапами стены, потом своего тела, окончательно убеждаясь, что его руки физически не изменились, а лишь покрылись маскировкой, иллюзией ужасных лап невиданного зверя.

— Значит, моя магия — это создание иллюзий. Понятно… Остается разобраться с механизмом. Как это работает? Как вызвать иллюзию? Как ей управлять? Что для этого нужно сделать?

Замер, уставившись на свои руки-лапы. Внутри него буквально «свербело» от ощущения, что разгадка была где-то рядом, просто на виду. Нужно было лишь подумать.

— Так, так… Что стало спусковым крючком, триггером? Что? Так…

Быстро обвел взглядом комнату, останавливаясь то на смятом покрывале, то на подушках, то на раскрытых книгах, то на высунутых из письменного стола ящиках. Кругом был беспорядок, полный беспорядок.

— Я носился, волновался, переживал… Нет, я паниковал… Да, волнение, паника, дикий стресс! Значит, дело в эмоциях, в сильных эмоциях.

Вот оно! Марк вскинул голову, уставившись глазами в одну точку. Похоже, он нащупал один правильный ответ на все свои вопросы.

— Выходит, сильные эмоции и есть этот самый триггер магии. Чем сильнее эмоциональные переживания, тем сильнее проявления магии. Получается так. Интересно, очень интересно, прямо как у нас…

Как артист оригинального жанра, Марк, естественно, не только интересовался, но и активно занимался всякого рода психологическими практиками, которые для обычных людей выглядели чудом, «магией». А как иначе назвать возможности по задержке дыхания на пять — шесть минут, глотание шпак, гипноз, протыкание своего тела иголками и ножами и другие нечеловеческие способности. И овладение всеми этими способностями, как известно, в той или иной степени было связано с тем, как ты можешь контролироваться свое тело, свою психику, а главное, свои эмоции.

— Значит, все просто, очень просто.

Эмоции — это регулятор, ручку реостата, который увеличивает или уменьшает силу тока, только здесь током выступает магия, а точнее ее проявления в виде иллюзий. И управляя эмоциями, он сможет управлять своей магией — развиваться, изучать ее.

Размышляя обо всем этом, Марку вдруг пришла в голову одна необычная мысль, дикая по своей сути, но от этого не меняющая своей сути.

— Если моя магия зависит от сильных эмоций, особенно от негативных эмоций, то я… Черт побери, так я, получается, ситх!

В голове тут же возник классический образ лорда Вейдера в его знаменитом черном плаще и закрытом шлеме, послышалось тяжелое свистящее дыхание.

— Ха-ха! Я ситх, я на темной стороне Силы! Мать твою, я ситх! Ха-ха! — от этой просто дичайшей мысли его сразу же «пробило на смех». — Ха-ха-ха! Успокой свое сознание, юный падаван. Гнев, страх ведут на темную сторону Силы… — давясь от смеха, Марк спародировал манеру разговора магистра Йоды.– Ха-ха-ха! Мне теперь осталось только имя придумать, как у всех ситхов!

Его прямо натуральным образом скрутило. Явно, пошел откат после того сильного психологического напряжения, что он только что испытал. Его психика пыталась разрядиться, и делала это единственным возможным сейчас способом.

— Чего-нибудь эдакое… Март Шанто, — парень исковеркал имя и фамилию, пытаясь придать им некое подобие тем именам, которые согласно канону носили ситхи. — Или, например, Март Шантос. Ха-ха! Черт, я ситх! Ха-ха-ха! Ты близок к темной стороне Силы, юный падаван… Ха-ха-ха.

Откат закончился внезапно, так же, как и начался. В один момент веселость, как рукой сняло. Улыбка исчезла, унеся с собой и страх, волнение и тревогу. Внутри него осталось лишь спокойствие и ясность.

— Ну, Марк, старина, поржал и хватит, — парень хлопнул ладонью по кровати. — Думаю, пора попробовать. Как говориться, практика — залог успеха, вроде…

Нужно было убедиться, что он не ошибался. Конечно же, он не ждал, что прямо сейчас у него сразу все получится. Но хоть какой-то результат все равно должен был быть. Должен, иначе ему придется несладко.

— Так, эмоции, эмоции… Значит, нужно дать эмоции, сильные эмоции, а они в свою очередь помогут проявиться магии… Ну, с эмоциями у меня точно нет проблем. Ведь, я же Великий Мариус, маги и волшебник, который заставлял целые стадионы сначала плакать от восторга, а потом рыдать от ужаса. Я, Великий Мариус!

Что тут говорить, вся его карьера иллюзиониста и шоумена была построена на эмоциях, причем своих и чужих. Его работа, в чем он был самый настоящий мастер, производить эти самые эмоции.

— Все просто, все очень просто, — шептал парень, устраиваясь поудобнее на кровати. Работа с эмоциями была сродни тяжелой работы, и требовала немалых усилий. Неспроста после каждого концерта она терял два — три килограмма веса. — Эмоции — это проявления чувств, а чувства несложно вызвать. Уколи палец иголкой и получишь боль, а с ней и недовольство. Съешь дольку лимона — скривишься, и запустишь цепочку реакций… Но все это слабовато по накалу, мелковато, и может не хватить. Нужно что-то посильнее, пожестче, поярче, чтобы трясти начало, чтобы дрожь по телу пошла.

И на ум пришло лишь одно событие, способное вызвать такие чувства, а значит и эмоции — его смерть! Марк тут же закрыл глаза, стараясь в мельчайших подробностях восстановить все, что тогда произошло.

— … Я прижал ее к стене, а она стала рвать на мне рубашку, — забормотал парень, пытаясь вызвать как можно больше ассоциаций. Обычный психологический прием для воспоминаний — задействуй, как можно больше психологических якорей — визуальных, слуховых, осязательных, и тогда перед твоими глазами встанет полная картинка произошедшего. — Черт, ее волосы так пахнут, что у меня все дыбом встает. Зарыться бы в них целиком и вдыхать снова и снова, снова и снова.

Воспоминаний прошлого медленно, но неуклонно оживали, перенося его в тот самый момент.

— Она глубоко задышала, стала с силой вжиматься в меня, а потом… потом подставила шею… для поцелуев, и я стал ее целовать…

Покрывал поцелуями ее шею, медленно сползая все ниже и ниже. Коснулся губами невесомых бретелек ее платья, дернул их зубами, спуская их с плеч. Атласное платье в момент скользнуло вниз, обнажая белоснежное тело.

— Какая женщина… Черт, какая женщина… Соски, соски аж втыкаются в мою грудь.

Ощутил прохладную женскую кожу, волнующие плавные изгибы. Почувствовал, как его ладони скользнули вниз, как пальцы сжали упругую попу. В ушах зазвенел протяжный стон, заставивший его задрожать от желания.

— Ух, как пробрало, — Марк открыл глаза, сразу же заметив бугорок на брюках. Затем перевел взгляд на руки и вздрогнул. — Ни хрена себе! Чешуя!

Его руки были покрыты золотистой с переливами чешуей. Вместо волчьих когтей появилось нечто совершенно невообразимое — неимоверно крупные костяные наросты размером с пол локтя.

— Мать вашу, драконья лапа!

В нетерпенье Марк задрал футболку. Жутко хотелось знать, что у него с остальным телом. Неужели его магия так слаба, что иллюзии хватает лишь на руки? А как с ногами, туловищем, головой, в конце концов?

— Есть, есть! Чешуя…

К его радости та самая золотистая чешуя покрывала живот, всю грудь. Переходила на плечи, шею, напоминая собой несокрушимую броню.

— Ни хрена я не слабосилок! Кто, вообще, так решил? Что за недоумок? Вот бы сейчас на этого черта посмотреть… Интересно, а если полностью раздеться? В штанах тоже все в чешуе?

Едва в голове мелькнула эта хулиганистая мысль, как он одним движением стянул с себя штаны и оказался голышом.

— Оху…ь не встать! Это точно иллюзия⁈ Таким с легкостью убить можно. А вдруг не иллюзия?

К сожалению, оказалось иллюзия — чудовищная по размерам и виду, но иллюзия.

— Такое даже прятать грех. Ха-ха! — заржал парень, натягивая штаны. Что ни говори, но зрелище получеловека — полудракона, разгуливающего с оттопыренным хозяйством, было чересчур диковатым. — Теперь бы еще понять, как иллюзии менять. Как, интересно? Не понятно…

Пока он видел только две личины — волчью и драконью, а что еще? Ведь, должны быть еще личины. Или нет? Что определяет иллюзии? Может у него и выбора-то нет?

— Думал о хорошем получился дракон, думал о плохом вышел волк. Интересно получается. А что еще может выйти? Может, краб или обычная мышь? Крысой бы неплохо стать. Хм, жрать захотелось…

Магические опыты оказалась довольно утомительными. Неспроста его на «еду пробило». Едва подумал об этом, как живот тут же отозвался громкой трелью. И правда, оголодал.

— Может и в самом деле поесть? Все равно сегодня не усну, буду дальше заниматься.

В животе снова забурчало, еще более требовательно, зло.

— Ладно, метнусь до кухни. Там всегда есть что на зуб положить.

Дом барона Воронцова

Уже была поздняя ночь, а во флигеле с северной стороны дома все еще горел огонек — кто-то не спал и сидел со свечой. Домашние, если бы не спали, сразу бы сказал, что это кучер, старый Гришка, не спит, горькую пьет. А чего ему еще делать? Как господин барон обзавелся новомодным автомобилем и экипаж с лошадью продал, так Гришка с тех пор и пьет. Совсем опустился, нечесаный, в грязной одежде, целыми днями ходит по двору и вздыхает. Днем пьет в бывшей конюшне, а ночью во флигеле всю ночь ворочается с бока на бок, уснуть не может. Кого другого хозяева давно бы уже выгнали на улицу, чтобы свой век в богадельне доживал, а его не трогали. Ведь, Гришка годок господина барона, вместе голозадыми бегали, вместе росли.

— … Вот, как сейчас, сидели, в битки [старинная игра гладкими камушками] играли, — слезливо бормотал Гришка, растирая слезы по лицу. — Он мне бывало кричит: «Гришаня! Тудой кидай». Я приноровлюсь и кину прямо в чужой биток. Во какой у меня глаз был! Эх, а сейчас…

Комнатушка во флигеле, которую занимал бывший кучер, была крохотной, едва развернуться. Здесь с трудом помещались старый топчан, стол у окошка и колченогий стул. Прямо в углу лежали сваленные вещи — старый зимний тулуп, мохнатая шапка, здоровенные сапоги, немилосердно вонявшие дегтем.

— … Я ей бывало говорю: «Машка, давай, родимая, давай, немного еще осталось. На горочку поднимемся — с горочки спустимся, а потом еще разок поднимемся и снова спустимся». Эх, какая лошадь была, золото, а не лошадь, — вздыхал мужик, сжимая в руках здоровенную подкову. — Она же живая, родимая, а этот атомобиля ведь железяка! И накой этот атомобиля нужон? Эх, помянуть бы Машку, чтобы она там…

Какое-то время он думал, что должна была делать на том свете его умершая лошадь, но так и не придумал.

— А где? Было же, вот прямо здесь и было, — Гришка недоуменно глядел на стол, где сиротливо стояла уже опустевшая четвертушка. Ему почему-то казалось, что на дне бутылки еще что-то осталось. — Пусто. Гм…

По трезвости он бы уже давно завалился спать. Выпимши, как говорится, и море по колено. Вот Гришка и решил на господской кухне выпивку поискать. Знал, что кухарка всегда в шкафу пару шкаликов держит на всякий случай.

— Стерва, точно припрятала. Как пить дать, припрятала в шкафчике. Надо, надо идтить. Глядишь и закуской разживусь.

Сказано — сделано. И вскоре бывший кучер уже крался по коридору, который вел из флигеля в барский дом. Крался, правда, так, как не каждый медведь через лес лезет. Сопит, то и дело почесывается, рыгает, половицы под ногами скрипят. Крадется, называется.

— Мне ведь много-то не надоть. Шкалик выпью, помяну Машку, мою кормилицу, да и ладно, — бормотал себе под нос мужик, хватаясь за ручку двери. За ней как раз и была кухня. — И хде там шкаф? Темно, идить их за ногу. Чичас свечу зажгу.

Как раз в кармане свеча лежала и спичечный коробок.

Гришка вытащил одну спичку, чиркнул, но она сломалась. Вытащил другую спичку, снова чиркнул, но и эта сломалась. Лишь на пятый раз получилось зажечь свечу.

— Так… Хде тут шкаф?

Он вытянул руку со свечой, отбрасывавший на стены неровный свет. Днем-то все хорошо видно, а сейчас сразу и не разберешься.

— Вот, кажись.

Повернулся к шкафу, а там…здоровенная, с человека ростом, крыса! Морда премерзкая, спереди два острых зуба торчат, глаза-бусинки смотрят зло, жадно.

— Господи, господи, адский зверь…

В миг от выпивки и следа не осталось, стал трезв, как стеклышко.

— Господи, спаси и помилуй, спаси и помилуй! — снова и снова повторял Гарт, крестясь прямо со свечкой в руке. — Господи!

В какой-то момент от жуткого страха затрясся, издал громкий вопль и рванул из кухни.