Следующий

8. Сны…

Дом барона Воронцова

Комната Марка.

За окном начинает светать. Из темноты медленно проступают силуэты домов, причудливых крыш с башенками. Доносятся первые звуки нового дня: цоканье копыт проезжавшего всадника, недовольное ворчание кучера, шаркающие шаги дворника.

Марк ещё спал. После ночных приключений и бурных экспериментов с магией его сон был неровным, тяжёлым. Подросток ворочался на кровати, то и дело переворачиваясь с одного бока на другой. Одеяло, простынь слежались, превратившись в мятый ком. Подушка уже напоминала приплюснутый блин, оказавшись где-то в ногах.

Только это был не обычный сон подростка, замученного учебой, строгими родителями, враждой со сверстниками или быстрым созреванием. Не было невнятной мешанины из образов, картинок и звуков, которые благополучно забываются под самое утро.

Все было иначе. Все было ярко, сочно, с запахами и прикосновениями.

Сон стал дверью, через которую в сознание «нового» Марка хлынули воспоминания «старого» Марка. Пробуждение магии разрушило все ментальные преграды, смыло все возможные и не возможные преграды и блокады в его голове.

От ментального удара, вызванного свалившимся на него гигантским объемом информации, спящий подросток резко дернулся и застонал. Не просыпаясь, он схватился руками за голову и с силой сжал ее.

— … А-а-а-а-а, — тонко стонал Марк. — А-а-а-а-а… Больно, очень больно… А-а-а-а-а-а.

Из воспоминаний «старого» Марка всплыла печальная картина похорон матери… Небо затянуто свинцовыми тучами, струи дождя бьют по траве. У скромного каменного надгробия стоят три, промокшие до нитки, фигуры в черном. В одной из них спящий подросток, к своему ужасу, узнает самого себя — маленького заплаканного мальчишку, похожего на выпавшего из гнезда крошечного галчонка. Медленно и неуклонно его накрывало чувство жуткого опустошения и бесконечного одиночества. Его мамы больше не было на этом свете. Не было самого близкого, самого родного ему существа, которое было воплощением всего самого светлого и хорошего в жизни мальчишки. Не было его мамы.

Помнил, как у надгробия матери, не мог выдавить из себя и слезинки. Просто стоял и беззвучно рыдал, борясь с сильным желанием вырвать свою руку из ладони отца и броситься на могилу. Когда же его окончательно оставили силы то Марк просто свалился на траву, где и затих. В лицо ударил запах свежевырытой земли, от могильного холода по телу пошла дрожь.

— … Мама, мама, — шептал подросток, ворочаясь в кровати. Ночная рубаха стала мокрой от слез, которые, не переставая, текли из глаз. — Мама, мама.

Затем новая порция воспоминаний перенесла его в другое время и место — на гигантскую дворцовую площадь в толпу празднично одетых людей. Жмущийся к отцу, Марк был тоже одет в праздничную одежду, держал в одной руке крошечный флажок в зеленых и золотых цветах, которым шустро размахивал. В другой руке у него была зажата надкусанная сладкая булочка. Вокруг громко кричали, торжественно трубили фанфары, воздух наполняли летящие конфетти и серпантин. Празднование очередных именин цесаревича только набирало свои обороты, даже не перешагнув экватор. Горожан и гостей столицы, собравшихся на площади, еще ждали выступления артистов, раздача бесплатных угощений и праздничных сувениров, а также вечерний фейерверк, которому не было равных во всей империи. С широкого балкона дворца толпе махало императорское семейство — его величество в роскошном мундире, слепящем глаза от обилия золотого шитья, ее величество в белоснежном платье и причудливой шляпке, сам цесаревич, тоненький, стройный, как тростинка. Их окружали нарядно одетые придворные с лицами, лучившимися от счастья.

Эти образы, всплывавшие в голове, были чудесны, легки, заставляя подростка улыбаться во сне, шевелить губами, довольно сопеть. Ему было хорошо, весело — рядом был отец (он прижимался к нему, касался рукой его сюртука), рот полон сладостей, вокруг взрывались хлопушки, трепетали на ветру красочные флаги. Мгновение назад Марк лежал, свернувшись в клубочек и дрожа от страха, а сейчас развалился на всю кровать, широко раскинув руки и ноги.

— … Папа, папа, — шептали его губы. — Папа.

Постепенно картина грандиозного праздника в его памяти стала таять, медленно заменяясь другими воспоминания. Тело спящего подростка вновь свернулось, напряглось, подтянуло к животу ноги и руки, словно защищаясь от кого-то. В миг исчезла улыбка, а на лице поселилось настороженное, опасливое выражение.

Во сне Марк оказался на ритуальном ристалище, большой огороженной площадке, где сошлись в поединке двое бойцов. Один, высокий, с развевающимися на ветру длинными русыми волосами был затянут в простой серый камзол, в одной руке держал прямой палаш, в другой — длинный узкий кинжал. Его движения были изящный, выверены, он, словно бабочка, порхал с места на место. Вышедший против него противник, напротив, казался громадиной, высеченной из камня: невероятной ширины плечи, торс с выпирающими грудными мышцами, здоровенные руки и ноги. Вооружен алебардой, в его руках выглядевшей самой настоящей детской игрушкой.

Казалось, что сомнений в исходе поединка нет и никогда не было. Человек-гора, рассекавший со свистом воздух, должен был с легкостью располовинить противника с первого же удара. Марк с замиранием сердца и внутренним страхом ждал, что вот-вот раздастся грозный боевой клич, и секира с хрустом размажет человека. Однако ничего такого так и не происходило. Двое противников продолжали кружить друг против друга, как два задиристых петуха. Время от времени один атаковал, а второй защищался. Через какое-то время все менялось — второй атаковал, а первый защищался.

Над ристалищем стоял громкий гул. Собравшаяся у заграждений толпа что-то скандировала, свистела, улюлюкала. Раздавался звон от ударов, метал ударялся о метал, во все стороны летели искры. Магически усиленные клинки при каждом ударе вспыхивали голубоватым светом, всякий раз заставляя собравшихся вскрикивать от неожиданности.

Казалось, противники равны по силам, и никому из них не одолеть соперника. Первый брал невозмутимой легкостью и изяществом движений, второй, напротив, — неукротимым напором и яростью ударов. Сила и ярость уравновешивалась спокойствием и уверенностью, как огонь и вода. Но в какой-то момент все изменилось. Человек-гора, издав громкий боевой клич, нанес особенно мощный удар, и промахнулся, за что тут же поплатился — его противник изогнулся всем телом и в прыжке клинком дотянулся до чужой шеи. Фонтаном хлынула кровь, и тяжелое тело с грохотом рухнуло на желтый песок ритуального ристалища.

— … Ай, — вскрикнул Марк, вскинул руки к лицу, словно пытался во сне защититься от брызг крови. — Ай…

Потом сон снова сменился, и перед глазами возникло роскошное здание с длинной колоннадой и огромной двухстворчатой дверью с массивной бронзовой ручкой. Большой светлый класс с двумя десятками небольших одноместных парт, широкой доской для письма на стене. Аккуратно сложенные на краю парты учебники, тетради. Рядом пенал с карандашами.

Гимназия.

— … Нет, нет… –зашевелился подросток, хмуря брови. — Не хочу…

Образы будили тяжелые воспоминания, оставляя после себя страх, злость, отчаяние.

Вот его толкает высокий гимназист, и Марк летит кубарем с лестницы, разбивая в кровь лицо. Тут же за его спиной раздается громогласный хохот, а на лестнице появляются ржущие одноклассники, из-за их спин вдобавок выглядывают любопытные девичьи мордашки. Его награждают мерзкими прозвищами, в него кидают обломки карандашей, скатанные комки бумаги.

От презрительных косых взглядов ему хочется забраться под парту, забиться в какой-нибудь угол. Перех глазами возникает какая-то темная подсобка с хозяйственным инвентарем — швабрами, ведрами, тряпками, и сразу же его накрывает волна спокойствия. Значит, здесь его убежище, в котором он может спрятаться от оскорблений, побоев и унижений.

Но в какой-то момент его находят и здесь. Резко открывается дверь, в подсобку врывается свет, а его за шкирку вытаскивают в коридор. Кто-то бьет по спине, хлопает учебником по голове, тычет в него пальцем. Гремит ржание.

— Не хочу… Плохо… Не хочу.

В ушах звенят прозвища — «нагульный», «приблудный», «незаконнорожденный». Снова чувствует удары, слышит еще более презрительное ржание.

— … Нет, нет, я не приблудный, — подросток яростно мотает головой, словно пытаясь ответить на все эти оскорбления. Скрипят зубы, пальцы сжимаются в кулаки. — Я не приблудный, нет, нет…

Через какое-то время Марк затихает. Тяжелые воспоминания растворяются, превращаясь в серую дымку, а на их смену приходят другие. Вот перед глазами появляется образ худенькой девочки с томным загадочным взглядом, устремленным куда-то в даль.

— … Оля, — с нежностью шептали губы. Уже разгладились морщины на лбу, заиграла улыбка. Лицо светилось странной нежностью, хотя еще мгновение назад полыхало от злости. — Оля…

Оля Ардо, снова и снова всплывало в его памяти это имя.

— Оля… Оля… Оля… — снова и снова продолжали шептать его губы. — Оля…

Невероятная нежность охватила подростка, заставляя измученное тело распрямиться, расслабить скрюченные руки и ноги.

— … . Оля.

Вот она сидела за своей партой у самого окна, заливаемая яркими лучами солнца. От слепящего света девушка казалась почти невесомой, ангелом во плоти, готовым вот-вот расправить крылья. Хотелось хоть на мгновение оказаться рядом, чтобы даже не прикоснуться, а просто дышать одним с ней воздухом. Потом Оля уже шла по коридору ему навстречу со стопкой учебников в руках. Порывистая, с легкой улыбкой на губах и задумчивым взглядом, она приковывала взгляды, заставляя снова и снова оборачиваться на нее. Тут она остановилась, поправляя непослушную прядь волос, здесь легко коснулась ворота платья, там обожгла взглядом. И все получалось естественно, искренне, словно так и было задумано.

… Эти и многие другие воспоминания спрессовались, врываясь в память Марка и становясь ее естественным продолжением. Теперь не было «старого» и «нового» Марка, был лишь один единственный Марк, наследник двух одновременно разных и в то же время очень похожих миров.

Дом барона Воронцова

Марк открыл глаза, и тут же вскочил, едва не попрыгивая на кровати. Чужие воспоминания, мучившие его всю ночь, все еще будоражили кровь, заставляя судорожно озираться по сторонам и с тревогой вслушиваться в окружавшую тишину.

Честно говоря, первые пару секунд парень, вообще, понять не мог, кто он и где находится. Брали верх то воспоминания «старого» Марка, то «нового», оттого в голове и случился полный кавардак, к счастью, продолжавшийся совсем не долго. Не прошло и пару минут, как наступила ясность.

— Мать твою! Черт, черт! — не переставая, чертыхался парень, очумело вращая головой. — Это же… Б…ь! Я же все помню! Охренеть, не встать!

Это было просто невероятное ощущение! Его взгляд останавливался на каком-то предмете в комнате и память тут же услужливо подсказывала, что с ним связано.

— Я все, все знаю… Это учебник по Основам государственного строя. Тому залому на лицей обложке не больше двух недель. Кажется, Виктор, сволочь, книгу в стену запулил, оттого она и пострадала, — к своему удивлению, парень с легкостью вспоминал любые, даже самые мельчайшие детали, связанные с предметами. — Эта грамота за отменные знания в области арифметических наук. На императорском смотре получена, сам главный инспектор министерства просвещения вручал, точно, вручал толстый такой мужик…

Спрыгнув с кровати, Марк начал медленно обходить комнату. Теперь ему пришлось заново знакомиться со всем, что его окружало. Он касался то одного, то другого, «вспоминая» старую историю предметов.

— … Это… это книга со сказками, мама подарила, — к горлу подкатывал ком, когда парень брал с полки большую книгу в нарядной обложке. Сразу же раскрыл ее посередине, и принялся затуманенными глазами рассматривать красочные картинки сказочных животных, героев-богатырей, страшных злодеев. — Мама читала… а я слушал.

С прикосновением к новым страницам старые воспоминания становились все ярче и ярче. Образ матери уже не был туманным, неясным, с расплывчатыми чертами. Напротив, мысленно он «видел» довольно молодую женщину с точеными чертами лица и печальными глазами, наполненными поразительной добротой и нежностью.

— Хорошая книга, — смахнув некстати появившиеся слезинки, Марк подошел к письменному столу. Здесь лежали учебники, тетради, письменные принадлежности– все, что могло понадобиться юному гимназисту. — Это мои учебники.

Он осторожно провел пальцами по корешкам книг, ощущая их шероховатость, толщину. В голове «всплывали» арифметические задачи, куски заученного материала о государственном устройстве империи, ее соседях, континентах, об истории. Мир вокруг него постепенно обретал полноту, избавляясь от «белых» пятен.

— Все-таки это другой мир… Хм, вроде бы знакомые названия городов и стран, и в то же время совершенно незнакомые. Странно…

Марк взял в руки книгу по истории, отложив другие в сторону. Получалось, он жил в Росской империи, почти равной по территории его России. На западе раскинул крылья орел Тевтонской конфедерации, объединившей большую часть стран Европы. На юге копит силы Османский султанат, подмявший под себя всю Малую Азию, часть южного Кавказа и почти весь север Африки.

— Интересно, это будущее или прошлое в сравнении с моим миром? Хм, за окном вроде небоскребов не видно, летающих машин и самолетов тоже, а вот кареты есть, какие-то странные автомобили есть.

История, да и техника, никогда не было его сильной стороной. В своем мире ничего из этого его особо не заботили. Ему было достаточно денег. Деньги открывали разные двери, а большие деньги открывали любые двери.

— … Есть пистолеты и ружья, кажется, даже гробоподобные броневики, но в ходу все равно холодное оружие. Похоже, дело в магии…

Вспомнил, как во сне один из поединщиков промахнулся во время атаки и случайно рубанул клинком по металлической ограде — решетки из толстенных железных прутков, переплетенных между собой. И клинок даже не почувствовал сопротивления металла, с легкостью перерубив прутки.

— Значит, маг мог саблей вскрыть железный броневик как консервную банку? Так?

И память на все эти вопросы давали совершенно однозначные ответы. Люди, владевшие магией, были чрезвычайно опасными бойцами. Клинок в их руках одинаково легко резал камень, метал и человеческую плоть. Как раскаленный нож сливочное масло.

— Очень похоже на конец девятнадцатый век, без магии, правда. Да уж, забросила меня дорогая бабуля… Черт, не могла просто так своей силой поделиться.

Марк ругнулся было в адрес покойной бабки, оказавшейся то ли знахаркой, то ли ведьмой, но сразу же прикусил язык. Понял, что не прав, и должен ей сказать спасибо за новую жизнь.

— И правда, что-то тормознул я. Сейчас бы загнулся в той гримерке, а сраный Борик бы на моем теле оттоптался… Извини, бабуль, извини, дурака.

Вздохнул, а затем улыбнулся, почувствовал, как внутри него расплывается теплота.

— Услышала, значит, меня. Еще раз извини за все — за глупые слова, за ветер в голове и шило в одном месте, за то, что не навещал. Извини, и не ругайся, пожалуйста…

Вдруг почувствовал ее укоризненный взгляд. Помнил, что именно так она когда-то смотрела, когда он, непутевый, приезжал к ней. Весь молодой, шальной, навеселе, с кучей денег, Марк даже толком ее не слушал. Все махал рукой на каждое ее слово: мол, старая, не болей, живи долго. Толком ни одного человеческого слова ей так и не сказал.

— Понял все, да поздно уже… Или не поздно?

Мотнул головой, задумался. Ведь, вообще, ничего не поздно! По-хорошему, все только начинается. Благодаря неведомым силам ему дан невероятный шанс на новую жизнь! Это же просто неслыханно!

— Да, да, к черту нытье! Бабуля, я тебя на коленях благодарить должен за все это! Я жив, я маг, в конце концов, а не какой-то сраный фокусник!