Пришла весна, пролились дожди, заставив зазеленеть степь. Люди радовались тому, что пережили очередную суровую зиму, а скот отъедался на пастбищах под присмотром пастухов.
По древнему обычаю три раза в году, в Первой, Пятой и Девятой лунах, родовые князья съезжались в ставку шаньюя, чтобы поклониться Великому Небу, богам и духам предков. Настал месяц Пятой луны, и главы родов собрались в ставке — никто не смел пренебречь священным долгом.
В честь князей Модэ задал большой пир. В ставке резали скот, варили и жарили мясо, разливали кумыс и айран. Для развлечения устраивались скачки, состязания в ловкости и силе, когда батыры боролись или поднимали и бросали через плечо тяжёлые камни. По вечерам у костров пели сказители. Народ от души веселился.
Модэ радушно приветствовал гостей, преподносил им прекрасных скакунов, дорогое оружие, яркие шелка с юга. Главы родов отдаривались в ответ.
Шаньюй с гордостью продемонстрировал превосходную выучку своих воинов, а их у него было больше двадцати тысяч. Имея под рукой такое войско, Модэ мог позволить себе миролюбие по отношению к затаившим на него злобу князьям.
После пира настал черёд посещения святилища. На одиноко стоящую священную гору поднимались только шаманы, шаньюй с князьями и несколько доверенных воинов, гнавших к месту жертвоприношения скот и пленников. Одним из таких воинов стал Гийюй.
Вершина горы была почти плоской. Здесь стоял грубо обтёсанный серый каменный идол выше человеческого роста. Впервые увидевший святилище Гийюй загляделся на бесстрастное лицо идола, думая о том, сколько поколений людей прошло перед его равнодушными глазами.
Отсюда открывался потрясающий вид: с трёх сторон вдаль уходили необъятные степные равнины и лишь на севере вдали синели горные хребты. Здесь дул ветер и дышалось особенно легко, а над головой плыли белые облака.
Ритуал начался. Загорелся священный огонь, вокруг которого заплясали шаманы в причудливых пёстрых одеждах и звериных шкурах, с раскрашенными лицами, в увенчанных рогами или перьями головных уборах. Гулко стучали бубны. Вторя им, завывали шаманы.
Первым в жертву принесли золотисто-рыжего жеребца — шаман перерезал ему горло так, чтобы кровь хлынула на идола. Затем шаньюй с князьями собственноручно резали глотки жертвенным быкам и баранам. Туши разрубались на части и раскладывались вокруг идола, как угощение для духов.
Запах крови кружил голову не меньше, чем дым от ароматных сухих трав, которые бросали в костёр.
Когда с животными покончили, наступила тишина. В молчании воины вытолкали в центр площадки, поближе к идолу, трёх пленных юэчжей. На границе земель хунну и юэчжей нередко случались стычки. Оба народа не брезговали набегами на соседей. Этим юэчжам не повезло.
Пленники, угрюмые густобородые мужчины средних лет, держались достойно, не молили о пощаде, не кричали. Видимо, за время плена они смирились со своей участью.
Гийюй спрашивал себя, смог бы он сам покорно принять такую судьбу и не показывать врагам свой страх. Потом эту мысль вытеснила другая, заставившая похолодеть от предчувствия ужасного. Руки стали влажными, сердце заколотилось.
Выстроившись в ряд, предводители родов подняли луки, готовясь расстрелять врагов — так хунну приносили человеческие жертвы перед грядущей войной. У большинства князей имелся повод презирать или ненавидеть шаньюя.
Что если им придёт в голову проделать с Модэ то же, что он совершил со своим отцом?
Гийюй постарался сохранить самообладание, ведь князья не выказывали волнения. Стоявший среди них Модэ в ярко-красном кафтане с золочёным поясом был совершенно спокоен, словно тот каменный идол. Только глаза молодого шаньюя блестели ярче обычного — это жертвоприношение для него первое. Кто-то из князей созерцал обречённых пленников угрюмо, кто-то деловито, как чуть раньше животных.
Данзан, глава рода Лань, покосился на Модэ и вновь напустил на себя равнодушный вид. Стоявший в отдалении от князей Гийюй понял, что в случае чего, помочь шаньюю не сможет: никто не успел бы спасти человека, в которого целят два десятка стрел.
Оставалось только надеяться на милость богов и духов предков, и Гийюй мысленно вознёс им молитву, прося оставить Модэ в живых для будущих великих свершений.
По знаку старшего шамана Модэ выстрелил первым. Защёлкали тетивы луков князей, и юэчжи молча стали падать один за другим. Лицо Данзана побледнело, в сторону Модэ он старался не смотреть, одну за другой выдёргивал стрелы из колчана и пускал их, почти не целясь.
Когда упал последний пленник, Гийюй с облегчением выдохнул. Духи спасли жизнь шаньюю, значит, и впрямь ему суждена необычайная судьба. Вновь запели, заплясали шаманы, вознося молитвы. Совершив возлияния, шаньюй и князья спустились с горы и сели за богатую трапезу.
Во время пиршества Гийюй то и дело поглядывал на вершину горы, над которой кружила тёмная стая стервятников. Если Модэ выполнит то, что задумал, стервятники найдут себе вдоволь поживы в степях на востоке и на землях юга.
После возвращения в ставку Модэ сообщили, что от дунху снова приехали послы. На следующий день шаньюй принял послов в присутствии всех глав родов. Гийюй опять занял место в карауле у входа.
Седоусый посол с надменным лицом приветствовал шаньюя, Совет и передал послание Нарана. На этот раз вождь дунху пожелал, чтобы ему отдали полосу необитаемой земли, полупустыни, в нескольких днях езды к востоку от гор Иньшань. Посол говорил:
— Никто там не живёт. Наши и ваши пограничные разъезды огибают её — там нет воды и травы. Вы покинули Иньшань и не пользуетесь той землёй. Она вам не нужна. К нам эта полоса ближе, и великий Наран хотел бы иметь её. Отдайте нам ту землю.
Выслушав послов, Модэ отпустил их. Выдержав паузу, он обратился к Совету:
— Князья, какой ответ мы дадим дунху?
Первым высказался нахмурившийся князь Пуну:
— Дунху слишком многого хотят. Хватит уступок, пора сказать им «нет».
Глава рода Хуань, словно раздумывая вслух, произнёс:
— Лошадь и земля это безусловная ценность. Я против того, чтобы дунху досталось что-то ценное. Им надо отказать.
Его полоснул злым взглядом Данзан, глава рода Лань, и быстро сказал:
— Уж если дунху отдали даже мою сестру, не пожалели, я считаю, что с тем бесполезным клочком земли можно расстаться, — он с вызовом посмотрел на угрюмого шаньюя.
На месте Данзана Гийюй бы забеспокоился — взгляд Модэ не сулил ничего хорошего. Впрочем, шаньюй взял себя в руки и вновь стал невозмутимым.
Следующий говоривший считал, что отдавать землю самим означает гневить духов предков.
— Если дунху так нужна эта земля, то пусть попробуют взять её силой. Откажем, а там пусть решает судьба.
Неистовый Эрнак, глава рода Хуньше, ответил резко:
— Дважды я предлагал отказать обнаглевшим соседям и на этот раз тоже скажу «нет». Дунху недостойны даже пучка прошлогодней травы, а без нашей земли они тем более обойдутся.
Рассудительный глава рода Хугэ медленно проговорил:
— Та земля сейчас далеко и всегда была бесполезна. На ней даже скот нельзя пасти. Но она наша, может и пригодиться когда-нибудь. Можно отдать, а можно и не отдавать.
Айбат, глава рода Ливу, раздражённо проворчал:
— Я считал, что дунху следует отказать, когда они приезжали к нам раньше. А теперь мне уже всё равно. Отдавайте землю, может Наран, наконец, угомонится.
Один из князей сказал:
— Эта земля не нужна, ведь мы на ней не живём. Давайте отдадим.
Кто-то высказался в поддержку этих слов, но прозвучали и возражения. Ещё один князь считал, что расставаться с землёй не следует, даже с такой бесполезной.
Когда все главы родов высказались, Модэ обвёл их взглядом, стиснул рукоять меча, и произнёс:
— Я выслушал вас, князья. Шестеро из вас за то, чтобы землю отдать, остальные против.
Он замолчал. Правой рукой Модэ сделал условленный знак, и начальник его охраны выскользнул наружу. Он вернулся в юрту в сопровождении двух десятков вооружённых стражников.
Происходило невиданное. Князья затихли в ожидании. Эрнак начал медленно багроветь, а Данзан, напротив, побелел. Взоры всех присутствующих устремились на шаньюя.
Лицо Модэ тоже побледнело, а его рысьи глаза ярко, возбуждённо блестели. Он заговорил громко, с расстановкой, словно хотел врезать слова в сознание присутствующих как в камень, навечно:
— Слушайте меня, князья. Мир начался с одной горстки земли, поднятой со дна безбрежных вод. Не будь этой горсточки, не было бы и нас, людей. Без земли не существует жизни. Даже летающие в небе птицы спускаются на землю вить гнёзда.
Всё живое рождается и умирает на земле. Она скрывает тела умерших и порождает траву, кормящую наш скот. На земле стоят юрты и растут дети. Земля бесценна. Земля — основание государства. Землю нельзя отдавать!
Шестеро из вас хотели добровольно отдать врагу бесполезное пространство, которое наши предки завоевали потом и кровью. Я, Модэ, не допущу, чтобы хунну потеряли ещё хоть клочок родной земли. Поэтому я приказываю взять этих шестерых, — он перечислил всех по именам.
Стражники хватали указанных им, те возмутились, завязалась свалка. Остальные князья сидели смирно, ошалев от неслыханного. Наконец всех шестерых скрутили. Модэ указал на них и гневно произнёс:
— Отрубите им головы!
Не обращая внимания на ругань приговорённых, стражники выволокли их вон из юрты. Модэ поднялся и вышел за ними. Сбросив оцепенение, князья высыпали наружу. Казнь совершили тут же, на глазах у быстро собравшейся толпы.
Перед смертью Данзан проклял Модэ, но шаньюй остался невозмутимым.
Когда всё кончилось, Модэ повернулся и ушёл в юрту, бросив распорядителю церемоний:
— Зови послов.
Князья переглянулись и последовали за шаньюем, безмолвно расселись по местам. В юрте уже навели порядок. Модэ сидел на возвышении из белых войлочных кошм отрешённый, с бесстрастным лицом каменного идола.
Всё происшедшее казалось неправдоподобным. Немыслимо вот так обойтись с уважаемыми предводителями родов, но снаружи только что пролилась кровь. Все молчали.
Явились послы. Старший из них довольно небрежно поклонился и сказал:
— Великий шаньюй, мы пришли услышать ваше решение.
Модэ оглядел его с головы до пят, и под его тяжёлым взглядом посол выпрямился. Шаньюй громко проговорил:
— Я и Совет князей хунну решили отказать вашему вождю. Как известно славному Нарану, земли приобретаются в битвах. Нельзя требовать от нас отдать землю добровольно, потому что мы не так слабы, как вам представляется.
До сих пор мы делали уступки, потому что желали жить в мире с соседями. Но теперь, если дунху хотят получить эту землю, то пусть опоясываются мечами и готовятся заплатить за неё кровью.
Растерявшись, посол оглядел сидящих и переспросил:
— Вы отказываете?
— Да. Наш ответ — нет.
Послы повернулись и покинули юрту. Главы родов смотрели на Модэ, с гневом, с удивлением, с надеждой, а тот спокойно распорядился:
— Князья, через десять дней мы выступаем в поход. Готовьтесь.