Стрелы степных владык

Глава 19. Враг императора

Император Лю Бан стоял в колеснице и смотрел поверх голов своих воинов на вражеское войско впереди. Впрочем, трудно назвать войском эту дикую орду в меховых шапках вместо шлемов. Хунны потрясали оружием, что-то вопили, наверняка оскорбляя китайцев, но их было гораздо меньше, чем у Цзиньяна. Там армия императора впервые дала хороший урок степным дикарям.

В сражении у Лиши урок был подкреплён, и с тех пор все стычки с хуннами кончались победой китайцев — варвары просто удирали, не отваживаясь скрестить мечи с храбрыми китайскими воинами. Так будет и на этот раз.

Лю Бан насмешливо скривил полные губы и обратил внимание на высокий чёрно-белый с красным бунчук, поднятый над войском степняков. Император не замечал такого при Цзиньяне и в Лиши. На его вопрос ответил приближённый, осенью ездивший послом к хунну:

— Повелитель, этот бунчук принадлежит шаньюю варваров.

Там сам Маодунь! Хорошо бы поймать этого отцеубийцу и прилюдно казнить его в столице. Народ любит такие зрелища, в памяти черни останется его, Лю Бана, великая победа над обнаглевшими степняками. Император громко произнёс:

— Слушайте и передайте воинам. Я хорошо вознагражу тех, кто приведёт мне на верёвке предводителя варваров Маодуня. Хотя и за его голову я тоже щедро заплачу.

Обещание награды воодушевит его храбрецов. Приближённые зашушукались, в стороны побежали младшие офицеры с услышанным известием. Лю Бан улыбнулся в усы и продолжил наблюдать за кочевниками. Те подъехали на расстояние, достаточное для прицельной стрельбы, и пускали в китайцев стрелы. Многие воины падали. У императорской армии лучников и арбалетчиков было меньше, но они тоже наносили урон врагам.

Император отдал приказ, забили барабаны, и на врагов устремились десятки боевых колесниц. Каждую из них везла четвёрка лошадей в защитных кожаных доспехах. Кроме возничего в колеснице находились лучник и воин, орудовавший длинной алебардой цзи, увенчанной острием копья и сбоку снабжённой лезвием клевца. Это было воистину страшное оружие, которым можно и рубить и колоть. Грохот колесниц и топот коней вселяли страх в сердца — не все находили в себе силы противостоять такому ошеломительному натиску.

Атака колесниц всегда внушала ужас варварам, и на этот раз случилось то же самое. Конечно, хунну отстреливались, и многие колесницы ещё не успели разогнаться, как стрелы варваров настигли и сбили наземь возничих или воинов. Но от остальных колесниц степняки бросились врассыпную, как цыплята от коршуна. Те, кому не повезло, были убиты или ссажены с коней ударами алебард цзи.

Когда ряды варваров смешались, Лю Бану удалось разглядеть под бунчуком шаньюя группу воинов в шлемах и хороших доспехах. Это точно Маодунь с телохранителями. Но вот правитель степняков дрогнул, повернул своего вороного и в сопровождении свиты пустился в бегство. Увидев, как удаляется бунчук вождя, и остальные хунну побежали!

Глядя на удирающих степняков, их спины в рыжеватых, серых и бурых шубах, император подумал о том, что лучше бы уничтожить врагов здесь и сейчас.

Если удастся окончательно разбить Маодуня с его войском, то Ордос сам свалится в руки императора, словно спелый плод с дерева. В тамошних землях, наверное, осталось не так уж много воинов. Решено, надо догнать и уничтожить хуннов.

Императором овладел азарт. Он приказал тяжёлой коннице преследовать врагов, хлопнул по плечу своего возничего Тэн-гуна и прокричал ему:

— Вперёд! За ними!

Тот ухмыльнулся и послал коней вскачь. Когда его колесница приблизилась к хуннам, император несколько раз выстрелил из лука в спины врагов. Остальные колесницы тоже неслись за степняками. Увлеклась погоней и китайская конница. Пехота по мере сил поспевала за императором, но вскоре отстала.

Вёрткие и быстрые лошади кочевников позволили своим хозяевам оторваться от преследования. Словно псы по звериному следу, китайцы упорно двигались вперёд, оставив позади деревушку Байдын.

Чёрно-белый с красным бунчук едва виднелся далеко впереди, и вскоре исчез в распадке между невысокими горами. Проход оказался достаточно широк для колесниц, земля была ровной, и после краткого колебания император приказал вознице следовать туда. Впереди мчались китайские всадники.

Распадок вывел конницу и колесницы в просторную долину, со всех сторон окруженную лесистыми горами. Впереди и сбоку виднелись ущелья. Передовой китайский конный отряд устремился в проход впереди, вслед за мелькнувшими последними степняками.

Колесница императора подлетела к входу в ущелье, и Тэн-гун с трудом остановил её, чтобы не наехать на своих — впереди выстроились конники. Они, а вслед за ними император и воины на других колесницах недоумённо уставились на врагов, которые почему-то не бежали, а выстроились стройными рядами, преградив путь китайцам. В руках хунны держали луки. За рядами степняков вновь покачивался бунчук шаньюя.

Среди хуннов загрохотал барабан и противно взвыли трубы. Это сигнал, но для кого?

Конный офицер слева от императорской колесницы изумлённо вскрикнул, указывая на ущелье сбоку — оттуда выезжал большой отряд степняков. На передних воинах красовались отличные доспехи, как и на тех, что в ущелье впереди. Хриплым голосом Тэн-гун произнёс:

— Повелитель, там, справа!

Император бросил взгляд направо и убедился, что там из двух ущелий тоже выдвигаются отряды кочевников с луками и копьями. А потом у императора пробежал холод по позвоночнику, когда он увидел, как из соснового леса слева и справа выезжают всё новые и новые враги.

Послышались предостерегающие возгласы китайских воинов. Охваченный страшным подозрением император обернулся и застыл с полуоткрытым ртом — из оставшегося позади распадка тоже выплеснулась волна варваров. В совокупности хуннов здесь оказалось больше, чем прежде на поле битвы.

— Засада! Это засада! — прокричал кто-то.

Впрочем, остальные китайцы и сами сообразили, что угодили в ловушку — их окружили со всех сторон.

Вновь взвыла труба, защёлкали тетивы, и варварские стрелы тучей закрыли тусклое зимнее солнце, а потом со свистом рухнули вниз. Закричали от боли раненые, заржали лошади. Китайские воины попытались было прорваться назад, но на них вновь и вновь обрушивались лавины стрел, а там, где степняки и китайцы вступали в рукопашную схватку, варвары одолевали числом.

Императора спрятали от стрел под щитами его телохранители. Когда попытки вырваться из окружения провалились, несколько тысяч китайцев сгрудились в центре долины. Из колесниц выпрягли лошадей, а сами колесницы поставили набок, чтобы за ними укрыться от стрел: всё равно большинство возничих погибло в начале боя — их прежде всего старались вывести из строя враги. Возница императора уцелел чудом.

Так начался первый день их сидения в осаде. Ночью ударил мороз, а топлива для костров у воинов императора оказалось мало — они вырубили кустарник в центре долины и с вожделением поглядывали на лес за спинами варваров.

Не было у китайцев и запасов пищи, жажду они утоляли снегом. Изголодавшиеся люди разделывали и ели убитых лошадей, но тех, кто пытался подобраться к конским тушам поодаль от китайского лагеря подстреливали степняки. Многие китайские воины отморозили себе пальцы и уже не могли управляться с луками и арбалетами.

Воины хунну гарцевали вокруг осаждённых, то и дело посылая в них стрелы, и выкрикивали оскорбления. Вечером в стане кочевников разожгли костры, стали варить и жарить мясо. Насмешники варвары накалывали на копья куски мяса и нахально дразнили ими голодных китайцев.

На северной стороне большинство степняков были на вороных лошадях, на восточной стороне — на серых, на западной — на белых скакунах, а на южной — на рыжих. Глядя на торжествующих, насмехающихся варваров вокруг, император спрашивал себя, как его могло ввести в заблуждение притворное бегство кочевников. Сейчас они демонстрировали дисциплину и хорошую выучку, умение действовать слаженно и подчиняться приказам. Лю Бан и его окружение мысленно и вслух проклинали врагов, уповая на помощь остальной армии.

Днём китайцам приходилось отражать неожиданные атаки варваров, подскакивавших поближе и осыпавших осаждённых градом стрел. Воинов донимали морозы, обессиливал голод. Даже снега, истоптанного и загаженного, становилось всё меньше, и люди страдали от жажды. Прошло пять дней, а на помощь императору и его коннице так никто не пришёл.

Небо сплошь затянуло серыми тучами. Ночью выпал снег и сейчас яркой белизной оттенял тёмно-зелёные кроны сосен, росших на пологих склонах долины. Холодный ветер раскачивал ветви деревьев, свистел среди кустов подлеска, и бросал пригоршни снега в лицо. Мороз щипал щеки.

В такую погоду хорошо сидеть в юрте или хотя бы у походного костра в ожидании горячей пищи. Такие костры сейчас пылали за спиной у Модэ: его свободные от караула воины готовили себе еду. Ветер наверняка доносил аппетитные запахи до окружённых китайцев, и те должны были страдать от мук голода ещё сильнее.

Модэ смотрел на южан с довольной усмешкой. Конечно, можно и сейчас уничтожить их, но у императорских воинов хорошие доспехи, да и отчаяние придаст им сил, как загнанным волкам. Лучше поберечь своих, подождать, пока враги окончательно не обессилеют, тогда добивать их будет легче.

Пусть китайцы посидят и подумают, вспомнят о том, до чего дошли изголодавшиеся воины царства Чжао, осаждённые полководцем Бай Ци в другой горной долине много лет назад.

Шаньюй знал о том, что остальная императорская армия застряла под городом Пинчэном в десятке ли отсюда. По приказу Модэ воины родов Сюйбу, Хугэ и Ливу то и дело тревожили китайскую пехоту, обстреливая её, и поджигали обозы с продовольствием. Хунну перехватывали и убивали вражеских разведчиков, так что южане могли только предполагать, в какой долине исчез их император со своей конницей.

Китайцы укрылись в Пинчэне и чего-то ждали. На совете князей хунну пришли к выводу, что вражеские военачальники не особо рвутся на помощь своему повелителю, а Гийюй уточнил, что те наверняка ожидают известий о его гибели. Он сказал:

— Смерть императора им на руку: можно будет самим попытаться взобраться на престол. Сыновья Лю Бана ещё дети, их можно не принимать во внимание. Претендентам на престол пригодится армия, поэтому хитрые генералы хотят сохранить побольше воинов для себя.

Самого Модэ тревожило отсутствие его новоявленного союзника Хань Синя: тот уже должен был подойти сюда со своим войском. Хотелось бы натравить его на китайскую армию — пусть южане бьются с друг другом. Но Хань Синь задерживался, и Модэ начал подозревать его в измене.

Ночь Модэ провёл в походной юрте со своей лисой. Когда он обнимал возлюбленную, то злорадно подумал о том, что Лю Бан там, в окружении, мучается от холода и может только мечтать о теплых объятиях своих жён и наложниц. Потом Шенне пощекотала его, взяла в рот его сосок, и все посторонние мысли вылетели из головы Модэ.

Этой ночью они любили друг друга особенно страстно — белые зубы лисы оставили отпечатки на плечах шаньюя. Модэ уснул первым.

Проснувшись посреди ночи, он огляделся — в дымник светила луна, и тлел очаг. Шаньюй приподнялся, чтобы посмотреть на лицо возлюбленной: ему нравилось любоваться безмятежной красотой спящей яньчжи.

Алтынай лежала на спине, вытянув руки вдоль тела и уставившись открытыми глазами в потолок. Она не ответила на вопрос Модэ и не отреагировала на его поцелуй. Шаньюй потряс жену за плечо, но та и тогда осталась безучастной, неподвижной.

Вскочив, разволновавшийся Модэ прошёлся по юрте, опять потормошил яньчжи, ничего не добился, и понял, что перед ним всего лишь пустая телесная оболочка, покинутая лисой. Яньчжи дышала и только, а Шенне ушла.

До сих пор лиса не позволяла себе покидать Модэ вот так, посреди ночи. Куда она пошла? Модэ отгонял от себя нехорошие мысли и ждал, мучаясь от бессилия. Под утро он задремал.

Его разбудило движение рядом. Он открыл глаза и увидел, что яньчжи сидит в постели спиной к нему. Вскочив, он резко спросил:

— Где ты была?

Она обернулась, увидела его сердитое лицо и ответила:

— Не волнуйся. Я уходила недалеко, просто посмотрела на южан поближе.

Модэ схватил её за плечи, встряхнул и яростно зашептал:

— Ты с ума сошла?! Там несколько тысяч голодных мужчин — они сейчас и мышь сожрут, не то что лисицу. Никогда больше не смей так делать!

Глаза Шенне сверкнули зелёным, ноздри раздулись, и некоторое время она и шаньюй смотрели друг на друга в упор. Потом Шенне опустила длинные чёрные ресницы, вздохнула и вдруг обвила Модэ руками. Её горячие губы прикоснулись к щеке Модэ, и лиса мягко ответила:

— Мне ничего не угрожало. Ты боялся за меня?

— Конечно! Безрассудно соваться к окружённым. Ты рисковала, а я не смог бы тебя защитить.

Загадочно улыбнувшись, Шенне сказала:

— Любимый, ты беспокоишься обо мне так, как и мой родной отец не делал. Мне очень приятно.

В её голосе прозвучала печаль, и Модэ поцеловал её сам, желая утешить. Шенне впервые упомянула о своей родне, и он осторожно начал расспрашивать возлюбленную.

Они снова устроились в постели, лиса приникла к Модэ, положила голову ему на плечо и начала рассказывать:

— Я родилась в стране динлинов. Мой отец считался зажиточным человеком, и у него было несколько жён и много детей. К несчастью, одна из его жён из племени гяньгуней, моя мать, умерла, когда мне было лет восемь.

С тех пор обо мне плохо заботились. Когда мне исполнилось четырнадцать, отец заметил, что я красива, и продал меня в наложницы вождю.

Шенне стиснула в кулак лежавшую на груди шаньюя левую руку: воспоминания пробудили в ней гнев. Успокаивая, Модэ погладил её по чернокосой голове. Лиса продолжала:

— Отец считал, что мне повезло. А я пролила много слёз. Ведь вождю тогда было уже за шестьдесят, он разжирел, но оставался похотлив, словно козёл. Ещё он ужасно вонял. С тех пор я не выношу стариков.

Помолчав, она продолжила:

— Через год вождь умер. По обычаю наложницы должны были сопровождать его — лечь с ним в могилу.

В голове шаньюя промелькнула мысль о том, что если бы его отец умер своей смертью, то ему устроили бы пышные похороны, уложив с ним рядом нескольких наложниц. Но так как Туманя похоронили тайно, без почестей, то эти шесть женщин остались живы, и, с разрешения Модэ, вышли замуж за его воинов.

Взяв кулак Шенне, Модэ осторожно разогнул её пальцы, поднёс их к губам и поцеловал, а она рассказывала:

— Для вождя возвели склеп под курганом в священной долине. Как обычно, умершего снабдили пищей, оружием, другими необходимыми вещами, убили и положили рядом с ним любимого коня.

Потом в склеп привели нас, пять самых юных и красивых наложниц. Нас убивали одну за другой — душили, накинув ремень на шею. Когда очередь дошла до меня, старуха душительница утомилась и небрежно выполнила свою работу. Я только потеряла сознание.

Очнулась я в кромешной тьме. Болела шея. Я с трудом поднялась и стала ощупывать то, что находилось вокруг. Там были только мёртвые. Мои вопли никто не слышал. От страха и отчаяния я несколько раз погружалась в забытье. Когда я поняла, что мне суждено умереть там, в темноте, среди разлагающихся трупов, я вновь закричала.

Модэ ещё крепче прижал возлюбленную к себе. То, что вынесла она, похороненная заживо, ужасно — такого и врагу не пожелаешь. Закрыв глаза, Шенне продолжала рассказ:

— Я охрипла, но всё-таки мой крик услышали. Мой спаситель прорыл в кургане лаз, пробрался ко мне и вывел за собой наружу. Он стал мне отцом, я люблю и почитаю его выше, чем родного. Он сделал меня той, какова я сейчас. Не будь его, я никогда не смогла бы встретиться с тобой, любимый.

Шенне приподнялась на локте, посмотрела в глаза Модэ и закончила:

— А теперь мой приёмный отец здесь. Точнее, он находится среди южан. Я виделась с ним этой ночью. Он просит тебя о встрече.

От изумления Модэ не сразу ответил, но потом пообещал Шенне побеседовать с её приёмным отцом. Его звали Лю Цзин, и он состоял в свите императора.

На рассвете Модэ оделся и ушёл. Сидя на постели, Шенне посмотрела ему вслед и вздохнула. Она не была полностью откровенна с возлюбленным — не сказала ему, что лис Лю Цзин поймал её вылетевшую из тела душу, не дал ей уйти в царство мёртвых.

Шенне помнила, как, следуя за лисом по узкому лазу наверх, она оглянулась, и, обретя новое зрение, даже во тьме склепа различила на полу своё скорченное тело, поседевшие косы и искажённое мукой лицо. Она ведь умерла там от жажды и нехватки воздуха.

Но шаньюю не следовало знать о таких подробностях, как и о том, что Лю Цзин когда-то был её любовником, а прошедшей ночью мысленно призвал её к себе. Шенне пришлось прийти, чтобы выказать покорность: со старым лисом ссориться опасно.

Ещё Модэ не нужно знать, что она родилась на триста с лишним лет раньше него. При обычных обстоятельствах им никогда не удалось бы встретиться.