Стрелы степных владык

Глава 29. Разлука

Императрица Люй Чжи правила пятнадцать лет, в течение жизни своего сына и двух внуков. Её старший внук Лю Гун, ещё не достигнув десяти лет, стал проявлять неповиновение и заявил, что когда вырастет, то накажет жену своего отца, молодую государыню Чжан Ян, за убийство своей родной матери. Старой императрице не могла понравиться такая дерзость, ведь Чжан Ян была её любимой внучкой, дочерью принцессы Юань.

Юного Лю Гуна заперли, объявили сумасшедшим, свергли и тайно прикончили, а его властная бабка возвела на престол другого внука, совсем несмышлёного мальчика. После смерти старой императрицы маленького императора убили в угоду его дяде, взошедшему на престол под именем Вэнь-ди.

Вэнь-ди, младший сын императора Лю Бана или Гао-цзу, правил осторожно и мудро, стараясь стереть память о владычестве своей жестокой мачехи. При нём Поднебесная империя процветала.

Хунну тоже благоденствовали, и этому не мешала длящаяся уже много лет война с юэчжами. Покорённые народы не пытались восставать против владычества Модэ.

Когда Алтынай, любимая дочь шаньюя, достигла брачного возраста, слава о её красоте и уме распространились по всем владениям хунну. Многие знатные мужи и юноши, в том числе и сын правителя динлинов, приезжали свататься к ней.

В семнадцать лет Алтынай вышла замуж за ровесника, наследника князя рода Хуньше, а ещё через год родила крепыша сына. После этого Модэ в шутку попытался звать Шенне бабкой, но она огрызнулась так резко, что он больше этого не делал.

К этому времени возмужали сыновья шаньюя. Старший — Гийюй, как наследник престола, получил титул восточного чжуки-князя, а младшего назвали западным чжуки. Будучи подростком, любознательный, бойкий Пуну очень походил на Ушилу, брата Модэ.

Иногда, глядя на детей, шаньюй думал о том, что они никогда не родились бы, не пожертвуй Модэ братом. Держава хунну ширилась и процветала, возможно, потому, что ради её благополучия были принесены страшные жертвы.

Оглядываясь назад, шаньюй говорил себе, что был прав, за исключением убийства Жаргал. Хорошо, что её призрак больше не посещал его.

Шенне уверяла, что злобные потусторонние твари избегают её в настоящем обличье, хоть она и выглядит, как Лю Ян. С течением времени лисе приходилось слегка изменять свою внешность, чтобы люди не удивлялись её вечной молодости.

Двадцатилетняя Алтынай нянчила второго ребенка, когда двадцатидвухлетний Пуну, младший сын Модэ, решил заступиться за своих соплеменников, которым ханьские чиновники препятствовали торговать скотом на территории провинции Шаньси. В месяц Пятой луны, вместе с роднёй и соратниками казнённого Хань Синя, Пуну вторгся в Шаньси и разорил там немало поселений. Его воины убивали земледельцев и уводили их в плен.

Император Вэнь-ди дал своему министру восемьдесят пять тысяч войска и отправил его ловить дерзкого западного чжуки, но Пуну со своими людьми благополучно вернулся в родные степи.

Шаньюй, не дававший сыну разрешения на войну с империей, разругал его и велел проявить удаль там, где это действительно нужно — на западных границах.

В это же лето Модэ с сыновьями повели большое войско на юэчжей. Хунну вторглись в земли юэчжей в Ганьсу и лавиной прошлись по этим землям.

В решающей битве, после того, как враги выпустили в друг друга немало стрел, сыновья шаньюя, командовавшие левым и правым крыльями армии, обошли юэчжей и замкнули кольцо окружения. Разгром врага довершили всадники в прекрасных доспехах под командованием самого Модэ. Теперь воины хунну были вооружены гораздо лучше, чем во время войны с дунху.

Расторопный западный чжуки и здесь отличился: он первым пробился к вражескому предводителю и сразил его в поединке. Отрубленную голову врага Пуну преподнёс шаньюю. Он помнил отцовские рассказы о заложничестве у юэчжей и предложил Модэ:

— Давай сделаем чашу из черепа этого юэчжа.

Усмехнувшись, шаньюй согласился. Так Пуну загладил свою вину перед отцом за набег на империю.

Юэчжи потеряли все свои завоёванные территории и отступили к северо-западу, на свои исконные земли. В будущем Модэ планировал их добить — если не он это сделает, то его сыновья. Мысленно он сравнивал хунну и юэчжей с волчьими стаями. Хотя волки в степи уживаются, а вот два воинственных народа-соперника неизбежно схлестнутся, и выживет только один.

По возвращении из похода череп правителя юэчжей отдали ювелирам. Когда они закончили работу, Модэ показал чашу своей возлюбленной лисе. Над отполированной белой костью в золоте травяной зеленью поблёскивали редкие самоцветы с дальнего юга.

— Когда я был в плену, старый князь Кидолу спрашивал меня, какого цвета камни нужно вделать в ободок чаши из моей головы, — задумчиво произнёс шаньюй. — Я сказал, что зелёные, и теперь нахожу справедливым украсить так череп внука Кидолу.

Согласившись с ним, Шенне вслед за возлюбленным пригубила араки из его нового приобретения.

— Вкус победы, — сказала лиса с улыбкой.

Глотнув, Модэ отвёл руку с чашей в сторону, и поцеловал Шенне. Вкус араки на её мягких губах будоражил кровь, так что после долгого поцелуя шаньюй поставил чашу на столик, и влюблённые отправились в постель.

Модэ продиктовал и отправил императору Вэнь-ди письмо, в котором говорилось, что западный чжуки князь, напавший на имперские земли, действовал без приказа шаньюя и неправ, а в наказание был отправлен на войну с юэчжами. Упомянул шаньюй и про то, что юэчжи разгромлены, чжуки убил их правителя и сделал чашу из его черепа. К письму Модэ присовокупил скромные дары: две чётверки лошадей, двух тысячелийных коней и верблюда.

Прочитав письмо Модэ, император и его советники сочли за лучшее не пенять шаньюю за набег его сына на пограничные земли, ведь хунну сейчас в силе, если одержали большую победу над юэчжами. В ответном письме император утверждал, что простил молодого чжуки, обиды не держит и приложил свои дары: шёлковые ткани, золотой венец, дорогие кафтан и пояс.

На исходе победного лета Шенне и Модэ провели вместе очередную ночь. Лиса очень старалась ублажить возлюбленного, так что он заснул счастливым.

Шенне не спалось. Пользуясь колдовским ночным зрением, она долго рассматривала спящего Модэ, с болью отмечая морщины на его лице, обильную седину не только на висках. Очень осторожно Шенне провела рукой по волосам любимого, будто присыпанным солью, и её слёзы закапали на одеяло.

Неумолимая старость приближалась к Модэ. В юности Шенне пришлось столько натерпеться от пожилого вождя, которому её продали в наложницы, что она до сих пор не выносила стариков. Тем более она не желала видеть больным и дряхлым возлюбленного.

«Хочу помнить его молодым и красивым», — твердила она себе. — Вскоре Модэ уже не сможет дарить мне столько силы, сколько давал раньше, и наше общение приведёт к его быстрому истощению и смерти. Я не хочу ускорять его кончину. Наша дочь выросла и не нуждается в матери. Мне нужно уйти».

Такие мысли терзали Шенне несколько месяцев, и вот теперь она решилась. Она не сомкнула глаз до рассвета — не могла наглядеться на любимого в последний раз.

На следующее утро шаньюй занялся делами, а яньчжи приказала оседлать лошадь и выехала прогуляться. Летом шаньюй переносил свою ставку к подножию гор, где было прохладнее, ведь с лесистых горных склонов струились несколько быстрых речек. Одна из них, с бурлящей над камнями порогов холодной водой текла меж высоких обрывистых берегов неподалеку от становища.

Оторвавшись от свиты, Шенне выждала момент и пустила вскачь свою лошадь. Со стороны казалось, что золотисто-рыжая кобыла из породы тысячелийных скакунов чего-то испугалась и понесла — её, скачущую во весь опор, не могли догнать обычные кони охранников.

Лошадь яньчжи остановилась лишь на краю речного обрыва, так резко, что всадница вылетела из седла и упала, исчезнув с глаз охраны, лишь промелькнуло алое платье.

Уже в лисьем обличье Шенне забилась под обрывом в кусты у воды, а потом побежала на юг. Теперь шаньюя не смогут обвинить в её смерти, раз уж гибель яньчжи выглядит как несчастный случай.

Когда четверо перепуганных охранников подскакали к обрыву, то не увидели в реке тела. Долго и безуспешно люди искали яньчжи. Наконец, пришли к выводу, что её труп унесло бурным течением. Выжить после падения в ледяную воду на каменистых порогах женщина не могла.

Разгневанный Модэ казнил нерасторопных телохранителей. Горе сделало его словно каменным: Алтынай оплакивала мать, а шаньюй и слезинки не проронил.

Лишь спустя несколько дней ему в голову пришла мысль, что лиса не могла погибнуть так легко. Река так и не выбросила на берег ни тело, ни хотя бы лоскуток алого платья.

«Неужели Шенне ушла, бросила меня?» — спрашивал себя Модэ, и эта мысль казалась едва ли не горше размышлений о гибели любимой. Чем он обидел её? Она покинула его, и как можно смириться с этим?! Но ничего другого ему не оставалось.

Спустя ещё несколько недель Модэ вспомнил давнее признание Шенне: «Я не выношу стариков». Эти слова вспыхнули в его голове, словно угли костра, и долго жгли его изнутри — он стар, стар! Жизнь его близится к концу, впереди дряхлость и беспомощность. Он больше недостоин пылкой красавицы лисы.

Шаньюй сделался угрюмым и очень редко улыбался — в его существовании больше нет, и никогда не будет радости. Ни одна наложница не могла дать ему такого удовольствия, какое дарила Шенне.

Тоскуя, Модэ изливал свою боль в словах:

Свет глаз моих ушла — не хочет быть со мной,

и душу отняла и унесла с собой. Где мне её искать?

О, горек жребий мой! Одна лишь мысль о ней надолго сна лишает.

Страсть в сердце у меня кипит, встает волной

печаль ко мне пришла и овладела мной,

всё существо мое стремится к ней одной,

а сам желтею я — тоска меня снедает.

Смотрела на меня, вниманием целя,

давала тайный знак, огонь любви суля.

Ушла — и без неё пуста моя земля,

и горе словно лёд, стоит в груди, не тает.

Примечания:

Процитировано стихотворение безымянного тюркского поэта из собрания Махмуда аль-Кашгари ("Диван Лугат Ат-Турк"), созданное не позднее XI века нашей эры, в переводе Анатолия Преловского. Цит. по "Поэзия древних тюрков VI–XII веков". М., Раритет, 1993 г.