Эвис: Повелитель Ненастья

Глава 16

Третий день пятой десятины второго месяца зимы.

Сообщение о том, что в ближайшие дни псарня будет переделана большой тренировочный зал, мои парни встретили довольным ревом и гулкими ударами кулаков по грудным клеткам. Когда я объяснил, что для этого потребуется, Фиддин пообещал все устроить в лучшем виде — закончить тренировку в середине второй стражи и отправиться за артелью мастеров. И отправился. А к концу третьей стражи вернулся. С главой этой самой артели — кряжистым седобородым мужиком по имени Гоха с плотницким топором за поясом.

Рассмотрев «мои» рисунки и обойдя давно пустующее здание, мастер попытался было предложить «кое-что улучшить». При этом посмеивался в душе. Но наткнулся на мой бешеный взгляд и сложился в поясном поклоне, после чего очень осторожно поинтересовался, когда бы я хотел, чтобы артель приступила к работе.

— Чем быстрее — тем лучше! — рявкнул я. Потом заставил его изучить рисунки и начал добиваться понимания каждого обозначения. А когда счел, что мужик, вспотевший от усердия и страха, действительно понял, что от него требуется, выдал денег на закупку материалов и отправил по лавкам.

— Болтлив, считает себя самым умным, а всех вокруг — неумехами… — посмотрев ему вслед, виновато пробормотал Фиддин. — Но при этом, как утверждают все, кто его знает, добросовестен и въедлив. И мастер, каких поискать.

Я пожал плечами:

— Мои объяснения ты слышал. Добейся, чтобы все было сделано именно так!

— Добьюсь, арр! — пообещал воин, и я, еще раз оглядев помещение, ушел домой. Одеваться.

Вэйлька и Найта оказались уже готовы — сидели, закрыв глаза, в гостиной моей спальни, причем с такими одухотворенными лицами, что я не смог не поинтересоваться у Амси, чем же они таким заняты, что не обращают на меня внимания.

— Слушают вчерашнее «Восхваление Ати». Только так, как оно могло бы звучать, если бы Найта, Майра и Ивица пели в сопровождении оркестра и мужского хора из мира моих создателей.

Естественно, я заинтересовался. Поэтому уселся в ближайшее кресло, закрыл глаза, услышал знакомый легкий шелест, с которым волны набегают на берег, и недоуменно нахмурился, решив, что хозяйка пляжного домика что-то перепутала. Но уже через десяток ударов сердца, не столько услышав, сколько почувствовав, как в этот шелест постепенно вплетаются дуновения легкого ветерка, представил себя на берегу ночного моря.

Ощущение, которое создавало вступление, постепенно настраивало на правильный лад и словно очищало душу перед свиданием с чудом. Поэтому каждый звук, от робкого теньканья первой проснувшейся пичужки и до басовитого гудения какого-то жука, заставлял трепетать от предвкушения.

Когда к этим звукам добавилось пение, я, честно говоря, не понял. Просто в какой-то момент почувствовал легкий холодок, пробежавший по спине. Затем сглотнул подступивший к горлу комок и сообразил, что непонятно, когда появившееся ритмичное дрожание воздуха, плавно набирающее мощь и заставляющее сердце колотиться все быстрее и быстрее — это голоса. Того самого мужского хора, о котором говорила Амси!

Я прислушался к нему. Душой. И принял его ею же — каждая нота, которую они дарили приближающемуся рассвету, звучала именно тогда, когда требовалось. И именно так, как хотелось.

Потом звук стал становиться плотнее и насыщеннее — в пение хора влились совершенно незнакомые, но невероятно красиво звучащие инструменты. И, в тот самый миг, когда душа была разорваться от Ожидания, запели женщины. Сначала Ивица, а затем и Найта с Майрой.

С этого мгновения я не слышал пение, а жил им. Поэтому не только видел, но и чувствовал каждый миг пробуждения мира: восторженно вдыхал утреннюю прохладу могучей грудью океана, радующегося скорому восходу Ати, и вместе с жаворонком, взлетевшим к светлеющему небу, оглашал окрестности ликующей трелью. Легким ветерком взъерошивал лепестки полевых цветов, только-только начинающих просыпаться, и вместе с еле-еле стоящим на ногах олененком осторожно разглядывал черными бусинками глаз буйное море разнотравья, постепенно обретающее цвет. С тихой радостью отражал лучи поднимающегося светила снежными шапками гор, теряющимися среди звезд, и крохотной ящеркой взбирался на камень, еще не успевший согреться. Поэтому шелест волны, набежавшей на берег, а затем откатившейся обратно, и наступившая после этого тишина резанули по обнаженным чувствам, как клинок — по яремной вене. И я, ощутив пустоту на том месте, где еще недавно билось полное жизни сердце, умер…

Сколько времени я потрясенно молчал после того, как открыл глаза — не скажу, ибо не знаю. Помню только, что заставить себя высказать Амси все, что я думаю о том, что она сделала с песней, оказалось безумно сложно, так как не находилось слов, которые могли бы передать мое восхищение. Но когда взгляд, блуждающий по комнате, наткнулся на оплавленную мерную свечу, и память услужливо напомнила о том, что надо было сделать в течение дня, я повернул голову к камере и склонил голову в знак уважения:

— Это было потрясающе…

…Воспоминания о Чуде продолжали рвать душу даже после того, как я вскочил в седло Черныша и подъехал к распахнутым воротам. Поэтому я запрокинул голову к хмурому зимнему небу, дождался, пока холодные снежинки остудят пылающее лицо, и лишь после этого подобрал оба Дара. Окружающий мир почувствовал не сразу. Но когда услышал все сознания на несколько перестрелов вокруг, то выбросил из головы все лишние мысли и сосредоточился на чужих эмоциях. И, не обнаружив ни единого признака опасности, подал коня вперед. Дарующие поехали следом, постепенно «врастая» в мое сознание и помогая превратиться в одну душу с тремя телами. И возвращая меня к нормальному восприятию жизни.

По дороге к лавке мэтра Колина мы не обменялись и парой слов — не было необходимости. Да и после того, как я выяснил, кто торгует самыми качественными музыкальными инструментами, продолжали молчать, ибо ощущали каждую рождающуюся в нас эмоцию во всех ее оттенках. Правда, выехав на улицу Долгого Эха и увидев вывеску, изображающую дайру, скрещенную со свирелью, почувствовали, что одного молчания становится маловато. Поэтому рассмеялись. Мы с Вэйлькой. А Найта, забившая все эмоции своим предвкушением, виновато вздохнула.

— Да ладно тебе, сестричка, все нормально! — успокоила ее младшая Дарующая. — Мы совсем не против разделить твое желание насладиться игрой на винарре! Тем более что ты не одна такая «громкая». Скажем, когда Алька…

— Какая, в Бездну, Алька⁈ — возмутилась старшая. — Когда ты… хм… думаешь о Нейле, о нем… хм… думают все!

— Не все, а только те, с кем я делюсь своими эмоциями! — «оскорбленно» уточнила Вэйлька, а потом весело засмеялась: — А так как я делюсь ими только с его любимыми женщинами, они на меня не обижаются.

— Спасительница! — воскликнул я, с ужасом представив себе тот вариант, о котором подумала меньшица. Потом осадил Черныша перед искомым крыльцом, спрыгнул на заляпанные грязью ступени, набросил повод на вбитый в стену дома крюк, отошел чуть в сторону и помог спешиться своим дамам…

…Несмотря на невзрачный внешний вид, внутри лавка мэтра Тивилла выглядела неплохо. Только радовала глаз в основном внешним видом идеально отполированных и красиво залакированных инструментов. А вот запахи, пропитавшие не такое уж и большое помещение, заставляли морщиться — в нем пахло клеем, лаками, деревом и, почему-то, пылью! Вэйльке эти удушливые «ароматы» тоже не понравились, зато Найта, втянув затрепетавшими ноздрями тяжелый дух, заулыбалась и мигом растеряла всю величественность походки и жестов — метнулась к полированному ящику, стоявшему неподалеку, откинула какую-то крышку, пробежала пальчиками по клавишам и недовольно поморщилась:

— Мэтр Тивилл, в вашей лавке есть нормальные инструменты, а не дрова со струнами⁈

Невысокий и круглый, как сдобная булка, мужчина, выскользнувший из-за «ящика» покрупнее, изобразил несколько глубоких поклонов. А выказав радость от лицезрения в своей лавке «столь утонченных благородных, да еще и обладающих идеальным слухом», пригласил ее пройти туда, где стоят «не инструменты, а песни, воплощенные в дереве, металле и лаке»! Найта фыркнула. А Вэйлька, «на всякий случай» ощупав мою шею, плечи, руки и талию, недоуменно захлопала ресницами:

— У него что, неважно со зрением? Где это ты у нас утонченный⁈

— Может, тут? — я ткнул пальцем в переносицу, потом услышал, как звучит очередная винарра, и вздохнул: да, по сравнению с инструментами Ушедших она действительно напоминала дрова со струнами. Хотя и была чуть более звонкой, чем первая.

— Мэтр Тивилл, кажется, вы меня не поняли! — недовольно рыкнула старшая Дарующая. — Я ищу не КРАСИВЫЙ инструмент, а инструмент ЗВУЧАЩИЙ! И если у вас такого нет — не тратьте наше время зря…

Холод, который она добавила в эти слова, почувствовали даже мы с Вэйлькой. И посочувствовали хозяину лавки, которому досталась большая его часть.

— П-прошу п-прощения, я д-действительно н-не п-понял! — заикаясь на каждом слове, затараторил он. — П-попробуйте вот этот, п-почти уверен, ч-что он в-вам п-понравится!

«Вот этот» действительно звучал. Чисто, глубоко и, в то же время, звонко. Поэтому Найта не ограничилась десятком извлеченных звуков, а потребовала стул. После чего пробежалась пальцами по клавишам и заставила инструмент зазвучать по-настоящему. Но мелодию до конца не доиграла, а снова рявкнула:

— Мне! Нужен!! Звук!!! Звук, а не полированные крышки!!!

— У м-меня есть д-два з-звучащих инструмента, но они очень н-невзрачные. И н-не новые…

…Винарра, которую в конце концов выбрала старшая Дарующая, действительно выглядел не ахти — передняя облицовка «ящика» была основательно потертой, в двух местах по ней змеились тоненькие трещинки, а лак кое-где настолько потемнел, что не позволял разглядеть фактуру дерева. Но этот инструмент действительно звучал, поэтому, как только Найта сказала «берем!», я поинтересовался ценой, заплатил, сообщил, куда доставить покупку, первым вышел из лавки и с наслаждением вдохнул свежий воздух…

После лавки мэтра Тивилла мы заехали во дворец. Точнее, в Башню Теней, где передали дяде Витту «рисунки» Амси и сообщили, что нам «продали» очень интересный слух. А когда он проникся и пообещал отправить Теней на поиски, поехали в Ремесленную слободу, где потратили больше полутора страж на разговоры с людьми, ищущими найма.

В итоге на пробную десятину взяли четыре человека: одного конюха, понравившегося моим женщинам куда больше тех, которых приводил Рогер, и трех совсем молоденьких девчушек в помощь Селии и Анике. Причем причин, которые заставили Дарующих из всего разнообразия служанок, уже обладавших нужными навыками, выбрать троицу, не умевшую ничего, я, честно говоря, не понял. Но оспаривать принятое решение даже не подумал, резонно рассудив, что Вэйльке и Найте виднее. И правильно сделал — чуть позже, когда мы, покинув Ремесленную слободу, двигались в сторону дома, моя первая меньшица прервала уютное молчание и объяснила свой выбор:

— То, что они ничего не умеют — мелочи. Зато заглядывать к ним в души не противно. Кроме того, когда эти девочки отъедятся и округлятся, смогут радовать гостей своей красотой. Или кому из наших приглянутся…

— Вы процесс найма с Майрой не обсуждали? — невольно поинтересовался я.

Дарующие заулыбались:

— Само собой, обсуждали! Иначе у кого мы бы могли набраться таких умных мыслей⁈

Зацепившись за слово «обсуждали», девочки начали рассказывать, кто, чего и у кого набрался. Как в плане привычек, так и изменений. Некоторые тонкости отношений между женщинами, которые, как оказалось, прошли мимо меня, веселили, некоторые заставляли задуматься, некоторые ставили в тупик. Но, в общем и целом, радовали. Ибо в них не было ни зависти, ни соперничества, ни обид. Мало того, как оказалось, с любой проблемой или взаимным недопониманием они привыкли разбираться вместе. И всегда начинали «разбирательства» с шага навстречу — с просьбы к ближайшей Дарующей собрать все души в одну. С изменениями было не менее весело — оказалось, что дамы, меняя какие-то мелочи, всегда отслеживали мои реакции. То, что приходилось мне по душе у одной, сразу же добавляли остальным, а не понравившееся убирали. Говоря иными словами, делились даже этим! Такой подход мне понравился, поэтому, подъезжая к Служивой слободе, я пребывал в благодушном настроении. А когда почувствовал в доме сразу три знакомых сознания, невольно усмехнулся:

— Упертая девица, однако!

«Упертая девица» — Ирлана ар Койрен — нашлась на третьем этаже: тренировалась под чутким руководством Альки. Увидев меня, покраснела до кончиков ушей, но прежде, чем вскочить с пола и поздороваться, не только закончила упражнение, но и выполнила каждое повторение предельно добросовестно.

Я похвалил. И ее, и наставницу. Потом сказал, что рад видеть ар Койрен в своем доме, и с улыбкой поинтересовался, не пора ли вооружать моих вассалов, чтобы защитить особняк от мужчин их рода, разгневанных побегом сразу трех красавиц.

Девушка весело рассмеялась, затем, повинуясь команде мелкой, торопливо села на пол и повторила упражнение еще тридцать раз. После чего, уже не вставая, озвучила свою мысль:

— Мы не сбегали, нас привез Магнус. Расстроился, что вас не застал, пообщался с арессой Майрой и уехал по делам.

— Это меняет дело! — «успокоено» выдохнул я, и под хихиканье Альки с Ирланой отправился на поиски близняшек. Вернее, спустился на задний двор, добрался до псарни и, переступив порог, мысленно хмыкнул: за работой артели Гохи, уже приступившей к разборке внутренних перегородок, деловито наблюдали Тина и сразу две пары «надзирателей» — Хельга с Диттом и Хильда с Фиддином. Именно деловито — когда один из артельных начал примеряться к столбу, убирать который не требовалось, та пара, которая в это время изучала рисунки, мгновенно встрепенулась и отправила его куда подальше. В смысле, к соседнему. Беззлобно помянув девичью память взрослого — лет эдак сорока — мужика.

Увидев меня, девушки смутились, но от моих вассалов не отшатнулись. Поэтому, поздоровавшись и сказав каждой по комплименту, я подмигнул советнице, блюдущей их целомудрие, и ушел заниматься своими делами. То есть, сначала перетаскивать в карету новую «обивку» из многослойной и очень богато выглядящей ткани, а затем и крепить ее согласно указаниям Амси.

С технологиейсборки разбирался кольца полтора. А когда сообразил, что, куда и как надо вставлять, вдруг обнаружил, что делать, собственно, уже нечего, так как вся обивка на месте, а салон кареты выглядит в разы интереснее и богаче, чем любой другой, когда-либо виденный. Майра и обе Дарующие, которых я позвал полюбоваться на дело разума Амси и моих рук, пришли к такому же выводу. Поэтому, посидев на каждом из диванов и перещупав все, что можно было пощупать, они выразили призрачной хозяйке свою глубочайшую благодарность. А Вэйлька, очередной раз проведя пальчиками по темно-зеленой обивке стены, даже вздохнула:

— Жалко, что ты не можешь оказаться здесь, с нами!

— Почему это не могу? — удивилась Амси, появилась в своей призрачной плоти, расправила подол потрясающе красивого бального платья и «уселась» рядом со мной! — Вот!

У младшей Дарующей заблестели глазки:

— А в спальне у Нейла так же появляться можешь⁈

— Если ваш муж не пожалеет места для коробочки размером с половину ладони, то смогу…

— Нейл? Пожалеет⁈ — «возмутилась» меньшица. — Ты просто плохо его знаешь!

Почувствовав, что дамы вот-вот заведутся, я жестом попросил их чуточку помолчать, и спросил у Майры, что мне просил передать ар Койрен.

— Не выдержал стенаний Ирланы и привез ее потренироваться! — улыбнулась она. — Когда узнал, что ты вернешься не скоро, расстроился. И собрался везти девиц обратно: оказалось, что у него какие-то дела в Нижнем городе, поэтому он собирался выделить на тренировку Ирланы чуть больше шести колец. Его сестры чуть не расплакались, и я предложила их оставить. При этом предупредила, что до середины шестой стражи забрать их можно будет еще тут, а с начала седьмой — на балу у Жиоров.

— Умница! — похвалил ее я. — Кстати, хорошо бы вызвать Конгера из дворца.

— Сангор уже уехал.

Я дал ей почувствовать благодарность и любовь, а затем ухмыльнулся:

— Ох, сколько же сегодня будет разговоров…

…После обеда дом стал напоминать разворошенный муравейник. Сначала до нас добралась та четверка, которую мы наняли в Ремесленной слободе, и Майра, быстренько передав новенького конюха под командование Рогера, уволокла девиц в неизвестном направлении. Чуть позже к воротам подкатила крытая повозка с нашим новым приобретением, и Найта с Вэйлькой, с трудом дождавшись, пока инструмент перенесут в обеденный зал, принялись его настраивать. Потом приехал Конгер, быстренько переоделся и принялся слоняться по коридору первого этажа, дожидаясь появления арессы Ирланы. Увы, той было не до него: девушка, сразу после завершения трапезы унесшаяся вслед за Алькой на второй этаж, разгуливала по нашей гостиной то домашнем платьице мелкой, то в том платье, которое ей выделили для поездки на бал. И сходила с ума от счастья.

На заднем дворе тоже было шумно — артельщики Гохи, закончив с разборкой перегородок, начали перестилать полы. Кстати, все еще под недремлющими очами двух парочек и Тины. Правда, последняя, устав дуреть от скуки, занималась делом — усевшись в кресло, которое ей приволок из дома кто-то из вассалов, делала вид, что бдит. А на самом деле слушала лекции Амси и смотрела обучающие ролики.

Не бездельничал и я — посовещавшись с Амси и выслушав ее советы по качественному изменению системы защиты дома с прилегающей территорией, отправился на остров. Пока дожидался завершения синтеза каких-то датчиков, ополоснулся в море и немного понырял. Потом вернулся домой, поднялся на третий этаж и, прогулявшись по комнатам, закрепил на внешних стенах рядом с окнами детали, назначение которых пока понимал очень-очень смутно или не понимал вообще. Закончив с третьим этажом, прошелся по всей территории — задержался рядом с окнами казармы, в которой жили мои вассалы, прогулялся вдоль стены, уделил время воротам, калитке и даже забрался на соседский орех.

Когда Амси решила, что все нужные датчики уже на месте, я вернулся в дом и поднялся к себе в спальню. Про Ирлану, каюсь, забыл, так как всю дорогу слушал объяснения искина, запоминал новые понятия и старался разобраться не только в общем принципе их действия, но и в частностях. В результате ворвался в гостиную, даже не подумав заранее прислушаться, чтобы узнать, кто в ней находится, или, на худой конец, заглянуть в это помещение, используя камеры.

Короче говоря, ар Койрен, крутившуюся перед зеркалом в шортиках и топике, заметил только тогда, когда преодолел ровно половину пути до дверей спальни. Возвращаться в коридор было поздно, так что я улыбнулся стремительно краснеющему отражению, нисколько не кривя душой, сообщил, что этот наряд ему — отражению — очень идет, и ушел к себе. А через несколько мгновений услышал заливистый смех Альки, чуть приглушенный закрытой створкой.

Переиграть неловкую ситуацию шансов не было, поэтому я усмехнулся и ушел в себя. В смысле, побросал на кровать то, что приволок с собой, и, следуя указаниям призрачной хозяйки, начал превращать спальню непонятно во что. А когда закончил, на всякий случай задвинул засов, включил экран терминала системы наблюдения и контроля, и начал разбираться с доступными функциями.

Несмотря на то, что по утверждению Амси, в особняке установили, «самый примитивный примитив», да еще и с «возможностями, порезанными до предела», даже то, что осталось, потрясало до глубины души. Ведь теперь можно было забыть о понятии «непросматриваемое место» раз и навсегда. Ведь датчики, которые я так добросовестно расставлял, позволяли обнаруживать и сопровождать «взглядом» любое живое существо крупнее воробья, подобравшееся к нашему забору на расстояние ближе пятидесяти шагов. А еще одинаково хорошо видеть и днем, и ночью, и в самое жуткое ненастье. При этом не было никакой разницы, двигаются гости по открытому пространству или прячутся, скажем, в кузнице тех же ар Витзеров. Ведь система не просто показывала их фигуры, а позволяла разглядеть каждый жест или выражение лица, а также могла показать все, чем они вооружены, включая засапожные ножи! Кроме того, датчики позволяли слышать любой разговор, каждое отдельное слово или отслеживать ритм дыхания непрошеных гостей. Но больше всего радовало другое — система, использующая в своей работе часть сознания Амси, умела думать. Поэтому, контролируя не только окрестности особняка, но и все, что происходило на его территории, и могла «сглаживать» ошибки стражников. Скажем, повторить и усилить звук сработавшей «обманки» в том случае, если его не услышат с первого раза, или разбудить стражника отдыхающей смены как каким-нибудь «посторонним звуком», так и коротким импульсом генератора инфразвука.

С возможностями последнего и, к моему жуткому сожалению, единственного доступного средства активной защиты, я разбирался дольше всего. Нет, не с вариантами его включения, коих было очень немного, а с понятиями «частота», «звуковая волна» и «диапазон». То есть, слушал лекцию о зависимости воздействия инфразвука на живые существа от его частоты и мощности. Да, в физиологию процессов я не вдавался, так как чувствовал, что для этого слишком сильно не хватает знаний. Но даже услышанного по «самым верхам» хватало за глаза: этот самый генератор мог не только вызывать сухость во рту, головные боли, нарушения зрения и удушье, но и убивать, разрывая легкие[1]!

В общем, когда и с объяснениями, и с тестовой проверкой системы было закончено, от новых знаний слегка гудела голова и путались мысли. Поэтому, подумав, я решил, что не мешает слегка отвлечься. Скажем, посидеть в бочке с горячей водой или поваляться в джакузи. Но потом вспомнил о гостях, артели Гохи, вечерней поездке на бал, посмотрел на мерную свечу, вздохнул и подключился к камере своей гостиной.

К моей искренней радости, ни Ирланы, ни Альки в ней уже не было — обе юные дамы куда-то унеслись, оставив за собой горы женской одежды, наваленные чуть ли не на всех горизонтальных поверхностях. Как выяснилось, они сбежали в обеденный зал послушать игру и пение Найты с Майрой. Там же нашлись и Тина с опекаемыми парочками — сидели на диванах и в креслах, лакомились выпечкой и наслаждались. Правда, чем именно — талантом исполнительниц или общением между собой — я не вникал. Ибо, перешагнув через порог и дослушав мелодию до конца, плеснул во всех своих женщин волной восторга и любви, а затем сообщил, что пора собираться…

…На этот раз процесс одевания занял куда больше времени, чем обычно, из-за небольшой войны между ар Эвис и ар Койрен. Вернее, между моими женщинами с примкнувшей к ним Ирланой и близняшками. Причина? Мои хотели нарядить Хельгу и Хильду так, чтобы они не выбивались из общего образа. А несчастные девицы, увидев в зеркале себя в «абсолютно развратных платьях», даже не покраснели, а позеленели от смущения. В итоге, к страшному неудовольствию их младшей сестры, «общий образ» выбрали предельно скромным. Местами. То есть, стиль одежды остался единым, но два из восьми нарядов, «увы», не позволяли свести с ума приверженцев замшелых традиций.

После «подписания мирного договора», дамы, наконец, облачились в верхнюю одежду и забрались в карету, поданную Оденом прямо к крыльцу. А я взобрался на Уголька — торренца, подаренного королем — и в сопровождении Конгера, Фиддина и Дитта выехал со двора.

Очень уж сосредоточенное внимание ощутил сразу после того, как мы выехали за пределы Служивой слободы. Мгновением спустя, почувствовав, что Дарующие заволновались, дал им ощутить свою уверенность, расстегнул подбитый мехом плащ, чтобы они могли видеть происходящее через камеру в моей пуговице, и продолжил движение с той же скоростью. Правда, чуть-чуть забирая вправо, чтобы навесы над крылечками домов и вывески лавок как можно дольше мешали целиться троим из четверых «лихих людишек», которые нас с нетерпением ждали. Что позволило выгадать около полутора перестрелов и подобраться к засаде достаточно близко для того, чтобы набросить на каждого из убийц по петельке воли.

Заставить пошевелиться того единственного, которому было удобно в меня стрелять, оказалось несложно: почувствовав вспышку беспричинного ужаса, он дернулся так, что наполовину высунулся из-под белоснежной овчины, делавшей его незаметным на усыпанной снегом крыше. Слева-сзади раздался предупреждающий рык Фиддина, и я, спешившись и оказавшись по щиколотку в жидкой грязи, на мгновение застыл. А когда пропустил мимо себя не так уж и быстро двигавшийся арбалетный болт, скользнул вперед, прижимаясь к стене дома. И одновременно плеснул безудержным гневом во все четыре петельки сразу.

Воинственный вопль, которые издали лихие людишки перед тем, как попрыгать на заснеженную улицу, здорово развеселил. Равно как и их атакующий порыв. Ведь вместо того, чтобы выстрелить, скатиться по противоположным скатам крыш и скрыться, эти недоумки рванули в атаку, размахивая кто чем! Забыв про то, что жаждут крови воинов, взявших в руки мечи чуть ли не в колыбелях. А потом умерли. Один от моего ножа, а остальные — от меча Конгера. Ибо Фиддин с Диттом все время, пока длился этот «бой» дисциплинированно охраняли дверцы кареты.

Кстати, проявленное мною великодушие вызвало у десятника не только приступ детской радости, но и вспышку благодарности — убедившись, что последний из наших противников мертв, он повернулся ко мне и дважды вжал правый кулак в грудь. Дав понять, что видел, как я двигался, понимает, что я мог убить всех четверых без его помощи, и ценит столь широкий жест. Правда, зачем я выдергиваю из стены болт, который в меня все равно не попал, так и не сообразил. Но я на это и не рассчитывал.

В нашей карете было тихо и спокойно, так как мои женщины знали, что волноваться уже не о чем, и ждали, когда мы поедем дальше. А троице ар Койрен не позволяла волноваться пара «обделенных» вассалов, которые видели весь бой своими глазами, и теперь описывали его «самые забавные» мгновения. Описывали со смехом и шутками, но очень неплохо расставляя акценты. В результате, к концу их рассказа близняшки восхищались тем, что требовалось роду Эвис. В смысле, неусыпной бдительностью Фиддина, моей непоколебимой уверенностью в воинском мастерстве своих вассалов и Конгером, подтвердившим на деле, что эта уверенность появилась не на пустом месте.

Да, Хельга с Хильдой были в восторге. И лишь самую чуточку расстраивались из-за того, что я не дал возможности показать себя «их» ухажерам. А Ирлана, как достойная сестра первого меча Маллора, отнеслась к нашей победе, как к должному — дослушав последнее предложение кого-то из парней, вежливо улыбнулась, а затем продолжила разговор, прерванный нападением. Тем не менее, когда мы добрались до особняка ар Жиоров, оперлась на руку десятника без какого-то внутреннего сопротивления. И, поглядывая по сторонам почти с такой же веселой холодностью, что и мои женщины, величественно двинулась следом за троицей меньшиц…

…Вопль герольда, объявляющего о моем прибытии, заставил гостей повернуться к парадным дверям. Не удивительно — он перечислил не только меня и моих супруг, но и вассалов со спутницами. То есть, подчеркнул мое решение выделить каждого из этих парней из безликой массы благородных, обычно сопровождающих глав Старших родов. И, заодно, желание продемонстрировать начавшееся сближение нашего рода с родом ар Койрен. Последнее не могло не вызвать волны шепотков — крупные знатоки всего и вся тут же начали обсуждать, насколько этот род усилит союз ар Эвисов, ар Диргов, ар Сиерсов и ар Маггоров. И, заодно, строить догадки о возможных целях этого союза.

Возвышение Конгера, Фиддина и Дитта тоже не прошло мимо внимания — добрая треть матерей, чьи дочери вот-вот должны были дорасти до возраста согласия или уже доросли, но не были пристроены, принялись терзать своих мужей. Дабы последние не стояли столбами, а представили их кровиночек женихам из не самого слабого Старшего рода Маллора.

Не стояли на месте и желающие продолжить веселье — стоило нам определиться с местом, где появится очередной Уголок Вечной Стужи, как к нему потянулись любители посмеяться или посмотреть на чужое унижение. Только вот с жертвами оказалось, мягко выражаясь, негусто. Ассаш ар Ремир, которого я жаждал видеть больше всего, на этот бал еще не приехал. Те благородные, которые чем-то не угодили Зейну Шандору, реагировали на шутки моих женщин, как бездомные шавки на грозный рык бойцового пса, охраняющего свою территорию. То есть, поджимали хвосты и быстренько перебирались на другую половину зала. А наследник хозяина особняка, Ярвен ар Жиор, «порадовал» хорошей памятью — не забыв результатов нашего «общения» в замке ар Маггор[2], улыбался так, что рисковал порвать себе щеки. И при этом проявлял просто невероятное гостеприимство.

Чуть веселее стало к началу восьмой стражи, когда танцевать порядком поднадоело, и я коротал время, беседуя с Магнусом: на бал заявился Нолдис ар Цайн, посол Реймса в Маллоре, и, совершив «обязательный» круг по залу, добрался до нас. Точнее, весело стало тогда, когда он, поздоровавшись, представившись и «одарив» моих женщин парой не особо изысканных комплиментов, вдруг решил, что пора переходить к делу.

Предложение уделить ему немного времени для личного разговора я отверг — оглядел мужчину с ног до головы и лениво пробормотал:

— Должность старшего телохранителя короля, манор, особняк в столице и весьма приличное ежемесячное содержание мне уже предлагали. В вашем списке есть что-нибудь поинтереснее, или вы постараетесь поразить меня тем же самым, но только в Реймсе?

Ар Цайн слегка растерялся:

— Ну-у-у, вообще-то…

— Простите, что перебиваю, но я еще не договорил! Кроме всего вышеперечисленного, мне еще пытались доказать, что эти волосы… — я взъерошил короткую шевелюру ладонью, — … рыжие! То есть, о-о-очень убедительно рассказывали, что на самом деле я являюсь коренным хейзеррцем, а все зеркала нагло лгут! Так вот, в то, что они рыжие, я не поверил. Не поверю и в то, что черноволос[3].

В толпе, внимательно прислушивавшейся к нашему разговору, раздались приглушенные смешки.

— А еще вы крайне не любите послов, верно? — не на шутку разозлившись, но все-таки удерживая на лице милую улыбку, напомнил собеседник. И попробовал уколоть: — Но при этом почему-то не вспоминаете о том, что ваш собственный отец не только служил в Посольском приказе, но и почти год провел в Хейзерре, представляя ваше королевство!

О вспыльчивости уроженцев Реймса ходили легенды, поэтому для превращения искорки пробуждающегося гнева в пожар хватило небольшого «бревнышка»:

— Как и подобает нормальному послу, вы лжете, не краснея: мой отец начинал службу не в Посольском приказе, а Ночном! Поэтому в Глевине лишь охранял подобных вам. И охранял достойно.

— Достойно? — презрительно фыркнув, переспросил он. — Тогда не напомните, по какой именно причине его так быстро выслали из Хейзерра⁈

Эти слова, бросающие тень сразу на двух очень достойных личностей, взбесили Найту так сильно, что Вэйльке пришлось ее морозить «стужей», а мне «обжигать» сознание старшей Дарующей обещанием отомстить:

— Что ж, объясню: так же, как и любой из нас, Эвисов, мой отец умел безоглядно любить умных, красивых и достойных уважения женщин! А тем, кому сильные чувства к другим оказались недоступны по причине жаркой любви к самим себе, чужое счастье стало плевком в глаза. И поэтому…

— С тем, что вы, Эвисы, любите поволочиться за смазливыми бабенками, трудно не согласиться! — демонстративно заглянув в каждый из вырезов моих спутниц, перебил меня он. — Насчет всего остального — не знаю…

Толпа зароптала. От моей «личной боевой звезды» потянуло ледяным бешенством. А я спокойно поинтересовался:

— Надеюсь, для того чтобы скрестить с вами клинки здесь и сейчас, мне не придется называть вас бабой в штанах?

— Надеюсь, вы будете драться сами, а не спрячетесь за спины инеевых кобылиц⁈ — парировал он, начиная расстегивать камзол.

— Что, реймсское посольство перестало платить своим осведомителям? — протолкавшись сквозь толпу, насмешливо спросил Магнус.

— Тс-с-с, не спугни! — прижав пальчик к губам, прошептала Ирлана. — А то еще передумает! Или попросит боя с подменами и до первой крови…

— Даже не надейтесь, аресса! — передав камзол одному из своих спутников, поморщился ар Цайн. — Я всегда дерусь сам. До смерти противника.

— Вы забыли добавить «если дерусь вообще»! — уточнила девушка. А когда посол открыл рот, чтобы что-то добавить, озвучила очень весомый аргумент: — Не надо пустых слов: я, Ирлана ар Койрен, сестра первого клинка Маллора, знаю, что в списке десяти лучших мечников Реймса вас нет!

— Моя сестра — дуреха! Он там был. Лет пять тому назад… — шепнул мне Магнус. — Считался девятым. Так что поосторожнее…

Я коротко кивнул, дав понять, что услышал, затем вошел в круг, образованный желающими посмотреть на поединок, и, на всякий случай, уточнил:

— Бой сейчас, без подмен и насмерть?

Арр Нолдис подтвердил. А затем медленно потащил из заметно более широких ножен, чем надо бы, о-о-очень знакомый клинок!

Дары Вэйльки и Найты тут же полыхнули узнаванием, а Амси задумчиво пробормотала:

— Пожалуй, на осведомителях они не экономят. Скорее, наоборот.

Потом выдержала небольшую паузу и на всякий случай спросила:

— Я надеюсь, ты понимаешь, что в этом поединке демонстрировать окружающим прочность своего меча однозначно не стоит?

Я это понимал. Поэтому дождался кивка противника, кивнул сам и скользнул вперед так, чтобы оказаться вплотную к той самой точке, которую ар Цайн мог бы достать в длинном выпаде. Сократить расстояние «Рябью» — почти невидимым глазу перемещением стоп — не позволил. А когда десница противника устремилась вперед в имитации атаки и пересекла границу той области, которую контролировал я, выполнил самую обычную «Лесенку» из «Кровавой Дорожки». Правда, со скоростью Магнуса ар Койрена. На первом шаге рассек связки на правом запястье арра Нолдиса, на втором — перечеркнул внутреннюю поверхность локтевого сгиба, а на третьем — ужалил. Под нижнюю челюсть. Чтобы не нарушать традицию. После чего разорвал дистанцию и, не обращая внимания на падающее тело, деловито подобрал с пола меч Наказующих:

— Сохранить, что ли, эту кочергу на память об очередном убитом после?

А когда тот самый спутник ар Цайна, который держал его камзол, попробовал что-то возразить, я пригласил его в круг:

— Для того, чтобы забрать этот трофей, надо меня зарубить! Готовы? Нет⁈ Тогда попрощайтесь — вы видите это меч в последний раз!

…Пока слуги вытаскивали тело из зала и замывали кровь, Магнус мрачно молчал. А когда музыка заиграла снова, и трое моих вассалов пригласили своих дам на очередной танец, подошел поближе и угрюмо пробормотал:

— На твоем месте я бы подарил этот трофей Шандору. И чем быстрее — тем лучше.

— Почему?

— Про Наказующих и их клинки что-нибудь слышал?

Я утвердительно кивнул:

— Да, о них рассказывается в старых легендах.

— Это не легенды. И меч, который ты держишь в руках — тот самый, древний. Просто в неродных ножнах. Стоит — как половина королевства. Поэтому ради того, чтобы его вернуть, король Реймса не остановится ни перед чем.

— Войну развяжет? — без тени улыбки поинтересовался я.

— В ближайшие года три-четыре — нет, так как еще не оклемался от последней, гельдской! — уверенно ответил ар Койрен.

— Все остальные возможные последствия меня устраивают! — ухмыльнулся я. А когда почувствовал, что мужчина до сих пор не понимает, и поэтому беспокоится, легонечко намекнул: — Я оказался в опале не просто так…

Магнус нахмурился еще сильнее, а потом, наконец, сообразил, что я имел в виду. И… вдруг ощутил чувство вины:

— Знаешь, об этих клинках я только слышал. Поэтому сообразил, что у Цайна в руке именно он, только тогда, когда бой уже начался…

Я это знал. И даже помнил, когда именно меня обожгло его узнавание — в тот самый момент, когда посол пытался подойти ко мне «Рябью».

— … а испугаться, что он перерубит твой меч, просто не успел: ты уже сорвался в «Лесенку»!

— Ну, и как она тебе, не разочаровала⁈ — весело спросил я.

— Издеваешься? — возмутился он. — Я сообразил, чем именно ты атаковал, только тогда, когда все уже закончилось!

— Значит, бой впечатлил и остальных. И это не может не радовать…

[1] При 180–190 дБ разрываются легочные альвеолы.

[2] Описано в первой книге.

[3] Коренные уроженцы Реймса отличаются угольно-черной шевелюрой.