Несмотря на усталость, Мера долго не могла заснуть. Страхи мучили и вопросы, как и все последние дни. Став княгиней, она поклялась на крови защищать народ, и теперь тяжесть этой клятвы камнем лежала на душе. За все, что происходит в княжестве, она чувствовала себя ответственной, пусть даже не имела к этому отношения. За жизни людей, до которых никому не было дела. За то, с каким равнодушием относятся к чужой беде те, кому повезло больше. Так было и при отце, но то был его груз, а не младшей дочери, которой светило лишь удачно выйти замуж, принеся княжеству нового союзника, и навсегда покинуть родной дом.
Как справлялся отец? По его приказу тысячи ратников шли в бой, чтобы умереть на чужой земле. Ощущал ли он вину за их смерти, или понимал, что бессмысленно корить себя за то, на что повлиять не в силах?
Страх пробуждался в душе всякий раз, стоило только Мере подумать о новом призыве войск на границу. Сердце сжималось всякий раз, когда она вспоминала о скором полюдье. Сможет ли она силой стрясти дань с крестьян, если те не сумеют скопить достаточно? Сможет ли изгнать семьи с земли в уплату долга и тем обречь их на голодную смерть?
Правы были бояре в том, что она недостаточно жёсткая. Но очерстветь придется, и не только ради своего спокойствия. Мягкая рука непригодна для управления целым княжеством.
С тяжкими мыслями Мера ворочалась на постели под свист ветра за окном и далёкий вой собак — верный знак разгула нечисти. Но и долгожданный сон не принес успокоения. Снова княгиня почувствовала привычный уже взгляд в упор и чье-то присутствие. Но вставать и искать глазами ночного гостя в темноте не хотелось. Она до сих пор не понимала, снится ли ей причудливый сон, или неизвестный дух взаправду приходит поболтать.
— Ох уж эти бояре! — раздалось совсем рядом. В голосе слышалось понимание и даже ноты сочувствия. — Накинулись как стая голодных псов, лишь бы защитить устоявшиеся порядки. Старики не любят перемен. Перемены — это неизвестность, а неизвестность пугает, как все новое. — Дух подобрался совсем близко, шепнул, обдав щеку холодом: — Ты пугаешь их. Им это не нравится, и они пытаются противостоять. Пока что. Что будет дальше? Кто знает, признают они твое главенство или задушат тебя запретами и угрозами. Я знаю, ты боишься, что задушат.
Мера тяжело вздохнула и, по-прежнему глядя в потолок, произнесла:
— Я ужасно устала за эти дни. Кто бы ты ни был — уходи. Нет сил на пустую болтовню.
— О, разумеется, — усмехнулся дух. — Все силы уходят на борьбу. Борьбу с чужими законами, за свой голос, за право быть той, кто ты есть, за чужие судьбы. Борьбу с самой собой. Я вижу, как ты стараешься, когда никто этого не видит. Я вижу, что тебе не безразличен твой народ.
Последние фразы прозвучали ласково, но Мера лишь горько вздохнула:
— Что с того? Одними благими намерениями голодного не накормишь. А я… я не знаю, как быть. Кажется, что каждое мое решение и каждое слово — ошибка.
— Уже чувствуешь свое бессилие?
— У князя оказалось меньше власти, чем я думала. Стоит только настроить против себя бояр, или дворян и княжьих мужей — на вече они вмиг изберут мне замену.
— Да-а, без союзников не обойтись… — протянул ночной гость и мечтательно добавил: — Как жаль, что ты так сильно зависишь от чужой помощи. Вот была бы у тебя собственная сила, такая, перед которой и враги, и друзья преклонятся… Такая сила, которая позволит самой решать, кого защитить, кого припугнуть, а кого покарать. Сила, с которой не сравнятся жрецы и волхвы вместе взятые.
Мера нахмурилась и всё-таки поднялась на постели. Пригляделась к теням в дальних углах покоев. Показалось, что у стены стоит некто, обозначенный более густым мраком, чем тот, что наполнял помещение.
Несмотря на то, что в прошлый раз слова духа напугали ее, увидев его вновь, страха она не ощущала. Ведь это всего лишь сон, чего тут бояться.
— О чем это ты?
— О колдовстве, разумеется.
Мера презрительно усмехнулась, а дух вкрадчиво продолжал:
— Ты, верно, наслушалась сказок про колдунов, которые хворь наводят да сливки с молока крадут? Нет, деточка, истинная колдовская сила подобна мощи богов.
Мера сложила руки на груди и хмуро заметила:
— Если меня в колдовстве заподозрят, ополчатся даже те, кто пока ещё мирно настроен.
Темный силуэт вдруг растаял в одной стороне и появился в другой, всего в шаге от Меры.
— Да, люди станут ненавидеть тебя и бояться, потому что не смогут понять твою силу. Даже если ты направишь ее на благо княжества. Что для тебя важнее: чужое мнение или возможность действительно что-то изменить?
— Так ты… ты просто хочешь заполучить мою душу! — догадалась Мера. Она рассерженно сощурилась, глядя туда, где у темной фигуры могли бы быть глаза. — Подпитываешь мои сомнения в дружине, обещаешь, что исполнятся страхи. Надеешься, что я отчаюсь настолько, что заключу сделку с нечистью, обрекая себя на жизнь в ненависти и вечное заключение в Нави без возможности переродиться?
Дух лишь тихо рассмеялся на ее обвинения.
— Не нужна мне твоя душа. А тебе сила нужна больше, чем ты думаешь. Я только пытаюсь помочь.
— Пытаешься использовать меня. Как и все! А я даже не знаю, кто ты. Проваливай. Мне не нужна помощь.
— Как знаешь, — все с тем же весельем в голосе ответил дух. — Позови, когда отчаешься.
Темный силуэт тут же растворился, оставив Меру в недоумении и тревоге. Однако слова ночного гостя накрепко засели в ее мыслях.