Хладная рать

Глава 41. В последний раз

В избе было тихо. Так тихо, что можно было услышать, как скребутся мыши в подклете. На миг вспыхнул страх — что, если изба пуста, а план провалился? Но Мера быстро отогнала от себя непрошеные мысли. Стёрла рукавом кафтана остатки кровавых разводов со щек и потянулась к дверной ручке. Замерла. Руки подрагивали слегка, а ненависть, обида, скорбь, что сидели внутри, многократно усилились жаждой крови десятков мертвецов и нечисти.

Их все сложнее было сдерживать. Как она чувствовала каждую призванную тварь, каждого духа, наполненного вечным голодом и тьмой, так и они чувствовали ее. Они хотели чужих жизней — эти жизни были прямо перед ними, и вокруг, безо всякой защиты и преград. Лишь воля Меры стояла между нежитью и полным истреблением города. Мера надеялась, что ее воля выдержит это испытание.

Она собралась с мыслями и распахнула дверь. Навстречу вырвалась темнота покоев и чужой запах. Страх и отчаянное нежелание принимать судьбу.

Булат лежал неподвижный и беспомощный на собственной постели. Глаза его были широко распахнуты и глядели прямо на темную, скрюченную тварь, что сидела на его груди. Он и пальцем шевельнуть не мог, только смотреть в глаза существу, которое умело погрузить разум человека в самый невыносимый из его кошмаров.

Стоило только скрипу двери рассеять застоявшуюся тишину, как оба — мара и Булат — обратили взгляды к двери. В испуганных глазах мужчины мелькнула и тут же угасла надежда, что невероятно позабавило Меру. Она не видела его прежде таким. Немудрено, ведь нечисть, что сидела на груди, могла бы напугать кого угодно. Небольшое тельце сплошь покрывали наросты и корочки, длинные волосы свились в неопрятные колтуны, а крупные, светящиеся в темноте глаза смотрели в самую душу и вытаскивали на свет то, что хочется забыть навсегда.

Кроме них здесь не было никого. Небольшие покои под самой крышей вмещали пару составленных вместе лавок, давно слежавшийся тюфяк и три сундука. В убранстве ещё чувствовался давний след женской руки, о чем говорили и нетронутые после ее ухода вещи. Мера не помнила жену Булата и не собиралась думать о ней. Она вообще ни о чем не могла думать, глядя на него, только представлять мысленно смерть брата. Что это было: удар ножа в спину, пока он бился с врагом, или под ребра, лицом к лицу? Долго ли Булат следил, как гаснут глаза Светозара, прежде чем бросить его в грязи?..

Она ещё немного понаблюдала за выражением ужаса на лице предателя, его беспомощностью под чарами сонного оцепенения. Потом безмолвно освободила проход, и в покои ввалились мертвецы — стражи, которых убила ночница. Мере не было жаль их. Они сделали свой выбор, остались на стороне предателя. И заплатили за это кровью.

Мысленно Мера повелела маре освободить Булата. Тварь спрыгнула на пол и растворилась в темном углу, а Булат с шумом вдохнул всей грудью, немедленно попытался вскочить и дотянуться до оружия. Мертвые стражи с сочащейся изо ртов тьмой скрутили его прежде, чем он встал с постели, заломили руки за спину, а один ещё и ткнул рогатиной в затылок. Заставить упырей держать оружие требовало от Меры постоянной сосредоточенности, как и удерживать их порывы разорвать человека в клочья.

Не произнеся ни слова, колдунья развернулась и двинулась к выходу, а упыри потащили Булата — босого, в ночной рубахе и штанах — следом за ней. Он не дёргался и не просил о помощи. Видно, пытался сохранить остатки достоинства перед неминуемой гибелью.

Никто не встретился по пути через двор, только мертвые бродили тут и там. Мера распахнула двери в пустые тихие хоромы, прошла темными коридорами в трапезную. Зажгла свечу — одну, только чтобы советники видели друг друга.

Отцовский стул во главе стола привычно внушал лёгкий трепет, будто Мера все ещё та маленькая девочка, которая могла лишь глядеть на это почти священное место, гладить свисающую с краев медвежью шкуру, но забраться на него не смела.

Она до сих пор не чувствовала себя достойной — больше, чем когда-либо. Но все же опустилась на мягкое сиденье, провела пальцами по резным подлокотникам и расслабленно откинулась на спинку. Мертвые воины же грубо усадили Булата на скамью на его обычное место и угрожающе застыли за спиной.

— Ну и зачем все это? — хмуро бросил витязь. — Что тебе нужно?

Тут двери вновь распахнулись, и ещё трое упырей втолкнули в трапезную ничего не понимающего, такого же хмурого Возгаря.

Мера проводила его безразличным взглядом и обернулась к Булату.

— Зачем? Собираю совет в последний раз. Хочу сделать объявление.

Время текло предательски медленно. В гнетущем молчании Мера ловила на себе изучающие, угрюмые взгляды советников, которые ничего не понимали. Предчувствие худшего снедало их, как Меру снедала надобность ждать. С каждым мигом вероятность, что защитники города раскроют ее маленький план и вернутся к хоромам, возрастала. А с тем неизбежно возрастала и вероятность массового кровопролития. Но Мера совсем не хотела топить свой стольный град в крови, всего лишь забрать что причитается.

Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем упыри привели в трапезную следующего боярина, а за ним и ещё одного. Следовало собрать всех.

В прохладном помещении скоро стало тяжело дышать из-за густого запаха гнилой плоти и свежей крови. Мертвецы вперемешку с навьими духами толпились за спинами советников, заставляя тех потеть и бледнеть, вздрагивать после каждого шороха. Мера оставила по одному на человека, а остальных отослала прочь.

Наконец, в дверях появились союзники. Ормарры молча застыли у входа в ожидании ее слов, только Ратмир бросил полный боли и одновременно злобы взгляд на отца. Булат же ответил презрением. Сплюнул на пол и процедил сквозь зубы:

— Вот, значит, кого ты выбрал! Неблагодарный, неразумный щенок!

— Хочешь поболтать с отцом напоследок, Ратмир? — предложила Мера.

Гридин мрачно покачал головой и отвёл взгляд. Должно быть, сохранять спокойствие сейчас стоило ему больших усилий. Что бы ни сделал отец, он остаётся родителем, и невероятно больно думать о том, что скоро он должен умереть.

Мера смотрела на него и гадала: почему он выбрал ее, а не отца.

Даже стало жаль его. Не хотелось причинять боль преданному гридину и первому другу, не хотелось, чтобы он в тайне возненавидел ее. Но иначе нельзя.

— У меня есть просьба, — обратилась Мера к союзникам. — Я могу поручить ее только живым. Поднимитесь на стену. Скажите воинам, чтобы сложили оружие, иначе я прикажу нечисти убить всех, кто находится внутри стен. Скажите, чтобы потушили огни. Если кто откажется… Пусть Ратмир решает. — Она посмотрела гридину в глаза. — Ты ведь хотел сохранить стену, уберечь людей? Делай что до́лжно. К рассвету я освобожу город.

Его лицо чуть посветлело, он благодарно кивнул, вновь глянул на отца и, так ничего и не сказав, ушел. Мера знала, что для него это важно: знать, что она не станет наказывать всех из-за ошибок одного человека.

Ингвар тоже развернулся к выходу, а Кельда задержалась. Хмуро глянула на Возгаря, потом на Меру.

— Он должен заплатить.

— За что же? — усмехнулся вдруг боярин, обернувшись к воительнице. — За вашу глупость? Я обещал выпустить вас из города, не более.

Глаза Кельды превратились в узкие щелки, на лице появился яростный оскал. Она даже сделала шаг и потянулась к мечу на поясе, но Мера остановила ее жестом. Подумала миг и мысленно велела Акке сменить упыря, что стоял за спиной Возгаря. Акке забрал у того меч и легонько ткнул боярина, пока не выступила капелька крови.

— Сегодня каждый получит что заслужил. А с теми, кто стрелял вам в спину, поступай как знаешь.

Кельда мрачно кивнула и вышла вслед за остальными.

Мера вновь откинулась на спинку стула, закрыла глаза. Осталось дождаться ещё двух советников. Их вотчины были разбросаны по княжеству на разном расстоянии от стольного града, и неудивительно, что в такое неспокойное время каждый предпочел оказаться как можно дальше.

Пока медленно текли молчаливые мгновения, Мера смотрела на город глазами своих мертвецов, глазами нечисти, которую едва удавалось держать в узде. Смотрела на притихших от ужаса людей. Они боялись шевельнуться, чтобы не привлечь внимание тварей, заполонивших улицы. Сейчас на их глазах ложь старшей дружины оборачивалась правдой. Колдунья опасна. Ей не место среди людей и уж тем более не место во главе княжества.

Ратмир угрюмо пробирался к ближайшей башне сквозь толпу нежити и думал, как убедить людей сдаться. За ним следовали вечно невозмутимый Ингвар и мрачная Кельда. Гридин не сомневался, что они без сожалений зарубят каждого, кто встанет на пути, ведь это не их люди. Враги, лица которых даже не отпечатаются в памяти. Сам же он с содроганием пытался представить, как лишает жизни одного из друзей только за его страх. Неважно, перед нежитью или старшей дружиной. Никто не был виноват в том, что боится, и никто не заслуживает умереть за это.

Мертвецы следили за ними пустыми глазами или глазницами, из которых рвалась густая тьма, словно внутри горело чёрное пламя. Лесные духи жадно оборачивались им вслед, не имея возможности дотянуться до столь желанной добычи. Мера управляла ими, сдерживала. Но что будет, если она даст им волю? Если защитники города не захотят подчиниться ей?

На плечи вдруг навалился тяжкий груз. Ратмира одновременно бросило в жар и в холод от мыслей, что сейчас от него зависит судьба сотен жителей. Почему Мера оставила решения за ним?..

В молчании они поднялись по крутым неосвещенным ступеням наверх, в пустую дозорную башню, а следом потекла строем нечисть. Сквозной проход вел в обе стороны стены. Ратмир указал ормаррам на тот, что уводил в противоположную от главных ворот сторону.

— Вы туда, я сюда. Потушим огни.

Сам же он двинулся к надвратным башням, где скопилось сейчас больше всего людей.

К грохоту и крикам, к огням и бочкам со смолой.

Впереди показались первые группы лучников, бесполезно расходующие стрелы, и ратники, что пытались на скорую руку соорудить катапульту из обломков стены. Ратмир набрал полные лёгкие воздуха и что есть сил прокричал:

— Прекратить огонь!

Мало надежды было, что его услышат и послушаются. В такой темноте и неразберихе никто бы не увидел его лица, не узнал в нем сына княжьего воеводы. Но вдруг настала неожиданная тишина, а гридь и городские ополченцы повернулись к нему, замерев. В недоумении, в ожидании. Даже гигант-леший застыл с поднятым вверх стволом дерева.

В этой тиши самым громким был стук его собственного сердца.

Ратмир вновь глубоко вдохнул и крикнул так, будто имел право отдавать приказы:

— Сложить оружие!

И лучники медленно, один за другим опустили луки.

Вот наконец нежить усадила за стол оставшихся бояр. Мера глубоко вздохнула, оглядела каждого из них.

Пора заканчивать.

— Старшая дружина, — пустым голосом протянула она, и одной только нечисти было известно, каких усилий ей стоило сохранять спокойствие. — Ближайшие советники моего отца. Как думаете, почему вы здесь, все ещё живы, а не пополнили ряды моей хладной рати?

Они сидели бледные, растрепанные, с царапинами от грубых рук нежити. Напуганные. Одни не скрывали своего отчаяния, другие ещё пытались храбриться.

Первым заговорил, как всегда, Возгарь.

— Зачем все это, Мера? Хочешь вернуть власть силой? Ты можешь подчинить всех себе, но это не спасет людей от гибели, когда к границам подступит несметная рать Далибора.

— Нет, конечно. Я не собираюсь никому вредить больше необходимого. Справедливость — вот зачем я здесь.

— Это, по-твоему, справедливость: растревожить мертвых, осадить город, потому что не захотела принять решение вече? — гневно бросил Булат, а Возгарь одними губами усмехнулся:

— Покараешь нас за то, что пытались убить тебя? Глупо. Ты ведь не ожидала иного отношения?

Характеру Возгаря можно было лишь подивиться: даже сейчас, когда острый наконечник меча упирается ему в спину, он не скрывает своего высокомерия. Вел ли он себя так же и с прежним князем?

— Я голосовал под давлением! — тут же выпалил Хотен, но Мера на него и не взглянула.

— Речь не обо мне, уважаемый боярин Возгарь. Я хочу услышать правду от вас. Правду, которой, увы, так мало слышала прежде. — Она обвела дружину холодным взглядом и остановилась на витязе. — Как погиб мой отец, Булат?

— Ты и так знаешь, — грубо отмахнулся он.

— Хочу услышать от тебя.

В тишине и всеобщем напряжении они сверлили друг друга взглядами несколько тягучих мгновений. Но витязю было не уйти от ответа, когда в спину упирается острие копья.

Скрипнув зубами от бессилия, Булат поговорил:

— Хочешь подробностей? Хорошо. Мы бились так долго, что на поле почти не осталось живых. Противник превосходил числом. Сигнала к отступлению не было, но Велимир видел, что ещё немного — и поляжет вся его рать. Он хотел отступить, бежать с поля боя, наплевав на приказы. Повернулся, чтобы сказать об этом сыну, но тут какой-то ормарр налетел на него. Как труса ударил в спину. Я оказал ему услугу, скрыв этот позор.

Пальцы Меры до боли вцепились в подлокотники. Хотелось взрезать его глотку за такие слова, за то, как он извратил поступок отца, чтобы оправдать свой. Но вместо этого она безучастно продолжала:

— Как погиб Светозар?

Булат нахмурился, пробежался глазами по лицам советников, ища в них поддержки. А Мера же украдкой проследила за выражениями на лицах остальных — пыталась понять, кто из них знал правду и кто еще замешан.

— Светозар зарубил того, кто убил его отца, а после пошел на меня. Думал, смерть Велимира — моя вина. Но князь сам виноват. Как и княжич. Я убил его прежде, чем он меня.

Послышались тихие возгласы изумления.

Его слова, его твердая уверенность в собственной правоте и отсутствие даже намека на сожаление причиняли почти физическую боль, и все тяжелее было держать свою тьму внутри.

— Выставляешь все так, будто это была лишь случайность, а не заговор с целью занять место отца, — заметила Мера, и Булат упрямо возразил:

— Я сделал так, как лучше для всего княжества.

Мера жёстко усмехнулась, подалась вперёд, вперив немигающий взгляд в человека, который до последнего продолжал доказывать себе, что прав.

— Или как лучше для Далибора? Ты боишься его. Вы все. И готовы стерпеть что угодно и пойти на что угодно, лишь бы не лишится его милости. — Оглядела старшую дружину, половина из которой готова была грохнуться в обморок, а другая по-прежнему ничего не понимала. — Давно вы планировали убийство моей семьи?

Горазд вдруг вскочил со скамьи и хрипло, умоляюще воскликнул:

— Я ничего не знал, клянусь тебе, княгиня! Помилуй!

— Сядь, Горазд.

Тот мигом повиновался и содрогнулся всем телом, когда мертвец положил подгнившую ладонь ему на плечо.

Возгарь же, хоть и явно нервничал, не скрывая пренебрежения, обратился к колдунье:

— Так чего ты от нас хочешь? Чтобы мы прилюдно признались в том, что совершили? Хочешь обелить свое имя?

Мера очень этого хотела. Чтобы люди узнали правду, чтобы перестали винить ее в том, чего она не совершала. Хотела покарать предателей как полагается, на вечевой площади, под взорами десятков людей. Предатели заслуживают позора.

Но не могла.

Если все узнают о том, что совершил Булат, этот позор ляжет на плечи его сына. А Ратмир этого не заслужил.

— Правда уже не важна, — протянула она, пряча боль за каменной маской. — Правда не выйдет за пределы этой комнаты. Мне нужна только кровь.

Было горько оттого, что имена предателей навечно останутся покрытыми славой. Они превратятся в мучеников, героев, что погибли, защищая свой народ от злой воли колдуньи. Но лучше так, чем разрушить ещё одну жизнь.

Мера проглотила подступивший вдруг к горлу ком. Попыталась обратить сердце в камень. Взглянула на Булата холодными, словно сама Навь, глазами. Перехватило дыхание, а в голову полезли непрошенные сомнения.

Но сейчас она не могла позволить себе сомневаться. Жалеть, миловать. Она должна была исполнить долг.

— Булат. Одной смерти недостаточно, чтобы искупить твою вину. Я обращу тебя упырем. Станешь служить мне преданно, как не служил при жизни.

Он поджал губы и упрямо вздернул подбородок. Она отдала беззвучный приказ. Сверкнул смертоносный клинок. Кровь окрасила светлую рубаху, хлынула на стол и закапала на пол. Булат покачнулся и завалился вперёд, издав тихий стон. Распахнутые глаза глядели на Меру.

Советники вздрогнули, отшатнулись. Кто-то всхлипнул.

Ненависть в душе постепенно таяла, оставляя после себя лишь горечь и пустоту.

Мера вцепилась побелевшими пальцами в подлокотники и медленно повернула голову.

— Возгарь. — Он спрятал трясущиеся руки под стол. Ужас перед неминуемым отражался в его глазах, но на лице — непокорность. — Знаю, ты был уверен, что поступаешь как лучше. Но простить я тебя не могу.

Острие меча показалось из его груди миг спустя. Пара алых капель сорвалась с него на стол. А когда Акке вытащил его, боярин откинулся назад и с оглушительным в воцарившейся тишине грохотом свалился на пол.

Мера не стала ждать, когда он затихнет, и обратила немигающий взгляд к следующему советнику.

Пустота становилась все больше. Почему-то месть не наполняла ее злой радостью.

— Хотен. Ты мне никогда не нравился.

Толстяк вздрогнул и пискнул что-то, но мертвый страж быстро провел по его горлу клинком, забрызгав сидящего рядом. Унизанные перстнями пальцы потянулись к ране, но алая кровь сочилась сквозь них, вниз, по рукам и груди. Несколько мгновений он боролся за жизнь, слабел, пока не привалился к столу, безвольно свесив руки.

А Мера повернулась к следующему.

— Горазд. — Он замер, обратив к ней полный ужаса взгляд. — Ты не принимаешь решений и не можешь ни на кого повлиять. Я вообще не понимаю, как ты попал в совет. Но карать тебя не за что.

Горазд не шелохнулся, лишь часто-часто дышал, а по лбу и щекам тек крупными каплями пот.

— Торчин…

— Помилуй, я только вернулся и ничего не понимаю! — запричитал боярин, а пухлые губы его задергались, словно у выброшенной на берег рыбы.

— Да, знаю. И Златомир. Ты был мне хорошим советником. Мало говорил, но больше делал. Теперь это твое место.

Мера указала на место по правую руку, где сидел Булат, а кровь его растекалась лужей по старому дереву и с тихим шелестом капала на пол. Златомир молча уставился на эту лужу и запоздало, затравленно кивнул.

— Итак, с долгами покончено. — Мера устало вздохнула и выпустила, наконец, подлокотники. Напряжение медленно, понемногу уходило. — Я милостиво оставила вам ваши жалкие жизни, потому что новому князю потребуется помощь, пока он во всем разберётся.

— Новому… князю? — осторожно переспросил Златомир.

Мера не могла остаться после всего, что сделала. Твердая уверенность была внутри, впервые посреди всего этого хаоса. Уверенность, что это — лучшее решение для всех, и для нее тоже.

— Князем станет Ратмир.

Его уважали воины, он не раз показал себя в бою. Он знал, что такое честь и преданность. Его заботили чужие жизни ничуть не меньше, чем саму Меру когда-то. Хорошее качество для правителя.

— Согласны, совет?

Те спешно закивали, согласные на что угодно, лишь бы не пополнить ряды ее хладной рати. Оставалось надеяться, что они не скоро забудут урок.

Глядя на тусклое пламя свечи, которую огибал неспешный кровавый ручеек, Мера произнесла:

— Я отрекаюсь от титула княгини и всех притязаний на власть. Пусть это место займет достойный человек, который сумеет принести княжеству мир и процветание.

Каждое слово давалось с трудом, но, вылетая в холодный, пропитанный смрадом крови воздух, оно уносило с собой каплю груза, который больше не нужно было нести.

Мера поднялась. За ней, пошатываясь, поднялись со своих мест мертвецы-советники, а за ними потянулись алые следы. Мертвые стражи развернулись по безмолвной команде и двинулись строем к выходу.

В последний раз Мера окинула взглядом трапезную, где произошло столько всего. Ежедневные заседания совета, которые она ненавидела. Бесконечные споры и безуспешные попытки что-то изменить. Здесь она впервые заявила о своей власти, здесь же и отказалась от нее.

Мера ушла, оставив за спиной отцовское место, свой дом и месть.

Есть разные способы исполнить клятву. Уйти — один из них.