Хладная рать

Глава 39. Правда

Яркий костер трещал в тишине ночного леса, бросая рыжие отсветы на утоптанный снег вокруг и на лица людей. За их спинами плясали вытянутые тени, выходили за пределы круга света и сливались с тенями лесными, что плотным куполом укрывали сейчас весь обозримый мир. В морозном, подернутом маревом костра воздухе сверкали и гасли проворные искры, а все остальное замерло неподвижно и безмолвно, словно и нет ничего, кроме этого костра.

Молчали, потому что каждому было кого вспомнить и о чем погоревать. Потому что слишком устали, чтобы разговаривать. А в снегу неподалеку лежал такой же молчаливый и неподвижный мертвец. Для Меры он был ещё одним зримым напоминанием о собственных ошибках. Еще одна кровь на руках, ещё один груз на душе.

Она не знала, винят ли Кельда с Ингваром ее за необдуманные поступки, приведшие в конце концов к гибели друга. Думала, что нет, ведь ормарры относятся к смерти даже проще, чем раннды. Для тех и других смерть — лишь шаг на пути к новому. Но Мера знала не понаслышке, чувствовала собственным сердцем, которое теперь делила с нечистью, что не все мертвые хотят быть мертвыми.

Она в очередной раз поежилась, спрятала руки поглубже в широкие рукава кортела и придвинулась ближе к огню. Так близко, что на лице чувствовался почти невыносимый жар, что волокна оторочки стали тлеть потихоньку, источая неприятный запах палёной шерсти.

После того, как пролежала все утро в снегу, Мера никак не могла согреться. Казалось даже, что она умерла и сама возродилась упырем, как это обычно бывает с колдунами. О том, что все ещё жива, напоминало только слабое биение сердца и неутихающая боль. Рана будто бы горела изнутри.

Мера знала, что поможет ей избавиться от боли, исцелиться и вернуть силы, которых сейчас едва хватало, чтобы оставаться в сознании. Но воспоминания о лужах крови на полу покоев и трупах воинов были ещё слишком свежими. Ее бросало в дрожь от осознания, что набросилась на собственных людей, словно дикий зверь. Желание рвать на куски мягкую плоть, глотать, не жуя, больше и больше, упиваться силой стало в тот момент столь велико, что захватило ее полностью, не оставив место ничему человеческому. И пусть это было не ее желание, а нечисти, но она чувствовала… чувствовала все. Такую невыносимую жажду, такую ярость, что готова была сдаться. Если бы не благословенный рассвет…

Именно этого она испугалась. Себя. Того, на что способна. Это перечеркивало все, ради чего она заключила сделку с Чернобогом. Больше не было смысла делать вид, что она на стороне людей. Больше не было права называть себя княгиней. Она нарушила клятву, которую дала народу: защищать и оберегать. Она нарушила слово, данное самой себе: не становиться чудовищем.

Поэтому Мера почти не чувствовала обиды на тех, кто желал ей смерти несмотря на все ее попытки сделать что-то хорошее. Почти. Все же злость на себя не могла полностью погасить разочарование в людях. Нет, она не стала их ненавидеть и уж тем более не желала отомстить, добиться справедливости, вернуть то, что оставил ей отец. Она их понимала.

Оставалось принять все, что сделано, смириться, что ничего не исправить, и жить дальше с надеждой, что время сгладит углы, сотрёт обиды и уменьшит боль. С пустотой в душе, на месте которой была когда-то мечта сделать мир лучше.

— Есть охота, — протянула Кельда, нарушив молчание впервые за вечер.

— Ох уж эти люди! — раздался звонкий девичий голос не пойми откуда.

Кельда удивлённо вскинула брови и заозиралась, а Ингвар взглянул в сторону Меры. Тем временем ее вторая тень отлипла от земли и поднялась вертикально, словно неведомое живое существо, а потом оформилась в силуэт. Всего миг спустя за плечом Меры вместо сгустка тьмы стояла молодая девушка с длинными косами и хищной щербатой улыбкой. Глаза нечисти сверкали как два жёлтых болотных огня.

Глядя в сторону тела Акке, она облизнулась и мечтательно протянула:

— У вас тут под боком целая свеженькая тушка, холодная, правда. Как бы мне хотелось…

— Скройся, ночница, — хмуро оборвала ее Мера. — Я зла на тебя, не зли хотя бы остальных.

Ночница издала обиженный стон, но прятаться в тень хозяйки не спешила. Взгляд ее жёлтых глаз скользил с мертвого тела к живым и обратно. Мера чувствовала отголоски ее жажды, вечный неуёмный голод нечисти, которую только чужая кровь и жизнь может согреть ненадолго, подарить то, чего она навсегда лишена.

— О, так это и есть твоя нечисть? — Кельда с интересом разглядывала ночницу, пока Мера пыталась не думать о силе, что текла по венам друзей.

— Она самая! С тобой мы ещё не знакомы, рыжая? — Любава подмигнула Кельде и отвесила шутливый поклон, а потом наклонилась к самому уху Меры, потому что та на нее до сих пор так и не взглянула. — И почему это ты злишься, хозяйка? Я ведь жизнь тебе спасла! То есть, нам обеим, и ещё тому мрачному парню. Конечно, ты спасла меня первая, и этого я никогда не забуду, но разве не весело было? А ты снова злишься. Вечно злишься, как будто ничего другого не умеешь.

Мера махнула рукой, словно пыталась отогнать назойливое насекомое, а Любава уклонилась и отпрянула подальше.

— Я разве разрешала тебе показываться? Скройся и помалкивай, пока сама не позову. Я слишком устала, чтобы ещё и за тобой следить.

— Ещё бы! — Любава всплеснула руками и проворчала: — Ты не устала, а едва дышишь. Мне не нравится эта слабость, я ведь тоже ее ощущаю! Вот если бы ты хоть кусочек…

— Нет.

— Она права, Мера, — подал голос Ингвар. — Никто из нас не будет против. Теперь это просто тело, и ни к чему относиться к нему иначе, чем к камню или дереву.

— Мрачный парень дело говорит! — обрадовалась Любава, а потом и Кельда проговорила таким тоном, будто не о теле своего друга:

— Да, я как раз думала, как бы лучше кость на оберег достать. Не для меня — надо ведь Соль хоть что-то вернуть.

Мера с удивлением поглядела на Ингвара, потом на Кельду. Никого из них не разозлили слова ночницы, никто не выказывал осуждения или отвращения, которых можно было ожидать. Она никак не могла привыкнуть, что ормарры относятся к ней совсем иначе, чем отнеслись бы ее люди. Это радовало, но и обескураживало.

Взгляд сам собой потянулся к телу Акке, которое лежало за деревьями неподалеку, чуть присыпанное снегом. Раздетое по пояс, потому что живым его теплый плащ был нужнее. Множество замысловатых тонких шрамов выделялись бугорками на груди и руках, а между ними и поверх виднелись шрамы другие, полученные в боях. Каждый из них — история, карта прожитой жизни, которая больше не имела значения.

Может быть, и правда лучше накормить нечисть, с благодарностью сделать его силы своими, чем просто оставить гнить?..

— Подождите-ка, живого чую! — воскликнула вдруг Любава с азартом и широкой улыбкой. — Хозяйка, если между холодным и теплым выбирать, живая кровь быстрее силы вернёт.

Ингвар с Кельдой тут же потянулись к оружию и замерли, напряжённо вслушиваясь в ночную тишь. За треском костра пока ещё не было слышно ни скрипа шагов по снегу, ни голосов, но все взгляды обратились в сторону Калинова Яра, который скрывался вдалеке за широкой полосой деревьев.

Кому бы взбрело в голову идти в полный нечисти лес, да в такое время?

Но вскоре и правда послышались далёкие шаги. Поскрипывал снег, хрустели валежник и шишки. Ясно было, что человек один и вряд ли представляет какую-то угрозу.

Мера видела в темноте лучше остальных, а потому первой заметила среди деревьев темный силуэт с объемной сумкой за спиной и секирой в руке. Когда различила знакомые черты — нахмурилась, а горечь вспыхнула в душе с новой силой.

Ратмир. Человек, который почти стал ей другом. Который оказался ничем не лучше остальных.

Скоро он вышел из-за деревьев на свет и тут же вскинул руку:

— Я с миром!

Голос его казался напряжённым, и на лице заметно было волнение, которое он безуспешно пытался скрыть. Сразу в глаза бросился разбитый нос и свежие синяки.

Но прежде, чем он успел сказать что-нибудь ещё, Кельда вдруг стремительно подскочила к нему и врезал кулаком так, что Ратмир пошатнулся и выронил секиру. Девушка схватила его за грудки и зло прошипела в лицо:

— С миром, да?! После того, как вы с папашей подло стреляли нам в спины?

Ратмир наткнулся взглядом на лежащего в стороне Акке и с горечью потупился. Он не пытался сбросить хватку Кельды. Покорно ждал ее следующего удара, потому что думал, что заслуживает.

— Кельда, — произнес Ингвар спокойно, но таким тоном, что невозможно было проигнорировать его.

Любава широко улыбалась, а Мера же просто наблюдала, пока внутри боролись за главенство желание свернуть ему шею своими руками и желание упасть на колени, чтобы просить прощения за смерть людей, которые были ему гораздо ближе, чем ей.

Кельда, наградив Ратмира долгим яростным взглядом, оттолкнула его и вернулась на место у костра. Гридин растерянно поморгал, заглянул в лицо каждому, ища позволения быть здесь, удивлённо вскинул брови при виде Любавы, но так ничего и не спросил.

Все молчали — хмуро, зло, в ожидании. Тогда он с волнением начал:

— Я тут принес немного еды и теплые одеяла. Подумал, у вас ведь с собой ничего нет. А ещё вот, — Ратмир поднял секиру с налипшим на нее снегом и прислонил к ближайшему дереву, — нашел по пути. Жалко оставлять такое хорошее оружие.

Все молчали. Мера не представляла, зачем он пришел, и предпочла бы не видеть его больше. Не хотела слушать того, что он скажет. Слишком уж свежая была обида.

Однако Ратмир уходить не собирался. Он смотрел прямо на нее, с сожалением, с болью. Он сбросил заплечную сумку на снег и вдруг упал на колени, едва не касаясь лбом земли.

— Я подвёл тебя, Мера. Я так виноват перед тобой, перед всеми вами. Знаю, извинениями не исправить того, что сделано, и я готов отдать свою жизнь в уплату, но сначала выслушай! Я знаю, кто повинен в смерти твоих отца и брата.

Все притихли, когда Ратмир начал говорить. Даже Любава молчала, только по-прежнему Мера ощущала ее холод за спиной.

А холод внутри был собственным. Тьма, которой прежде не доводилось чувствовать. Ненависть, которая никогда ещё не была настолько яркой. Обжигающей. Она не оставляла в душе места ничему иному. Она стирала все обещания, которые Мера давала себе пару свечей назад. Снимала запреты и отодвигала границы. Даже страх, что сидел в душе колючим комком все это время, исчез, поглощённый злобой.

Но Мера не собиралась показывать ее. Скрыла за маской холодного безразличия, как делала сотни раз. Ненависть подождёт. Если она настоящая, то никуда не денется, а лишь загустеет, заострится, чтобы в нужный момент стать оружием.

Мера неподвижно сидела у костра, чувствовала его жар на лице, но он как будто перестал согревать. Чувствовала пробирающийся под одежду зимний мороз, но и он перестал иметь значение.

Ратмир сидел рядом, в его глазах отражался темный силуэт Меры и искреннее сожаление. Злость на отца за то, что он сделал, и такая же горечь.

Ингвар и Кельда расположились напротив. Мера видела их мрачные лица поверх рыжего огня. А когда их взгляды встречались с ее, в них появлялось сочувствие, от которого делалось лишь хуже. Поэтому Мера не смотрела на них, и на Ратмира тоже. Смотрела на трепещущие языки пламени и собирала в мыслях всю историю по кусочкам с самого начала.

— Значит, когда Далибор потребовал повысить оброк, это была всего лишь уловка, чтобы посеять волнения, — пустым голосом произнесла она.

— Похоже на то, — тихо вздохнул гридин.

— И то, что Земовит беспрепятственно собрал войско и прошёлся по чужим княжествам, тоже наверняка с одобрения Далибора было.

— Наверняка.

Теперь многое прояснилось. Но Мера не знала, хорошо это или нет, ведь рассказ Ратмира принес лишь новую боль — и ничего больше.

— Значит, что бы я ни делала, какое решение не приняла, это ничего не изменило бы. Они все продолжали бы топить княжество неподъемными требованиями, разорять, сгонять людей на смерть, лишь бы добиться своего. До тех пор, пока я не сдамся или пока не поднимется восстание.

Горечь разливалась внутри, холодная и черная. В ней тонули все прежние решения, оказавшиеся в один момент бессмысленными, все жалкие попытки что-то исправить. Осознание, что у Меры с самого начала не было и шанса исполнить последнюю волю отца, исполнить клятву, данную на вече, всколыхнуло обиду в душе, но вместе с тем — принесло облегчение. Ведь это означало, что все беды, что пришлось пережить, не ее вина. Она могла больше не корить себя за то, что сделала недостаточно, ведь теперь знала, что поступала правильно.

Тяжкий груз, что все это время давил на плечи, вдруг исчез. Гораздо легче жить, когда знаешь, кого винить.

— Как ты поступишь, Мера? Если захочешь вернуть княжество, позволь тебе помочь.

Мера перевела взгляд на Ратмира. Можно ли ему верить, или это очередная уловка, план старшей дружины, чтобы заманить ее в ловушку и избавиться от колдуньи навсегда? Жаль, она не могла читать в человеческих душах. Могла только выбрать, поверить ему вновь или нет.

Проговорила, скрывая за безразличием вязкую горечь и колючую злость:

— Нельзя вернуть то, что никогда тебе не принадлежало.

— Если захочешь уйти, позволь пойти вместе с тобой.

— Возвращайся лучше к своим, Ратмир.

Гридин слегка нахмурился, будто бы ожидал иного ответа, а на раскрасневшихся то ли от мороза, то ли от стыда скулах заходили желваки. С болью человека, которой точно так же пережил предательство, он выпалил:

— Я не могу быть на одной стороне с человеком, который подлостью решил присвоить себе власть, оправдывая свои поступки верой во всеобщее благо! Тем горше, что это мой собственный отец. Он убил Светозара, моего друга и твоего брата! Того, кого должен был защищать! Он не помог Велимиру, не поддержал, когда тот нуждался в нем! Я никогда не смогу понять этого. Единственная цель, то, ради чего мы живём — защищать князя, быть ему опорой. Дружина должна быть готова положить жизнь за него, потому что нет ничего важнее. Отец забыл об этом, но я — нет! Я по-прежнему помню каждую из тех клятв, что давал тебе, Мера.

В его голосе была искренность, в которую так хотелось поверить. В его словах — отражение собственной боли, которую теперь было с кем разделить.

Несколько мгновений Мера молча разглядывала его, размышляя. И он отвечал ей твердым взглядом, хотя наверняка видел в ее глазах перевернутое отражение.

— Спасибо, Ратмир. За твою службу и за то, что рассказал правду. Лучше знать ее, какой бы горькой она ни была. Я могу понять твоего отца. Но это совсем не значит, что могу простить.

Мера вдруг потянулась к нему, выхватила кинжал из-за пояса и повертела перед собой, в задумчивости глядя, как сверкают блики костра на его серебристом лезвии. Вновь обратила взгляд к Ратмиру, заставив того вздрогнуть.

А потом провела холодным металлом по холодной ладони, по незажившим ещё розовым шрамам. Из пореза медленно потекла темная горячая кровь. Мера сжала кулак и отвела руку в сторону. Алые капли окропили снег. Сила, таящаяся в них, хлынула в землю и растеклась по ней, выискивая скрытое, разнося призыв. Кровь становилась путеводными нитями, за которыми выходили из тьмы и тянулись к хозяйке мертвецы, чтобы исполнить ее волю.

Поднималась ее хладная рать.