Хладная рать

Глава 27. На верном пути

Ингвар проследил, как тонкая фигура Меры тает среди деревьев, как постепенно ее окутывает тьма. Уже через десяток шагов остался виден лишь темно-красный огонек над ее плечом, похожий на глаз неведомого чудища. Подбросив толстые ветки в костер, он последовал за девушкой, пока еще не потерял путеводный огонек из виду.

Сквозь ветки и хвою к земле практически не проникало лунного света, но все же Ингвар не чувствовал себя в ночном лесу таким уж слепым и беспомощным, как, видимо, предполагала Мера. Эта ее странная, иногда неловкая, иногда чрезмерная забота обезоруживала. Ингвар не знал, достается ли ему особое отношение, или Мера ведёт себя со всеми одинаково, но показывать свою самодостаточность больше необходимого он не собирался.

Когда-то Акке сказал ему, что каждой женщине важно чувствовать себя нужной, и важно знать, что без нее мужчине придется туго. Судя по тому, что у друга в столь молодом возрасте уже была жена, он знал, о чем говорит.

Мера в нескольких шагах впереди уверенно двигалась сквозь чащу, неся на плече тяжёлую рогатину, по весу мало отличную от секиры Акке, с которой справился бы не каждый. В движениях ее чувствовалась твердость и одновременно грация, ведь даже с копьём в руке она оставалась княгиней.

Он следовал за ней не только чтобы прийти на помощь в случае опасности, но и потому, что хотелось своими глазами вновь увидеть проявление ее невероятной силы. С какой лёгкостью она пару ночей назад подчинила десятки духов! С трепетом он наблюдал за ее деяниями, восхищённый ее могуществом и гордый тем, что знаком с ней лично. Прежде не доводилось ему видеть ничего подобного, и только старые легенды ормарров намекали, что первый избранный богом имел способность влиять на других.

Мера прошла уже, наверно, несколько сотен шагов, как вдалеке послышался гул. Сначала едва слышимый, с каждым ударом сердца он набирал силу. Быстрые тяжёлые шаги расходились по земле дрожью, качались тонкие ветки, а сверху посыпался клочьями потревоженный снег.

Мера остановилась, сняла с плеча рогатину и уперла ее в землю перед собой светящимся наконечником вверх. Потом вдруг чуть повернула голову в сторону Ингвара. Он мог видеть лишь очертания ее фигуры, но почему-то подумалось, что она улыбается.

Грохот тяжёлых нечеловеческих шагов и оглушительный треск ломающегося дерева были уже совсем близко. Мера бесстрашно ожидала гиганта, превосходящего ее размерами раз в десять.

А он все не сбавлял скорости. Передвигался прыжками, отталкиваясь от земли длинными мощными руками и ногами, драные замшелые одежды и некое подобие накидки развевались позади, рога то и дело цеплялись за ветки и сметали их, так что обломки летели в разные стороны. Два огромных жёлтых глаза горели звериной яростью, неукротимой энергией и диким безумием.

Леший был уже в каких-то шагах от Меры. Казалось, он вот-вот нападет на нее прямо в прыжке, ведь осталось ему сделать тот один-единственный прыжок.

Ингвар напряжённо вцепился в меч, готовый немедленно броситься в бой, сердце его забилось чаще, такое непривычно беспокойное.

И вот нечисть оказалась прямо перед Мерой, нависла над ней громадной тушей, устремила вперед острые когти. Княгиня с удивительным проворством перехватила рогатину обеими руками и вместе с быстрым выпадом направила раскалённый рожон прямо навстречу чудовищу.

Вмиг леший застыл в движении, с протянутыми лапами и раззявленной пастью, а наконечник замер в какой-то ладони от его груди. И Мера не шевелилась. Вскинув голову, глядела в глаза нечисти с вызовом, бесстрашно и настойчиво.

Мгновения проходили в звенящей тишине, где самым громким звуком был стук собственного сердца. Ингвар сжимал рукоять меча и ждал, а в душе его теснились восторг и опасение.

— Подчинись или сгинь! — властно повелела Мера.

Такая сила была в ее голосе, во взгляде и, кажется, в самом воздухе вокруг, что даже Ингвара невольно потянуло к земле.

Леший раскатисто и низко зарычал в ответ. Рык его походил на медвежий и волчий одновременно, в нем слышалось змеиное шипение и далекие раскаты грома. От него закладывало уши и перехватывало дыхание, потому что это были звуки самой смерти.

Но Мера даже не вздрогнула.

— Хозяин леса, — насмешливо протянула она, — могучий, древний. Сотни лет ты держал людей в страхе. Тебе отдавали в жертву младенцев, больных и старых. Тебе поклонялись. Но теперь ты совсем один. Ты зол на людей и напуган. Напуган, ведь знаешь, что ночи твои сочтены в этом мире. Я отправлю тебя в забвение, но прежде заставлю кричать от боли. Знаешь, что такое боль?

Леший не шевельнулся, лишь кривой изгиб рта раскрылся чернотой, словно трещина в дереве.

— Тебе не убить меня, человек, — медленно и низко проревел он шумом ветра и скрипом деревьев. — Пытались. Много пытались. Не вышло. Я всех их сожрал, и тебя сожру.

— Так что же ты медлишь? Я готова к смерти, а ты?

Мера чуть приподняла рогатину, так что кончик упёрся в тело нечисти. Плоть зашипела и задымилась, из глотки вырвался недовольный хрип. Но как бы злобно и непокорно не сверкал глазами леший, он отступил, сдался перед лицом окончательной гибели.

— Боишься, — безжалостно заметила княгиня. — Столько убивал, но сам умирать не готов. — Неотрывно глядя в его глаза, с невероятной силой и властью в голосе она повелела: — Подчинись, если хочешь жить. Подчинись, и я дам тебе столько душ, сколько сможешь сожрать. Подчинись или сгинь навечно!

Несколько мгновений ничего не происходило. Потом вдруг леший пошатнулся, сделал шаг назад. Казалось, движения даются ему с трудом, и он всячески пытается взять контроль над телом, которое его не слушается. Он отступил ещё на шаг, медленно опустил руки к земле, сгребая ее когтями. Склонил голову, а ветвистые, заросшие мхом рога повисли прямо над Мерой.

Ингвар следил за ним с замиранием сердца, испытывая такую гордость за Меру, будто не она только что подчинила гигантскую тварь, а он сам. Снова и снова его поражала необыкновенная сила девушки, как и в прошлую ночь, как и в ту, первую. Казалось, ей нет предела.

Спустя короткое молчание, наполненное торжеством и покорностью, принятием неизбежного, леший уже гораздо тише, но с затаенной злобой прошелестел:

— Не думай, что победила. Я терпелив. Подожду. В смерти у тебя не будет надо мной власти. Тогда и сожру тебя.

Мера лишь усмехнулась.

Леший отвернулся и удивительно быстро для своих размеров с грохотом и треском скрылся в чаще, оставив за собой полосу повреждённых когтями деревьев и обломанных веток. А девушка тут же опустила почти потухшую рогатину на землю. Подойдя ближе, Ингвар заметил, как подрагивают ее руки от напряжения, и сам перехватил древко.

— Говорила же, что справлюсь, — устало произнесла девушка, не спеша возвращаясь к костру вместе с Игнваром.

— А я и не сомневался.

Должно быть, подчинение нечисти забрало большую часть ее сил. Мера сейчас как никогда походила на мертвую: тусклый взгляд, бескровные губы, бледное лицо, которое едва не светилось в темноте подобно ликам духов, хотя всего половину свечи назад излучало энергию и жизнь.

На месте костра остались только пышущие жаром красные угли, да бледные язычки держались ещё у краев. Перед тем, как приступить к собственному ритуалу, Ингвар набрал толстых сучьев, переломал их на куски поменьше почти без труда и сложил рядом, чтобы Мера не замёрзла ночью.

Девушка сидела у костра все это время и молчала. Глядела на красные потрескивающие угли, хмурилась и думала о своем.

— Тебе необязательно ждать меня.

Ингвар присел на корточки рядом и подхватил бурдюк с отваром. Мера перевела на него отрешённый взгляд.

— В прошлый раз я запретила нечисти покидать лес, но не запрещала нападать на тех, кто зайдет в него. Сейчас у меня вряд ли хватит сил отдать новый приказ. А если я буду здесь, близко они не подойдут.

Ингвар стянул плащ с меховым воротом и укрыл им плечи Меры, потом выудил из костра не до конца обгоревшую палочку. Нанес на камень черным концом несколько рун, которые означали имя Владыки и которые всегда вырезали на его идолах. Затем палкой побольше очертил в земле широкий круг, чьим центром был камень. Это совсем не походило на достойное бога капище, но для одного ритуала вдали от дома подойдёт и такое.

Завершив приготовления, Ингвар снял верхнюю шерстяную рубаху, затем и нижнюю. С отваром в руках опустился на колени перед камнем с рунами Владыки. Кожу тут же нещадно защипал мороз, по телу побежали мурашки.

Осталось лишь выпить отвар, но он все медлил. Хотел оттянуть видение, ведь пока оно не пришло, пока не внесло окончательную определенность, можно было сделать вид, что он по-прежнему следует знакам. Что желает того же, чего желает бог. Он медлил, потому что не хотел другого пути, чем тот, которым шел сейчас. Впервые он не был настолько покорен судьбе, насколько следует, и его это волновало. Как он продолжит служить Владыке, если станет слушать себя, а не его?

Ингвар возложил ладонь на холодный шершавый камень и прошептал:

— К тебе взываю, Владыка змей, великий Сернебок. Яви волю свою, и я исполню ее, укажи путь, и я последую им, ибо нет для меня никакого иного пути, кроме того, что приведет меня к тебе.

Он произносил эти слова множество раз с тех пор, как открыл в себе дар, но теперь они звучали по-другому. С сомнением. С вопросом. Впервые Ингвар ощутил всю тяжесть бремени, возложенного на него судьбой. В жизни избранного не было места сомнениям, желаниям, мечтам. Только бог, только его слово и его воля имели значение.

Ингвар быстро выпил отвар — привычная горечь и вкус вяжущих трав растеклись во рту. Почти сразу тепло разошлось по телу. Тепло и тяжесть, что заставляла веки слипаться, гасила посторонние мысли и притупляла ощущение реальности. Медленно, почти уже не чувствуя собственного тела, Ингвар свернулся у камня на прихваченных инеем листьях. Корни впивались в бока, иней таял от жара тела, промерзшая земля источала холод, но воин уже не замечал ничего. Спустя несколько коротких мгновений вещий отвар окончательно взял верх над сознанием — и Ингвар погрузился в сон.

Первые лучи рассвета лишь слегка разогнали ночной мрак. Они не могли пробиться к земле сквозь густую хвою и пелену серых облаков, но Ингвар чувствовал их кожей. А ещё — колючие снежинки, что непрерывно падали с неба даже сквозь занавесь веток. Холод, от которого немели пальцы и стучали зубы.

В медленно пробуждающемся разуме отпечатались образы. Ингвар снова и снова обращался к ним, разглядывал, запоминал, пока не уверился, что те не улетучатся, как только он откроет глаза.

Над головой его низко висела темно-зеленая хвоя и бурые ветки дубов с остатками усохших листьев. Мелкие белые хлопья сыпались с хмурого неба. Скрипели деревья, зверьки шуршали листвой. Так спокойно и тихо.

И на сердце Ингвара тоже было спокойно.

Он медленно поднялся с земли и прикоснулся ладонями к камню.

— Я стану тебе щитом и мечом, вестником твоего слова. Я исполню волю твою, ибо нет для меня никакого иного пути, и нет никакого иного бога, кроме тебя.

Мелкая дрожь уже охватила тело, он поспешно стряхнул с изрытой шрамами спины иголки и листья, натянул обе рубахи и принялся растирать плечи.

Угли в костре давно потухли, и только тонкая полупрозрачная струйка дыма поднималась над ними. Мера лежала рядом, на земле, завернувшись в его плащ. Она спала. Под глазами залегли тени, лицо ее было по-прежнему бледное, но мирное. Снежинки таяли на ее щеках, превращаясь в крохотные капли, а на ресницах и светлых волосах держались чуть дольше.

Это казалось невозможным, но, стоило увидеть ее, на душе стало ещё спокойнее. Какое-то странное, непривычное чувство растекалось внутри, от которого было даже немного больно, которое захватывало дух и заставляло сердце биться чаще.

Он глядел на Меру, и губы сами собой сложились в улыбку.

Девушка, словно почувствовав его взгляд, проснулась, растерянно заморгала, огляделась вокруг. Потом, заметив Ингвара, села и без выражения прохрипела севшим после сна голосом:

— Ну, что говорит твой бог?

— Он говорит, что я на верном пути.

Мера смахнула влагу с ресниц и следы снежинок со щек. Тускло улыбнулась.

— Вот бы и мне кто сказал, на верном я пути или нет. А впрочем, пусть останется тайной. Возможно, сегодня мой последний день в Яви. Не хочется провести его с мыслями о смерти.

В ее голосе не было страха, только спокойствие и какое-то обречённое умиротворение, словно она смирилась наконец с судьбой и готова принять любое будущее. Ее внимательные холодные глаза, серые, как небо над головой, дарили то же умиротворение и ему. Как бескрайнее море родного края, как неподвижный лес, как шелестящий листвой летний дождь.

Ингвар приблизился к ней, опустился на колени. Мера не шелохнулась и не отвела взгляда. Не остановила его, когда он не спеша, осторожно дотронулся до ее щеки. Кожа была холодной и такой тонкой, тихое дыхание летело из приоткрытых губ. Он слышал, как стучит ее сердце, и как все быстрее стучит его собственное.

Он склонился к ней, коснулся губами ее губ. Сначала робко, едва-едва. Почувствовал, что Мера отвечает на поцелуй, что ее прохладные пальцы несмело скользят по его ладони, вызывая мурашки. Почувствовал, как закружилась голова от наслаждения, от ее мягких губ с привкусом крови, от запаха дыма в ее волосах.

Поцелуй стал настойчивым, жадным. По телу расходился трепет, и не хватало воздуха. Сердце так ускорилось, что, казалось, ещё немного — и остановится, не выдержав. А когда воздуха стало болезненно мало, с нежеланием пришлось выпустить ее губы и отстраниться. Тяжёлое и частое дыхание вырывалось у обоих, когда они сидели близко, глядя друг другу в глаза. Хотелось растянуть эти мгновения, остаться в них.

Но Мера мягко сняла его руку со своей щеки и тихо сказала:

— Нам пора.