Хладная рать

Глава 34. В свете свечи

Возгарь бросил мрачный взгляд в полутемный проем и плотно закрыл дверь. Подумал, не поставить ли для надёжности засов, но это показалось излишним. Он обернулся к советникам, что усаживались за небольшой посеревший от времени стол в трапезной Булата. Те заняли привычный порядок, будто сидели за столом княгини, а не таились ото всех в скудно обставленной избе витязя, что стояла неподалеку от княжьих хором.

Боярин занял место напротив Булата и внимательно оглядел старшую дружину, поджав губы и сдвинув кустистые брови, слишком заметные на его тощем лице.

— Зачем мы здесь? — начал недовольный Горазд. — Не слишком похоже на дружеское застолье. Княгиня может подумать, что замышляем что-то за ее спиной. А после того покушения, она, кажется, глаз с нас не сводит.

— Обстановка в княжьих хоромах в последнее время несколько напряжённая. Лучше обсудить дела в более спокойном месте, — заявил Возгарь, а хозяин тем временем принялся разливать мед по глиняным кружкам. Кроме кувшина на столе стояли ещё сальные свечи и блюда с грубо нарезанным хлебом и холодным мясом, видно, вчерашним. Скудное угощение по сравнению с привычными яствами княжьего стола. — Пришло время обсудить недавние события.

— Ситуация… — Хотен повертел пухлой рукой в воздухе, описывая мыслительный процесс, — сложная. Нельзя продолжать делать вид, будто ничего не происходит. Княжество несёт убытки, а вместе с тем страдаем и мы.

— Дорогой друг, ты забываешь о главном: Мера колдунья. Сейчас эта новость расходится от двора к двору, и одним богам известно, как отреагирует народ. Но если направить слухи в нужную нам сторону, можно добиться определенных результатов. Вопрос в том, какой исход нас устроит больше всего?

— По-моему, присутствие человека с подобной силой сейчас нам как нельзя кстати, — рассудительно заметил Златомир. — Не нужно будет больше посылать людей на войну, если княгиня может в одиночку расправиться с тысячей за одну ночь.

Возгарь невесело хмыкнул. Предполагал, что это первое, о чем подумают бояре, ведь и сам сразу вспомнил о войне. Но нужно глядеть на ситуацию под разными углами.

— Некая привлекательность в твоей мысли есть, но за очевидной выгодой ты упускаешь главное: это колдовская сила. Великий князь не станет закрывать на подобное глаза. Чтобы колдунья управляла целым княжеством! Не было такого никогда и не будет.

Булат с угрюмой убежденностью произнес, глядя в центр стола, на трепещущий огонек свечи:

— Когда вести дойдут до Далибора, он немедленно вышлет войско. Уничтожит угрозу и нас с вами заодно. Как ни посмотри, его военная мощь во много превосходит возможности Меры. Она едва жива осталась после той битвы, а если придется сражаться с многотысячной ратью… — Покачал головой и обвел взглядом бояр. — Нет, полагаться на колдовство — ошибка, которая может стоить всем нам жизней.

— Но ведь она защитила Калинов Яр от войска Земовита. Не стоит об этом забывать.

— Конечно, — кисло скривился Возгарь. — Подавила конфликт, который сама же и развязала. Полагаю, все согласятся, что ее княжение несёт нам лишь потери, беды и трудности, с какими прежде иметь дел не приходилось.

— Верно! Столько перемен за каких-то пару седмиц, а к лучшему — ни одной.

— Разве что нечисть нападать перестала.

— Так ведь начались нападения как раз когда по Велимиру тризну справили. Теперь это уже не кажется простым совпадением.

— Кто знает, на что ещё она способна. И так подвергла княжество риску, когда приютила ормарров. И сила эта… Нет, чую, ничего, кроме бед, не принесет нам Мера.

Один за другим бояре высказывали опасения и предположения, и настрой их менялся на глазах. Сомнения и затаенный страх перед неизвестным будущим сменились теперь на решимость, когда все, наконец, пришли к общему мнению.

— Кто бы знал, что простая девчонка, которая даже власть не должна была получать, превратится в настоящую угрозу, — протянул Хотен, задумчиво попивая терпкий мед, и остальные закивали ему в ответ.

— Может, и это она подстроила, а?

Возгарь сцепил руки перед собой, а в голове уже начал вырисовываться план. Хоть какая-то определенность посреди хаоса последних дней.

— Уверен, что так же подумает и простой народ. Нужно лишь подтолкнуть их к этой мысли.

— Это предательство!

— Нет, Златомир. Это попытка защитить княжество и людей от злой колдовской воли.

День прошел на удивление обычно: в общении с боярами и в мелких заботах по дому. Однако Мера так и не решилась выйти во двор, чтобы узнать, как поведет себя гридь при ее появлении. Знают ли горожане, что она колдунья. Советники не затрагивали эту тему, но Мера видела, что холопы теперь сторонились ее, что посетителей и просящих практически не было, и что от каждого входящего в ее хоромы пахло жженым чертополохом. Так они пытались подстраховаться, отогнать злую волю. Им всем было страшно, но и Мере — страшно не меньше.

К вечеру охватившее ее утром беспокойство так и не унялось, а, кажется, лишь возросло. Оно мешало нормально думать, отгоняло и аппетит, и сон. Саднили ладони, порезы на которых так и не зажили, потому что Мера боялась попросить на кухне крови, чтобы лишний раз не пугать холопов. Она чувствовала себя как никогда слабой, уязвимой и растерянной. Снова была той маленькой девочкой, княжной Стужей, предоставленной самой себе во время длительных походов отца, когда никто первым не желал заговорить с ней, когда всем было проще делать вид, что ее нет.

Однако в те времена желать ей зла было не за что, а теперь… Теперь же, пока все не уладится, она не могла доверять никому из своих людей.

Запершись в покоях на засов, Мера сидела на постели при свете свечи и глядела на тени в углах. Шерстяное покрывало лежало на ее плечах, тяжёлое, как объятия отца, и такое же теплое. Как же не хватало его совета, его ободряющей улыбки, которая умела прогнать тревоги. Уж он-то всегда знал, что делать.

Мера исполнила клятву, данную перед ним и перед богами, но почему-то на душе стало ещё более погано, чем прежде. А ведь казалось, что, возвратясь с победой, она почувствует лёгкость — такой груз снят с плеч. Первый настоящий поступок, которым можно действительно гордиться. Но вышло так, что на место одного груза немедленно лег другой, и вместо одних тревог пришли новые.

Княгиня не знала, сколько просидела так, думая о том, что через пару месяцев наверняка покажется ерундой, как вдруг какой-то звук отвлёк ее от мыслей. Показалось, что кто-то стоит за дверью. Мера напряглась, прислушалась. В голову тут же пришли самые худшие предположения. Подождала ещё немного и, когда эта неизвестность уже стала невыносимой, подхватила со стола кинжал. Тихо, на цыпочках она подобралась к двери, приложила ухо. Ладонь, что сжимала кинжал, пульсировала болью, а кишки скрутились в узел при воспоминании о том, как их проткнули насквозь в прошлый раз. Тут же Мера пожалела, что не запаслась куриной кровью или свежим мясом.

Однако за дверью было тихо. Может, звуки — это лишь игра воображения, и никого там на самом деле нет. Чтобы убедиться наверняка, Мера отодвинула засов и с кинжалом за спиной вгляделась во тьму снаружи.

На ступенях действительно кто-то был. Сидел, прислонившись к стене, но повернулся на звук. Медные кольца звякнули в волосах, а спокойные синие глаза тут же поймали ее взгляд даже в темноте.

Мера удивлённо застыла на несколько мгновений, ведь ожидала увидеть его меньше всего. Тихо проговорила:

— Ингвар… Что-то случилось?

Он повернулся к ней всем корпусом, и Мера заметила лежащий на коленях кинжал в ножнах.

— Нет. Я просто не мог заснуть. Все думал о твоих словах после возвращения и о предрассудках твоих людей. Просто решил убедиться, что никто ничего не замыслит от страха. И ты, видно, тоже. — Ингвар указал на спрятанную за спиной руку. — Это ножницы там у тебя?

Мера тихо выдохнула напряжение, усмехнулась уголком рта и показала ему оружие.

— А я-то думала, что одна такая мнительная.

Ингвар тут же обратил внимание на повязку на руке Меры.

— Почему раны не затянулись?

— Моим силам нужен источник.

— Возьми моей крови.

— Нет, — твердо качнула головой Мера, помедлила миг в раздумьях и отворила дверь пошире. — Но можешь помочь перевязать.

Ингвар поднялся со ступеней и прошел в покои, а княгиня быстро оглядела темное пространство за лестницей, закрыла дверь и задвинула деревянный засов. Былые тревоги вдруг отошли на второй план, а сердце ускорилось немного от волнения уже совсем о другом.

Она положила кинжал на стол рядом с оружием Ингвара и молча протянула руки ожидающему ее воину. Тот аккуратно развязал узлы, размотал серые с бурым полосы ткани, ссохшиеся от крови. Мера поморщилась, когда повязка оторвалась от ладони вместе с корочками, обнажив розовые с капельками крови порезы. Затем Ингвар снял повязку и со своей ладони, где в центре зияла черная сквозная рана от кинжала. Передвинул ближе ушат с водой для умывания, осторожно обхватил руки Меры и опустил их в воду. Его пальцы оттирали засохшую кровь с ладоней, окрашивая воду в розовый, а сам он при этом выглядел таким сосредоточенным, будто ничего важнее нет, чем промыть раны княгини.

В теплом свете свечи она смотрела на него, на темные непослушные пряди, почти скрывшие одну половину лица, и мелькающие в них бусины. На полоску рун под глазом и на горбинку носа. На мягкие губы, к которым вдруг нестерпимо захотелось прикоснуться.

Ингвар словно почувствовал ее взгляд и поднял голову.

— Ты собирался сидеть там всю ночь? — тут же прервала молчание Мера, а Ингвар серьезно кивнул:

— Собирался.

— Но ты ничем мне не обязан. Вы и так сделали много, и я не знаю, смогу ли вернуть долг.

Он помолчал немного, глядя в глаза. Так спокойно. Мера чувствовала в его присутствии умиротворение, чувствовала себя в безопасности и могла отдохнуть, наконец, от бесконечных тревог и страхов.

— Это не миссия и не указ Владыки, — тихо проговорил Ингвар голосом, от которого сердце застучало чаще. — Сейчас я следую только своему желанию. И мое желание: быть рядом.

Мысли спутались, в горле пересохло, и Мера не нашлась с ответом. Наверно, ничего и не нужно было говорить. Сердце стучало так громко, что, казалось, его стук заполняет комнату, а по телу вдруг поползла дрожь, сладкая и одновременно острая, болезненная, но такая приятная.

Не отводя взгляда, Ингвар поднял ее руки из воды ладонями вверх, придерживая снизу. По рукавам ночной рубахи тут же потекли холодные капли, но Мера не замечала их, как не замечала теней вокруг и свиста ветра за окном. Видела только Ингвара перед собой, чувствовала только прохладу его рук и жар одновременно.

Он подошёл на полшага ближе, склонился, не отпуская рук, а Мера приподнялась на носочки и потянулась навстречу. Их губы встретились в жадном, голодном поцелуе. Мера чувствовала его нетерпение, желание, что теплилась внутри с того, прошлого раза, созвучное ее желанию. Хотелось касаться его кожи, прижаться к груди, чтобы почувствовать, как сильно бьётся сердце. Не хотелось даже на миг отпускать мягкие, но настойчивые губы.

Она покачнулась от головокружения, оперлась о край стола. Ненадолго отстранилась, чтобы вдохнуть воздуха, чтобы взглянуть в его синие как море глаза, в которых хотелось потеряться. Руки сами потянулись к его скулам, пальцы легонько коснулись шрамов на щеках, оставляя после себя влажные дорожки. Ингвар заправил за ухо ее светлую прядь и нежно провел по щеке. Мера скользнула рукой по выбритому виску, зарылась пальцами в волосах, а другой ладонью обхватила крепкое плечо со скрытыми под рубахой буграми мышц.

Ингвар притянул ее за талию и вновь жадно впился в губы. Потом обхватил обеими руками, приподнял, усадив на стол. Его волосы щекотали плечи Меры, а от близости стало невыносимо жарко. Кожа пылала от его прикосновений, и щеки пылали, а сердце грозило вырваться из груди. Но хотелось больше. До боли, невыносимо — больше, еще больше.

Он оторвался от губ, горячее дыхание обдало щеку. Обхватил ладонью скулу, откинул волосы за спину и коснулся губами шеи. И ещё раз, чуть ниже, вызвав волну головокружительных мурашек. Мера закрыла глаза, откинула голову и не смогла сдержать тихий стон, когда губы вновь и вновь касались тонкой шеи.

Ингвар уложил голову на ее плечо, а тяжелое частое дыхание защекотало кожу на ключицах. Прижал ее к себе, крепко, но аккуратно — не хотел отпускать ни на миг. Мера прижалась к его макушке щекой, обвила руками плечи и шею. Немного отдышавшись, он вновь скользнул губами вверх до подбородка, вызвав новую волну мурашек и ещё один тихий стон, похожий на всхлип. Тогда Ингвар впился в приоткрытые губы с новой, яростной страстью, больше не сдерживаемой ничем. Нетерпеливо потянулся к шнуровке на ее рубахе, но когда распутал узлы, отстранился вдруг на несколько мгновений, взглянул в глаза. Взгляд его казался слегка испуганным, но таким обжигающим, голодным. И в душе Меры тоже прятался страх — страх перед чем-то новым, и изумление, с которым она открыла саму себя с другой стороны. Но все это меркло в сравнении с тем же нетерпением, тем же голодом, с каким она глядела в его глаза.

Дрожащими руками Мера потянулась к шнуровке, чтобы освободить ворот. Ингвар скинул с себя рубаху и бросил ее на пол. Подхватил Меру на руки, легко, будто та ничего не весила, и перенес на постель. Склонился над ней так, чтобы смотреть в глаза. Хотел растянуть эти мгновения до боли сладостного предвкушения, сводящего с ума ожидания.

Мера не хотела больше ждать. Она провела ладонью по рёбрам и бугристому прессу с перечеркивающими кожу шрамами, другой рукой обхватила затылок и потянула к себе, с жадностью встретив его требовательные губы. Она не могла ни о чем думать и не хотела. Все вдруг стало неважным, померкло рядом с неодолимым, заполняющим собой все чувством, которого прежде испытывать не приходилось. С чувством, которое не оставляет место ни голосу разума, ни страхам, которому невозможно противиться, а можно лишь подчиниться, потому что оно гораздо, гораздо сильнее.

Мера не захотела, чтобы он уходил. Знала, что поступает глупо и напрасно рискует добавить новый слух к той массе, о которой можно было только догадываться. Знала, что не следует ни единой душе давать хоть малейший повод подумать, что она приглашает в свои покои мужчину, к тому же из вражеских земель. Знала, что не должна делать ничего, порочащего ее репутацию, особенно в это смутное, ненадёжное время. Но так не хотелось вновь оставаться одной, снова тонуть в нескончаемых тревогах и гнетущей неизвестности.

И пусть сон по-прежнему никак не желал приходить, Мера чувствовала удивительное умиротворение. Лежала с закрытыми глазами, слушала спокойное дыхание Ингвара и тихий стук его сердца.

Впервые княгиня подумала, не отказаться ли от титула, пока волнения не охватили Калинов Яр. Ведь спокойствие и безопасность народа она должна была ставить на первое место. Возможно, она уже сделала все, что смогла: угроза миновала, нечисть больше не нападает на жителей. Теперь все, что остаётся, это позволить им жить дальше без страха перед Стужей, княгиней-колдуньей.

Но эта мысль так и осталась где-то посреди многочисленных несбыточных планов, пропитанных разочарованием в себе, которые отступили перед чувством долга. Отец передал ей титул, и она должна была сохранить его. Надеялась, что, оставшись княгиней, сумеет помочь своему народу вновь. Например, избежать очередного сражения с ормаррами на границе, а может также отделаться от гнетущей воли великого князя Далибора. Мера пока не знала, как сумеет осуществить все это, но точно была уверена, что это лучше для народа, чем продолжать напрасно губить чужие жизни и во всем повиноваться человеку, которого никто из них не выбирал, получая взамен видимость общности и пустые обещания.

Свеча на столе давно уже догорела, разлившись по дереву бесформенным пятном воска. Ветер завывал снаружи и слышался редкий вой собак, но здесь, внутри, было тепло и спокойно, и Мера смогла, наконец, далеко за полночь задремать.

Однако даже во сне не оставляли тревоги и беспокойство. Преследовало навязчивое ощущение чего-то нехорошего, что вот-вот должно произойти. Чудились шорохи и шепот, чей-то колючий, недобрый взгляд. И ночница Любава пряталась в тенях, хмурилась и постоянно повторяла:

“Знаешь, как убить колдунью?”

Очередной шорох, тихий, но почему-то более явственный, заставил Меру стряхнуть сонное оцепенение. Она рывком поднялась на постели, пригляделась к таящейся по углам тьме, прислушалась. Почти одновременно с ней проснулся и Ингвар. В выражении его читалась настороженность. Они переглянулись, и только теперь Мера окончательно уверилась, что звук ей не послышался.

В полной тишине, которую не нарушало даже дыхание, снова раздался неясный звук. Скрип.

Кто-то притаился за дверью.