Изгой с когтями дракона. Кровь Веиров 1

Глава 13. Жертва Громады

Бездонные Топи встретили группу молчаливой угрозой. Воздух, густой от испарений ядовитых пузырей, обжигал легкие, а под ногами чавкала жижа, готовая поглотить неосторожного. Игнат прижался к гнилому стволу кипариса, сжимая здоровой рукой повязку на обожженной. Под тканью пульсировало «Дикое Пламя» — тлеющий уголь, готовый вспыхнуть от малейшей искры боли или ярости. Каждый шаг по этой проклятой земле отзывался жгучей волной от локтя до кончиков онемевших пальцев. Мать ждет. Камера № 7. Ошейник «Удавка». Эти слова, как мантра, гнали его вперед сквозь боль и удушливый смрад.

— Конвой пройдет здесь, у «Костяного Моста», — прошипел Лют, тыкая грязным пальцем в синие линии татуировки на своем мускулистом предплечье. Его глаза, привыкшие выискивать опасность в тенях, беспокойно метались по узкой тропе, втиснутой между зыбучим болотом и скалистым обрывом. — Три повозки, запряженные болотными ящерами. Десять стражников в чешуе Горюнов. А наш приз — вон в том железном ларце, что на второй телеге везут. Эфирный кристалл размером с кулак, «чистое солнце» из рудников Драконовых. Твоя пропускная бумажка к матери, Драконов.

Игнат кивнул, сглотнув ком горечи. Железный ларец, обитый медными полосами, тускло поблескивал под слоем грязи на платформе средней повозки. До него — рукой подать, если не считать десяток вооруженных до зубов стражников и трех шипящих ящеров, чьи желтые глаза злобно сверкали в полумгле. Зарина, притаившаяся рядом в зарослях ядовитого папоротника, молча провела пальцем по ряду флаконов на своем поясе. Ее зеленый взгляд, холодный и сосредоточенный, выхватывал слабые места в доспехах Горюнов — стыки на шее, сгибы локтей. Она выбрала флакон с мутно-желтой жидкостью — «Сонную Пыль Змеиных». Ее отец учил: лучший удар — не замеченный.

— Ящеры чуют запах на полверсты, — предупредила она тихо, не отрывая глаз от конвоя. — Моя пыль усыпит их на десять счетов. Но стражники… Их броня с прокладкой из шкуры болотного демона. Яд не возьмет. Только сталь. — Ее взгляд скользнул к короткому, кривому клинку Игната.

— Сталь? — фыркнул Лют, проверяя тетиву своего компактного арбалета. — У них эфирные топоры, а у нас — обгоревший дворянин, ядовитая девица, болтливый хвостатый пирожник и… — он бросил колючий взгляд на Ярика, — …алхимик, который пахнет предательством. Отличные шансы.

Ярик, съежившийся под плащом, промолчал. Его тряслись руки, но в глазах, цвета болотной тины, не было страха — лишь странная, пристальная наблюдательность, словно он изучал реакцию Игната на каждое слово Лута. Лисовик, устроившийся на корнях дерева, достал из корзинки пирожок странного фиолетового оттенка.

— «Спокойствие корня»! — прошептал он, протягивая угощение Игнату. — Жуй медленно. Чтоб пламя внутри не бушевало раньше времени. А то спалишь всю засаду, как сухую траву!

Игнат машинально взял пирожок. Теплая волна, разлившаяся по телу после первого же куска, едва приглушила жгучую боль в руке, но принесла желанное онемение, сковывающее «Дикое Пламя». Он сжал кулак здоровой руки. Контроль. Только контроль. Ради нее.

Лют отсчитывал секунды. Конвой приближался, грохот колес по костям, уложенным поперек тропы вместо бревен, сливался с чавканьем болота и шипением ящеров. Первая повозка поравнялась с их засадой.

— Пора! — сдавленно выдохнул Лют.

Зарина встала во весь рост. Ее движение было стремительным и точным — она швырнула флакон под ноги передового ящера. Стекло разбилось с тихим звоном. Облако золотистой пыли окутало морды животных. Ящеры замерли на миг, их шипение сменилось глухим клекотом, затем могучие лапы подогнулись, и чудовища рухнули на грязь, погружаясь в мгновенный сон. Повозки резко остановились, впереди возник хаос — споткнувшиеся кони, крики возниц.

— Вперед! На вторую повозку! — скомандовал Лют, выскакивая из укрытия. Его арбалет щелкнул, и один из стражников, бросившийся к упавшим ящерам, рухнул с болтом в шее.

Игнат рванул за ним, превозмогая боль в руке. Его клинок сверкнул, отразив удар алебарды ближайшего Горюна. Адреналин заглушал боль, но «Дикое Пламя» отозвалось на ярость — под повязкой заструились алые искры, обжигая и без того изуродованную плоть. Не сейчас! Он вонзил нож в щель между нагрудником и наплечником стражника. Тот захрипел, рухнув на колени.

Зарина парировала удар топора другого воина тонким стилетом, залитым ядом. Ее движения были изящны и смертоносны — яд «Паучья Слеза» действовал почти мгновенно, парализуя мышцы. Стражник застыл с искаженным от ужаса лицом, прежде чем рухнуть. Она метнулась к железному ларцу на второй повозке. До него оставалось три шага.

Именно в этот момент земля содрогнулась. Глухой, мощный удар, словно по наковальне, прокатился по тропе. Из зеленой мглы за последней повозкой возникла фигура, от которой кровь стыла в жилах. Громада.

Но это был не тот Громада, которого они знали. Его старый экзоскелет «Молот-4» казался игрушкой по сравнению с этой адской конструкцией. Новая броня, названная «Крепость», была монолитом из черного металла, испещренным синими прожилками эфирных трубок. Плечи были увенчаны спиралевидными наростами, излучающими низкое гудение. Вместо обычного топора в его руках был двурогий молот, наконечники которого светились холодным синим пламенем. Шлем с щелевидным забралом скрывал лицо, но ярость ощущалась физически.

— Нашел, выродок! — его голос, усиленный ретрансляторами брони, грохотал, как обвал. — Твой пепел удобрит это болото! И твою мамашу я лично придушу этим молотом!

Он двинулся вперед. Каждый его шаг заставлял кости на тропе подпрыгивать, а грязь расходиться волнами. Стражники Горюнов, увидев его, расступились с облегченными возгласами. Громада не просто шел — он сносил все на своем пути. Один из ящеров, задетый его доспехом, взвизгнул и отполз, ломая упряжь.

Зарина, не колеблясь, метнула в него флакон с «Сонной Пылью». Золотистое облако окутало шлем. Громада лишь фыркнул, как раздраженный бык.

— Детские игрушки, змееныш! — прогремел он. — Моя «Крепость» фильтрует твои сопли!

Он взмахнул молотом. Синее пламя на наконечниках вспыхнуло ярче, и волна сжатого воздуха, невидимая, но сокрушительная, ударила в Зарину. Она успела подставить руки, но удар швырнул ее назад, как тряпичную куклу. Она врезалась в бок первой повозки с глухим стуком, и деревянная обшивка треснула. Флакончики на ее поясе звонко разбились, разноцветные жидкости смешались с грязью.

— Зарина! — крикнул Игнат, бросаясь к ней. Боль в руке вспыхнула ослепительным белым светом, смешавшись с яростью. «Дикое Пламя» рванулось из-под повязки, формируя вокруг обожженной конечности призрачный кроваво-алый коготь. Он не думал, не планировал — инстинкт самосохранения и ярость за товарища слились в едином порыве. Он занес пламенеющую руку, готовясь швырнуть сгусток энергии в Громаду.

Но алхимик Ярик, до сих пор жавшийся к скале, вдруг вскрикнул:

— Не могу держать! Простите!

Он судорожно рванул что-то из-под плаща — небольшой стеклянный шар, заполненный лиловым дымом, — и уронил его прямо под ноги Игнату и Луту. Шар разбился с тихим хлопком.

Мгновенно пространство вокруг них заполнилось густым, удушающим лиловым туманом. Он обжигал глаза, сковывал дыхание, проникал в легкие едкой холодной иглой. Игнат закашлялся, мир поплыл перед глазами. Его «Дикое Пламя», только что готовое вырваться, сжалось, захлебнувшись ядовитым газом. Сила отступила, оставив лишь пронзительную боль в руке и страшную слабость. Он увидел, как Лют, схватившись за горло, рухнул на колени. Сам Игнат пошатнулся, едва удерживаясь на ногах. Сквозь лиловую пелену он видел лишь смутный силуэт Громады, приближающегося к нему с поднятым молотом, и неподвижное тело Зарины у разбитой повозки. Последней мыслью перед тем, как тьма накрыла его с головой, был крик отчаяния: Мать! Прости…

Лиловый туман впивался в легкие тысячами ледяных игл. Игнат захлебнулся, мир заплясал в глазах. «Дикое Пламя», только что готовое вырваться и сжечь Громаду, сжалось внутри, захлебнувшись ядом. Оно бушевало в обожженной руке, превращая боль в белое каление, но не могло пробиться сквозь парализующую хватку газа. Сквозь лиловую пелену он видел лишь смутный, чудовищный силуэт «Крепости», поднимающей синепламенный молот над его головой, и неподвижное тело Зарины у разбитой повозки. Конец. Мать…

— Не спи, огнедышащий! — Сильный удар в бок свалил Игната с ног, но спас от молота, который с грохотом вонзился в грязь там, где он только что стоял. Земля вздыбилась фонтаном черной жижи и обломков костей. Это был Лют. Его лицо было багровым от удушья, глаза налиты кровью, но он держал в руке свой арбалет, трясущимися пальцами пытаясь вставить болт. — Гадина… алхимик… — он хрипло выругался в сторону скалы, где прятался Ярик. — Держись! Газ… рассеется…

Но Громада уже повернулся к ним. Забрало его шлема светилось холодным синим светом. Он видел их, беспомощных, задыхающихся в его лиловом болоте. Злорадный гул вырвался из ретрансляторов брони.

— Сдохните, как крысы! — Он снова занес молот, на этот раз нацелившись на сбившихся вместе Игната и Лута. Синее пламя на наконечниках загудело, сжимая воздух в предвкушении удара.

Внезапный, пронзительный свист рассек воздух. Что-то маленькое и блестящее вонзилось в шов между грудной пластиной и наплечником «Крепости» сбоку. Флакончик. Тот самый, с «Стыдом Змеиных», что Зарина приберегала для Громады.

— Не трогай их! — Голос Зарины был хриплым, полным боли, но невероятно твердым. Она поднялась, опираясь на разбитую повозку. Ее лицо было бледным как мел, одна рука неестественно вывернута, но в другой она зажала последний, крошечный стилет. Из разорванного рукава плаща сочилась кровь, смешиваясь с грязью и разлитым ядом на ее поясе. Она метнула флакон с невероятной точностью, используя последние силы.

Желтая жидкость «Стыда Змеиных» моментально вступила в реакцию с металлом брони. Раздалось шипение, подобное кипящему маслу. Синие эфирные трубки, оплетавшие «Крепость», вспыхнули ярко-желтым пламенем. Металл под ними начал пузыриться, плавиться, издавая тошнотворный запах горелого железа и плоти. Громада взревел — на этот раз от боли и ярости. Он замахал молотом, пытаясь сбить пламя, но яд Зарины делал свое дело, разъедая его защиту. Синеватое сияние брони померкло, затрещало. Он был ранен, отвлечен.

— Лис! — закричал Лют, воспользовавшись моментом. Его арбалет щелкнул. Болт не пробил броню, но вонзился в эфирный концентратор на спине Громады. Раздался хруст, синее пламя на молоте погасло, оставив лишь дымящиеся наконечники. — Кристалл! Бери кристалл, Драконов! Пока он…!

Игнат понял. Газ Ярика терял силу, его легкие горели, но сознание вернулось. Ярость, холодная и всепоглощающая, смешалась с отчаянием за Зарину. Мать ждет. Ключ к ней — вон в том ларце. Он впился взглядом в железный ящик на второй повозке. До него — пять шагов сквозь лиловый туман и хаос. Пять шагов через боль и страх.

«Дикое Пламя» внутри него взвыло в ответ на его решимость. Оно больше не просилось наружу взрывом — оно требовало выхода, как единственный путь к спасению. Игнат не стал его сдерживать. Он сосредоточил всю свою волю, всю боль в руке, всю ярость за Зарину, за мать, за предательство Ярика — в одну точку. В обожженную, тлеющую плоть под разорванной повязкой.

Алый коготь из чистого пламени вспыхнул с невиданной силой. Но на этот раз он не был хаотичным. Он был инструментом. Игнат рванулся вперед. Его пламенная рука пронеслась над головами ошеломленных стражников, не причиняя им вреда. Он не шел к ларцу — он тянул его к себе силой «Дикого Пламени». Железный ларец, раскалившись докрасна, сорвался с платформы повозки и полетел по воздуху, словно притянутый магнитом. Игнат поймал его здоровой рукой. Металл жёг ладонь, но он сжал его как спасительный трофей.

— Держи! — крикнул он Лисовику, швырнув раскаленный ларец в сторону, где мелькнул рыжий хвост. Лисовик, не растерявшись, поймал его в подол своей куртки, шипя от жара, но крепко прижимая к себе.

В этот момент Громада, сбив часть пламени с брони, но с расплавленным наплечником и дымящимся концентратором, обернулся. Его взгляд, полный бешенства, упал на Игната, державшего теперь лишь пустоту там, где секунду назад был ларец. На Зарину, которая снова рухнула на землю, обессиленная. На Лута, перезаряжающего арбалет с бешеной скоростью.

— УБИТЬ! — его рёв сотряс воздух. Он бросился вперед, игнорируя боль, нацелившись на Игната. Его молот, лишенный пламени, но все еще чудовищно тяжелый, занесен для сокрушительного удара.

Игнат стоял на месте. Боль в руке была адской, «Дикое Пламя» после рывка бушевало, требуя новой жертвы. Но у него не было выбора. Он поднял свой алый коготь навстречу молоту Громады. Столкновение казалось неминуемым и фатальным.

— Закрой глаза! — пронзительно завизжал Лисовик. Он швырнул под ноги Громаде не пирожок, а комок липкой, темно-серой массы. — «Пепел Ослепления»!

Комок ударился о расплавленную броню Громады и взорвался не пламенем, а ослепительно-белой, едкой пылью. Она обволокла шлем, забрало, проникла в щели. Громада взревел от неожиданности и боли, полностью ослепленный. Его молот ударил мимо, в грязь, а сам он, потеряв ориентацию, зашатался.

— Бежим! Сюда! — Лисовик уже тащил полубессознательную Зарину к узкой расщелине в скале, скрытой завесой ядовитых лиан. Лют схватил Игната за рукав здоровой руки.

— Двигай, огненный идиот! Пока он не протер глаза!

Игнат позволил Луту тащить себя. Его пламенный коготь погас, оставив лишь страшное, дымящееся месиво под повязкой. Он оглянулся на последний раз. Сквозь рассеивающийся лиловый и белый туман он видел Громаду, слепо размахивающего молотом и ревущего от бессильной ярости. Видел стражников, мечущихся в поисках цели. И видел Ярика. Алхимик стоял у скалы, его лицо не выражало ни страха, ни радости — лишь холодное, расчетливое наблюдение. Их взгляды встретились на мгновение. В глазах Ярика читалось нечто… удовлетворенное. Он не побежал за ними. Он просто шагнул вглубь топи, растворившись в зеленой мгле, как будто его здесь и не было.

Расщелина оказалась узким, зловонным туннелем, ведущим вниз, под скалу. Лисовик, пыхтя, тащил Зарину. Лют, отстреливаясь последним болтом в преследующих стражников (выстрел был слепым, лишь для задержки), втолкнул Игната внутрь и сам нырнул следом. Они катились вниз по глинистому склону, в кромешную тьму, ударяясь о камни, задыхаясь от пыли и боли. Рев Громады и крики преследователей быстро стихли, заглушенные толщей камня.

Они выкатились в небольшой, сырой пещерке. Единственный источник света — слабое сияние эфирного кристалла, который Лисовик вытащил из остывающего ларца. Камень, размером с кулак, излучал мягкий золотистый свет, отражаясь в лужах на полу и в широких глазах лиса.

Тишина. Только тяжелое, прерывистое дыхание.

Лют первым поднялся, отряхивая грязь. Он подошел к Лисовику и вырвал кристалл из его лап.

— Наш! — он хрипло выдохнул, сжимая драгоценный камень. — Проклятие болотное, но наш! Договор выполнен, Драконов. Кристалл — у меня. Путь к «Узилищу» — знаю. Теперь твоя очередь вести меня живым из этой дыры.

Игнат не ответил. Он подполз к Зарине. Лисовик уже возился рядом, разрывая ее окровавленный рукав. Рана от удара молотом Громады была страшной — глубокий ушиб, возможно, трещина в кости, кожа порвана, мышцы повреждены. Но хуже всего была рука, в которую впился осколок разбитого флакона с каким-то ядом. Кожа вокруг почернела, пузырилась, издавая сладковато-гнилостный запах.

— «Стыд»… — прошептала Зарина, слабо открывая глаза. Боль сковала ее лицо. — Он… на мне… когда падала… Осколок…

Лисовик ахнул. — «Стыд Змеиных»! Да в чистом виде! Да на открытую рану! — Он лихорадочно полез в корзинку. — «Антидот»… «Антидот»… Где же ты, золотой мой? Ах, вот! — Он достал пирожок нежного персикового цвета и сунул его Зарине в рот. — Жуй! Глотай! Быстро! Это «Чистая Роса»! Вытянет яд, но боль… боль будет адская, девочка. Держись!

Зарина сжала зубы, слезы выступили на глазах. Она зажмурилась, сглотнув кусок пирожка. Почти сразу ее тело напряглось от судороги, она застонала.

Игнат смотрел на нее, на почерневшую руку, на страдание в ее глазах. Потом посмотрел на свою собственную руку. Повязка была прожжена дотла в нескольких местах, обнажая почерневшую, треснувшую кожу, из трещин сочилась желтая сукровица. Боль пульсировала в такт сердцебиению, напоминая о цене его силы. Он сжал кулак здоровой руки. Кристалл был добыт. Цена — кровь Зарины и его собственная плоть. И предательство Ярика, которое теперь висело над ними темной тучей.

Лют, стоявший у входа в пещеру, прислушивался к звукам снаружи. Его лицо было мрачным.

— Громада не уйдет. И стражники тоже. Они знают, что мы где-то тут. — Он посмотрел на Игната. — Твоя огненная рука оставила следы на земле, как факел. Ведут прямиком сюда. Нам нужен выход. Или чудо.

Игнат медленно поднялся. Его глаза в свете кристалла горели не пламенем, а холодной, стальной решимостью. Он подошел к Луту, посмотрел на золотистый камень в его руке, потом — в темноту пещеры, куда вел единственный, едва заметный лаз.

— Чудес не бывает, Лют, — его голос был тихим, но резал тишину, как нож. — Только цена. Зарина заплатила. Я заплатил. — Он кивнул на свою руку. — Теперь мы идем. По твоей карте. К «Узилищу». И если ты предашь нас, как этот алхимик… — Он не договорил, но алые искры, пробившиеся сквозь трещины на его обожженной коже, закончили мысль. — Веди. Пока Зарина может идти. Пока у нас есть кристалл. Пока мы живы. К моей матери.

Он повернулся к Зарине. Лисовик уже накладывал на ее отравленную руку густую зеленую пасту, бормоча заклинания. Ее глаза встретились с глазами Игната. В них не было страха. Была боль, усталость, но и та же стальная воля.

— Иду, — просто сказала она.

Лют сплюнул, спрятал кристалл за пазуху и полез первым в узкий лаз, ведущий в неизвестность, под скалу, вглубь враждебных Топей. Игнат помог Зарине подняться. Лисовик, не переставая бормотать, сунул ей в другую руку пирожок «Силы Древа».

— Жуй по дороге, милая! Силы придаст!

Они исчезли в темноте лазейки, оставив за собой пещерку, запах крови, яда и боли, и гул ярости Громады, доносящийся сверху сквозь толщу камня. Первый акт закончился. Кристалл был добыт. Цена заплачена. Дорога к «Узилищу Лжи» и к матери Игната лежала вперед, во мрак, где их ждали новые жертвы, новые предательства и истинная цена «Дикого Пламени».