Изгой с когтями дракона. Кровь Веиров 1

Глава 3. Шепчущие Сети

Темнота штольни поглотила Игната, как кляп. Воздух здесь был ледяным, сырым, пахнущим плесенью и вековой каменной пылью. Каждый вдох обжигал легкие после чада рудника. Но это был воздух свободы. Или ее призрак. За спиной, из дыры в испаренных воротах, доносились крики, лязг металла, рев сирен. Погоня. Она уже началась.

Игнат бежал, спотыкаясь о скользкие камни, прижимая обожженную правую руку к груди. Боль была живым существом, грызущим плоть от пальцев до плеча. Кожа почернела, покрылась пузырями с желтоватой жидкостью, местами треснула, обнажая мясо. Дымок все еще поднимался от нее, смешиваясь с паром его дыхания. Цена за взрыв. Цена за свободу. Он стиснул зубы, глотая стон. Выжить. Добраться до матери. Все остальное — потом.

Штольня вела вверх, петляя, как кишечник каменного чудовища. Эфирные лампы здесь были разбиты или погашены, лишь редкие трещины в сводах пропускали лучи тусклого, мертвенного света — вероятно, ночь на поверхности. Игнат двигался наощупь, прислушиваясь. Шаги за спиной! Не один человек. Несколько. Тяжелые, торопливые. И еще что-то… Металлический цокот когтей по камню. Ритмичный, быстрый, нечеловеческий.

Техногончие. Мысль ударила ледяным страхом. Автономные охотники Конклава «Стальной Век». Механические псы с сенсорами тепла, запаха, вибрации и встроенным оружием. Сбежать от них на открытой местности было невозможно. В темном тоннеле — почти самоубийство.

— Он здесь! Чувствую запах гари! — донесся приглушенный голос из-за поворота. Голос надсмотрщика. Значит, гончих вели по следу люди.

Игнат прижался к холодной, мокрой стене, затаив дыхание. Левая рука сжалась в кулак. Под ребрами, там, где тлел уголек «Дикого Пламени», шевельнулось тепло. Нет. Не сейчас. Рука горела адским огнем. Еще один выброс силы, и кость, наверное, треснет. Он не мог рисковать. Не здесь.

Цок-цок-цок!

Звук приближался. Быстрее. Игнат увидел свет — узкие красные лучи, выхватывающие из темноты капли воды на стенах, острые выступы камня. Оптические сенсоры гончих!

Он рванул вперед, не глядя. Туннель раздвоился. Направо — узкая расщелина, в которую едва протиснется человек. Налево — более широкая галерея, уходящая вниз. Вниз — глубже под землю? Тупик? Инстинкт самосохранения кричал: В щель! Спрятаться!

Но красные лучи уже скользнули по его спине. Зашипел механический рык.

Игнат нырнул в узкую расщелину, втискиваясь плечами, царапая спину о камни. Обожженная рука ударилась о выступ — белая вспышка боли вырвала крик.

— Ага! Щель! — заорал надсмотрщик. «Запускай „Пауков“!»

Цокот когтей сменился тихим, зловещим жужжанием. Игнат оглянулся. В щель, извиваясь на гибких металлических лапах, протискивались два существа размером с крупную собаку. Их корпуса — черные, обтекаемые, без видимых глаз, лишь россыпь сенсоров, мерцающих красным и синим. Из передних сегментов выдвинулись тонкие трубки — эмиттеры эфиро-шокеров. Они жужжали, как разъяренные шершни, заползая в расщелину.

Тупик. Каменная стена в трех метрах. Ловушка.

Отчаяние, острее боли в руке, сжало горло. Неужели все зря? Мать…

И тогда он услышал. Не звук. Шепот. Слабый, едва различимый, идущий не из щели или тоннеля, а… сквозь камень? Сквозь саму землю? Множество голосов, сливающихся в странный гул:

«…боль… холод… страшно… где свет?.. беги… беги отсюда… корни зовут…»

Шепот был навязчивым, проникал прямо в мозг. Он шел от стен, от пола, от самого воздуха. Игнат почувствовал легкое головокружение. Казалось, камни вокруг него дышат. Тепло под ребрами встрепенулось, отозвавшись на этот странный зов.

«Пауки» были уже в метре, их эмиттеры зажужжали громче, накапливая заряд. Синие искры заплясали на концах.

Шепот усилился, стал навязчивее:

«…беги на свет… в лес… сквозь камень… сквозь боль…»

Свет? Игнат в отчаянии огляделся. Никакого света! Только тьма и красные сенсоры «Пауков». И вдруг… в самой глубине тупика, у каменной стены, он различил слабейшее, зеленоватое мерцание. Как светлячок, затерянный в пещере. Он шел не извне, а из стены. Из тонкой трещины, скрытой наростами мха.

«…сквозь камень…» — нашептывали голоса.

Без раздумий, движимый инстинктом и шепотом, Игнат бросился к трещине. Обожженная рука ударила по мшистому наросту рядом с ней. Боль пронзила тело, но камень… подался! Небольшая плита, замаскированная под естественный выступ, отъехала в сторону с тихим скрежетом. Открылся узкий, едва заметный лаз, ведущий вверх. И оттуда, из кромешной темноты, повеяло… свежестью. Запахом хвои, влажной земли, чего-то живого и древнего. И тот самый слабый зеленый свет.

— Жарь его! — рявкнул надсмотрщик снаружи.

Игнат нырнул в лаз, втягивая живот, чувствуя, как камни скребут обожженную руку. Сзади ударил синий разряд шокера. Он просвистел в сантиметре от ноги, осветив на мгновение узкий туннель. «Паук» попытался протиснуться в лаз следом, но его металлический корпус застрял.

Игнат полз. Вверх. На четвереньках. Каждый толчок обожженной рукой отзывался нечеловеческой болью. Шепот теперь был вокруг, внутри, навязчивый гул:

«…ближе… ближе… воздух… лес… больно?.. да… больно… как у нас…»

Он вылез. Не на поверхность. В еще большую темноту. Но темноту… живую. Воздух был густым, влажным, насыщенным запахом прелых листьев, грибов, коры и чего-то сладковато-пряного. Он пах жизнью, а не смертью рудника. Игнат вдохнул полной грудью, чувствуя, как головокружение усиливается. Зеленоватый свет был сильнее, он исходил отовсюду — от гигантских, причудливо изогнутых стволов деревьев, покрытых мхом и лишайником, светящимся мягким фосфоресцирующим сиянием. Он вылез в корни огромного дерева.

Хрустальный Лес Волховов.

Сказочная красота обернулась кошмаром. Лес говорил. Не метафорой. Буквально. Шепот, который Игнат слышал в туннеле, здесь превратился в оглушительный хор. Тысячи голосов, сливающихся в безумный гул:

«…страх… холод… кто пришел?.. чужой… больной… огонь в крови… опасно…»

«…помнишь?.. помнишь солнце?.. помнишь пение птиц?.. теперь только корни и тьма…»

«…он убьет… как те… с железом и огнем… сожжет…»

«…мама… где мама?.. темно… страшно…»

Голоса лезли в голову, цеплялись за мысли, как колючки. Они были везде — в свисте ветра в высоких кронах (невидимых в темноте), в шелесте листьев, в скрипе древних стволов. Игнат схватился за голову, пытаясь заглушить этот ад. Боль в руке слилась с болью в висках. Он шагнул вперед, спотыкаясь о переплетенные, похожие на каменные змеи корни. Лес не был статичен. Деревья, казалось, двигались. Стволы изгибались неестественно, тропинки исчезали за поворотом, появлялись вновь в другом месте. Геометрия пространства плыла. Шепчущие Сосны. Они не просто говорили. Они манипулировали реальностью. И восприятием.

И тут он увидел ее. Сквозь частокол причудливых стволов. Мать.

Она стояла спиной к нему, в рваном платье, в котором ее увели из усадьбы. Ее длинные, некогда темные, а теперь седые волосы спадали на плечи. Она смотрела в глубь леса, туда, где светились особенно яркие скопления мха, образующие странные узоры, похожие на глаза.

— Мама! — сорвалось с губ Игната. Он рванул к ней, забыв о боли, о шепоте, о погоне. Его ноги путались в корнях, он падал, вставал. — Мама, я здесь! Я пришел!

Мать медленно обернулась. Ее лицо было бледным, изможденным, но живым. Глаза — огромные, полные тоски и… ужаса. Она протянула к нему руку, открыла рот, чтобы что-то сказать. И тогда Игнат увидел ошейник. Тот самый, техномагический «Усмиритель», но не на шее. Он был вплетен в ее волосы, как чудовищный обруч, и светился холодным синим светом. Из него тянулись тонкие, почти невидимые нити, уходящие в темноту леса.

— Игнат… — ее голос был слабым эхом, едва различимым среди шепота деревьев. — Беги… Они… Они вплели меня в Сеть… Корни слушают…

— Кто? Кто слушает? — закричал Игнат, пытаясь до нее добраться. Но расстояние не сокращалось. Стволы деревьев сдвигались, образуя живую изгородь между ними.

Мать снова открыла рот, но вместо слов раздался чужой, металлический голос, искаженный помехами, идущий словно из самого ошейника: «Объект „Дикое Пламя“ локализован. Координаты переданы. Нейтрализация разрешена.»

Голос матери перекрыл крик, полный нечеловеческой боли:

— Ключ… Ключ в крови! Помни! Беги!

И ее фигура начала расплываться, таять, как дымка. Ошейник вспыхнул ослепительно синим — и погас. Мать исчезла.

— НЕТ! — рев Игната смешался с ревом боли и ярости. Алый огонь рванул изнутри, опалив изнутри горло. Голоса деревьев взвизгнули в унисон:

— ОГОНЬ! УБИЙЦА! СЖЕЧЬ!

Корни вокруг него ожили. Они зашевелились, как черви, потянулись к его ногам, пытаясь схватить, опутать. Мох на ближайших деревьях погас, сменившись на зловещее багровое свечение. Воздух наполнился треском ломающихся веток и тяжелыми шагами. Не человеческими. Не механическими. Чудовищными. Лес, казалось, сам обратился против него, выполняя волю того, кто «вплел» мать в свою сеть.

Игнат побежал. Куда глаза глядят. Сквозь чащу, сквозь опутывающие лодыжки корни, сквозь душащий шепот, который теперь кричал обвинения и проклятия. Обожженная рука бессильно болталась, каждый шаг отдаваясь адской болью. Он видел снова и снова исчезающее лицо матери, слышал металлический голос. «Ключ в крови». Что это значило?

За спиной раздался оглушительный рев. Игнат обернулся и увидел его. Существо, вышедшее из-за гигантского, искривленного ствола. Оно было огромным, ростом с медведя, но сложенным из сплетения живых корней, покрытых светящимся багровым мхом, с головой, напоминающей гнилой пень с двумя впадинами, пылающими темно-зеленым огнем. Лесной страж? Плод его галлюцинаций? Неважно. Оно неслось на него, ломая молодые деревца, ревя так, что дрожала земля.

Игнат рванул в сторону, нырнул под низко свисающую ветвь, покрытую липким паутинообразным мхом. Он споткнулся о корень, упал лицом в ковер влажных, пахнущих гнилью листьев. Боль в руке стала невыносимой. Он зарычал, перекатываясь на спину, видя, как багровый страж приближается, поднимая коготь, сплетенный из острых корней. Шепот деревьев слился в торжествующий визг: «Смерть Огню! Смерть Чужому!»

— Ну уж нет, мои зелёные дурачки! — раздался вдруг голос. Не шепот. Не рев. Звонкий, насмешливый, полный нелепого добродушия. — Смерть-то смертью, но сначала — пирог!

Прямо перед мордой багрового стража материализовался… пирог? Круглый, румяный, дымящийся, пахнущий невероятно аппетитно — корицей, печеными яблоками и чем-то еще, неземно-пряным. Он висел в воздухе, как мираж.

Страж замер. Его зеленые глазницы-впадины сузились. Он нерешительно потянулся к пирогу корневым когтем… и тогда пирог взорвался. Не огнем. Облаком ослепительно желтой пудры, которая окутала морду чудовища. Страж взревел, но теперь это был рев чихания, замешательства и боли. Он замотал головой, корчился, багровый мох на нем начал тускнеть.

— Ага! Попался, любитель сладенького!» — тот же голос прозвенел где-то рядом. — Попробуй-ка теперь «Перца Веселуна»!

Игнат, ошеломленный, поднял голову. На упавшем, покрытом мхом стволе рядом сидело… существо. Не выше полуметра. Похожее на лису, но стоящую на задних лапах. Одетая в жилетку из лоскутов разноцветного мха и бересту. Большие, умные глаза-бусинки светились золотистым азартом. Пушистый рыжий хвост весело подрагивал. В одной лапке — плетеная корзинка, из которой так аппетитно пахло. В другой — он только что бросил какой-то мешочек.

Лисовик Светозар. Тот самый, о котором шептались на руднике как о лесной нечисти или глупом мифе.

Существо посмотрело на Игната, его мордочка расплылась в широкой, совершенно человеческой ухмылке, обнажив острые белые зубки.

— Ну что, горяченький? Пирожка с «кореньем спокойствия» не хочешь? А то ручка у тебя… — он брезгливо сморщил нос, глядя на обугленную руку Игната, — …прям как у Громады после твоей выходки. Только без брони.

Игнат не мог вымолвить ни слова. Голоса деревьев, казалось, притихли, ошеломленные не меньше стража, который все еще чихал и тер морду корявыми лапами. Боль, страх, галлюцинации — все смешалось в кашу. Перед ним сидела говорящая лиса и предлагала пирожки. После кошмара рудника и безумия Шепчущего Леса это было… слишком.

— Я… — Игнат попытался подняться, но мир поплыл. Боль в руке, потеря крови, адреналиновый спад — все навалилось разом. — Мать… Лес говорил… Ошейник…

— Ох, беда-беда, — покачал головой Лисовик, ловко спрыгивая со ствола. Он подошел ближе, его маленький носик шевелился, обнюхивая воздух вокруг Игната. — Маменьку твою лес не держит. Он дурить горазд, мил человек. Особенно с такими… — он ткнул лапкой в грудь Игната, где тлел уголек магии, — …огненными гостями. Чует угрозу. А насчет ошейника и сети… — Лисовик многозначительно подмигнул, — …это тебе не к соснам вопросы задавать надо. Кто потоньше ниточки плетет. Но сначала…

Он сунул лапку в корзинку и достал небольшой, идеально круглый пирожок. Он пах невероятно — свежей землей после дождя, медом и чем-то успокаивающим, как теплое одеяло.

— Держи, горемычный. «Усмиритель» для внутреннего огня. И для ручки твоей опаленной. Съешь — и полегчает. А то свалишься тут, а мне тебя тащить? Я не конь, знаешь ли!

Лисовик сунул пирожок Игнату в здоровую руку. Тот машинально взял. Теплота пирожка странно контрастировала с болью и холодным ужасом леса. Багровый страж позади затих, превратившись в обычную, неподвижную кучу корней и потухшего мха. Шепот деревьев стал тише, но не исчез. Теперь он был похож на ворчание:

«…Светозар… дурак… пироги… мешает…»

Игнат посмотрел на пирожок, потом на Лисовика, потом вглубь леса, где исчезла галлюцинация матери. Ключ в крови. Сеть. Ошейник. Лес, говорящий голосами страхов. И теперь — говорящий лис с корзинкой пирогов.

— Кто ты? — наконец выдохнул Игнат. — И… что это за место?

Лисовик Светозар расставил лапки в театральном жесте, его хвост горделиво поднялся.

— Я? Хранитель уюта, лекарь душеньки, да и просто Светозар — Лисовик Хрустальнолесья! А место сие, мил друг, — последний оплот здравомыслия в этом шепчущем безумии. Лес — он живой. И больной. Как твоя ручка. И как ты сам. А я… — он снова подмигнул, — …стараюсь лечить. Пирогами, смехом да добрым словом. Ну что, съешь уже? А то гончики железные, чай, не дремлют. Чую их вонь сквозь всю чащу!

Игнат посмотрел на пирожок. На обожженную, дымящуюся руку. На Лисовика с его безумными, но добрыми глазами. Выбора не было. Он откусил.