Меткий стрелок. Том IV

Глава 10

Первое июля принесло в Нью-Йорк удушающую жару. Небо над Гринвичем было безоблачным, лазурным, и лишь легкий, едва ощутимый бриз с океана приносил мимолетное облегчение, шелестя листьями столетних дубов и играя с занавесками на распахнутых окнах. Я сидел в кабинете за массивным дубовым столом, покрытым картами Российской империи, карточками с биографиями отечественной аристократии. Внутри рождалось ощущение чего-то грандиозного, необратимого, того, что навсегда изменит не только мою жизнь, но и, возможно, ход истории.

Я старался долго об этом не думать и двигаться от малому к большому. А еще больше гулять по парку, кататься на Звездочке, проводить время с сыном. Он уже совсем привык ко мне, узнавал, улыбался. Я встал, подошел к окну, откуда открывался вид на залив. Серебристые волны лениво накатывали на берег, а вдали виднелись очертания кораблей, медленно движущихся к порту. Нью-Йорк, этот гигантский, пульсирующий город, предложил мне многое, но не все. Банковская ниша здесь была занята титанами, чьи корни уходили глубоко в прошлое, чьи капиталы измерялись астрономическими суммами, и чья власть была почти абсолютной. Конечно, можно было бы медленно, шаг за шагом, отвоевывать свое место под солнцем, развивая «Новый Орегон», вкладываясь в автомобилестроение, нефтепереработку и фармацевтику — перспективные, безусловно, сферы. Генри Форд, этот гений инженерной мысли, уже доказал свою ценность, а патентный консорциум, названный мною «Русмобиль», сулил баснословные прибыли. Но это все было слишком медленно, слишком предсказуемо. А главное, опасно.

У этой страны есть хозяева — все эти Рокфеллеры, Вандербильды, Морганы, Голдманы… Пока они только ко мне присматриваются, попытались в быстрый кидок с каналом, не получилось. Я даже смог доказать свою полезность, вкинув идею Федерального Резерва. Которая, кстати, их здорово рассорила — взгляды на американский центробанк, что ему можно будет позволено, а что нет — сильно разнились. Последнее совещание, куда зазвали меня в качестве миротворца — кончилось ничем. Все еще больше разругались. Но я был уверен, они договорятся. И возможно, даже без меня. «Скрипач не нужен» — «старые деньги» решат все между собой, а «новых» поставят уже перед фактом. Вот такие у нас теперь правила игры на банковском рынке.

Мой взгляд устремился на восток, через океан, к той земле, где я когда-то родился, к стране, где, как я чувствовал, находилось настоящее Эльдорадо. Россия, с ее необъятными просторами, с ее нетронутыми ресурсами, с ее миллионами крестьян, ждущих, когда их выведут из рабства в новую, индустриальную эпоху. Там, где капитализм только начинал свои первые, неуверенные шаги, гигантские возможности ждали того, кто смел и предприимчив. Но было и препятствие, монолитное, незыблемое, стоящее на пути прогресса — Романовы. Эта семья, веками правившая страной, подмяла под себя все властные рычаги, создав систему, в которой масштабный бизнес при таких рисках, при такой коррупции, при таком отсутствии правовых гарантий, был попросту невозможен.

— Но я сделаю его возможным, — прошептал я, и в моем голосе прозвучало нечто, что я давно уже не слышал — решимость — Мы попробуем аккуратно подвинуть их. Не сломать, не разрушить, а именно подвинуть, создать условия, при которых их власть станет формальной, конституционной.

Я вернулся к столу, посмотрел на часы. Время подошло.

— Джозайя! — позвонил я в колокольчик, дворецкий мигом появился в дверях. — Запускайте Берлагу.

— Простите что? — не понял негр. На лице у него появилось недоумение.

— Шутка. Зови Картера, Артура и мистера Эшфорда

— Да какой он мистер⁈ — покачал головой Джозайя — Такой же черномазый, как и я!

Наш дворецкий очень невзлюбил альбиноса. И этому было объяснение — я очень много внимания уделял Калебу. От его таланта, душевного спокойствия очень много зависело. Как хорошо, что Джозайя отправится со мной в Париж и не будет делать нервы семейству. А уж в столице Франции я ему не дам напрыгивать на альбиноса.

Вскоре в кабинет вошли Картер, Артур и Калеб. Картер, как всегда, был невозмутим, его взгляд, хоть и настороженный, оставался холодным и расчетливым. Артур, несмотря на примирение, все еще держался отстраненно, его лицо было бледным, но в глазах горело какое-то новое, непонятное мне любопытство. Калеб, облаченный в свой балахон, стоял чуть позади, его альбиносные глаза щурились от яркого света, а в позе читалось напряжение.

— Господа, присаживайтесь — начал я, обводя их взглядом. — Сегодня я оглашу вам наши планы. Наша цель — это Россия.

Я сделал паузу, давая моим словам проникнуть в их сознание.

— Там, на востоке, есть гигантские возможности, нетронутые ресурсы, огромный, еще не освоенный рынок. Но есть и препятствие, монументальное, почти непреодолимое — царское семейство. Николай второй последние годы начал погружаться в мистицизм. Вместе со своей августейшей супругой. Мы им в этом деле поможем.

Я встал, подошел к сейфу, открыл его. Достал оттуда огромный золотой анк, сделанный по моему заказу. Он был тяжелым, массивным, его поверхность сияла в лучах солнца. На нем были выгравированы древние символы, знаки вечной жизни, и, конечно, иероглифы, которые, по моей задумке, должны были производить впечатление древнеегипетских. Это было не просто украшение, а настоящий артефакт ушедших цивилизаций.

— Калеб, — произнес я, протягивая анк. — Это твой новый инструмент. Почаще прикасайся к нему и закатывай глаза.

Альбинос взял анк в руки. Его пальцы дрожали, но смотрел он на меня твердо. Не подведет.

— Теперь, — продолжил я, обращаясь к Картеру и Артуру, — вам предстоит отправиться в Париж. Это будет наша передовая группа. Вы, Картер, будете отвечать за безопасность. Забирайте всех отставников, продумайте все детали, установите связи с парижским отделением агентства Пинкертонов. Они нам понадобятся. Теперь ты, Артур. Будешь отвечать за кампанию в СМИ.

Картер кивнул, его лицо оставалось невозмутимым. Артур выпрямился, его взгляд был сосредоточенным.

— Ваша задача — тайно прибыть в Париж, — объяснял я, указывая на карту столицы с пометками, лежавшую на столе. — Заселиться в разные отели, избегая привлечения внимания. Арендовать дорогой особняк в центре столицы — это будет наш штаб, наше представительство. Там будем принимать посетителей Калеб.

Я сделал паузу, затем достал из папки несколько листов бумаги, исписанных мелким почерком. Это было описание моего медиума, тщательно выверенная легенда, которую я разрабатывал последние недели, отшлифовывая каждую деталь.

— За неделю до первого августа, — продолжал я, передавая бумаги Артуру и Картеру, — вы начинаете кампанию в прессе. Проплаченные статьи, репортажи. Сведения о новом медиуме должны просачиваться постепенно, создавая ажиотаж. Наш спирит, господа, будет известен как Менелик Светлый.

Я посмотрел на Калеба, который все еще сжимал золотой анк.

— Он родился в племени балуба, в глубинах Танганьики. Его мать, великая жрица Нзамби, рожала во время великой грозы, когда небо раскололось молнией. В тот миг, когда ребенок появился на свет, ослепительная вспышка озарила хижину, и все присутствующие увидели, как дух-молния на мгновение вошел в тело младенца. Старейшины истолковали его альбинизм не как проклятие, а как знак: он был отмечен самим небом. Его кожа и волосы — цвет облаков и лунного света, его глаза — как вода, в которой отражается небо. Он был неприкасаем для солнца, но стал родным для духов. С детства Менелик видел то, что было скрыто от других: тени предков у костра, шепот духов в листве. Его дар был одновременно благословением и тяжким бременем. Он обучался у слепой целительницы, которая говорила: «Ты видишь мир таким, каким его видят духи, без цвета плоти, только цвет души». Однажды, когда в деревню пришли чужеземные охотники за слоновой костью, старейшины попросили Менелика обратиться к духам предков за защитой.

В трансе он объявил, что духи требуют, чтобы чужеземцы ушли, иначе река высохнет. Охотники, насмехаясь, остались. На следующее утро река и впрямь обмелела. Испуганные и разгневанные чужеземцы обвинили мальчика в колдовстве. Племя, опасаясь мести белых людей, было вынуждено изгнать его, дабы он не навлек на них гибель.

Я поднял глаза от листка, посмотрел на медиума. Слушал он, как и остальные, очень внимательно. Ни тени усмешки на лице.

— Дальше было вот что — предложил я — Дар Менелик спас его жизнь, но лишил дома. Изгнанный, он бродил по саванне, живя милостыней и предсказаниями. Его путешествия затронули всю Африку. Он посетил копии царя Соломона, был в Гизе. Там он в полнолунье, поднялся на пирамиду Хеопса, прося у духов предков благословения. Заночевал на вершине. В ту же ночь ему явился дух-сфинкс и даровал вот этот анк, — я указал на золотой предмет в руках Калеба. — Там же, в Каире, я встретил Менелика Светлого и позвал его приехать в Штаты. Все понятно?

В кабинете повисла плотная тишина. Артур и Картер смотрели на меня, их лица выражали смесь удивления и недоверия. Калеб, до этого державшийся с некоторой отстраненностью, теперь выглядел совершенно потерянным, словно он сам только что услышал историю своей новой, мистической жизни.

— Это… это же обман, Итон, — наконец, произнес Артур, его голос был глухим. — Вы же понимаете, что такое масштабная… мистификация, может раскрыться в любой момент.

— Да, — добавил Картер, его взгляд был прямым. — Этот человек… альбинос. Его ведь видели в постановках на Бродвее. Быстро найдутся те, кто его узнает.

Калеб лишь кивнул, его красные глаза были полны страха.

— Именно, — спокойно ответил я, глядя каждому из них в глаза. — Все это я учел. Когда обман раскроется, господа, мы будем уже в России. И там… там будет некому раскрывать обман. Первым делом я собираюсь поменять главу министерства внутренних дел.

Еще больший шок на лицах. Такой масштаб был присутствующим недоступен.

Я перевел взгляд на Артура, в чьих глазах я все еще видел отблески юношеской наивности, смешанной с новой, зарождающейся прагматичностью. Мне нужна была его полная, безоговорочная преданность.

— Ты с нами, Артур? — прямо спросил я, впиваясь в него взглядом. — Это серьезное дело, сбежать в процессе не получится. Мы вступаем на скользкую дорожку, и назад пути не будет.

Артур посмотрел на меня, затем на золотой анк в руках Калеба, затем на Картера, который оставался невозмутимым. В его глазах медленно затеплилось пламя решимости. Он медленно кивнул, его губы сжались в тонкую линию.

— Я с вами!

Я удовлетворенно кивнул. Первый шаг был сделан:

— Тогда берите легенду, учите наизусть.

Перед отъездом в Париж, который я наметил на 20 августа, оставалось одно крайне важное дело — закладка первого камня в фундамент нового автомобильного завода в Детройте. К началу июля все бюрократические формальности были улажены: акционерное общество «Русмобиль» было официально зарегистрировано, патенты на все наши инновационные узлы и агрегаты, включая те революционные чертежи сборочного конвейера, что я выработал в бессонные ночи, надежно закреплены за предприятием. Сэлдон тоже выполнил все свои обязательство. Даже с опережением по срокам. Все было готово к тому, чтобы начать производство, превратив абстрактные идеи в осязаемый металл и двигатели.

Путешествие из Нью-Йорка в Детройт заняло немногим больше суток на скором поезде. Я выбрал маршрут, который пролегал через индустриальные сердца Пенсильвании и Огайо, и из окна вагона наблюдал, как меняется пейзаж. Многочисленные фабричные трубы извергали клубы дыма, окрашивая небо в серые тона, а мимо проносились бесконечные ряды однотипных домов рабочих, теснящихся вокруг заводов. Это была иная Америка — не элегантная финансовая столица с ее хрустальными люстрами и изысканными ресторанами, а стальная, потная страна, где рождался промышленный колосс. Я чувствовал мощь этой индустрии, ее неукротимую энергию, и понимал, что именно здесь, в этом котле, будет коваться будущее.

Детройт встретил меня неброско. Город, раскинувшийся на берегах реки, казался более практичным и суровым, чем оживленный Нью-Йорк. Улицы были широкими, но пыльными, с редкими газонами, которые выглядели небрежно. Дома — большей частью кирпичные, двух- или трехэтажные — стояли плотно, словно солдаты, выстроившиеся в шеренги. Чувствовалось, что здесь все подчинено работе, ритму производства, а не праздности или изыскам. Воздух был пропитан запахом угля, металла и чего-то еще, едва уловимого. Это был город, который еще не осознал своего величия, но уже нес в себе потенциал стать столицей мирового прогресса. Я чувствовал, что попал в самое сердце будущего.

Новый завод «Русмобиль» должен был строиться не с нуля. Моим юристам и переговорщикам удалось убедить владельцев Детройтской автомобильной компании, уже имевшей небольшие цеха и квалифицированный персонал, вступить в Русмобиль. Это было непросто, но сочетание наших патентов, моего капитала и обещания массового производства оказалось достаточно весомым аргументом. Теперь их мощности, их опыт должны были стать основой для нашего гигантского предприятия.

Наконец, наступил день закладки первого камня. Место для будущего завода было расчищено: огромная площадь, окруженная недостроенными бараками и складами. Воздух стоял тяжелый, влажный, словно предвещая грозу, но солнце еще пробивалось сквозь редкие облака, озаряя толпу. На площадке собрались сотни людей: рабочие, их семьи, местные чиновники, репортеры детройтских и нью-йоркских газет, даже парочка местных сенаторов и конгрессменов, приехавших посмотреть на новое чудо американской промышленности. На небольшой, спешно сколоченной трибуне, покрытой сине-красной тканью, уже стояли представители «Русмобиля» и местной администрации. Я увидел Форда — он выглядел взволнованным, но его глаза горели нетерпением.

Церемония началась с короткой молитвы местного пастора, затем последовало несколько пространных речей о процветании и будущем. Наконец, пришло время для меня. Я вышел к рупору, стараясь выглядеть максимально солидно, чувствуя на себе сотни взглядов.

В своей речи я кратко пересказал собравшимся, что сегодняшнее событие — это не просто закладка нового завода, а начало новой эры для Детройта и всей Америки. Я говорил о том, как автомобили перестанут быть игрушкой для богатых, превратившись в доступное средство передвижения для каждого американца. Я обещал создание тысяч рабочих мест, невиданный доселе рост экономики региона, подчеркивая, что «Русмобиль» станет не просто компанией, но локомотивом, тянущим страну вперед. Заодно без деталей, коротко рассказал о том, как уникальные патенты и передовые технологии, разработанные нашей командой, позволят удешевить производство, сделав мечту о собственном автомобиле реальностью.

Затем я повернулся к представителям прессы, которые тут же окружили меня.

— Это только начало, господа, — произнес я, глядя в объективы фотокамер. — «Русмобиль» изменит облик городов, соединит Восток и Запад, создаст новый мир. Детройт станет его сердцем. Мы будем производить автомобили так, как никто до нас не делал. Десятки, сотни тысяч машин в год. И это принесет процветание всем, кто готов работать и верить в будущее.

Следом за мной на трибуну поднялся Генри Форд. Он выглядел моложе своих лет. Его энергия, казалось, заражала всех вокруг. В отличие от моих слов, его в своей речи он повторил практически все то же, что сказал и я, но сделал это более проникновенно.

— Мы не просто строим завод, — начал он, и его голос, громкий и уверенный, разнесся над толпой. — Мы строим машину, которая изменит повседневную жизнь. Это будет автомобиль для каждого. Простой, надежный и доступный по цене. Мы планируем уложиться в 900 долларов за базовую модель.

Тут то народ и бомбануло… Засверкали вспышки фотоаппаратов, репортеры, выкрикивая вопросы, полезли вперед. Пришлось даже вмешаться охране. Цена была и правда, невообразимой. Купить полноценный автомобиль (не трицикл!) дешевле полутора тысяч сейчас было просто невозможно.

— Я видел чертежи, господа — продолжал тем временем добивать общественность Форд — и я могу с уверенностью сказать: то, что мы сделаем здесь, будет революцией. Мы используем новый метод сборки, который позволит нам производить автомобили быстрее и дешевле, чем когда-либо. И это только начало! Мы планируем расширяться, строить новые цеха, новые линии. Детройт станет центром мирового автомобилестроения!

Едва Форд закончил говорить о своих грандиозных планах, как небо, до этого лишь хмурившееся, внезапно разверзлось. На землю обрушился мощный, стремительный ливень. Крупные капли били по крышам недостроенных цехов, по лицам собравшихся, за считанные секунды превращая площадку в раскисшее месиво. Люди начали в панике искать укрытие, трибуна опустела, а Генри, стоявший под проливным дождем, выглядел совершенно растерянным и расстроенным. Его тщательно выглаженный костюм мгновенно промок, волосы прилипли ко лбу.

— Генри!, — произнес я, подходя к нему и открывая зонт, который взял заранее, предчувствуя непогоду. — Не расстраивайтесь так. В России есть поверье: начинать большое дело в дождь — это очень хорошая примета. К богатству и успеху. Уверяю вас, наш «Русмобиль» ждет великое будущее.