Меткий стрелок. Том IV

Глава 24

Я чувствовал, как внутри меня нарастает раздражение. Эти двое высших чиновников империи были настоящими скептиками, их было трудно переубедить. Они не верили в мистику, не верили в пророчества, они верили только в факты и цифры. И я понял, что каши с ними не сваришь, от обоих нужно избавляться. Интересно, а почему тут нет Витте? Он в опале?

— Духи, господа, — произнес я, стараясь говорить максимально убедительно, — они видят не конкретные детали, а общую картину. Они видят энергию, мистические потоки, которые направляют мир. А детали… детали мы создаем сами. Бог даровал нам свободу воли ведь не просто же так…

Надо сказать, я уже поднаторел выдавать в эфир эзотерическую чушь, но так, чтобы она звучало красиво и авторитетно.

— Ну а что насчет «ржавчины»? — вмешался Фредерикс, его усы, казалось, дернулись. — Что это значит? Неужели это про власть⁇

Я уже начал терять терпение. Но, как ни странно, меня спас сам Николай. Царь, до этого сидевший в углу, погруженный в свои мысли, принимая стакан за стаканом, очень быстро набрался рому и захмелел. Его лицо раскраснелось, глаза затуманились.

— Граф, граф! — воскликнул он, поднимаясь с кресла. — Вы c Менеликом настоящие провидцы! Я вам… я вам так благодарен!

Николай, с трудом держась на ногах, снял с пальца руки кольцо с большим бриллиантом, попытался его вручить мне в качестве благодарности.

— Это… это вам! — произнес он, протягивая драгоценность.

Но кольцо, не удержавшись в его пальцах, выскользнуло, упало на пол и покатилось под стол.

Началась суматоха. Два лакея, бросившись к столу, столкнулись лбами, пытаясь достать кольцо. Все присутствующие почувствовали неловкость, натужно засмеялись. Великий князь Владимир Александрович, спасая ситуацию, подхватил Николая под руку, увел из курительной.

Я, воспользовавшись моментом, забрал кольцо у лакея, слегка поклонился оставшимся гостям и не дожидаясь реакции, поспешно вышел из курительной комнаты. Моя миссия на сегодня была выполнена — можно было отдохнуть.

Я проснулся с первыми лучами ноябрьского солнца — они осветили тяжелый балдахин над моей головой. Воздух в комнате был прохладным, чуть спертым, справа от кровати тикали большие напольные часы. Почти девять. Проведя рукой по шелковому одеялу, я на мгновение почувствовал себя чужим в этом мире. Здесь все чересчур роскошное. Мои мысли, еще не до конца освободившиеся от сновидений, возвращались к Джону, к делам поместья и банка… Я дал себе обещание, сегодня же связаться с Кузьмой и узнать все насчет ветрянки. Прошло улучшение или нет…

Однако, отгоняя эти тяжелые мысли, я осознал: теперь я здесь, в сердце Российской империи, и самое вадное еще только впереди, я уже не смогу свернуть с пути, который выбрал.

Служба при дворе началась уже с самого утра. Едва я успел подняться с кровати, надеть халат, как в дверь моей спальни постучали.

— Ваше сиятельство, — раздался приглушенный голос Ждана. — Доброе утр. Изволите ли чего?

— Да, Ждан, — отозвался я, поправляя халат, что лежал на спинке кресла. — Принесите ка мне кофе. Надо проснуться.

Вскоре на пороге появился Ждан, сопровождаемый двумя другими слугами. Один нес серебряный поднос с кофейником, молочником и хрустящей выпечкой, другой — таз с горячей водой и свежими полотенцами. Утро в Царском Селе начиналось с церемоний, даже для гостя. Мне принесли английские бритвы, душистое мыло, одеколон.

Я побрился, умылся. Потом пил кофе, глядя в окно, за которым виднелись заснеженные деревья парка — ночью похолодало и все затянуло инеем. Вновь и вновь возвращался мыслями к вчерашнему вечеру. Дух Александра III, пророчество о беременности императрицы произвело на дворцовую публику эффект разорвавшейся бомбы. Теперь все будут верить Менелику, и, что не менее важно, мне. Это было очень хорошо.

Едва я закончил с кофе, как в дверь вновь постучали. На этот раз это был дворецкий, высокий, чопорный мужчина в черном фраке. Он держал в руках небольшой серебряный поднос, на котором лежал запечатанный конверт.

— Граф, Ваше сиятельство! — произнес он, его голос был низким и совершенно лишенным каких-либо эмоций. — Его Императорское Величество Государь Николай Александрович и Ее Императорское Величество Государыня Императрица Александра Федоровна приглашают вас к завтраку.

Я принял конверт, поблагодарил. Дворецкий, поклонившись, остался стоять в дверях. Открыв конверт, я прочитал текст приглашения, написанный на тонкой, плотной бумаге, с вензелями императорской семьи.

— Мне надо написать ответ или достаточно устного согласия?

— Достаточно устного, я передам — дворецкий ушел, я отправился

к Калебу. Мой медиум, как оказалось, тоже наслаждался своим новым положением. Он читал один из медицинских журналов, что я ему посоветовал. Его лицо выражало глубокую сосредоточенность, он даже что-то записывал. Когда я вошел, он отложил карандаш, посмотрел на меня с ожиданием.

— Все идет отлично, Менелик, — произнес я, запинаясь, на суахили. — Завтракаю с императорской семьей. Вот держи.

Я передал вчерашний перстень Калебу.

— Мне⁈

— Думаю, царь хотел, чтобы этот бриллиант был у тебя. Почти уверен в этом.

Я посмотрел на часы — пора было идти. Опаздывать нельзя.

Ждан проводил меня Малую белую столовую, где уже был накрыт завтрак. Высокие окна, выходящие в парк, были занавешены легкими кисеями, сквозь которые проникал мягкий, рассеянный свет. Стены были окрашены в нежно-голубой цвет, украшены акварелями с изображениями видов Царского Села, а на полу лежал толстый, мягкий ковер с восточным узором. В центре зала стоял большой овальный стол из светлого дерева, покрытый белоснежной скатертью. На нем были расставлены серебряные приборы, тончайший фарфор с имперским вензелем, хрустальные графины с соками и молоком, а также разные паштеты, холодная телятина, свежий хлеб…

Почти сразу пришел Николай с императрицей, я поклонился. К моему удивлению за стол посадили старшую дочку царской семьи — Ольгу. Девочка явно дичилась меня, но няня быстро заняла ее завтраком.

Николай выглядел бледным, глаза были слегка воспалены, а движения чуть замедленными. Похмелье, несомненно, давало о себе знать. Аликс была поживее, обмахивалась веером, шутила. Спросила, как мне спалось на новом месте.

— Замечательно, Ваше Императорское Величество! Спал как ребенок.

— В узком кругу, можно без титулов — тут же отреагировала Аликс. И этому удивился даже Николай.

Слуги, в безупречно накрахмаленных фраках, бесшумно скользили по залу, подавая блюда. Завтрак в царской семье, как я быстро понял, был обильным, но не слишком изысканным. Помимо паштетов, хлеба, на столе стояли тарелки с кашами — гречневой, и овсяной, — а также традиционные русские блины с икрой и сметаной. Еще были сыры, мед, домашнее варенье. Горячее подавали отдельно: яичница с беконом, сосиски, мясные рулеты. Все это выглядело очень по-домашнему, но в то же время чувствовалась рука профессионального повара и изобилие, присущее императорскому столу. Николай, как мне показалось, предпочитал простые блюда — кашу, яичницу, и лишь в конце принялся смаковать кофе. В процессе, царская семья устроила мне вежливый допрос.

— Граф, — произнесла Александра Федоровна — Мы вчера… очень много говорили о вас. И о вашем… друге. История Менелика удивительна, но вы нам ее поведали. Расскажите немного и о себе. Вы ведь американец?

Ее взгляд был внимательным, проницательным, словно она пыталась заглянуть в самые глубины моей души.

Я коротко рассказал о себе, избегая излишних подробностей.

— Мои предки были русскими староверами. Переехали на Аляску, когда она еще принадлежала России. Затем я жил в Штатах, занимался бизнесом, осваивал новые земли. Много путешествовал, повидал свет. Поучаствовал в золотой лихорадке на Юконе.

— Неужели? — удивился Николай. — Она ведь еще продолжается? Я слышал, что на Аляску едут новые старатели.

— Прииски работают — согласился я — Но основное, легко добываемое золото уже намыто. Боюсь, чечеко — так называют молодых старателей — уже нечего делать на Юконе и Клондайке. Продовольствие очень дорогое, дрова зимой тоже…

От царской семьи посыпались новые вопросы и я почувствовал себя увереннее. С удовольствием рассказал о Доусоне, о старателях, о трудностях добычи, о человеческой жадности, о безумных богатствах, которые сваливались на головы вчерашних бродяг. Я говорил о том, как дикий, нетронутый Юкон превратился в кипящий котел страстей, где каждый день был борьбой за выживание и за место под солнцем.

— А были ли какие-то забавные истории на вашем поприще старателя? — поинтересовалась Аликс

Я задумался.

— Да была. Жил в Доусоне один прохиндей. Звали его Джим Уэсли.

Он заходил в бар с красивой собакой и рассказывал бармену, какая она замечательная — чистокровный представитель породы и победитель выставок. Потом Уэсли просил бармена последить за собакой, пока он сам будет на деловой встрече. Пока старателя не было, в бар заходил его компаньон и просил бармена продать ему собаку, потому что именно такую он ищет уже несколько лет. Бармен отказывался: «Дождитесь хозяина». Компаньон говорил, что будет ждать в отеле через дорогу с тремя сотнями долларов, и уходил. После этого возвращался Уэсли — якобы прогоревший на деловой встрече. «У меня совсем нет денег. Может, вы купите у меня собаку? Отдам за жалкие 250 долларов!», — предлагал он бармену, а тот, зная, что совсем недалеко его ждут 300, быстро соглашался.

В отеле его, конечно, никто не ждал, а собака была обычной дворнягой.

Николай с женой засмеялись, а я продолжил:

— Этот Уэсли умудрился продать богатому старателю, куриные кусочки по цене золотого самородка. Именно из этой истории пошел термин «куриный наггет», т.е. самородок.

Беседа стала более непринужденная, Николай и Аликс слушали меня очень внимательно, иногда задавая уточняющие вопросы.

— А у нас ведь тоже есть богатые прииски, — произнес царь, задумчиво поглаживая бородку. — На Урале, на Лене. Там тоже золотая лихорадка. И много беспорядка. Были даже вынуждены привлечь казаков их охранять.

Я кратко, но емко рассказал о своем опыте шерифа на Юконе, о том, как удалось навести порядок, обуздать преступность, организовать добычу. Николай слушал, кивал каждому моему слову. Спросил, как я получил графский титул. Скрывать не стал, но и вдаваться в подробности тоже. Все-равно ему доложат — рассказал про тесные связи с римским престолом. Чем явно набрал еще очков в глазах царской семьи.

— Очень интересно, граф, — произнес он, когда я закончил свой рассказ. — Очень. Мне кажется, у вас есть талант к организации дел.

Завтрак, оживленный рассказами о золотой лихорадке, пролетел незаметно. Няня поклонившись, увела Ольгу, Николай встал.

— Граф, — произнес он, обращаясь ко мне. — Если вы не возражаете, я хотел бы пригласить вас в свой кабинет. У меня есть несколько вопросов, которые мне хотелось бы обсудить с вами приватно.

Я кивнул, понимая, что это — продолжение вчерашнего сеанса.

Александра Федоровна, до этого молча наблюдавшая за нами, внезапно улыбнулась.

— Дорогой, — произнесла она, ее голос был мягким, но в то же время в нем читалась некая властность, — Как закончишь, зайди ко мне, я хочу узнать все первой!

Николай, слегка кивнув, повел меня по коридорам дворца. Мы миновали несколько залов, затем поднялись по широкой мраморной лестнице. Наконец, лакей распахнул тяжелую дубовую дверь, и мы вошли в его кабинет. Мнда…

Комната оказалась не такой, какой я ее себе представлял. Я ожидал увидеть пышный, богато обставленный кабинет, с массивной мебелью, дорогими картинами, книжными шкафами. Вместо этого я попал в относительно скромное, но очень функциональное помещение. Стены были отделаны светлыми деревянными панелями, а на полу лежал простой, но добротный ковер. В углу, у окна, стоял большой письменный стол, заваленный бумагами, картами, книгами. Рядом с ним — несколько стульев, обитых зеленой кожей. И, как для меня не странно — приемной не было, секретаря тоже. Это было поразительно. Царь, правитель огромной империи, работал в одиночестве.

— Ваше Величество, — произнес я, не сдержав удивления, — я вижу, вы работаете без секретаря. Это довольно необычно.

Николай, слегка улыбнувшись, пожал плечами.

— Меня так приучили, граф. С самого детства. Мой отец, император Александр Третий, — его голос стал чуть мягче, — считал, что я сам должен вести записи встреч с чиновниками. Для поручений есть флигель-адъютанты. Они же помогают мне иногда с документами.

— И архив тоже самостоятельно⁇

— Да. Мне очень помогает дневник. Я записываю туда все свои мысли, свои решения, наблюдения. Это позволяет мне систематизировать сведения и обдумывать решения.

Он указал на толстый кожаный томик, лежавший на столе, рядом с письменными принадлежностями.

Я внутренне усмехнулся. Дневник… да, тот самый, знаменитый дневник Николая II, который впоследствии будет опубликован и не содержащий ни единой ценной мысли. «Стрелял ворон и проч.», — эти слова, ставшие символом его правления, мелькнули в моей памяти.

— Ваше Величество, — произнес я, стараясь говорить максимально деликатно, — Я не представляю себе свою работу без секретаря. Если позволите…

Я дождался кивка, продолжил:

— Думаю, что вам следовало бы завести личного секретаря. Человека, который бы вел журнал посещений, планировал встречи, делал стенограммы, систематизировал ваш архив. Это бы значительно разгрузило вас, позволило бы сосредоточиться на более важных вопросах.

Я говорил медленно, тщательно подбирая слова, чтобы мои предложения не звучали как критика его работы. Николай слушал, его лицо выражало задумчивость.

— Возможно, вы правы, граф, — произнес он, поглаживая бородку. — Я и сам об этом думал. Но кого же взять? Это должен быть человек надежный, преданный, способный хранить тайны. И, разумеется, компетентный. Кого не приблизь — это будет представитель той или иной группировки при дворе.

Понимает ситуацию. Не безнадежен. Я выдержал паузу, затем, словно невзначай, произнес:

— Если вы позволите, Ваше Величество, я мог бы предложить вам одного человека. Моего шурина, Артура Корбетта. Он молод, но энергичен, обладает острым умом, отличными организаторскими способностями. Он был моим личным секретарем в Америке, полностью вел мои дела. И он очень предан мне. Полностью ручаюсь за него. К тому же… он человек новый в России, не принадлежит ни одной группировке.

Николай посмотрел на меня, его взгляд был прямым, пытливым.

— Ваш шурин знает русский?

— Он учит его уже второй месяц, Ваше Величество. И уже довольно сносно говорит, отвечает. Мы с ним много занимаемся.

— Что же — произнес Николай, его голос был задумчивым. — Давайте его посмотрим. Батюшка сказал, что вы с Менеликом вестники мира духов и я должен вас слушаться…

Я не смог сдержать легкого изумления. Вот прям так слушаться⁇ Мои брови непроизвольно поползли вверх.

— Ваше Императорское Величество, — ответил я, стараясь придать своему голосу соответствующую ситуации торжественность, — духи избирают своих вестников по неведомым нам путям. Если же они возложили на нас священную ношу помогать вам во всем, мы не можем ей противиться.

Николай кивнул, его лицо просветлело. Он, кажется, ощутил глубокое облегчение, словно тяжесть свалилась с его плеч. Для него мои слова были не просто вежливой фразой, а подтверждением некоего божественного плана.

— Очень хорошо, граф, — произнёс он, уже более уверенно. — Именно так я все и чувствую. Мне нужна ваша помощь. Много сложных вопросов, требующих решения. Слишком много.

Царь слегка нахмурился, его взгляд скользнул по стопкам бумаг, лежавших на его письменном столе — да у него похоже завал с делами.

Николай позвонил в звоночек, явился дворецкий.

— Вызовите дежурного флигель-адъютанта, — приказал император. — Мне необходимо сделать распоряжения.

Дворецкий удалился, и через несколько минут в кабинет вошел ротмистр Василий Орлов, тот самый, что встречал нас на вокзале. Он был одет в строгий, безупречно отглаженный мундир, его обычно румяные щеки были чуть бледнее обычного, похоже он вчера тоже злоупотреблял. Увидев меня рядом с императором, он едва заметно вздрогнул, но быстро взял себя в руки, вытянувшись во фрунт.

— Ваше Императорское Величество! — звонко произнёс Орлов.

— Василий Александрович, — начал Николай, — Граф ди Сан-Ансельмо отныне будет моим личным советником по многим вопросам. Прошу вас, немедленно выделите и подготовьте ему кабинет рядом с моим. Чтобы мы могли работать сообща. Выполняйте все его просьбы.

На лице Орлова отразилась смесь изумления и замешательства. Он, кажется, не мог поверить своим ушам. Личный советник? Да ещё и американец? И кабинет прямо под боком у Государя? Это было настолько из ряда вон выходящим событием, что его воспитанное спокойствие пошатнулось.

— Ваше Императорское Величество, — произнёс он, слегка заикаясь, — но… Граф? Личный советник?

Николай, заметив его растерянность, слегка улыбнулся.

— Да, Василий Александрович. Граф и его протеже — Менелик — будут помогать мне по различным вопросам. Они оба — люди глубокого ума и широких познаний. Прошу вас, немедленно приступить к исполнению моих распоряжений.

Орлов, ещё раз бросив на меня удивлённый взгляд, поклонился и поспешно удалился. Похоже, моя карьера при русском дворе начиналась весьма стремительно.

Через час я уже осваивал свой новый кабинет. Он располагался всего в нескольких шагах от личных покоев Николая. Комната была просторной, светлая, окна смотрели на главное крыльцо — можно было наблюдать, кто приехал на прием, кто уехал… Стены были отделаны тёмными деревянными панелями, искусно украшенными резьбой, был свой камин и книжные шкафы. В центре комнаты стоял массивный письменный стол из красного дерева, инкрустированный позолотой. Его поверхность, отполированная до зеркального блеска, была безукоризненно чиста, лишь стопка свежих бумаг и письменный прибор с пресс-папье ожидали своего нового хозяина. За столом стояло кресло, обитое дорогой зеленой кожей, а по бокам — два таких же кресла для посетителей.

Я оглядел комнату. Жить можно. Работать тоже. Мой взгляд скользнул по массивным книжным шкафам, занимавшим одну из стен. Книги в них были старые, некоторые в кожаных переплётах с золотым тиснением. Я подошёл ближе, вытянул один из томов. Это была толстая энциклопедия по русской истории, изданная ещё при Александре III. Открыв её, я обнаружил, что страницы даже не были прорезаны. Это означало, что книга никогда не открывалась, никогда не читалась. То же самое было и с другими томами: справочниками по географии, философии, иностранным языкам. Похоже, кабинет использовался скорее для вида, чем для реальной работы.

— Василий Александрович! — я повернулся к Орлову, который стоял в дверях, прислонившись к притологке и разглядывал мои передвижения по кабинету.

— Да, ваше сиятельство!

— Можно просто Итон. Так вот, мне необходима своя телеграфная линия. Телефон, я вижу, уже есть. Но телеграф — это первейшая необходимость. И хотелось бы обзавестись подробной картой России и мира. Чтобы я мог их повесить на стенах. И, пожалуйста, пусть слуги по утрам приносят мне все основные русские газеты — Ведомости и так далее. Я хочу быть в курсе событий.

Орлов кивнул, в его глазах стоял скепсис. Похоже он был не рад такому активному началу моей деятельности. Ничего, привыкнет. Тут многих теперь ждут сильные перемены.

Через несколько часов телеграфист закончил монтаж аппарата, заглянул ко мне и телефонист — выдал адресную книгу, включая номера государственных служащих в разных ведомствах. Чуть позже принесли и карты. Я лично помог их развесить: одна, с подробным изображением Российской империи, заняла всю центральную стену, другая, карта мира, расположилась напротив, открывая обзор на все континенты.

Сразу после этого отправил телеграммы. Кузьме, затем в банк. Еще одну послал в отель Артуру и Картеру. Последнего попросил «знакомую вам персону» и доставить ее в Царское Село. Речь шла про Волкова из агентства Пинкертона. Тот должен был кое-что для меня подготовить, и я с нетерпением ждал встречи. Ответных телеграмм не было, надо было чем-то себя занять. Я сходил проверить Калеба, вернулся обратно.

А тут Ждан занес стопку свежих газет. «Новое время», «Петербургский листок», «Русское слово». Я попросил себе крепкого чая и погрузился в чтение. Мой взгляд быстро скользил по заголовкам, выискивая знакомые имена и события. И о сюрприз: уже на первых страницах «Петербургского листка» я обнаружил то, что ожидал.

«В Петербург прибыл известный американский магнат — Итон Уайт. Его имя связывают с феноменальным успехом на золотых приисках Юкона, где он сумел превратить дикий, нетронутый край в процветающий центр добычи золота. Однако, не только деловые интересы привели графа в столицу Российской империи. Он привез с собой восходящую звезду спиритизма — Менелика Светлого. Провидец из далёкой Танганьики, отмеченный духами с самого рождения, чьи пророчества уже потрясли Париж и Берлин, теперь готов предстать перед петербургским обществом. Как сообщают наши источники, его дар способен приоткрыть завесу над тайнами прошлого и будущего, указать путь заблудшим душам. Среди тех, кто уже имел честь присутствовать на его сеансах, называют имена виднейших представителей европейской аристократии, включая членов британской и французской высшего света…». Дальше шла порция домыслов, к счастью, информация про вчерашний сеанс в прессу не просочилась. Да и не могла — цензура!

Отложив газеты, я дернул в кабинет Орлова. Вместе с графиком приема царя на сегодня. Как только адъютант появился, я предложил ему присесть:

— Василий Александрович, — произнес я, указывая на одно из кресел. — Как вы уже слышали, я буду помогать Его Величеству. А для этого мне необходимо знать его распорядок дня. Что у Государя на сегодня?

Орлов сел, разложил бумаги на столе, его взгляд скользнул по моим новым картам, затем по телеграфному аппарату. Он, кажется, всё ещё пытался осмыслить происходящие перемены.

— Распорядок дня… В полдень — доклад министра иностранных дел Михаила Николаевича Муравьёва. По поводу обращения Его Императорского Величества к правительствам Европы с предложением о созыве конференции для обсуждения вопросов сохранения мира и сокращения вооружений.

Это было очень важное событие. Я хорошо помнил, как это вылилось в Гаагские мирные конференции. Инициатива, хоть и не приведшая к полному разоружению, но заложившая основы международного права и стремления к мирному урегулированию конфликтов. Полезное начинание.

— После доклада и обсуждения, — продолжил Орлов, — прогулка по дворцовому парку с детьми и августейшей супругой. Затем обед. После обеда работа с документами, подписание бумаг. И далее приём члена Государственного совета — Николая Ивановича Бобрикова. В пять пополудни служба в дворцовом храме. Ужин с семьёй.

Я внимательно выслушал весь распорядок. Николай Иванович Бобриков. Кто это? Имя мне было незнакомо. Очевидно, нужно будет узнать о нём подробнее. Я отметил про себя, что график царя действительно был весьма щадящим, если не сказать расслабленным. С этим надо что-то делать.

— Спасибо, Василий Александрович, — произнёс я, отпуская его. — Можете быть свободны.

Вскоре, около полудня, Ждан сообщил, что Его Величество ожидает меня в своём кабинете. Я поправил галстук, внутренне собравшись, и направился к императору. Мой первый бенефис.

Когда я вошёл, в кабинете уже сидел Михаил Николаевич Муравьёв, министр иностранных дел. Он был мужчиной лет пятидесяти, с аристократическими чертами лица, аккуратно подстриженной бородкой и проницательными глазами. На нём был безупречно сшитый мундир, украшенный орденами. Он выглядел как воплощение русской дипломатии — явно умный, образованный, себе на уме.

— Граф, — произнёс Николай, едва я вошёл, — прошу вас, присаживайтесь. Михаил Николаевич, разрешите представить вам моего нового советника по особым вопросам, графа ди Сан-Ансельмо.

На лице Муравьёва отразилось едва заметное удивление. Он, кажется, не ожидал увидеть меня здесь, да ещё и в такой новой роли. Но, как опытный дипломат, он быстро взял себя в руки, лишь слегка кивнув мне в знак приветствия.

— Михаил Николаевич, — продолжил Николай, — прошу вас, начинайте ваш доклад. Я хотел бы, чтобы граф также ознакомился с ситуацией.

Царь взял карандаш, приготовился делать пометки у себя в блокноте. Ну чисто ученик на уроке…

Министр, подчиняясь приказу, начал свой доклад. Он говорил о международной обстановке, о сложных отношениях с Германией и Австро-Венгрией, о союзнических обязательствах перед Францией. Затем перешёл к сути — к инициативе Императора о созыве мирной конференции. Он представил проект меморандума, который должен был быть направлен к европейским дворам, призывая их к сокращению вооружений и мирному урегулированию споров. Я внимательно слушал, не вмешиваясь, лишь изредка поглядывая на Николая. Тот, казалось, был полностью погружён в слова министра, но время от времени его взгляд скользил по мне, словно он искал моего одобрения, моей реакции. Но я сохранял невозмутимость. Не сейчас — тут лезть не стоит. Муравьев явно большой профессионал, ему мои советы не нужны.

Когда министр закончил, Николай взял на подпись меморандум, поглядывая вопросительно на меня. Я лишь слегка кивнул головой, едва заметно. Пусть подписывает. И Николай быстро завизировал. Муравьев сразу же откланялся.

Второй приём был назначен на три часа дня. Я знал, что это на встречу придет Николай Иванович Бобриков. Недавно назначенный генерал-губернатор Финляндии. У меня было время собрать о нем информацию. И я сразу понял. «Тут богато». Здесь явно зарыто «золото».

Бобриков был известен как убеждённый государственник, сторонник жёсткой политики в отношении Финляндии, которая, по его мнению, пользовалась слишком большими свободами и привилегиями, имея собственную конституцию и сейм. Его предложения по реформе политического устройства Финляндии вполне разумными, но… недостаточно радикальными.

Я сидел в кабинете Николая, когда Бобриков вошёл. Он был высоким, крепко сложенным мужчиной лет пятидесяти, с коротко стриженными волосами, суровым, волевым лицом и жёстким, пронзительным взглядом. На нём был мундир с генеральскими эполетами, украшенный орденами. Он производил впечатление человека цельного, напористого. Увидев меня рядом с Императором, он, как и Муравьёв, заметно удивился, но быстро скрыл своё замешательство.

Царь нас познакомил, вновь представил меня, как своего доверенного советника.

— Боюсь вопросы будут обсуждать конфиденциальные — обострил генерал-губернатор — Я прибыл с исправленным докладом и хотел бы приватной аудиенции…

Я незаметно покачал головой. Царь тяжело вздохнул — ну вот не любил он подобные ситуации — мягко отказал:

— Граф будет весьма полезен, поверьте Николай Иванович. Прошу докладывать в его присутствии.

Бобриков, ещё раз бросив на меня удивлённый взгляд, сел. Он разложил на столе бумаги, затем начал свой доклад. Он говорил о необходимости укрепления российской власти в Финляндии, об «излишних привилегиях» финнов, о необходимости приведения их законодательства в соответствие с имперским.

Его предложения были именно такими, как я и читал в досье: упразднение финляндского статс-секретариата, принятие русского языка как официального в Сенате, в учебных заведениях и администрации, облегчение русским поступления на службу в Финляндии, установление надзора за университетом; пересмотр учебников всех финляндских учебных заведений. И самое важное — упразднение финляндской таможни и денежной системы.

Это была политика, которая неизбежно приведёт к эскалации. Николай слушал доклад равнодушно. Похоже, после работы с документами, он уже устал и был готов подписать бумаги Бобрикова без обсуждения. Тот закончив, с надеждой посмотрел на императора.

— Что ж, Николай Иванович, — начал Николай, уже потянувшись за пером. — Ваши предложения…

Тут я уже явно, не скрываясь, покачал головой.

— У вас есть какие-то соображения, граф? — удивился Николай

— Этого мало! — резко произнес я. В кабинете воцарилась полная тишина. Николай и Бобриков вздрогнули, их взгляды были прикованы ко мне. На лице Императора отразилось недоумение, Бобриков же, напротив, смотрел на меня с нескрываемым интересом. В его глазах мелькнула какая-то искорка.

— Что вы имеете в виду, граф?

— Предложения Николая Ивановича важные, — продолжил я, глядя Бобрикову прямо в глаза, — но половинчатые. Нельзя решать проблему полумерами. Нужно идти до конца. Надо ставить вопрос об отмене финляндской конституции и сената.

На лице Николая отразилась паника.

— Но… но как же так⁈ Их же даровал сам Александр I, а дедушка созвал Сейм! Это же исторические привилегии! Они одобрены всеми европейскими дворами!

Я посмотрел на Бобрикова. Тот был сильно удивлен.

— Не может быть ситуации, Ваше Величество, — произнёс я, стараясь говорить максимально убедительно, — когда часть империи имеет конституцию и сейм, а большая часть не имеет таких прав. Это бомба под политическим устройством страны. Рано или поздно это приведёт к взрыву. Надо либо всем дать Конституцию, либо уравнять финов в правах со всеми. Нельзя иметь два стандарта в одном государстве. Это противоречит здравому смыслу.

Бобриков, не дожидаясь ответа Николая, вмешался, его голос был твёрдым:

— Если мы отменим уложения Александра II, Ваше Величество, — произнёс он, — это сразу восстание. Ноты от немцев и шведов!

— И может и война с ними, — заключил я, глядя Николаю прямо в глаза.

Император, побледнев, перекрестился.

— Все, как вчера предсказал батюшка… — прошептал он, его голос был полон отчаяния.

Конец 4 тома