Меткий стрелок. Том IV

Глава 6

Нью-Йорк встретил меня точно такой же толпой с флагами. Это была точная, зеркальная копия того, что я видел в Портленде, только в сто раз громче и многолюднее, пропитанная настоящей эйфорией. Стоило нам выйти с вокзала, демонстрация, словно живая река, хлынула на мостовую, заблокировав движение — улица была запружена народом, ликующим по поводу очередной победы Штатов над испанским флотом.

Я приехал в Нью-Йорк не один. Весь мой «кагал», как я мысленно называл нашу невероятную компанию, собрался вместе.

Рядом со мной в пролетке сидел Артур. Мы с ним наконец помирились, или, по крайней мере, достигли хрупкого союза. Дэвис сдержал слово: он так грамотно и быстро оформил долю Артура в наследстве Корбеттов, что у того просто не осталось поводов для публичной вражды. Плюс провел разъяснительные беседы с парнем насчет меня — в смерти Марго никто не виноват. Даже врачи сделали все, что возможно. Похоже воспитательная работа повлияла — ненависть сменилась холодным, сдержанным отношением. Он все еще был мрачен, но его гнев больше не был направлен на меня. Артур просто смотрел на толпу с тем же отстраненным видом, с каким смотрит на муравейник.

С нами вернулся мистер Дэвис, выглядевший как триумфатор. Всех помирил, все вопросы решил и даже продолжил мирить сидя в нашей пролетке. Настоящий «Генерал манагер». Так раньше, еще во времена позднего СССР, новички-бизнесмены расшифровывали подпись под деловыми факсами западников. Они ведь не знали, что в США и Западной Европе фирмами руководят генеральные менеджеры.

И, конечно, Рози с Джоном. Кормилица, стала незаменимой частью моей жизни. Она ехала во второй пролетке, держа сына крепко прижатым к груди, а рядом с ней сидел ее муж, теперь мой личный кучер, и их собственный малыш — молочный брат Джона — Рони. Я купил семье Уандеров не просто работу, а стабильность на года.

Третий кэб я снял для охраны, четвертый для Джозайи и багажа. Целый караван. Который стоило нам выехать с привокзальной площади — тут же застряли в людской толпе.

Май на побережье начался ослепительно ярким, но прохладным днем. Воздух был чист и легкий морской бриз с гавани нес запахи угля, соли и печеного хлеба. Нам пришлось двигаться черепашьим шагом, и это дало мне много времени для наблюдений.

Флаги развевались на каждом углу, создавая рябь красного, белого и синего над толпой. С временных трибун ораторы, представители правительства, толкали речи о патриотизме, о том, что Америка — теперь великая мировая держава, и, между делом, объявляли о размещении новых военных займов. Я видел лица — они сияли гордостью и ощущением причастности к чему-то великому.

Стоя в пробке, я силился вспомнить, что дальше случится в истории. Уже летом Штаты дожмут Испанию, это факт. Войска свободно высадятся на Кубе, в Пуэрто-Рико, на Филиппинах. Дальше они аннексируют Гавайи, став полноправной колониальной державой.

В следующем же году начнется Вторая англо-бурская война и восстание боксеров в Китае. По результатам этого восстания Поднебесная как раз окончательно покинет круг великих держав — ее территорию и земли Кореи разорвут Англия, Германия, Япония и Россия. Это геополитическое землетрясение, на котором я просто обязан сыграть.

Что касается второй англо-бурской, то вначале, насколько я помню, у британцев дела пойдут не лучшим образом. Они проиграют несколько сражений. Британский фунт пошатнется, а настроения на бирже будут панические. Но затем, конечно, они задавят буров. Захватят Блумфонтейн, столицу Оранжевого государства и Преторию, столицу Трансвааля.

Логично было заработать на этой истории. Вначале — сыграть в долговых бумагах Британского правительства на понижение, перед тем как пойдут новости о поражениях. Потом немного подождать. Как только цены на облигации упадут — выкупить их на дне. И уже заработать на росте, после победы. Это же чистая, стопроцентная прибыль.

Я достал из внутреннего кармана блокнот и карандаш. В толчее, под крики ликующих американцев, я сделал себе пометки.

Когда мы наконец добрались до моего нью-йоркского поместья, я почувствовал, как с меня спадает напряжение. Это был мой маленький, неприступный замок. Особняк, сложенный из светлого камня, окруженный зелеными лужайками, которые уже ярко зазеленели и были отлично ухожены садовником — хоть играй в гольф. С веранды открывался вид на океан, серебристый в закатных лучах.

Слуги выстроились в привычную линию, дружно приветствовали меня. К нам на лошади подскакал Кузьма, соскочил прямо передо мной. Полез обниматься.

— Какая беда! Как узнал, хотел выехать в Портленд. Но кто-то же должен был присмотреть за поместьем.

Я познакомил Кузьму с кормилицей и ее мужем, показал сына. Слуги подхватили багаж, мы вошли в дом. И тут опять заплакал Джон, видимо, захотел есть. Я уже начал различать виды его плача. И это был звук жизни, который заглушал скорбь.

Джозайя уже получил у слуг всю почту для меня, принес на подносе. Я быстро просмотрел на предмет самого срочного. Телеграмма шифром от Полякова. Большая. Это ждет, займусь вечером. Деловые письма от Ротшильда, Морганов. Тоже ждет. Небось опять будут нагибать насчет канала. Упорные. Записка от Пинкертона — надо срочно встретиться. Вот туда то после ванны и плотного обеда я и направлюсь.

Роберт Пинкертон принял меня почти сразу — секретарь даже не успела сделать кофе. Впрочем, она принесла его в кабинет.

— Мои соболезнования вашей утрате, мистер Уайт — осторожно начал беседу глава агентства — У меня у самого умерла первая жена от холеры. Даже не успели завести детей.

— Мой сын, Джон, слава богу, выжил.

— Хоть какие-то хорошие новости — покивал Роберт — Что же… Жизнь не стоит на месте. По вашей просьбе мы занялись открытием отделения агентства в Санкт-Петербурге. Вот смета, ознакомьтесь.

Я быстро изучил бумаги. Семь сотрудников, начальник — мой старый знакомый Волков. Бюджет — пять тысяч долларов. Ежемесячно. Это примерно две с половиной тысячи рублей. Сюда входили аренда офиса, зарплаты и прочие «сопутствующие расходы».

— Сотрудники подобраны — Роберт тяжело вздохнул, закурил — Это несколько отставных полицейских. Но…

Он сделал паузу, внимательно посмотрели прямо на меня.

— Но в надежности некоторых из них есть сомнения, мистер Уайт. Как мне объяснил, Волкофф, охранка — она в России повсюду. Господин Зубатов, что возглавляет политический сыск не оставит наше отделение без внимания. И скорее всего с ним придется согласовать открытие офиса.

— Это я возьму на себя. У меня есть один способ.

Роберт заинтересовался:

— Взятка?

— Нет, другой. Всех не подкупишь. Да и давать деньги полицейским опасно. Они начнут доить безостановочно.

— Как вы выразились? Доить? — Пинкертон рассмеялся — Да, очень похоже на нашу полицию.

— Что касается надежности… Пусть в офисе будет агент охранки. Это даже полезно. Удобнее будет блефовать в этом «покере» с властями.

Я не был уверен, что слово дезинформация уже существует, поэтому объяснял все Роберту попроще.

— А вы опасный человек, мистер Уайт!

— Что касаемо сотрудников. У меня есть идея, мистер Пинкертон.

Я вытащил из портфеля небольшой, пожелтевший листочек бумаги. Это был список членов негласного профсоюза шерифов и маршалов, который я нашел в тайнике Мак-Кинли в Джексон-Хоуле. Подал его Роберту.

— Знакомые имена?

Пинкертон опять удивленно на меня посмотрел.

— Откуда это у вас?

— Не забывайте, я и сам был некоторое время шерифом в Вайоминге. Думаю, некоторые из этих господ в списке согласятся за большое вознаграждение поработать в России.

Я взял со стола Роберта карандаш, подписал к итоговой цифре бюджета питерского отделения × 3 = $15 000 Показал Пинкертону.

— Да… — покивал глава агентства — Умете вы мыслить масштабно… Но парням придется учить русский!

— Поэтому лучше поторопиться. К концу лета мне нужны надежные сотрудники в Санкт-Петербурге.

Я достал чековую книжку, вписал туда цифру $120 000. Чем невероятно впечатлил Роберта. Тот даже снял, потом обратно надел очки. Будто не верил глазам.

— До конца года бюджет покрыт?

— Да, да… Но хотелось бы все-таки понять характер работы.

А вот тут надо аккуратно. Никаких ненужных подробностей. Зачем Пинкертону знать, что я собираюсь перетряхнуть всю отечественную аристократию?

— Обеспечение безопасности моего российского бизнеса.

— У вас уже там есть бизнес?

— Скоро будет!

Мы уже закончили обсуждать все детали, я собирался откланяться, как Роберт попросил еще пять минут моего времени.

— Я навел о вас справки, пообщался с некоторыми коллегами по республиканской партии. Видите ли, я возглавляю партийный комитет Нью-Йорка, у нас выборы губернатора штата в конце этого года. Пора начинать кампанию.

— Вы ищите спонсоров — догадался я

— Именно! Я не знаю ваших политических взглядов, ни в одном интервью они не прозвучали внятно…

Пинкертон замялся, не зная, как продолжить. Надо ему помочь.

— Ценности ослов не разделяю — открестился я от демократов, чьим символом было ушастое животное

— Отлично! — обрадовался Роберт — Тогда могу предложить вступить к нам, в республиканскую партию! Уже завтра оформим все документы.

— И что мне дадут «слоны»?

— Полное политическое представительство в Конгрессе и Белом доме. Мак-Кинли, как вы наверное, знаете — наш ставленник. Я лично с ним знаком, могу представить при случае, замолвить словечко. Государственные подряды, различные преференции вашему банковскому бизнесу… Я понимаю, что Уолл-Стрит в основном окрашен в «синий цвет», вас могут осудить, но есть и сторонники республиканцев. Те же Морганы!

Пинкертон продолжал вещать о разнице демократов и республиканцев, а я задумался. Глупо было думать, что большие деньги в Штатах могут остаться без «политической крыши». Мне еще вежливо и мягко на это намекнули, кстати.

— И о какой сумме идет речь? — поинтересовался я

— Морганы дают пятьсот тысяч в год

Нифига себе цены…

— Но мы можем начать с цифры… Допустим, триста тысяч.

— И у вас уже есть проходные кандидаты в мэры? — я взял паузу, размышляя. Сумма крупная, надо будет ее как-то отбить. В подряды влезать? Или лучше землей попросить? Второе было предпочтительнее. Земля тут, в Нью-Йорке уже золотая, а станет так и вовсе бриллиантовой.

— Были предварительные разговоры с Тедом Рузвельтом. Знаете такого?

Тут то я и обалдел. Следующий президент США! Один из лучших, чего уж там, президентов за всю историю Штатов.

— Что-то слышал…

— Он был шефом полиции Нью-Йорка, потом работал в администрации Мак-Кинли в Вашингтоне. На должности заместителя военно-морского министра. Сейчас на войне, командует 1-м добровольческим кавалерийским полком «Мужественные всадники». Если боевые действия закончатся к концу лета, а к этому все идет, то как раз успеваем. Ореол победителя, ну вы понимаете… Легко пройдет в губернаторы.

— Что же…Я в деле. Как только Теодор вернется в Нью-Йорк, я бы хотел устроить прием в его честь в своем поместье. Там же и выпишу чек.

Роберт посмотрел на меня с явным уважением. Подрядов сразу не прошу, да еще готов устроить прием, на который придут другие толстосумы. Впрочем, Большое Яблоко — город демократов. Тут у них очень сильны позиции. Не факт, что другие магнаты раскошелятся.

Я покинул офис Пинкертона, ощущая себя, как после сложной шахматной партии, в которой я только что сделал важный ход. На улице уже сгущались нью-йоркские сумерки, и газовые фонари бросали желтоватые блики на мокрый асфальт.

Я приказал кучеру ехать на Бродвей.

Мне нужно было увидеться с Беатрис Чендлер, с которой я познакомился на корабле во время поездки в Россию. Повод был сугубо деловой. Я хотел подобрать ключик к семье Романовых. И похоже я представлял, как это можно сделать. Нет, не через женские чары. Эпоха «балерин» в жизни Николая давно закончилась. Я решил действовать тоньше.

Бродвей шумел, переливаясь светом электрических ламп, словно река огня, прорезающая темноту города. Нью-Йорк жил быстро, с хрипотцой, как человек, который слишком много курит, пьёт и при этом чувствует себя бессмертным. Афиши тянулись вдоль улиц одна за другой — «The New American Comedy», «War Heroes of Manila», «A Night in Havana» — все впитали военную тему. Город радовался победам над Испанией и это нашло отражение в театральном процессе.

Я шел вдоль театральных тумб, вглядываясь в описание. Актрисы в корсетах, кавалеры с саблями, драматические позы, от которых веяло нафталином и амбициями, чего тут только не было… На одной из афиш, рядом с витриной кафе «Delmonico», взгляд зацепился за знакомое имя — Beatrice Chandler…

Я остановился, вчитался. Название пьесы — «Ветер с Гудзона». Под ним: «Драма в трех актах» На рисунке — женщина в длинном белом платье стоит на скале, волосы развеваются на ветру, а под ногами бушует море. Типичная история для публики, жаждущей патетики и слёз.

Я купил билет у кассира с усталым лицом. Тот, лениво бросив взгляд на мой костюм, добавил:

— Сегодня у нас полный зал, сэр. Беатрис играет Элис Хейден — драматическую героиню.

Трагедий в жизни у меня было достаточно, новых не хотелось. Но и выбора не было.

Внутри театр оказался пышнее, чем я ожидал. Лепнина, бархатные кресла, зеркала, запах духов и пыли, перемешанный с жаром человеческих тел. Дамы в вечерних платьях с перьями в волосах, мужчины в смокингах, шепот, перешёптывания. Всё это напоминало мне не искусство, а ярмарку тщеславия.

Когда занавес поднялся, в зале повисла тишина. На сцене — деревянный помост, расписанный под палубу корабля, фоновая декорация — волны, нарисованные гуашью. Беатрис появилась почти сразу — в белом платье, с блестящими глазами, с лицом, на котором было слишком много чувств для одной фразы.

Сюжет спекталя строился вокруг кораблекрушения, любовного треугольника с участием главной героини. Персонажей в пьесе было мало, все держалось на одной Беатрис.

Она говорила высоким, натянутым голосом, каждое слово будто подчеркивая рукой. В одном монологе она трижды упала на колени, дважды вскинула руки к небу, и один раз — упала в обморок так театрально, что даже сосед справа прыснул со смеху.

Впрочем, большинство в зале принимало всё это всерьёз. Публика рыдала, замирала, хлопала. Мужчины шептали, что «Божественна», дамы вытирали глаза платочками. Я смотрел и думал: да, она красива, но неестественна — как кукла, которой слишком сильно завели пружину.

Когда занавес закрылся, аплодисменты длились почти пять минут. Беатрис вместе с высоким актером, который играл главного героя вышла на поклон, кланялась, улыбалась так, будто принимала овации не публики, а всего мира.

Похлопал и я. Но без особого энтузиазма. После этого поднялся, вышел в вестибюль, купил букет — пышный, с лилиями и розами. Стоил он неприлично дорого, но я не торговался. Заодно сунул десятку портье, который знал, как провести «особого гостя» к гримёрке без лишних вопросов.

— Скажите, — спросил я, — мисс Беатрис принимает посетителей после спектакля?

— Для посетителей с таким букетом, сэр, — усмехнулся он, — всегда найдётся время.

Мы прошли через узкий коридор с облупленной штукатуркой. Вдалеке доносились голоса, смех, кто-то ронял реквизит. В гримёрках горели керосиновые лампы, воздух был густой от пудры и духов. Портье постучал в дверь с табличкой Miss Beatrice Chandler и, не дожидаясь ответа, приоткрыл её.

Я вошёл. Комната была крошечная, с зеркалом в золочёной раме и кучей шёлковых платьев, развешанных на стене. На столике — флакончики, карточки, пудреница, и рядом — бокал шампанского. Беатрис стояла спиной, снимая перчатки. Волосы у неё были распущены, и в тусклом свете лампы она казалась очень загадочной.

Она обернулась — и замерла. Несколько секунд смотрела, не веря глазам. Потом медленно поставила бокал, отступила на шаг, распахнув глаза и прошептала:

— Это… вы⁈

Опять переигрывает!