Я сидел в кабинете, вдыхая весенний воздух, смешанный с запахом угля в камине. Прошло уже больше недели с похорон Марго, но я никак не мог заставить себя покинуть это убежище. Чувствовал себя, как монах-отшельник, который добровольно замуровал себя в пещере.
Я пил меньше, но «вата» внутри никуда не делась, она просто стала более тонкой. Периодически из-за нее что-то прорывалось. Из этой свинцовой депрессии меня вырвало не раскаяние, не воля, а три совершенно разных, но одинаково настойчивого человека.
Первым был, конечно, Джон.
Мой сын оказался ребенком тревожным. Он не просто спал и ел, как я ожидал от младенца. Он требовал постоянного контроля, постоянного присутствия. У Сары, слава богу, молока было вдосталь — хватало на двух пацанов, включая собственного, более спокойного. Джон же почти постоянно плакал. Не от голода, не от боли, а просто так. Громко, требовательно, пронзительно. Это был не просто плач — это был чистый, первобытный звук жизни, который пробивал мою глухую броню. Его крик стал моим будильником, моим наказанием.
Вторым фактором, который придал мне «пинка», был мистер Дэвис. Управляющий прибыл в Портленд, едва узнав о трагедии. Он ворвался в дом, с красными от слез глазами, растрепанной прической.
— Итон! Мой дорогой друг! — он обнял меня, и я почувствовал, как он плачет
Я был удивлен. Дэвис, обычно такой сухой, такой расчетливый, он выглядел так, словно сам только что пережил потерю.
— Прошу прощения, друг мой, — его голос срывался, директор достал платок, утерся — Что не попал на похороны. Поезд шел трое суток! Поломки. Марго… она была такая светлая. Это невыносимо.
Я лишь кивнул.
— Все в порядке. Не стоит…
— Стоит, Итон, стоит! Я обязан помочь.
Директор привез с собой целую команду. Секретари, юристы… Естественно, встал вопрос о наследстве.
— Знаю о вашей ситуации, я уже разыскал Артура в городе. Он остановился в частном пансионе, и, честно говоря, он в ужасном состоянии — Дэвис вздохнул. — Он обвиняет тебя в пренебрежении сестрой. Да и насчет ссоры с Элеонорой… Боюсь вы нажили себе врагов и раздел имущества по наследству будет осложнен судами.
— Меня это не волнует, Дэвис. Я отдам ему всё, что он захочет.
— Нет, Итон. Так нельзя. Вы — супруг. По всем законам штата — вы наследник первой очереди. Суд, разумеется, выделит имущество родному брату, но доли пока не ясны.
Я нахмурился, мне было плевать на цифры. Но Дэвис, как истинный финансист, не мог говорить о таких вещах без страсти.
— Корбетты владели долей в грузовом порту Портленда, а это самый быстрорастущий порт на Северо-Западе. У них были крупные активы на верфях и, что самое важное, в железных дорогах. Плюс поместье, вклады в банках и ценные бумаги у брокеров. Фондовая биржа сейчас хорошо выросла, акции подорожали. Доля Марго в «Новом Орегоне». Итон, это тянет миллионов на пятнадцать.
Мне было все равно. Я уже был невероятно богат, но сейчас я был невероятно несчастен. Какая разница, сколько у меня нулей на счету, если я не смог купить жизнь любимого человека?
— Мне нужно, чтобы вы подписали доверенность, Итон. На полную процедуру вступления в наследство. Я запущу процесс, а уже потом мы сможем договориться с Артуром о доле. Справедливой доле. Деньги часто лечат ненависть.
Я взял в руки золотое перо. Оно было холодным и тяжелым. Я машинально поставил автограф на кипе бумаг. Моя жизнь превратилась в бухгалтерскую книгу, где я только ставил подписи, соглашаясь на увеличение состояния, которое мне было совершенно не нужно. Главное, чтобы Дэвис уладил конфликт с Артуром. На Элеонору мне было плевать — пускать обратно эту приживалку в поместье я не собирался.
Был еще один человек, который отвлек меня от горя. Он явился с грохотом, смехом и запахом дорогого французского конъяка.
— Уайт! Ты тут что, в монахи подался⁈
Это был Олаф. И рядом с ним — Джордж Кармак.
Мои старые друзья, старатели, с которыми мы когда-то вместе мерзли на Клондайке, теперь были одеты так, как будто только что ограбили магазин в Сан-Франциско. Олаф, с его вечно неухоженными волосами, теперь носил идеально сшитый тройку, шляпу-котелок, а на его толстых пальцах блестели перстни с камнями, которые могли бы прокормить целую деревню. Кармак выглядел более сдержанно, но его жилет был расшит золотом, а из кармана торчала цепочка от часов, напоминающая корабельный якорь.
— Мы в городе! Из Доусона! — заорал Олаф, обнимая меня так, что у меня хрустнуло в ребрах. — Узнали про Марго… Мои соболезнования, друг. Ужасная потеря. Но нельзя же так киснуть! Пойдем, помянем ее как следует! Все там будем…
Норвежец кивком показал где именно. Конечно, на небе, где же еще…
Они буквально выволокли меня из дома, несмотря на мои слабые протесты. За ними, как хвост кометы, тянулся совершенно невероятный цирк — две, явно слишком молодые для такого общества, дамы в ярких платьях, какой-то карлик в костюме эльфа, который, кажется, был их личным тамадой, и, что совершенно поразительно, миниатюрный пони в попоне с золотой бахромой, которого Кармак умудрялся держать на поводке. На животном переодически ехал пьяный в дымину карлик.
— Не смотрите так, Итон! — расхохотался Кармак, отсалютовав мне шляпой. — Это наш талисман! Мы его купили в Сиэтле. Зовут Золотое Копытце!
Мы пошли по барам Портленда. Я, мрачный, в черном костюме, и рядом со мной — два пьяных, сорящих деньгами короля Клондайка и их невообразимая свита. Мы пили виски, сходили на канкан, посмотрели на полуголых танцовщиц в неглиже. Друзья пили за Марго, за ее светлую душу, и в их пьяных, но искренних тостах было больше жизни, чем во всех соболезнованиях, которые я выслушал за последние дни.
— На Юконе тебя помнят, Итон! — Олаф ударил кулаком по столу, заставив подпрыгнуть карлика-эльфа. Мы сидели в каком-то шумном, пропахшем пивом заведении, где музыканты играли развязные мелодии. — Клянусь своей бородой! В Доусоне по подписке собрали деньги на памятник тебе! Настоящий! Из меди.
— Памятник? За что? — Я недоуменно поднял бровь.
— Как за что⁈ А кто первый нашел золото Юкона?
— Ну вот он — кивнул я на Кармака — Забыл про Небесное озеро?
— Нет, все знают, что ты!
— Мы стали богаты, Итон! Очень богаты! — Кармак обхватил меня за плечи. — Твоя идея с прогревать кострами землю оказалась отличной.
— Да не моя она! До меня прогревали уже.
Опять бестолку. Похоже Итон Уайт — шериф Юкона — начал уже жить своей жизнь в Доусоне.
Старатели пили, смеялись, обсуждали, что приобретут яхту, потом купят особняк и до кучи целую улицу в Сан-Франциско. Я слушал их, и эти истории о безумном, диком Юконе, о золоте, о человеческой жадности и удаче, медленно, но верно отвлекали меня от моего собственного ада. Как-будто вернулся в прошлое.
— А ты знаешь, Итон, какую штуку учудили старатели с Гуггенхаймами? — Олаф понизил голос, но все равно говорил слишком громко.
— Гуггенхаймы в убытках, — покивал я, — у них дела на Юконе идут скверно. Слишком жадные.
— О, да! И вот слушай, как они сами себя перехитрили.
Олаф наклонился ко мне, от него пахло ромом так, что подожги — выдаст струю пламени.
— У них на одном из их приисков, разгорелась ссора между управляющим и наемными старателями. Управляющий — самодур, молодой, только прислали из Нью-Йорка, ему хотелось показать свою власть. Он решил, что парни воруют добытое золото, а ты же знаешь, как это бывает. Самородки прячут во рту, в одежде…
— Знаю, — кивнул я. У меня самого были такие проблемы в первые месяцы.
— И вот этот управляющий, вместо того чтобы просто усилить охрану, завести стукачей или работать через профсоюзы, придумал им унижение: он приказал их раздевать в конце рабочего дня! Полностью! Когда они шли из прииска в город, на самом морозе! Раздеваться нужно было почти на улице.
Кармак покачал головой, сплюнул на пол:
— Доусон, если забыл, это не Портленд. Зимой мороз такой, что железо лопается. Парни просили его делать это хотя бы в здании рядом с прииском. Но нет, ему хотелось унизить их, показать свою власть!
Олаф крикнул карлику, чтобы тот начал петь старательскую песню. Кинул денег музыкантам на мини-сцене. Те бросились подбирать купюры.
— Тогда у старателей и возник сговор! Они договорились, что будут глотать золото. Мелкие самородки. Всё, что возможно проглотить.
Я обалдел. Быстро Гуггенхаймы превратили Доусон в корпоративный ад.
— И они глотали, Итон! Каждый день! А чтобы потом это добро не потерять, они договорились ходить в туалет на одно и то же «очко» на прииске.
Кармак начал смеяться, я тоже.
— Прошло время, — продолжил Кармак, — прииск этот оказался не таким богатым, как они ожидали, был выработан, и Гуггенхаймы его закрыли. Работы были свернуты, все ушли.
— И тут, Итон, самое интересное! — Олаф хлопнул меня по плечу. — Весна, туалет оттаял. Старатели, дождались, пока всё утихло и вернулись туда. Они спокойно попали на участок, промыли это отхожее место, аккуратно собрали всё самородки. Отмыли золото и ссыпали его в бутылку из-под шампанского.
Кармак закончил за него, его голос был полон триумфа.
— И оказалось там, Итон, пятнадцать фунтов, представляешь?
Я быстро прикинул. Это было где-то двести пятьдесят унций. Больше пяти тысяч долларов лишились Гуггенхаймы из-за плохого управляющего. Вроде бы и немного, но сколько у них таких «проблемных» приисков? Потери могут достигать десятки тысяч долларов.
Карлик тем временем кончил петь, начал строить рожи соседней компании. Это были моряки и они были подвыпившие. Началась ссора. Не долго думая, один из них ударил бутылкой карлика по голове и тут же получил кулаком в лицо от подскачившего на ноги Олафа. Началась свалка, я приложил пивной кружкой одного, пнул ногой другого. Драка! Вот что мне было нужно, чтобы выкинуть из головы «вату». Раззудись плечо, размахнись рука.
Очень быстро в свалку оказались вовлечены почти все посетители пивной, сначала разбили одно окно, потом второе. Бармен спрятался за стойкой и начал свистеть в свисток.
— Валим! — я схватил Олафа за шкирку, махнул рукой Кармаку. Сейчас появятся фараоны, загребут всех в кутузку. Оттуда, меня вытащит начальник полиции — благо мы знакомы, но информация о кутеже наверняка уйдет в газеты. Оно мне надо?
Старатели не стали упираться, выбежали вместе со мной на улицу, я потянул юконцев на набережную. Там мы умылись в реке, привели себя в порядок.
— А где карлик? — поинтересовался Кармак — Девки тоже куда-то делись.
— И твоя пони! — поддел друга Олаф
— Я между прочим, за нее двести долларов отдал!
— Олаф, Джордж, послушайте меня. Я рад, что вы богаты. Но добытое вами золото не должно уйти в карликов, шлюхам… Вы должны его сохранить. Хотя бы своим детям и внукам. Вы меня знаете, и про банк Новый Орегон тоже слышали — его отделение есть в Доусоне. Давайте я вам открою депозиты, хотя бы не пропьете и не промотаете все деньги.
Старатели посмотрели друг на друга. Их пьяное веселье сменилось легкой растерянностью. Банковскими услугами они пользоваться не привыкли. Просто нет такой культуры.
— Ты прав, Итон, — Кармак взъерошил свои волосы. — Мы сорим, как проклятые! За неделю спустили тысяч восемь уже. Надо что-то делать.
— Обещаю лучшие проценты и, главное, безопасность ваших инвестиций. Итон Уайт не обманывает своих друзей.
Олаф схватил меня за руку. — Договорились! Мы тебе доверяем больше, чем себе!
На следующий день, несмотря на дикое похмелье и невыносимый звон в ушах, я отправился в банк проконтролировать все лично. Олаф и Кармак не стали долго раздумывать и к ланчу Новый Орегон увеличил свой капитал на миллион долларов — каждый из старателей внес по пятьсот тысяч на депозиты. В год это будет им давать около семидесяти тысяч чистыми — сейчас ставка около пятнадцати процентов.
Там же в банке меня снова отловил директор.
— Итон, встреча с ассоциацией автопроизводителей и с мистером Селденом согласована. На 5 мая в Нью-Йорке. Я понимаю, что за бензиновыми машинами будущее, но зачем нам малоизвестный инженер Форд? Наши сотрудники, конечно, его разыскали в Детройте, оплатили визит в Нью-Йорк. Но таких инженеров…
— Он мне нужен из-за его деловых качеств. Плюс он займется вот этим — я подвинул Дэвису стопку бумаг, на которой я пару последних бессонных ночей попробовал просто описать принцип непрерывного конвейера, а также зарисовать его. Тележку с рамой автомобиля тащат тросы и лебедка по специальным рельсам. Один сотрудник — одна стандартная операция. Сборочный конвейер делится на участки, посты, где последовательно выполняется сборка деталей в более крупные узлы.
Дэвис полистал бумаги, в удивлении на меня посмотрел:
— Но… откуда⁇ Так никто не делает.
— Увидел на скотобойне в Джексон-Хоуле, как туши быков, подвешенный за крюки, едут по направляющим на потолке и каждый работник специализируется только на одной стандартной операции. В результате делает ее быстро и качественно.
— Поразительно. Можно взять любого парня с улицы…
— Научить его прикручивать всего одну гайку за день стажировки.
— И платить минимальный оклад!
Я с усмешкой посмотрел на Дэвиса — вот он истинный капитализм!
— Патентную заявку на автомобильный конвейер надо подать в ближайшее время. Чтобы у нас были хорошие карты на руках при переговорах с ассоциацией и Сэлдэном.
— Все сделаю — директор покачал головой — Сейчас же все отправлю Финчу в Нью-Йорк. Но удержать в секрете принцип конвейера… Думаю, долго не получится.
— Этого и не требуется. Главное первым запустить конвейер и массовое производство машин. Дальше на нас будет работать эффект масштаба.
«The Winner Takes It All» — «Победитель получает всё» — пропел я про себя первые слова знаменитой песни Абба.
— И вот что еще… Автомобилизация Шатов повлечет за собой бурный рост нефтяной промышленности. Я хочу заработать на этом.
— Купить акции нефтяных компаний?
— И это тоже. Но главное… Джон Рокфеллер вышел на пенсию, Станадрт Ойл управляет его старший сын. Договоритесь о встрече.
— Вы хотите войти в этот бизнес⁇ Очень опасная идея. В нефтяном бизнесе звериные нравы…
— Я знаю об этом. Предложим им совместную компанию в несколько другой сфере. Сейчас у них в переработке главное направление — топочные мазуты для флота. Бензином они занимаются мало. Создадим перерабатывающий завод и сеть заправок для автомобилей. Чую, за этим будущее.
— Надо ехать в Нью-Йорк.
— Надо
Внезапно за приоткрытым окном раздался сильным шум. Топот, какие-то невнятные выкрики и даже музыка. Я выглянул наружу — по центральной улице Портленда перла большая толпа народа с оркестром впереди и звездно-полосатыми флагами САСШ. Да что происходит то⁈