От стыда и шока, внезапно охвативших Палисандровую гостиную, царское семейство спас Гессе. Генерал-лейтенант и так до этого державшего Менелика за локоть, почти силой, потянул его ко входу. Николай же и Аликс лишь хлопали глазами, пребывая в глубоком ступоре. Лицо императрицы, до этого бледное, теперь покрылось ярким, пунцовым румянцем, а ее грудь часто вздымалась от прерывистого дыхания. Вот-вот в обморок упадет… Это я удачно вспомнил про Марию. Последняя дочка Николая должна родиться в июне следующего года. А значит, в ноябре, плюс минус случилась беременность. Теперь лишь бы врачи все подтвердили!
Я дал возможность Гессе увести нас из гостиной — первый акт этого «марлезонского балета» мы с Менеликом отыграли на пять с плюсом. Едва мы пересекли порог и за нами закрылась дверь, я тихо и грозно поинтересовался у генерал-лейтенанта, не много ли он на себя берет, прерывая высочайшую аудиенцию?
И тут же, в узком коридоре, у нас с ним состоялась перепалка. Генерал повернулся ко мне, его лицо пылало от гнева:
— Вы ведете себя совершенно недопустимо, граф! Это скандал. Настоящий скандал… Нельзя допускать подобные шарлатанские выходки!
Он указал на Менелика, который с любопытством поглядывал по сторонам. Вот уж кто был спокоен, как слон…
— Шарлатанские выходки? — спокойно переспросил я, стараясь сохранять внешнее хладнокровие, хотя внутри меня все кипело. — Позвольте, генерал, но это было пророчество. Не вам судить о мотивах высших сил. Которые находятся за пределами вашего понимания! Впрочем, если есть сомнения, вы можете вызвать докторов…
Гессе аж побледнел. Представил, что вызывает докторов для Аликс в таком деликатном вопросе…
— Не лезьте не в свое дело, граф! — отрезал он, и его голос, до этого лишь рычащий, теперь прозвучал как удар кнута. — Мои обязанности — это охрана их Величеств, а не обсуждение их здоровья. И тем более не ваших… спиритических откровений. Ясно?
Он посмотрел на меня, и в его взгляде читалась угроза. Что же… Это было даже отлично. У менять есть первая цель. Маленькими шагами, по чуть-чуть.
Мы продолжали идти по длинному, гулкому коридору, и каждый наш шаг отдавался эхом в этой величественной тишине. Стены, украшенные портретами в позолоченных рамах, казалось, наблюдали за нашей перепалкой с немым укором.
Наконец, мы и дошли до наших покоев. Рядом с ними, у массивной, резной двери, стоял лакей, с виду молодой, рослый, «рязанский» голубоглазый парень а-ля Есенин в ливрее. Он поклонился, его взгляд был полон любопытства. Он явно слышал обрывки нашего разговора, но, как хорошо вышколенный слуга, не подал виду.
— Это Ждан — коротко представил лакея Гессе — Назначен вам для решения всех бытовых вопросов.
Генерал резко развернулся на месте, ушел не прощаясь.
— Не угодно ли чего вашему сиятельству? — Ждан не мог оторвать взгляда от Калеба — Могу на стол накрыть, если вы голодны? Только что есть господин Менелик? Повара ждут указаний. Буфет також работает, если что принести хмельного, все сделаем. Вещи отгладить, постирать…
Я почувствовал, как внутри меня вновь поднимается волна усталости. Выпить хотелось, но не стоило. Так и спиться недолго. Последние события, нервное напряжение от первой встречи с царской семьей — все это истощало. Но алкоголь — это путь в никуда. Мне нужна была ясность ума, а не туманное забытье.
— Проводи в покои, — я тяжело вздохнул
— Сей секунд, — сказал лакей и распахнул дверь. Нам выделили две комнаты рядом, моя была первой.
Покои оказались шикарными. Большая кровать под балдахином, отделанным тяжелым, пурпурным бархатом, возвышалась посреди одной из комнат, словно трон. На прикроватных тумбочках, инкрустированных перламутром, стояли массивные канделябры со свечами — впрочем в комнате было проведено электричество. Стены были обтянуты шелковыми обоями с изображением пасторальных сцен, а на полу лежал толстый, мягкий персидский ковер, по которому ноги ступали бесшумно.
А еще в комнате были словно случайные гости из другого мира, дорогие вазы эпохи Мин — их тонкий фарфор, расписанный синими и белыми узорами, казался хрупким и невесомым. Такую уронишь и все, ущерб на тысячи. Неподалеку, на небольшом столике, стояла коллекция миниатюрных китайских статуэток, изображавших драконов и божеств.
Богато живут Романовы. Сколько же у них денег? Этот вопрос, до этого лишь мелькавший на задворках моего сознания, теперь вспыхнул с новой силой.
А и правда, сколько? Я хорошо помнил, что сразу после революции 1905 года Романовы эвакуировали часть своих капиталов из России, переводя их в более стабильные и безопасные активы за рубежом. Они вложили эти деньги в бумаги Прусского консолидированного займа, открыв секретные счета в Германском имперском банке. И было тех ценных бумаг на десять миллионов золотых рублей! Это была астрономическая сумма, которая даже по меркам европейских монархий казалась крупной.
И это ведь только малая часть их капиталов, очень-очень малая. Я знал, что у них были и другие вложения — в английские, французские, американские банки, в недвижимость, в акции промышленных компаний. Кто говорил, что деньги — это кровь экономики? Маркс? Энгельс? Да, кажется, кто-то из них. И это было правдой. Много крови высосали Романовы из народа. И страна то и не простит им такого «вампиризма».
Я погнал эти мрачные мысли прочь, осознавая, что сейчас не время для подобной политэкономии. Что английские короли меньше высосали из всего мира? Там счет на сотни миллионов. Неважно, кто как себя вел в прошлом. Важно будущее!
Мне нужно было действовать. «Экспромт» с беременностью императрицы был, мягко говоря, рискованным. Но я надеялся сходу взять «Царское село». Наскоком. Можно проводить десятки спиритических сеансов, постепенно ломать психику Аликс и Никсы. Но не факт, что мне бы дали. Вокруг Романовых полно придворных группировок. Это и православные иерархи, с которыми мне только предстоит схлестнуться — поди они не одобрят «бесовщину» Менелика, эта и великие князья, чиновники… Нам надо было опережать события, идти на шаг впереди. И сейчас, после такого заявления, у меня было окно, которое я должен был использовать.
Вопрос первый: правильно ли я рассчитал беременность Аликс? Вторая мысль была куда более интригующей. Если она беременна, и об этом пока никто не знает, то это заявление Менелика было чудом, способным утвердить его авторитет раз и навсегда. Если нет — то это катастрофа, которая обернется нашим разоблачением и, возможно, чем-то куда более серьезным.
Я зашел в комнату к Менелику, тут тоже все было на высшем уровне. Калеб сидел на краю массивной кровати, золотой анк он снял и положил рядом. Лицо, до этого бледное, теперь порозовело. Я присоседился рядом, сказал на ухо шепотом:
— Здесь могут подслушивать. Не говори лишнего. Если что-то надо, напиши записку, я ее сожгу.
Медиум кивнул, зевнул. Я ему жестом показал, чтобы поспал, сам же отправился приводить себя в порядок в ванну. Да и насчет обеда надо было разузнать.
Уже под вечер, когда начали сгущаться сумерки, я занял наблюдательный пост возле окна. За ним уже сгущались сумерки, и огни Царского Села, освещение в парке, едва пробивались сквозь пелену мокрого снега, который опять повалил во дворе. Мой взгляд скользнул по горизонту. Где-то там, за тысячами верст, был Нью-Йорк, мой сын Джон, мои дела. Но сейчас все это было далеко. Я находился в самом сердце русской империи, на пороге великих, быть может, катастрофических событий. И мой ход, сделанный сегодня, мог решить все.
Окна комнаты выходили на задний подъезд дворца и было видно, что началась какая-то суета. Сначала приехал некто профессорского вида, бородка клинышком, пенсне, врачебный саквояж. Явно доктор. За ним прикатил второй, очень похожий. Неужели Боткин? Нет, вряд ли… Пробыли в Царском они где-то час, уехали вместе, в одном экипаже. Причем один из врачей бурно размахивал руками, явно чем-то впечатлен.
А когда уже принесли отутюженный фрак, все стало понятно — шоу быть.
Когда я с Менеликом спустился в Полукруглый зал анфилады, меня окутал плотный воздух, наполненный ароматами дорогих духов и чего-то еще, едва уловимого — возможно, запахом предвкушения, витающего над собравшимся обществом. Электрический свет заливал залы золотистым сиянием, отражаясь в зеркалах, в позолоте, в бриллиантах, украшавших шеи дам.
Портретный зал тоже был заполнен до отказа. Здесь собрались сливки петербургского общества — мужчины в мундирах с золотым шитьем, женщины в вечерних платья из тонкого шелка и бархата, переливающиеся всеми цветами радуги. Каждое движение сопровождалось шуршанием юбок, шелестом подолов, легким перезвоном драгоценностей. Их смех смешивался с низкими голосами мужчин, создавая гул, похожий на жужжание растревоженного улья.
Едва мы появились у входа шум в зале мгновенно стих. Это была не просто тишина, это было почти благоговейное молчание, наполненное изумлением и любопытством. Все взгляды, до этого рассеянные, теперь были прикованы к Менелику — к его высокой, худощавой фигуре, к его лицу, скрытому глубоким капюшоном, к золотому анку, что загадочно поблескивал на груди. Тут-то я понял. Нас ждет фурор.
Женщины, до этого погруженные в светские беседы, теперь завороженно смотрели на него, их глаза расширились, а губы приоткрылись. Мужчины обменивались недоуменными взглядами, пытаясь понять, кто перед ними — диковинный артист или истинный провидец. В воздухе повисло невысказанное напряжение, смешанное с благоговением и почти детским любопытством. Многие, кажется, невольно отступили на шаг, словно опасаясь прикоснуться к чему-то потустороннему, к чему-то, что выходило за рамки их привычного, рационального мира.
Менелик, сохраняя свое бесстрастное выражение лица, медленно двинулся вперед, его шаги были бесшумными, словно он не касался пола. А еще он делал вид, что принюхивается. Я шел рядом, чуть позади, словно тень, готовый в любой момент вступить в игру, но пока позволяя Менелику насладиться своим триумфом. Мы почти физически ощущали волну изумления, которая накрыла публику.
В этот момент, сквозь толпу к нам направились две женщины. Их платья, более яркие и смелые, чем у большинства дам, были украшены броскими цветами, а в манерах чувствовалась непринужденность, граничащая с вызовом. Они были высокими, статными, с темными, как вороново крыло, волосами, уложенными в сложные, но элегантные прически. Я узнал их по фотографиям из газет. Это были Стана и Милица — черногорские княгини, дочери короля Черногории Николы I, прозванные в обществе «черногорками» за свой неординарный характер, за свое увлечение мистицизмом и за свою способность влиять на императрицу Александру Федоровну. Первая мне уже писала в Париж, но я тогда не ответил.
— Граф ди Сан-Ансельмо! — воскликнула Стана, ее голос был звонким, прямо сопрано — Боже, как долго мы ждали вашего приезда! А это ваш знаменитый протеже Менелик Светлый⁈
Я поклонился, представил медиума. Тот как и договаривались, не проявил никакого интереса, прошел к накрытым столам, опять принюхался. Небось у Калеба слюнки текут — обедали мы скромно, борщ, да холодец.
— Наверное, Менелику у нас тут непривычно — в разговор вступила Милица. Она была постеснительнее своей сестры.
— Да, мерзнет — согласился я
Началась светская беседа ни о чем. Все окружающие внимательно прислушивались, но нам никто не мешал. Очень быстро беседа перешла на дар Менелика, его пророчества.
— Он — мост между мирами, и его прозрения… они часто поражают своей точностью — вещал я, наклоняясь вперед и даже незаметно заглядывая в вырез платьев княгинь. Зря они заказывали такое низкое декольте швеям? — Думаю, его пророчества очень скоро начнут сбываться!
— Уже начали… — Милица покраснела, тоже наклонилась ко мне, понизила голос — Лейб-медики все подтвердили! Аликс непраздна.
Бинго! Я попал в яблочко и сорвал джек-пот.
— Она даже сама не знала о своей беременности — поддакнула Стана тоже понизив голос — Невообразимый дар! Дорогой, граф! Вы просто обязаны привести своего протеже в наш салон. Мы по четвергам собираем журфиксы в Николаевском дворце. Умоляю!
Когда тебя просит такая хорошенькая, черноокая фея — как отказать? Дал согласие.
— Мы хотим присутствовать на сегодняшнем сеансе! — почти в один голос воскликнули обе княгини, их глаза загорелись еще ярче.
— Ваши светлости, — начал я, стараясь найти подходящие слова. — Список приглашенных уже составлен. Его утверждала сама императрица.
— Мы уверены, что для нас найдется место, — перебила меня Стана, ее улыбка была ослепительной. — Мы же друзья Аликс Нам просто необходимо там быть!
Я посмотрел на подошедшего Менелика. Он, кажется, был совершенно безразличен к происходящему — русского то он не знал, хотя и начал учить. Калеб продолжал играть на публику. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, словно он уже видел нечто, скрытое от наших глаз. Или просто умело изображал отстраненность. В руках медиум постоянно теребил анк, пуская зайчики в глаза окружающим.
— Что ж, — произнес я, понимая, что сопротивление бесполезно. — Раз уж вы так настаиваете… Я уверен, мы найдем возможность.
— Отлично! — воскликнула Стана, ее лицо сияло от удовольствия. — Это будет незабываемый вечер! Мы должны, просто обязаны познакомиться с вами обоими ближе! И, граф, — она чуть понизила голос, ее взгляд стал еще более интригующим. — Вам понравится мой салон! Там собираются все самые интересные люди Петербурга. Мы могли бы устроить там еще один сеанс. Более… интимный, что ли. Без этой толпы, без лишних глаз.
— Я… я подумаю об этом, ваша светлость, — ответил я, стараясь выиграть время. Мне не нравилось, когда меня так явно подталкивали к действию. Да так настойчиво. Насколько я помнил, Стана уже не живет с мужем, герцогом Лейхтенбергским — тот предпочитает обитать в Ницце. А вот супруг Милицы — великий князь Петр Николаевич — мне вполне пригодится. Он хоть и болеет туберкулезом, но живо интересуется техникой, наукой, занимается архитектурой. Пожалуй, единственный стоящий человек из всех великих князей. Такими не разбрасываются.
— Итак, граф! — Стана положила руку на мою ладонь, ее пальцы, тонкие и сильные, сжали ее. Ничего себе нравы… — Вы должны пообещать! Это очень важно. Я буду ждать вас с Менеликом уже в этот четверг. Непременно!
В ее голосе звучала такая убежденность, такая неотвратимая сила, что я понял: отступать некуда. Она не отстанет, пока не получит то, что хочет. И вряд ли это все закончится только спиритическим сеансом… Но возможно, было даже к лучшему. Прямой контакт с «черногорками» — это именно то, чего я добивался. Они станут моими «агентами» при дворе. Я еще раз изучил вырез платья Станы. Да, тут крепкая трешка! Что же… Одним выстрелом — сразу двух зайцев.
— Хорошо, ваша светлость, я обещаю.
Стана улыбнулась, ее глаза сияли. Она, кажется, была абсолютно уверена в своей победе.
В Полукруглый зал зашел знакомый дворецкий, стукнул посохом, объявил: «Их Императорские Величества!».