Напарник обмену и возврату не подлежит

ГЛАВА 8. Кенотаф

Ди Маджио не появлялся довольно долго. По крайней мере до тех пор, пока Ферра, устав от мелких повседневных дел в своем кабинете, не выкарабкалась на поверхность из моря бумаг. Танита и Луиджи целый день не появлялись в кабинете, Чезаре Гатто, очевидно, увязался с ними. Сначала Ферра радовалась одиночеству, но потом стало ужасно скучно.

Она клевала носом над отчётами и заявлениями, когда шеф Солто вошёл и встал возле стола Ферры. Она даже не сразу поняла, что он стоит и смотрит.

– Шея затекла, – виновато сказала Эрманика, с трудом поднимая голову на шефа.

– Ты была права, – без обиняков начал Солто. – К Орнелле Канова пришёл адвокат Мартини. Луиджи готовится к новому допросу.

Семейный юрист Канова, которого звали Джустино Мартини (Ферра всегда подозревала, что это какой-то псевдоним), продался банде Де Ритта незадолго до смерти Бенни Канова. Его ещё тогда подозревали в предательстве, но Де Ритта не позволили наказать ценного «человечка». Адвокатами в Братстве просто так не разбрасываются, мало ли, когда и на что сгодится такой человек.

– Интересно, она сама его вызвала, зная, что он продался Де Ритта, или он пришёл сюда по просьбе своих новых хозяев? – буркнула Ферра. – Могу я хоть одним глазком?..

– Что тебе там делать? – спросил шеф. – Ты только вспылишь, я тебя знаю.

Вот тут и появился ди Маджио.

– Держи себя в руках, – посоветовал он. – Или сделаешь только хуже.

С таким же успехом он мог сказать это вулкану за секунду до извержения. Ферра уже почувствовала, как стали горячими пальцы, как раскалились металлические части маг-ортезов, и даже мочки ушей запылали. Так она разозлилась!

– Я нашла её! Я её поймала! – вскричала Ферра, вскакивая из-за стола, и только затёкшие от долгого сидения ноги не позволили принять правильную, устойчивую стойку. – Шеф, это несправедливо!

– Успокойся. Покажи лучше, что ты не вспыльчивая, – сказал ди Маджио.

– Прочь, – рявкнула ему Ферра.

– Ты не готова вести допрос, – сказал шеф, глядя в ту сторону, куда рыкнула его подчинённая и, конечно, никого там не видя. – Погаси бумаги на столе и уходи домой.

– Шеф, позвольте мне остаться, – уже спокойнее сказала Эрманика и прибила руками начавшие тлеть и обугливаться картонные папки.

К счастью, ни отчёты, ни документы не пострадали – по крайней мере, пока.

– Обещай не соваться на допрос, – хмуро бросил Солто. – Мы все тоже не дураки, Ферра. Девушке лучше отсидеться тут, чем выйти под залог и погибнуть. Мы сделаем всё возможное. Но ты не вполне готова… Нет, ты абсолютно не готова к работе. Я вижу, что ты стараешься, и не гоню тебя окончательно, однако подумай об отпуске.

– Но шеф! Я и так почти год провела в больнице и на реабилитации, – теперь Эрманика заговорила почти жалобно. – Бездействие куда хуже сводит меня с ума.

– Поэтому и не гоню, – шеф улыбнулся, но улыбка вышла кислой. – Сделай перерыв и возвращайся к работе… с бумагами.

Когда он вышел, Ферра швырнула в дверь скомканной обгорелой бумажкой.

– А я говорил! – брякнул под руку Альтео, и Ферра подожгла бумагу прямо в полёте.

Пришлось идти и затаптывать, а потом ещё сметать пепел. Это заставило Ферру подумать, что лучше всё-таки себя контролировать. Не из-за угрозы пожара – а просто лень всякий раз убираться после вспышек.

Март в Ремии, особенно в Ситтарине, которая не могла похвастаться устойчиво тёплым климатом – месяц коварный. Могут и заморозки ударить, опалить зацветающие деревья. Но нынче день выдался хоть и ветренный, да теплый. Солнце проглядывало сквозь быстро пробегающие сизые тучки, слепило, заставляло жмуриться. Так, вполглаза поглядывая вокруг, Ферра добежала до ближайшей кофейни. У барной стойки было почти пусто, бариста откровенно скучал возле внушительной кофемашины.

– Кофе, – сказала ему Ферра.

И почти сразу рядом пахнуло дорогим одеколоном. Мужской голос негромко произнёс:

– Тоже.

Две белые чашки на блюдечках появились перед Феррой и мужчиной справа почти одновременно, но – ему напиток достался первому. Хотя по-хорошему вперёд надо обслуживать не только того, кто попросил кофе первым, но и женщину. Отметив это про себя, Эрманика покосилась на кремовый пиджак справа. Надушенный мужчина был не слишком молод, но ещё и не стар. Его костюм, похоже, стоил столько, сколько весь бар. Эти кофейные брюки в сливочную полоску, рубашка оттенка топлёного молока, галстук в крапинку… И волосы, конечно же, волосы! Шляпу мужчина положил рядом с собою на стойку, а не оставил на вешалке у входа. И его чёрные волосы были очень гладко зачёсаны. Кажется, он злоупотребил гелем для укладки.

– Хотите что-нибудь покрепче? – тоном искусителя спросил мужчина, поняв, что Ферра поглядывает на него.

– Вы ведь не просто так пришли сюда?

– Конечно. Выпить кофе, поболтать с привлекательной блондинкой… Кофе, кстати, весьма недурён.

Ферра повернулась к мужчине. Лет пятидесяти, очень коротко подстриженный, смуглый. Смотрел слегка насмешливо и вроде бы даже по-доброму. Глаза – большие, почти совершенно чёрные, блестящие.

Слева на высокий барный стул уселся ди Маджио. Ферра заметила его не сразу, а только когда повернулась обратно к своей чашке.

– У него на перстне маргаритка с жемчужиной в центре. Это кто-то из Де Ритта, – шёпотом сказал Альтео. – Будь очень осторожна! Разговаривай с ним, как со школьным директором: скрытно и уважительно.

И впрямь, на мизинце правой руки у мужчины был перстень. А на изящной правой кисти руки Ферра увидела небольшую, но искусно сделанную татуировку на кисти – цветок, то ли ромашку, то ли маргаритку, а под нею инициалы в готическом стиле. Ф, Р и что-то ещё, замысловатое.

– Пожалуйста, Эрми, будь осторожна! – шептал Альтео.

Ферра лишь дёрнула уголком рта. Ещё не хватало, чтобы представитель одной из крупнейших банд Братства заметил её проблему. Проблему в виде ди Маджио! Конечно, не его самого, а то, как детектив беседует с невидимкой.

– Вы догадались, кто я, – сказал тем временем мужчина. – Не так ли, детектив Ферра?

– Вы слышали о моём прозвище? – спросила Ферра, стараясь не поворачивать головы, отчего заныла шея.

– Железная Фея, – сказал мужчина. – Но мне больше нравится Эрманика. Ника. Вы позволите называть вас так?

– Только если вы разрешите называть вас Чикко, уважаемый Франческо Де Ритта, – ответила Ферра.

Мужчина в кремовом пиджаке слегка скривился. А ди Маджио застонал:

– Уважительно, Эрми! Я же сказал: уважительно! Это капо Де Ритта, главарь целой банды семьи Альтеридже!

– Договорились, Ника, – бархатисто засмеялся Франческо, не подозревая о ещё одном собеседнике. – Чикко! Так меня не звали со времён младшей школы.

– А как звали в старшей?

– Это допрос? – шутливо склонил голову к плечу Франческо.

Его руки лежали на стойке совершенно спокойно. Ремийцы обожают жестикулировать, особенно – не маги, у которых на жестах построено всё их искусство! Но Чикко Де Ритта явно старался отличаться от всей массы соплеменников.

– Это женское любопытство, – сказала Ферра, но, кажется, чересчур жёстко, потому что Чикко перестал улыбаться.

– Что вы хотите, Эрманика Ферра, Железная Фея нашего города? – спросил он.

– Простите, кам Де Ритта, у меня назрел тот же вопрос, – ответила Ферра. – Ведь не случайно же вы сейчас ко мне подсели?

– Отнюдь не случайно, – сказал Де Ритта спокойно и чуточку иронично. – Вы поразительно догадливы… для блондинки.

– А вы поразительно невежливы… для брюнета, – огрызнулась Ферра.

– Кто сказал, что брюнеты должны быть обходительны?

– А кто сказал, что блондинки обязательно глупы?

– Туше, – капо позволил себе скупую усмешку. – Я повторю вопрос, Ника. Что вы хотите, чтобы мы получили своё?

– Вы ещё не всё получили в этом мире? Может быть, дон Альтеридже хочет стать понтификом? Тогда извините, это не в моих силах и не в моей компетенции.

– Кама Ферра, вы та ещё штучка. И живы до сих пор только из-за моего уважения к вашей персоне. Вы выжили в кровавой религиозной распре, пострадали за веру и справедливость. И если в моей семье появляется маг, я всегда киваю на вас: вот как должен выглядеть истинный солдат, истинный воин. Скажу прямо: сейчас там, в полицейском управлении, решается судьба девочки из семьи нашего брата, нашего славного Бенни. И я, как его старший брат, конечно же, хочу всего самого лучшего для его милой дочурки. Так что давайте придём к взаимовыгодному соглашению, дорогая Ника! Вы сегодня же выводите Орнеллу из-под стражи. Все обвинения будут сняты с неё раз навсегда. Никакого наблюдения за ней, никакой охраны, никаких попыток спрятать её от нас. А с нашей стороны… Можете просить денег или услугу, мы готовы сотрудничать.

И, выставив мизинец, украшенный печаткой с маргариткой и слегка отливающей перламутром жемчужиной, Де Ритта отпил кофе.

– Остыл. Бариста, сделай нам ещё по чашечке, – сказал капо добродушно.

Ферра скрипнула сочленениями маг-ортезов. Сначала перебрала пальцами левой руки. Потом правой. Собраться, подобрать слова, чтобы не выпалить первые попавшиеся вхолостую. И сказать:

– Ничего не выйдет, дорогой Чикко. Я тут не при делах. Сейчас вашу, гм, милую племянницу допрашивают, а меня выставили вон. Что бы вы ни предложили, я не смогу вам ничем помочь.

– Мне кажется, Ника, ты не понимаешь, – белоснежные зубы Франческо сверкнули в нехорошей улыбке. – Ты, видимо, считаешь, что у тебя не осталось близких и надавить нам на тебя нечем? Поверь, мы найдём, на какие рычаги нажать.

– Ещё раз, Чикко, – сказала Эрманика, начиная тяготиться этой сложной беседой. – Выйдет сегодня Орнелла или нет, под залог или просто так, будет над нею суд или не будет – решать не мне.

– Вот это правильно, хотя добавь ты в свой тон побольше вежливости – было бы лучше, – высказался Альтео. – И поберегись. Он левша. Перстень у него на правой лишь ради традиций. А левой он сейчас нашаривает в кармане пистолет.

Ферра не могла ответить, но могла кивнуть, показывая, что поняла своего невидимого для других напарника.

– Ты взяла её. Ты за неё отвечаешь, – суховато сказал Де Ритта. – Даже если ты сейчас не допрашиваешь её в присутствии адвоката Мартини – ты способна повлиять на своё начальство, чтобы девочку выпустили.

– Хотите сделку? – с вызовом спросила Ферра. – Хорошо!

– Никаких сделок, ты же выбрала верную линию, – забеспокоился Альтео.

– Я весь внимание, – сказал Франческо, подался вперёд и влево, чтобы приблизиться к Эрманике на опасное расстояние и залпом допил остывший кофе.

– В случае, если Орнеллу Канова отпустят – под залог или нет, не имеет значения! – я желаю, чтобы она осталась жива, цела и невредима, в своём рассудке, в полнейшей неприкосновенности. Никто из Братства не коснётся её даже пальцем, и даже более того. Никакой магии. Никакой мести в отношении Орнеллы и её близких, никакого преследования. Забудьте, что она существует. Хочет в Московию или в Новый свет – пускай валит, но только чтобы и там её никто! Ничем! Никак! Не трогал. Вы дадите такие гарантии?

Кажется, Франческо Де Ритта на какое-то время растерялся. Пауза сделалась острой и опасной, как лезвие стилета, и в то же время долгой, словно вечность. Бариста поставил перед Феррой и Чикко две белоснежные чашки с крепчайшим эспрессо.

– Я не могу дать такой гарантии, – выдохнул, наконец, Франческо. – Девочка бросила тень на нашу организацию, опозорила Де Ритта. Мы были невинны, словно младенцы, когда поползли слухи, что семья, дескать, чего-то добивается от вдовы нашего любимого младшего брата, ныне покойного.

Эрманику слегка потряхивало. Невинны, как младенцы! Это те, кто ради денег и связей Ирины не пожалел её приёмную дочь. А вину свалили на мужа Лауры! Невинности прямо хоть отбавляй.

– Я сделаю всё, чтобы Орнелла получила наказание, – сказала Ферра. – Разве вам не проще считать, что это наказание она будет отбывать и за то, что бросила тень на Братство?

– Мой покойный кузен, которого я любил, словно брата, Бенни, был славный парень. Не заставляйте его семью грешить в Великий пост, мстя за его опозоренное имя. Ведь нынче все братья сложили оружие и ежедневно будут молиться в церкви. Мы очень почитаем Создателя нашего и его сына Джизо… И хотя Бенни не воскреснет так же, как воскрес Он… Что ж, мы чтим его прах.

Чикко позволил себе жест – словно выбросил в воздух щепоть этого самого праха. А затем мелко перекрестился и, вытащив из-под рубашки крестик, поцеловал его.

– Даже сам Спаситель не поможет Братству стать ближе к небесам, независимо от того, убьёте вы кого-нибудь в пост или нет, – бросила Ферра. – В интересах Орнеллы Канова остаться под стражей и принять то, что постановит суд.

Левая рука Чикко медленно выползла из кармана пиджака. Ферра невольно напряглась, готовая отразить атаку. При выстреле с такого расстояния у неё было не так уж много шансов: мало какой магический щит спасал от пули, выпущенной в упор. Защита просто не успела бы сформироваться и сделаться гибкой и прочной! Но зато предупреждающий удар в виде, скажем, стены направленного в противника пламени…

– Визитка, – сказал Альтео, и Ферра положила руки перед собой, возле нетронутой чашки кофе. – Выдохни, досчитай до пяти, расслабься.

– Возьмите, кама Ферра, наша знаменитая Железная Фея, – Франческо как будто нравилось раз за разом произносить это глупое прозвище. – Моя карточка – это и пропуск, и защита. Вы ещё можете передумать. Жду вашего звонка до полуночи. И да поможет вам Кристо!

– И всё-таки в кармане у него пистолет, – задумчиво сказал ди Маджио, и Ферра машинально ответила:

– Знаю.

– Вы что-то сказали, кама Ферра? – обернулся Франческо Де Ритта, уже сделавший несколько шагов к выходу.

– Знаю, что Кристо не оставит меня, – буркнула Эрманика, – потому что у нас с ним особые отношения.

– Хорошо сказано, Ника, – в голосе Чикко прозвучало что-то вроде теплоты? Или показалось? – До встречи.

Шеф Солто и Луиджи встретили Ферру практически на пороге полицейского управления.

– Ну что ж, первый раунд за нами, – сказал начальник, промакивая носовым платком высокий лоб с намечающимися залысинами. – А ты говорила! Нет, мы просто так всяким напиткам не сдаёмся.

Адвокат Мартини, как раз сдававший временный пропуск дежурному, обернулся и оскалил мелкие желтоватые зубы.

– Это только наша первая встреча, – сказал он, – и вы знаете, что против Орнеллы у вас на самом деле ничего нет.

У Ферры были свидетельские показания Везунчика и курьера, но она промолчала. К чему лишний раз напоминать адвокату братства о том, кого можно подкупить, запугать или даже убить? Мартини ушёл, на ходу нахлобучивая на себя модную шляпу так, словно та провинилась во всех бедах.

– Иди-иди, пока голова на плечах, – напутствовал его вслед Солто.

– Где мой стажёр? – спросила Ферра.

– Его приставят охранять курьера, – сказал Луиджи. – Там будет две смены по два человека, вот Гатто и поехал с одним таким. Повезло тебе с напарничком, смотри какой исполнительный.

– Да, повезло, – рассеянно ответила Ферра, думая вовсе не о юном Чезаре-Котёнке.

– Правда, он на тебя всю бумажную работу свалил, – засмеялся коллега, – так что, пожалуй, даже вдвойне повезло.

– Бумажную работу на меня свалил вовсе не стажёр, – кривовато усмехнулась Ферра, покосившись на шефа.

Тот сделал вид, что не расслышал.

– Хочу напомнить, что против братства нам придётся действовать аккуратно, – сказал он. – Ну, и так, чтобы комар носа не подточил. Мне уже с утра пришло письмо счастья от их поверенного.

– И что там было? – живо спросил Луиджи. – Предложение руки, сердца и вечной дружбы?

– Сердца пока, по счастью, не было, но написано довольно забавно, – скривил губы Солто. – Выбор очевиден: или я буду плохо спать, или получу приличную сумму.

– Ко мне сам Франческо Де Ритта подошёл в баре, – то ли похвасталась, то ли доложила Эрманика.

– Ну вот, а мне никто ничего, – огорчился Луиджи. – Как теперь жить, зная, что Братству ты неинтересен?! Ни единого предложения!

– Как жить? Спокойно, – пожала плечами Ферра. – Радоваться, что ты им безразличен и рук, ног и сердец тебе никто присылать и уж тем более отрезать не станет.

– Ффф, матерь божья, Эрми, что ты такое несёшь, – расфыркался Луиджи и принялся мелко, многократно креститься.

– Ничего не несу, кроме недобрых вестей: Де Ритта всерьёз решил взяться за Орнеллу и постарается её уничтожить, – ответила Ферра. – Выбор у неё, прямо скажем, небогатый.

– Или тюрьма, или смерть? – уточнил шеф.

– А не надо было нарываться, – заключил Луиджи. – Сидела бы с мамочкой в Московии, ждала бы нового фильмеца с папашей и радовалась бы жизни.

– Некоторые не умеют радоваться, – появляясь прямо за спиной коллеги, сказал Альтео.

– Я рада уже тому, что сегодняшний день наполовину прожит, – сказала Эрманика.

Луиджи умчался к лестнице, затопал по ней на второй этаж, а Ферру за локоть придержал Солто.

– Как твои занятия с камой Нетте-Дженца? – спросил он уже совсем другим, почти отеческим голосом.

– Прекрасно, – ответила Ферра, пожалуй, слишком резко и холодно. – Сегодня с её другом-медиумом хороним моего воображаемого друга. Так что я больше не буду никого пугать разговорами с пустотой!

– Неожиданно, – кашлянул шеф. – В таком свете я начинаю думать, что и нашему психологу нужен психолог.

– Это часть терапии, – сказала Эрманика. – Такой… наглядный урок.

– И медиум?

– А что медиум? – спросила Ферра. – Он её друг, в нашем штате не числится.

– Медиумы – шарлатаны, а не маги. Даже церковь не включила их в список прощения, – сообщил Солто. – Как бы он тебя не облапошил.

– Но он ведь не требует ни денег, ни имущества, – удивилась Ферра. – Какая у него выгода?

– Не знаю, – признался Солто. – Но ты всё-таки будь осторожна.

Цветы нашлись в лавке на углу Виа Мирра и Страда Сан Ладзаро. Бледно-розовые и тёмно-красные розы в высоких вазонах, скромные белые хризантемы, вызывающе-жёлтые ветки акации с остро пахнущими цветочками-шариками… Ферра даже пару раз чихнула на них, а затем шёпотом спросила у Альтео:

– Какие цветы ты бы хотел?

– Вон те, – сказал ди Маджио. – Их можно посадить там, под персиковым деревом… Будет красиво.

Гиацинты в обёрнутых в гофрированную бумагу глиняных горшочках стояли отдельно. Они едва начинали цвести, но уже издавали роскошный аромат, который ни с чем не перепутаешь.

– Хотите? Уступлю недорого, – с надеждой в голосе предложила цветочница, заметив, что Ферра смотрит на толстенькие стебли с фиолетовыми и нежно-лиловыми бутонами. – Собирались разбудить их к концу поста. Чтобы на Пасху брали! А они вон как, на месяц раньше проснулись, ишь, торопыги.

– Давайте, – согласилась Ферра и выбрала несколько горшочков.

В них дружными семейками росли из двух-трёх луковок почти распустившиеся гиацинты – белые, розовато-сиреневые, фиолетовые. Бабушка очень любила гиацинты, а Ферра, в целом тогда равнодушная к цветам, любила бабушку. Нельзя было не любить эту энергичную худощавую женщину, которая с одинаковым удовольствием и рвением бралась что за уборку, что за возню в цветнике, что за любое другое дело. Бабуля была из того поколения, когда основным призванием женщины было выйти замуж, сидеть с детьми и смотреть за домом. Потеряв двоих сыновей во время смуты и ещё одного на войне, бабушка потеряла интерес к единственной дочери. И любовь в ней вспыхнула только с рождением маленькой Ники.

Ради неё купили новый дом. Ради неё разбили сад и везде сажали цветы. Эрманика должна была вырасти маленькой принцессой, пойти учиться в какой-нибудь хороший университет, стать врачом или адвокатом.

А гиацинты… Бабушка держала в прохладном подполе луковки, которые «будила» за какое-то время до Пасхи. Для маленькой Эрманики всегда оставалось загадкой, как предугадать точное время, чтобы стрелки начали распускать первые цветочки именно в Страстную пятницу, а к Воскресению благоухать вовсю! Когда Пасха была поздняя, это казалось невозможным, гиацинты, вот как сейчас, рвались из темноты на волю уже в конце февраля! Но у бабушки получалось. Каждый раз день в день. И она говорила: это символ возрождения из небытия. Это первый знак того, что чудо произойдёт.

И каждый год чудо происходило.

Когда пришли Космо и Леона, Ферра уже всерьёз жалела о том, что не может удавить Альтео ди Маджио собственными руками.

– Я в жизни ещё не видела такого болтливого покойника, – пожаловалась она медиуму, – а я их, поверьте, с моей работой повидала немало.

– А что не так? – спросил Космо, оглядывая плоды старания Ферры.

В просторной «общей» комнате она поставила посередине старый стол из кладовки, застелила его белой скатертью с красной кромкой. На столе улёгся Альтео, сложив руки за голову. На нём был костюм. Раньше ди Маджио никогда не менял одежду! Всегда появлялся в серых брюках в тонкую синюю полоску, подтяжках и белой рубашке с расстёгнутым воротом. Ферра привыкла к такому Альтео ещё в детстве… в её семь или восемь лет, когда смешливый темноволосый мальчик на несколько лет старше вдруг появился рядом и сказал «привет». Помимо этой одежды, уже на взрослом Альтео всегда была шляпа. А сейчас на нём вдруг появился такой красивый чёрный костюм с белым парчовым жилетом и таким же галстуком, и белая роза в петличке. Аккуратно приглаженные тёмные волосы казались париком.

– Всё ему не так, – вздохнула Ферра. – То он утверждает, что должен лежать в настоящем гробу, то ему не нравится, как я покрасила коробку…

– И положила туда красный бархат! Красный! – возмущённо сказал ди Маджио. – Когда я просил белый шёлк!

– У меня нет белого шёлка!

– А твоя блузка?

– Это единственная нарядная блузка в моём шкафу, почему я должна её резать?! Вот видите, Космо, это просто какой-то кошмар. Вы где-то видели, чтобы кто-то так препирался по поводу своих похорон?

– Ни разу, – радостно ответил медиум. – И я очень доволен, что вижу и слышу это. Потрясающий материал, никогда такого не видел…

– Постойте-ка, а разве вы уже не проводили такие обряды? – с беспокойством спросила Ферра.

– Упокоение призраков и устранение фантомов моя работа. Но я никогда не сталкивался с такими явлениями, как ваш Альтео – только слышал о подобном, равно как и о том, с помощью чего решаются такие проблемы.

– Я требую священника, – капризно сказал ди Маджио. – Почему нет священника?! Кто-то же должен читать молитвы или там петь псалмы, а?! Какие это похороны, если не пришёл падре!

– Угомоните его как-нибудь, пожалуйста, пока я не сошла с ума окончательно, – взмолилась Ферра, стискивая руки на груди. – Он стал таким невыносимым в течение последних пары часов, что мне кажется – у меня голова треснет от его болтовни.

– Леона, ты ведь обещала, что позовёшь капеллана, – сказал Космо.

– И он обещал прийти, – рассеянно ответила Нетте-Дженца.

Она не слышала препирательств с Альтео, точнее, слов призрачного парня, но понимала, о чём напряжённо беседуют Космо и Ферра. Понимала, что в этом разговоре принимает участие и ещё один собеседник. Но ей всё же было не по себе.

– Это отдаёт каким-то то ли запретным колдовством, то ли и вовсе святотатством, – сказала психотерапевт, помещая своё полное, монументальное тело на диван подальше от стола. – Поэтому я не уверена, что священник…

– Священнику до жути любопытно, что вы придумали, – сообщил от дверей падре Амадини, служивший в полицейском управлении.

Ферра его практически не знала, но этот развязный, немного пошловатый парень с его зализанными гелем волосами ей никогда не нравился. Когда случалось что-то из ряда вон выходящее и требовался священник, Амадини был тут как тут. Но вот даже сейчас – разве не мог он хотя бы притвориться священнослужителем, раз уж не получается быть им? Небритый, частенько брякающий не к месту сомнительные изречения, лишь слегка напоминающие цитаты из Писания, плохо учивший в семинарии латынь, Амадини казался Эрманике пародией на то, каким должен быть настоящий капеллан.

Но ди Маджио был готов и на такого священника.

– Отлично, – сказал он. – Этот парень хоть дьявола отпоёт, лишь бы было весело.

– Привет, Амадини, – сказала Ферра. – У нас тут задумано унылое веселье в стиле «схорони воображаемого друга». Этого «друга», разумеется, никто, кроме меня и медиума, не видит.

– Ого! – удивился и обрадовался развязный падре. – Я участвую! Хотя… разве тебе не жаль расставаться с таким напарником? С ним можно и выпить, когда больше не с кем, и посмеяться над тем, над чем больше ни с кем не посмеёшься. И даже посоветоваться. А главное, уж этого-то никогда не убьют.

– У меня толковый стажёр, может, он моим напарником и будет. А может, дадут другого. Но уж точно не такого, который может вломиться ко мне в душ или в туалет или будет сидеть на капоте машины, когда я её веду. И не такого, которого невозможно заткнуть!

– Это всё про меня, – с нежностью сказал Альтео. – Ну, если ждать больше некого и нечего, давайте приступим к моим похоронам. Командуйте, Космо!

– А потом найдется, чего пропустить пару стаканчиков? – спросил Амадини с усмешкой.

– А как же воздержание в святой-то день? – спросила Нетте-Дженца.

– Ещё ведь даже не пятница, хотя и в пятницу я могу, – сказал развязный падре, ухмыляясь ещё шире. – У меня с богом отношения – лучше не надо. В смысле – не надо мне лишний раз напоминать всевышнему, что я есть. Смешаться с толпой и не отсвечивать.

– Вы приготовили что-то, что сможет символизировать гроб? Выкопали могилу? – спросил тем временем Космо.

– Я приготовила, – сказала Ферра. – Пойдёмте на задний двор.

Старое абрикосовое дерево разрослось так, словно хотело заменить собой целый сад. Здесь Ферра устроила что-то вроде крошечного кладбища. Деревянную коробку от дедушкиных шахмат (которые давным-давно порастерялись) Эрманика пожертвовала неохотно, но решительно. Она покрыла потрескавшееся дерево слоем быстросохнущей чёрной краски, а изнутри приклеила красный бархат – от уже давно вышедшего из моды маминого платья. Альтео, как выяснилось, мечтал об ореховом гробе с белым шёлком, и его недовольство как-то странно задело Ферру.

Но в целом она всё-таки подготовилась именно так, как просил её Космо. Теперь же она, медиум, а также падре и Леона встали, опустив головы, и выслушали подходящую случаю проповедь, после которой Амадини спросил:

– Желаете что-то сказать, кама Ферра?

– А? Да, – встрепенулась Эрманика. – Сказать? Он правда со мной с детства был рядом, появился, когда мать с отцом разошлись – уже в третий или четвёртый раз, со страшным скандалом. В доме стало вроде бы спокойней, только мать стала всё время прикладываться к бутылке. Мне было одиноко… Дедушка с бабушкой тогда ещё работали, их не было целыми днями, я оставалась одна. И вот однажды мне стало очень страшно одной. Дом большой, пустой, да ещё началась гроза. По-моему, тогда-то и появился Альтео. Мы потом с ним часто играли вместе. Он подбивал меня на шалости, а когда я пыталась как-то оправдаться, мне влетало вдвойне: за него и за меня. Но я не помню, когда Альтео ди Маджио исчез. Он просто стал появляться всё реже и реже, пока не пропал совсем. Кажется, мне было тогда лет семнадцать или около того. Он исчез и не появлялся до прошлого года, когда… Мы не попрощались, и, наверное, меня это очень задевало, поэтому я так злилась, когда Альтео явился как ни в чём не бывало. Он мешал спать, не давал покоя, в больнице несколько раз доводил меня до истерики, а теперь… Пожалуй, вчера Альтео неплохо проявил себя. И мне даже показалось, что мы могли бы если не подружиться, то хотя бы сработаться. Но он сам хочет уйти. И вот теперь я стою здесь и прощаюсь с ним.

– Аминь, – серьёзно сказал Амадини, – а теперь давайте предадим тело земле.

Что ж, коробка утонула в рыхлой почве достаточно быстро, тут и работы-то было – на пару взмахов лопатой, не более. Космо при этом старательно выписывал руками какие-то диковинные пассы.

– Кенотаф, – сказала Леона. – У древних греков это так называлось: кенотаф, могила без тела. Этакие… ненастоящие похороны в надежде, что душа найдёт дорогу на тот свет.

– Надеюсь, вашему другу это поможет. Ну что, это всё? Я могу уйти? – спросил падре.

– Конечно, – сказал ди Маджио, сидя под деревом. – Понятно же, что дело не в тебе. Пока-пока, падре Амадини, жаль, что ты меня не видишь и я не могу составить тебе компанию в баре!

– Стойте! Он же ещё не исчез, – сказала Ферра, не зная, радоваться ей или огорчаться.

Но вот Космо – тот явно расстроился.

– Или мы что-то упустили, драгоценнейшая Эрманика, – сказал он, – или же способ нерабочий. А мне говорили, что это работает! Обидно.

– Конечно, обидно! Мне не открылись врата и я не увидел ту самую грань, потому что никакого моего умирания не произошло. А я хотел именно умереть.

– Что-то ещё держит вас, уважаемый Альтео, – ответил Космо.

Ферра заметила, что Леона Аурелия чувствует себя неловко, и указала на неё медиуму.

– Да, это так, – сказала психотерапевт, когда её спросили об этом прямо. – Похоже на какой-то фарс. Да ещё святотатственный! Молитва, проповедь, похороны со священником – а тела при этом нет.

– Тела и быть не может, – ди Маджио улёгся поудобнее на вскопанном участке земли. – А! Я знаю! Космо, ты плохо старался, потому что ничего про эту грань ведать не ведаешь. Что странно. Но ты ведь куда-то уводишь призраков и фантомов?

– Я увожу их не за какую не за грань, я просто указываю им путь, – пояснил Космо.

– И что я должен увидеть?

– Всегда по-разному бывает, – ответил медиум охотно, – кто-то видит тоннель, кто-то дорогу, а кто-то, случается, садится в лодку и плывёт по реке.

– Кама Нетте-Дженца, а вы что думаете о пути, который мог бы привести вас… туда? – Ферра указала пальцем в небо.

– Я бы хотела уйти, – нахмурилась Леона, мелко перекрестившись и поцеловав крестик. – Мне уже совсем не нравятся ваши разговоры! Душа возносится, незримая и свободная, и всякие там реки, лодки и тоннели не имеют к этому отношения.

Но, помолчав, добавила:

– Мне кажется, я бы просто оказалась у белой двери и постучалась бы в неё, и мне бы открыли.

– А я нырнул бы в облака, такие розовые, белые и сладкие, как сахарная вата, и оказался бы уже на той стороне, – мечтательно сказал Амадини.

– У каждого своё представление об одном и том же, – заключил ди Маджио.

– А куда ты уходил в прошлый раз? – спросила Ферра.

– Я просто прятался от тебя в сером тумане, таком густом, – задумчиво сказал призрачный товарищ. – И он словно не пускал меня к тебе. Но грани там никакой не было, я бы даже сказал, что туман не отпускал меня и туда… В смерть.

Ферра на всякий случай пересказала его слова для Нетте-Дженцы и Амадини.

– Твой братец просто хочет остаться, – сказал Амадини. – А я, пожалуй, пойду. Ещё успею помолиться перед сном.

– Подождите, падре, – воскликнула Ферра. – Альтео, а может, надо выполнить твою последнюю волю? И тогда ты сможешь увидеть ту грань?

– И тебе тоже не хочется, чтобы он ушёл, – заключил падре. – Я слышу это в твоём голосе. Ты вот-вот заплачешь…

– Спой, пожалуйста, – попросил Альтео. – Смогу я уйти или нет, а твой голос услышу. Спой то, что никогда не пела и так, как никогда не пела. Спой бабушкину песню. Ту песню, понимаешь? И, быть может, всё решится само собой.

– Он просит спеть, – сказала Ферра, повернувшись к медиуму, падре и Леоне.

Психотерапевт пожала полными красивыми плечами.

– Вы говорили, что поёте только в ванной. Я это помню. Если вы сможете спеть сейчас, при зрителях, это в любом случае будет прогрессом. Возможно, даже примирением с самой собой. Так что не повредит ни вам, ни вашему, – тут Леона запнулась, – вашему другу.

– О, и я бы послушал, – обрадовался Амадини.

Космо лишь пожал плечами.

– Я не знаю. Но постараюсь ещё раз найти ту дорожку, которая уводит моих подопечных прочь.

В его голосе слышалось разочарование. Кажется, медиум всерьёз хотел испробовать какой-то новый для него метод и был огорчён.

Но это было лучше, чем то, что подозревал шеф Солто! Никакая не махинация, а просто любопытство учёного или нетерпение мага, которому показали новую комбинацию жестов для успешного воздействия.

– Мне… петь? Может быть, вы тогда уйдёте в дом, а я тут… – неуверенно сказала Ферра.

– Нет, я должен присутствовать как проводник, а Леона нужна мне для подпитки, – быстро сказал Космо.

– А я просто останусь, я священник, а это похороны, – заявил падре, хотя почему-то Эрманика стеснялась его меньше других.

– Нет, пусть остаются. На моих похоронах и так до обидного мало людей, – вставил Альтео.

– Хорошо, – она прикрыла глаза. – Я спою. Как уж получится. В конце концов, жизнь – это не мюзикл… В том смысле, что музыка ниоткуда не появится, а голос внезапно не станет лучше, чем у певицы в опере.

– Бабушкину песню, – напомнил Альтео, и Ферра, кивнув, запела.

Мы вышли из воды, из пены моря,

Я помню, мы с тобою были рыбы.

Сейчас же мы с тобой два апельсина:

Качаемся на ветке, напевая:

Мама, смотри, там птица, мама, она летит,

Мама, смотри, над морем снова ласточка кружит!

Ласточка-птичка, мама, ласточка там летит,

То над водою низко, то в вышине она парит.

Песня была старая, её перепевали сотни раз по всей Ремии, а может, и по всему миру. Поэтому, когда к припеву голос Ферры немного окреп, хорошо знакомый мотив подхватил и Амадини.

У него был приятный, ласковый тенор. Падре старательно выводил:

Но ветер дует и качает ветку,

Держись, родная, чтоб мы не упали.

Мы хрупкие, мы упадём на землю,

Мы созданы из хрусталя и разобьёмся.

Вступила третьим голосом и Леона, с таким видом, словно это была какая-то церковная песня. А ведь мотив был довольно легкий, приплясывающий! И только слова будили что-то смутное, то ли тревогу, то ли печаль…

В твоих глазах сверкает нежный жемчуг,

В моих глазах темна вода морская.

Любовь стареет, если взгляды остывают,

Но возвращается, когда её окликнешь.

Мама, смотри, там птица, мама, она летит,

Мама, смотри, над морем снова ласточка кружит!

Ласточка-птичка, мама, ласточка там летит,

То над водою низко, то в вышине она парит.

Альтео, по-прежнему лёжа на земле, сложил руки на груди и запел сильным, красивым голосом:

Не плачь, тебе отдам я своё сердце,

Неважно, что я без него останусь,

Лети, лети над морем и над сушей,

Я буду пеной, ты – весёлой птичкой.

Последним, надтреснутым фальцетом, вступил в их квинтет Космо:

Мама, смотри, там птица, мама, она летит,

Мама, смотри, над морем снова ласточка кружит!

Ласточка-птичка, мама, ласточка там летит,

То над водою низко, то в вышине она парит.

Они спели припев ещё раз. И на последнем слове Ферра поняла, что всё изменилось. Откуда-то подул тугой, тёплый ветер, всколыхнул голые ветви абрикосового дерева, уронил один из горшочков с гиацинтами, приготовленными к пересадке. Поющие на секунду задохнулись, потому что ветер сбил им дыхание, и умолкли.

Что-то переменилось. В воздухе запахло дымом и морем. Чиркнув крылом возле самого носа Эрманики, пролетела какая-то птаха, а затем всё стихло. Альтео ди Маджио пропал.