Глава 15

Еще никогда обыкновенные сборы не оказывались такой мукой. Не сказать, что я не любила наряды или была совершенно лишена вкуса. Просто привыкла относиться к платью, как к части своего положения, не больше. Я понимала, что всегда должна быть одета сообразно чину. Чтобы не опозорить дом, отца. Но ни разу в своей жизни я не наряжалась, чтобы завлечь мужчину. Никогда! Сама эта мысль казалась мне смешной. А, может, потому, что никто мне не нравился… И я не старалась привлекать к себе внимание. Я с малолетства знала, что пойду за того, за кого прикажут. И весь разговор. Так и вышло…

А вот сестрица Финея лезла из кожи вон. У нее было больше вольностей — с ее мнением считались. Конечно, если вопрос встанет ребром — капризы не помогут. Но все может сложиться вполне благополучно, если выбор сестры окажется на руку отцу. У нее был этот выбор, в отличие от меня. Уже давно она была страстно влюблена в среднего сына королевского советника Эскалады. Эрнесто. Как сказала бы няня: «Губа не дура!» Первый придворный красавец, по нему половина дам и девиц сохла. От служанок до компаньонок королевы. Но я не удивлюсь, если сына советника в итоге получит Финея. Союз домов Абрабанель и Эскалада выгоден обоим и наверняка будет одобрен королем. Вот только не думаю, что это осчастливит красавчика Эрнесто… Финея рядом с ним, словно пучеглазая щипаная курица. Как бы ни наряжалась. Да и характер не добавлял очарования. Это не злость — констатация факта. Наш отец считался красивым мужчиной, но сестрица абсолютно всем пошла в свою мать, хоть это и не ее вина. На моей памяти Эрнесто ни разу не обратил на сестру внимания, даже взгляда не задержал. Ее будто не существовало. И в такие моменты мне было искренне жаль ее. Взволнованную, наряженную, с томными глазами. Ее чувство было искренним. Если Финея выйдет за него, она будет очень несчастна. Но и если пойдет за другого, тоже будет несчастна, потому что сердце уже отдала… Должно быть, это очень печально: любить одного, а идти за нелюбимого.

Сейчас я была очень рада, что свое сердце не успела никому отдать. Стало бы совсем невыносимо. Говорят, когда влюблена в кого-то, другие мужчины просто перестают существовать. Идти замуж, думая о другом, — печальная участь, от которой я себя оградила. Но, несмотря на это… я все равно думала о другом мужчине. Чаще, чем хотела бы… А теперь, когда мой законный муж был почти на пороге, эти мысли просто одолевали. И я не могла поделиться ими даже с Пилар…

Я хотела хотя бы мельком увидеть этого хмурого незнакомца. Лишь чтобы убедиться, что он здоров. Мне станет легче от этого взгляда. Узнать, как там бедняга Чиро. Я боялась, что случится новый приступ этой загадочной болезни, и Чиро не справится. Потому что еще не поправился. Его рука будет долго заживать. И что тогда? Я старалась гнать эту мысль, как могла. Сейчас я жалела, что оказалась такой честной, что не подсмотрела дорогу. Я непременно нарушила бы данное обещание, я бы пришла. Принесла гостинцев из замка. И снова постаралась бы помочь, если бы была нужда. Я уже не могла назвать этих людей чужими. Мы, считай, жизнями обменялись. Мне не все равно. Почему я все делаю не так?

Пилар корячилась с моим зеркалом в эмали, пытаясь дать мне возможность получше рассмотреть себя. Но оно было слишком маленьким. Я видела лишь бледное лицо в обрамлении изумрудов. Снова и снова задавалась вопросом: не слишком ли? Это лишь домашняя встреча, а не парадный выезд. И как я буду выглядеть, если мой муж меня просто проигнорирует? Ведьма будет торжествовать…

Несмотря на все мои старания, ее слова заронили сомнение. Еще какое... Я постоянно вспоминала, с какой уверенностью она говорила о том, что ее сын даже не посмотрит на меня, что она здесь совершенно спокойна. Если она блефовала, то это было сделано с необыкновенным мастерством. А если нет? Вдруг я переоцениваю себя? Пилар доверять нельзя — она всегда твердит, что я невозможная красавица. Но это ее работа. Какая служанка скажет своей госпоже, что та дурна собой? Служанки Финеи с утра до вечера твердили то же самое, но, уж, здесь-то у меня были глаза! Спросить бы хоть Желтка… но тот не ответит. Лишь таращился, сидя на столе, с интересом наблюдал за нашей с Пилар возней. Будто что понимал!

Я выбрала одно из платьев, которые мне сшили перед отъездом. По самой последней моде, из нежно-зеленого травчатого атласа с богатой вышивкой. Все с малолетства твердили, что именно зеленый, как нельзя лучше, подходит к моим рыжим волосам. И, разумеется, изумруды. Оно было вполне уместно для официального визита, но сейчас не было никакой уверенности. И чем меньше времени оставалось, тем больше я сомневалась.

Я отвернулась от зеркала и опустилась на стул. Закрыла лицо ладонями. Пилар тут же уселась в ногах.

— Барышня, миленькая, ну, что опять? Нельзя себя так изводить. Не стоят они того. Здесь никто мизинца вашего не стоит!

Я подняла голову:

— Страшно, Пилар. Вот теперь очень-очень страшно. Ничего сделать с собой не могу. Вдруг окажется, что мегера — еще цветочки. Вдруг, дурен? И собой, и нравом…

Та подскочила, схватила салфетку и принялась нервно махать на меня:

— Ну, что за глупости! Вы сейчас только лицо себе испортите! А вот этого никак нельзя! Так сами дурнушкой станете! А вы должны быть красавицей!

Я прижала ладонь к груди:

— Свербит вот здесь. Дышать тяжело. Будто предчувствие какое… Понять не могу…

Пилар махнула рукой, беду отгоняла:

— Глупости это все! Просто эту гадину слушать не надо. И все образуется. А эта стерва только и ищет, как дух из вас вышибить. Да просто чует, зараза, что сын вернется, и ее лавочка прикроется! Вот и страху нагоняет! — Она повернулась к грифонышу: — Желток! Хоть ты нашей донье скажи! Тебя послушает!

Я невольно улыбнулась, и тут же стало легче. Пилар уже прикипела к зверьку, не знай как! Поначалу как гнала! А теперь сама за него горой встанет и кого угодно кочергой огреет. Понадобилось всего-то несколько дней.

Этот хитрый поросенок потянулся на столе, расправил крылья, сделал плавную дугу и приземлился прямо мне на колени. Разинул клюв и потянулся к серебряной вышивке на корсаже. На зуб попробовать!

Я мягко оттолкнула его:

— Вот так не пойдет, дружок! Нам мегера содержания не выделяет. Так что, чинить не на что. Поберечь надо.

Пилар подхватила Желтка:

— Вдруг, замарает!

Я поднялась, глубоко вздохнула. Так нельзя, совсем раскисла. Пилар права — свекрови только это и нужно. Надо иметь смелость посмотреть правде в глаза, как я и дала себе срок. А потом уже делать выводы. А что касается туалета… так сверху плащ. Если на меня не обратят внимания — я просто уйду. Единственное, что сейчас непозволительно — опоздать. Пилар вызнала, что экипаж через полчаса будет у ворот. Они уже точно на исходе. Нужно идти.

Я снова взглянула на себя в зеркало. Чуть-чуть тронула щеки румянами. Будь, что будет!

— Пилар, неси плащ!

На лестнице было не протолкнуться. Высыпала, кажется, вся замковая прислуга во главе с управляющим Пако. Передо мной расступились, пропустили вперед. Я не хотела озираться, чтобы высмотреть ведьму. Лишь краем глаза различила близнецов. Я делала вид, что не замечаю их, они — что не видят меня.

Я старалась держаться с достоинством, выглядеть невозмутимой. Но сердце билось так, что я боялась, что очередной удар окажется последним. Меня тошнило от волнения. Глаза слепило яркое солнце. Я пыталась молиться, но привычные слова буквально ускользали из памяти. Даже подъезжая к проклятым воротам, я не испытывала такого чудовищного волнения. Да… тогда у меня еще были иллюзии. Теперь их нет. Ложь… я все еще надеялась. Сама не знаю, на что. На чудо…

Наконец, из-за поворота с большой аллеи вывернул экипаж в сопровождении конной охраны. Остановился у подножия лестницы. Тут же подбежали лакеи. Один развернул подножку, другой взялся за ручку дверцы.

Мне казалось, что я не могу дышать. Руки дрожали так, что муфта ходила ходуном. Если мегера видит меня, наверняка радуется. Мне уже не удавалось скрыть волнение. Я пристально смотрела на дверцу кареты, которая, как казалось, открывалась непозволительно медленно. Во рту пересохло, уши заложило. Сердце пропустило удар.

И я, наконец, увидела своего мужа.

Загрузка...