Все было как в тумане. Меня лихорадило, я обливалась ледяным потом, изо всех сил стараясь не запутаться в юбках и не упасть. Пыталась успеть за широкими шагами мужа. Буквально в спину дышали лакеи принцессы, которым поручили сопроводить нас и выдворить из дворца. Была бесценна каждая минута. Проклятый Трастамара близок с королем. Сколько времени ему понадобится, чтобы доложить о приказе принцессы? Сколько времени понадобится, чтобы донести другой приказ? Я не сомневалась, что Вито думал о том же. Оставалось только надеяться, что принцесса удержит Трастамару возле себя хоть на какое-то время. Но надежда была ничтожна. И мы оба понимали, что отведенного часа у нас, конечно же, не было.
Когда мы вернулись в комнаты, Пилар сразу поняла, что что-то произошло, но смолчала, видя чужую прислугу. А когда я велела немедленно собирать вещи, едва не заревела. Подошла близко-близко и потянула меня за рукав жестом ребенка. Прошептала, ежесекундно поглядывая на лакеев принцессы:
— Барышня, миленькая, что стряслось? Скажите, ради бога! Иначе я с ума сойду!
Я коснулась ее пальцев, сжала:
— Все хорошо. Все потом, Пилар. Делай, что велят, и не мешкай, умоляю.
Та лишь кивнула, пошла собирать вещи, которые едва разложила, но по лицу было понятно, что спокойнее служанке не стало. Скорее, совсем наоборот.
Вито неожиданно подошел ко мне и мягко положил руку на плечо. Склонился к уху:
— Сними все ценности и оставь в шкатулке. Возьми дорожный плащ. Я приказал седлать лошадей.
Я замерла на мгновение, чувствуя, как по спине пробрало морозом. Буквально через силу подняла голову, шепнула:
— Верхом?
Он прикрыл глаза:
— Это самое разумное. Иначе нам уже не позволят выехать за ворота. Ты сама это понимаешь. Мы должны успеть.
Я лишь кивнула. Вито был стократно прав. Ехать верхом было самым разумным. И самым быстрым. Я не хотела думать о том, что мы станем делать потом, главное — вырваться из дворца. А перед глазами снова и снова всплывало вымазанное лицо Трастамары. Постоянно слышался его исковерканный говор. Знать бы, где он в эту минуту…
Я сама не понимала, как шевелила ногами. Внутри все было в таком напряжении, что казалось, что-то вот-вот лопнет со звуком порванной струны. Вито шел впереди, и я отчаянно цеплялась взглядом за его спину. Остальное не существовало. Только он. Единственный, на кого я могла положиться. Единственный, кому могла доверять. Единственный во всем этом проклятом дворце. И, кажется… во всем мире. Я очень старалась ни о чем не думать, потому что все это было невыносимо. Считала шаги, чтобы цифры в голове разогнали все прочие мысли.
Мы беспрепятственно прошли к конюшням. Лошади уже были приготовлены. Муж помог мне сесть в седло, вскочил сам, и мы выехали, сопровождаемые бегущими лакеями. Мучительно хотелось пустить коня в галоп, но пока это было невозможно — люди принцессы должны были передать приказ дворцовой страже. И мы ехали рысью, а слуги с факелами бежали рядом, пытаясь не отстать. Перед воротами пришлось остановиться, и сердце просто ошалело. Я оглядывалась назад, до смерти боясь увидеть погоню. Похоже, все это отражалось на моем лице.
Вито нагнулся и накрыл своей ладонью мою руку, сжимающую повод:
— Почти получилось. Если у стражи уже нет приказа, нас не успеют остановить.
Я заглянула в его лицо:
— А наши слуги? Вещи?
Он криво усмехнулся:
— Без господ слуги здесь не нужны. Их выставят вон, и они вернутся в Кальдерон. А вещи… Если его величеству, все же, так нужно наше нижнее белье, пусть забирает. И носит с удовольствием.
Но мне было совсем не смешно. Я бросала мою Пилар. Просто бросала. Одну. И сердце кровью обливалось. Мы не расставались никогда. Всегда вместе. Сейчас я ее почти предавала. И… Я похолодела, и в ушах загудел шквальный ветер: мое зеркало осталось у нее. Но о том, чтобы добровольно вернуться, не могло быть и речи. Если Вито считает, что ситуация очень серьезна, значит, так и есть. Но при первой же возможности я расскажу ему все без утайки. Если бы не моя глупость, может, ничего этого сейчас бы не было… Оставалось только надеяться, что Пилар сумеет сберечь мое зеркало. Без него я буду совсем никчемной.
Вдруг Вито убрал руку:
— Трогай. В галоп.
Будто сквозь пелену я увидела, как растворялись золоченые ворота с узорной решеткой и королевским гербом. И нас словно понесло ураганом. Я изо всех сил старалась удержаться в седле, пригибалась к конской шее. Мы за какие-то невероятные мгновения преодолели подъездную аллею и нырнули в ночную тьму.
Я все еще не верила, что нам удалось вырваться. Мы сразу свернули с тракта и запетляли пустыми проселочными дорогами. Но сердце не унималось. Кони, наконец, сбавили бег, и я мешком подскакивала в седле под мелкую неровную рысь. Больше всего сейчас мне хотелось спешиться и размять ноги, но я не смела капризничать.
Мы совсем свернули с дороги и двигались вдоль кромки леса. Молчали. Все мои силы уходили лишь на то, чтобы удержаться в седле, и я была рада, что темнота скрывала мое измученное лицо. Я бы не хотела, чтобы Вито его видел. Я была совершенно разбита. Но я ни за что не признаюсь. Я не имела на это право. Мы попали в беду из-за меня. Только из-за меня.
Вито тоже молчал. Но я заметила, что он все время прислушивался, привставая в стременах, и неотрывно следил за происходящим вокруг. Но я не задавала вопросов. Значит, так было нужно. Наконец, он тронул повод моего коня, кивнул в сторону леса:
— Недалеко река. На ночь остановимся там.
Я кивнула, заранее согласная с любым его решением. Но лошади углубились в непроглядную чащу, и стало не по себе. Я робко подала голос:
— А если здесь есть дикие звери?
Вито покачал головой:
— Не беспокойся. Во мне яд ледяного змея — хищники чуют его за версту. К нам никто не приблизится.
Мы расположились на берегу небольшой речушки. На небе красовалась полная луна, и привыкшим к темноте глазам ее скупого света вполне хватало. Вито расстелил на траве свой плащ, и я села, прислонившись спиной к стволу раскидистой сосны. Лошадей привязали неподалеку, и они обдирали нежную поросль орешника.
На мои колени лег небольшой белый сверток. Я подняла голову:
— Что это.
Мой муж привычно хмыкнул:
— Успел стащить со стола. Это навык всех придворных, потому что во дворце никогда не знаешь, когда поешь в следующий раз. Еду куда только не распихивают. Ешь.
Я развернула салфетку. В ней было четыре круглых мясных пирожка с румяной лакированной корочкой. Их подавали к ужину во дворце. Я опустила голову: надо же, он подумал даже об этом. Я взяла себе половину, а половину протянула ему:
— И ты ешь.
Вито покачал головой:
— Оставь себе, я не голоден. А утром я поймаю рыбу или птицу. Ешь, ты устала.
Я упрямо покачала головой, вдруг чувствуя, что глаза защипало от слез:
— Без тебя не буду.
Нет, я не рыдала. Плакала беззвучно, зажимая в руке пирожок. И даже не смогла бы сказать, почему слезы полились именно сейчас. Нет, не из-за того, что произошло. Не из-за того, что страшно. Я сама не понимала, из-за чего. Я сделала вид, что нюхаю пирожок, а сама тайком утерла лицо. Нельзя так раскисать. Поплачу когда-нибудь потом. Потом… когда никто не увидит.
Вито опустился на траву и тоже прислонился спиной к дереву. Так, что мы теперь не видели друг друга. Я просто чувствовала, что он совсем рядом.
Он взял один пирожок, а другой всучил мне обратно:
— Хорошо, я тоже возьму. Ешь.
Я откусила кусочек теста, словно мышь, и снова ком подкатил к горлу. Мне сейчас казалось, что этот пирожок совсем не имел вкуса. Как бумага.
— Я должен извиниться перед тобой за то, что произошло в парке. Подобное больше не повторится. Я нарушил свое обещание, но, надеюсь, ты понимаешь, почему.
Теперь пирожок просто встал поперек горла, а глаза снова драло от слез. Я стиснула зубы, кивнула:
— Конечно, не беспокойся. Я все понимаю и не считаю, что ты что-то нарушил. — Я застыла, будто превратилась в ледяную глыбу. Изо всех сил старалась взять себя в руки. Лучше бы он ничего не говорил. Совсем ничего! Будто ничего не было! — Как ты узнал, что младшая принцесса так… разозлится?
— Я заметил, что она со свитой шла к павильону. При дворе все знают, что принцесса во всем пошла в свою покойную матушку. И даже превзошла, совсем погрязнув в благочестии. Хотя, куда больше. Покойная королева была совершенно нетерпима, и никто не хотел даже попадаться ей на глаза. Повод мог оказаться любым. Это она в свое время отлучила от двора мою мать.
Даже оцепенение прошло. Я повернулась:
— За что?
— За драку с принцессой Авейро.
Я дар речи потеряла:
— За драку? Сеньора де ла Серда?
Вито усмехнулся:
— Ты ведь уже успела узнать мою матушку. Это не слишком удивительно. Не так ли?
Я сглотнула:
— А эта принцесса Авейро? Кто это? Я никогда о ней не слышала.
— Кто-то из дальних родственниц короля. Кажется, из графов Осорио. Осорио никогда не играли никакой роли при дворе, их никто не воспринимал всерьез. Их обеих отлучили. Был такой скандал, что его еще очень долго вспоминали. Мать отлучили, а мы с отцом все еще оставались приняты и бывали при дворе часто. О принцессе Авейро я тоже больше не слышал. Должно быть, ее сослали замуж. Но я все это помню очень плохо, больше со слов отца. Тогда мне было не больше Лало.
Я кивнула. Снова откусила пирожок.
— Что мы теперь будем делать?
— Вернемся в Кальдерон.
Сердце кольнуло.
— А если туда явятся и велят нам ехать обратно?
— Не беспокойся. Если кто-то явится, мать отведет им глаза. В Кальдероне ты в безопасности. Нужно лишь скорее туда добраться.
— Твоя матушка не слишком любит меня. Ты сам это знаешь. Захочет ли она…
— Ты моя жена, а не ее. Если кто и должен тебя любить, так это я. Остальные неважны.
Я замерла, съежилась, боясь даже вздохнуть. Эта фраза была брошена так странно, будто на груди у Вито лежала неподъемная каменная плита. Или я снова что-то себе придумывала, потому что очень хотела?
Повисла холодная пустая пауза. Кажется, он тоже это почувствовал. Повернул голову:
— Там, в парке, ты хотела что-то мне рассказать. Кажется, сейчас не самый худший момент. Так я слушаю.
Я вся похолодела, даже бросило в пот. Но, в конце концов, зачем что-то оттягивать. Сказать, как есть. Сразу. Наверняка. Без возможности отступить и все переиначить.
Я сжала кулаки, набрала в грудь побольше воздуха:
— Я тоже ведьма. Как твоя матушка. Ты должен это знать.