Пилар с самого утра была мрачнее тучи. Бросала на меня робкие взгляды, будто иголкой колола. Я слишком хорошо знала свою служанку, чтобы не понимать, что та вот-вот взорвется. Наконец, Пилар не выдержала:
— Барышня, миленькая! — Она нервно расправляла мою шерстяную дорожную юбку. — Что хотите, делайте, а я все равно скажу! Дурная затея. Хребтом чую! — Она ухватила меня за руку, сжала: — Скажитесь больной. Не ходите!
Я даже улыбнулась:
— Она решит, что я струсила. Ты же понимаешь.
Пилар удовлетворенно кивнула:
— Так и пусть решит. И успокоится. Меньше лезть будет.
Я медленно покачала головой:
— Не думаю… Так тоже нельзя. Я не хочу все время мышью в углу сидеть. Это не выход. А чтобы играть по ее правилам, их нужно сначала узнать. Не забывай, что дороги домой у нас нет. Никогда это не забывай.
Пилар лишь горестно вздохнула:
— Не забываю, барышня. — Она замолчала, задумчиво смотрела в сторону. Не выдержала и заглянула мне в лицо: — А если что случится?
Я поняла, что она хотела сказать.
— Не случится. По крайней мере, до второй свадьбы им ответ перед королем держать. До тех пор мне точно нечего опасаться.
Пилар посерела на глазах:
— А после?
Я кисло улыбнулась:
— А после будет видно…
В полдень Лало ждал меня у замковых конюшен. Я морально уже приготовилась встретиться с мегерой, но та не явилась. Я с облегчением выдохнула — не хотелось любоваться на «матушку» лишний раз. Она уже и так в рекордный срок встала поперек горла, как рыбья кость. Но не оставляло ощущение, что та наблюдала исподтишка. Каждую минуту. Я никак не могла отделаться от этого гадкого чувства. Будто каждая мышь в доме ей что-нибудь, да нашептывала.
Свиту мальчика составляли хмурый конюх, вертлявый камердинер лет тридцати и два конных егеря в полной экипировке. Мне помогли забраться в седло серой кобылы, и наш маленький отряд тронулся. Но вместо того, чтобы вывернуть на главную аллею, мы обогнули замок и рысью направились к северным воротам. Лало держался в седле очень хорошо, уверенно сжимал повод. Но время от времени косился на меня, и я понимала, что ему было неловко. Мальчик будто отбывал какую-то повинность. Похоже, ведьма сочла, что пригласи меня кто-то из старших братьев, я могу отказаться… Мне, впрямь гораздо приятнее было видеть рядом Лало, чем остальных. Особенно близнецов с их козлиными бородками. Мне почему-то казалось, что из всех сыновей именно эта парочка была больше всех достойна своей мамаши. И от кого ждать возок дерьма с горкой — так это от них… А Лало… может, представится случай, и мне удастся его немножко разговорить? С детьми прислуги я всегда хорошо находила общий язык. В конце концов, под всем этим манерным этикетом скрывался всего лишь обычный восьмилетний мальчик.
Мы выехали за ворота в полном молчании. Спустились с плато и свернули на узкую тропу меж скал, заваленную снегом. Один из егерей поехал впереди, прокладывая дорогу, и его лошадь увязала в рыхлом снегу по грудь. Но никого это, похоже, не смущало. Лишь мне было как-то не по себе. Казалось, камни в любой момент могут сомкнуться и всех нас раздавить. И когда мы миновали расщелину, мне даже стало легче дышать.
Я повернулась к Лало:
— Братец, куда мы едем?
Тот демонстративно приосанился:
— Матушка просила показать вам окрестности, пока не пришел большой снег. Иначе уже не спустимся до Лисьего носа.
Я даже нахмурилась:
— Большой снег?
Невольно огляделась. Морозный воздух казался кристально чистым, и будто хрустально звенел. Мы выехали на продутое ветром горное плато, с которого открывался умопомрачительный вид: необъятная нестерпимая белизна на фоне чистого лазурного неба и горных пиков. Внизу виднелась густая графитная кромка леса.
Я посмотрела на Лало:
— А это — еще небольшой?
Мальчик не ответил. С каким-то немым отчаянием посмотрел на камердинера:
— Джозу, у сестрицы есть вопросы.
Тот приблизился на своей пегой кобыле, почтительно склонил голову:
— Сеньора, если позволите, я постараюсь помочь.
Я кивнула:
— Так что за большой снег?
Джозу приложил руку ко лбу козырьком, посмотрел вдаль, потом вытянул палец:
— Видите, сеньора, вон там, за самым высоким пиком? Темное пятно на небе?
Я тоже прикрыла глаза от света рукой. Наконец, различила далеко впереди этот самый пик, за которым небо густо серело, как перед грозой. Кивнула:
— Да, вижу.
— Это и есть большой снег. С севера идет.
— Он приближается?
Джозу кивнул:
— Да. К счастью, к нам через пару дней лишь остатки докатят. Но за пиком — монастырь Альто. До него три дня пути. Его уже завалило по крышу. Дальше перевала Предо теперь уже до весны не проехать.
Я опустила руку:
— И так каждый год?
— Да. Местные привыкли. Плохо только, что со снегом зверье из леса идет.
Я кивнула, но внутри будто что-то сжалось. Как назывался монастырь, про который говорила Пилар? Она не называла. Но точно говорила о трех днях пути. Так выходило… он самый и есть? И его теперь завалило так, что до весны не стало дороги?
— Джозу, а это единственный монастырь в округе?
Тот вновь кивнул:
— Да, сеньора.
Я молчала, сосредоточенно глядя вдаль. Вот, значит, как… уже пронюхала… Стерва! Только знать бы, о чем именно. В конце концов, Пилар спрашивала прислугу — и это не скрывалось. Ведьме, наверняка, доложили. Но что-то мерзко нашептывало, что мегера знала больше… Знала то, что не должна знать… Потому и велела привести меня сюда и показать этот проклятый пик… Будто насмехалась. Или совпадение? Нет, не верю я в такие совпадения…
Дома у отца во многих комнатах были потайные щели. И я далеко не обо всех знала. Так почему им и здесь не бывать? Ведьме ничего не стоит и днем, и ночью усадить там кого-то из прислуги. Смотреть, слушать и ей передавать.
У меня будто земля уходила из-под ног. Мой незатейливый план накрылся медным тазом, даже если мегера и не знала истинной цели. Дорога в монастырь закрыта. Но в ситуации был и свой несомненный плюс: я не должна забывать, что кругом могут быть глаза и уши.
Я, наконец, опомнилась. Не стоит показывать, что я чем-то расстроена — ведьма наверняка станет спрашивать. Много чести.
Отряд двинулся дальше. Я изо всех сил делала вид, что наслаждаюсь прогулкой. Нарвала сосновых веток, задавала кучу глупых вопросов, да таких, что Лало несколько раз даже сбрасывал свою чопорную маску и искренне смеялся. Мне нравился этот симпатичный мальчик. И горько было понимать, что когда-нибудь он вырастет, отпустит смешную козлиную бородку и станет таким же, как эти близнецы. Таков ли старший? Идея вытянуть Лало на разговор и попробовать расспросить о моем муже уже никуда не годилась. Не хочу, чтобы ведьме об этом доложили. Только не это!
Мы выехали на очередное плато, выдающееся острым углом. Все спешились.
— Это Лисий нос, сеньора. — Джозу указал наверх: — Отсюда самый красивый вид на замок.
Я проследила его жест. Камердинер был прав. Казалось, белоснежный замок громоздился на самой верхушке отвесной скалы. Аж дух захватывало. Так близко и так далеко одновременно. Я даже не поняла, что мы настолько спустились. А ниже открывался крутой склон, снежная долина полумесяцем и лес, казавшийся отсюда непроглядно гуще и чернее, чем сверху, будто его накрывала плотная тень.
— А можно спуститься в долину?
Егери переглянулись. Джозу сосредоточенно покачал головой:
— Нет, сеньора, дальше хода нет. Ни зимой, ни летом. Ни конному, ни пешему.
— Почему?
— Это Мертвый лес. Дурной.
Я нахмурилась:
— Мертвый?
Лало сосредоточенно поджал губы:
— Братья говорят, там черная сила. Войти можно, а обратно уже никогда не выйдешь.
Джозу пожал плечами:
— Насчет черной силы не знаю, сеньор Эдуардо, а вот морозного зверья там полно. Особенно сейчас. К счастью, выше Лисьего носа они даже в большой снег не заходят. Так что, здесь мы в полной безопасности.
Зря я завела эту тему — Лало стоял сам не свой. Черная сила… Наверняка близнецы наболтали, чтобы ребенка напугать — даже не сомневаюсь. Я нагнулась, слепила снежок и кинула мальчику:
— Ловите, братец!
Тот не поймал, и рыхлый комок впечатался ему в грудь. Лало мгновение стоял в недоумении, но, вдруг, заливисто рассмеялся:
— Сестрица! Ах, вот вы какая!
Он тут же слепил снежок и бросил в ответ. И мы мигом позабыли про этот проклятый лес, от души швыряя друг в друга снежки. Я смеялась, будто мне, как и Лало, было восемь. А мальчишка разбесился, раскраснелся и, наконец-то, стал похож на нормального живого ребенка. Интересно, что сказала бы на это его мамаша? Мне хотелось думать, что та была бы в бешенстве!
— Сеньор Эдуардо! Сеньора! Прошу, замрите.
Я не сразу опомнилась. От недавнего смеха все еще звенело в ушах. Я нашла взглядом Джозо:
— Что случилось?
Тот указал кивком на глубокую разошедшуюся трещину в снежном насте на самом «носу», где мы с Лало стояли. Одно неверное движение, и мы с этим куском смерзшегося снега можем рухнуть вниз. Теперь мальчик был насмерть перепуган. В его широко раскрытых черных глазах мелькнула паника. Я постаралась улыбнуться, хоть и у самой сердце в пятки ушло:
— Просто замрите, братец, как я. Ладно? И все будет хорошо. — Я осторожно вытянула руку: — Вот, держите меня за руку.
Тот испуганно кивнул, вцепился в мои пальцы. Я настороженно наблюдала, как егери сняли притороченные к седлам веревки.
— Сеньора, мы бросим веревки. Одной обвяжите сеньора Эдуардо, за другую возьмитесь сами. Только не делайте резких движений.
Я кивнула:
— Хорошо.
Но на деле все оказалось сложнее. Теперь даже присесть за веревками казалось почти невыполнимой задачей. При малейшем движении снег под ногами угрожающе скрипел, и чудилось, что мы уже срываемся вниз. Все в груди обмирало. Наконец, я подобрала, расправила сделанную егерями петлю, чтобы надеть на мальчика, но тот неожиданно дернулся, подался вперед, стараясь скорее схватиться за веревку самостоятельно. В тот же миг я с замиранием сердца услышала, как с громким плотным хрустом треснул снежный наст, и мы с Лало кубарем понеслись вниз.