В Россию с любовью

Глава 11 Несгибаемый

Глава 11. Несгибаемый

— Он назвал меня единственной и неповторимой.

— Так и сказал?

— Да, так и сказал: «Сука ты редкостная»

Итак, я дома. И даже успеваю на завтрак. Но вначале иду к Ксюше, которая тоже готовится завтракать — дети до восьми отдельно, в детской столовой. Тискаю её, она визжит. Единственный человек, который мне радуется.

— Сас, давай полецю.

Снова тёплое покалывание, от которого с одной стороны впадаешь в нирвану, с другой всё чешется, а третьей после будет прилив сил и агрессии. Которую надо будет утилизировать, а как, если за столом встречусь с Женькой и Машей?

— Ладно, принцесса, тебе завтракать пора. Мне тоже, — потрепал её по головке и двинулся на выход. В свои покои — надо быстро переодеться. Я в условно домашнем, до этого был в условно больничном, а сейчас надо надеть условно обеденное. В царской семье всё условно, и условностей много — закачаешься. И надо поспешить — нехорошо опаздывать на мероприятие с участием государыни, даже если завтрак, и даже если она твоя мама. Но на выходе из блока налетел на Ольгу.

— Саш… — притормозила она меня. Я про себя выругался, остановился. Ольга тоже стеснялась, как две институтки недавно, но немного не так. Это какое-то иное стеснение, скорее перед самой собой. — Саш, хочу, чтобы ты знал.

— Весь внимание! — ещё больше напрягся я, ожидая всего, чего угодно.

— Мама считает тебя чужаком. Не Сашей. Женя тебя боится. Маша тоже боится, но за тебя.

— И только ты не понимаешь, как ко мне относиться, — поставил я диагноз тому, что творится в её черепушке.

— Не совсем. Понимаешь, дети… Их невозможно обмануть. Они никогда не тянутся к плохим, злым людям. А тебя Ксюша приняла, и сразу. И ты… В общем, ты не можешь быть плохим.

— Ты меня принимаешь? — Нет, всё же я не до конца понимал, что там и как.

— Это была моя идея — ловить ту суку на живца. А значит и вина. За… То покушение.

— За то, что со мной произошло. — Я был безжалостен.

— Да. Возможно, я сама, своим неумным решением убила его… Тебя… Господи, я не понимаю, кто ты!

— Но? — давил я. Момент истины. Очень бы не хотелось иметь Ольгу во врагах. Женя — сильная ведьма, но она писюха по сравнению со старшей сестрой, которая если и слабее матери, то не критично. И ещё, Оля — стихийница, а мама Ира мозголом, менталистка, так что ещё неизвестно, по каким параметрам сравнивать их мощь.

— Кем бы ты ни был, я принимаю тебя. И отныне считаю тебя своим покалеченным, потерявшим память, но родным братом. Пока ты делом не докажешь, что я ошибалась. — Она раскрыла объятья… И я бросился в них. И, кажется, меня даже немного затрясло.

— Спасибо, Оль…

Помолчали. Отстранились. — Оль, я не помню многого, что помнил он — персоналии, житейский опыт взаимодействия с людьми. Но я знаю всё, что он знал, не связанное с этим. Разбираюсь в этикете, говорю на пяти языках, разбираюсь, чёрт возьми, в музыке! Я — Саша, Оль! Но ты права, покалеченный. И ещё… Я точно также не знаю, кем был тот, чью память мне частично занесло. Там тоже отсутствует опыт и персоналии, просто понимаю некоторую житейскую мудрость, как и Саша. Я реально покалеченный! Только…

— Моя поддержка у тебя есть. — Она похлопала мне по плечу и двинулась прочь. — Не опаздывай на завтрак.

Вот так. Два-один, размочили счёт. Хотя учитывая Ксюшу, два-два, но если считать с мамой — два-три, и одна мама перевешивает всех сестёр вместе взятых. Ладно, прорвёмся!

Завтрак прошёл скучно. Все делали вид, что ничего не случилось. И плевать, что ели в другой столовой, прежняя была на ремонте, там суетились работницы в строительной униформе, и с той стороны шёл незабываемый запах цемента и извёстки, одинаковый во всех мирах. И плевать, что я вышел из больницы — как будто там и не был. Меня не то, что игнорировали, но со мной не заводили бесед, все члены семьи разговаривали исключительно друг с другом.

— Александр, чем планируешь заниматься? — под занавес сподобилась спросить маман.

— Пока не знаю, матушка. Возьмусь за учебники, наверное. Я сильно отстал, а уже сентябрь.

Ну да, сентябрь. Некоторые преподаватели загружены на основной работе — они как под копирку завкафедрами и деканы в своих ВУЗах. Я важен и крут, но там сотни студентов, и любой выезд ко мне заранее согласовывается. Просто так наверстать пропущенное сложно, а я пропустил очень много… Если не всё.

— Это хорошее дело. Учись, сынок. — В голосе холод и лёд. Что ж, я и не рассчитывал на теплоту.

Всё на сегодня, больше меня никто ни о чём не спрашивал, а я не навязывался. Машка летит в Кубинку на полигон — отрабатывать фигуры. Она сильный маг, а маги без практики не развиваются. У Жени тоже свои дела, а Ольга двигает на работу в приказ — разгребает скопившиеся за время наблюдения за мной Авгиевы конюшни. То есть меня никто трогать не будет… Но и я даже примерно не представляю, чем заняться. Чужой. Да, родня есть, но даже Ольга… «Приняла» не значит дружба в дёсна. Это значит, что просто не будет гнать, допускает моё нахождение рядом с их семьёй. А там мне стукнет шестнадцать — возраст совершеннолетия — и меня выдадут «замуж» за кубинскую принцессу. Ага, вся Куба — её личная вотчина, никаких Фиделей, никаких команданте Че, никакой ассоциации со Свободой! Личное феодальное владение наследницы испанского престола. Самому прикольно!

— Ничего не хочешь сказать? — Маша уже переоделась и ввалилась ко мне в учебную, в тренировочном комбезе, в котором они бегают и ползают по полигону. Он крепкий, там какая-то ткань с то ли кевларовыми, то ли ещё какими нитями, что используются в бронежилетах. Греет не сильно, но мягкий — удобно для активной защиты, когда много передвигаешься.

— А-а? — обернулся я, ибо уже сел за стол с учебниками по физике и истории — не представляя, на что налечь первым.

— Я говорю!.. — рычала она, еле сдерживаясь — я прекрасно чувствовал бурю злости в ней, — … Я говорю, братец, ничего не хочешь мне сказать?

— А должен? — Я всё ещё не понимал, причём искренне. Женская душа — потёмки, даже если это сестра-близнец.

— Да, должен! Ты не заметил, что я не приходила к тебе в медблок?

— Это твоё право, делать что-либо или не делать, — мирно пожал я плечами, отчего в её душе произошёл целый взрыв. Глаза сестрёнки засияли, а над нею вспыхнула энергией голубоватая фигура.

— Паршивец, ты что, ничего не понимаешь?

— Что именно? — Я был непробиваем, хотя фигура — это серьёзно. Такой она если и не убьёт, то покалечить может. Но мне было всё равно. Вот реально всё равно! Пусть убивает! Свой Сталинград я прошёл в обеденной с Женей, и отступать больше не буду. Убьют — так тому и быть. Я уже был за гранью, меня сбил проехавший на красный джип — это ЕДИНСТВЕННОЕ что я помню оттуда. Значит ничего за оной гранью страшного нет, и там прорвёмся.

И она это почувствовала. Да-да, именно благодаря нашей связи. Ошарашено вытаращилась — глаза потухли, как погасла и фигура, после чего отступила на два шага.

— Саш… Ты что, НА САМОМ ДЕЛЕ ничего не понял? — искреннее удивление.

— А что я должен был понять? — отложив книгу, уставился я на неё.

— Ты чуть не искалечил Женю, дебила кусок!

Как-как она меня назвала? А вот это заявочка. Так меня оскорбляла только Женька. Родная сестра-близнец никогда, вообще никогда не говорила подобной гадости! Даже когда мы ссорились, что для близнецов со связью редкость. Откуда-то я это точно знал, несмотря на потерю памяти.

— А она чуть не прикончила меня.

— Она тебя воспитывала… — Это было произнесено тише. Кажется, царевна Марья поняла, что перегнула, и не стоило так говорить, но мне уже было всё равно — слова сказаны.

— Унижая?

— А что ты хотел? Разве она не права? Мы тебя защищаем. Ты полностью от нас зависишь. Кто ты без нас? Надо быть за это благодарным. Просто благодарным, Саш, и всё! Да, она сука редкостная, и я против её методов, но ведь она права по сути, братец! И что тебе стоило уступить и извиниться? И поблагодарить за заботу?

— Манал я такую заботу! — всё, я вышел из себя, держите семеро. — Манал я такую благодарность, когда тебя ставят на колени, в позу пьющего оленя! И если считаешь, что не смогу прожить без вас — ты очень сильно ошибаешься. Да, не буду есть с серебра и золота, но проживу как-нибудь.

— Боевой хомячок! — моя последняя бравада, что интересно, искренняя, я и правда считал, что опираясь на опыт «я» смог бы продержаться в этом мире какое-то время без опеки, её развеселила и привела в чувство. — Боевой, своенравный, но глупый. — Марья тяжело вздохнула и сделала шаг назад. — Александр, я как дура ждала, что ты всё понял и осознал. Не приходила к тебе, давала шанс. Что ты пошлёшь за мной, и скажешь, что не прав. Я как дура спала одна это время! А что ты? Ты ничего не понял, ничего не осознал, да и несёшь какой-то бред про непреклонность? Счастливо оставаться, любимый братик, надеюсь, что до тебя дойдёт! И что при этом не станет слишком поздно.

И, в гневе саданув тяжёлой дверью, которую я открываю еле-еле, что штукатурка полетела, выбежала вон.

Ей было плохо — не то слово, я это чувствовал через связь. Но плохо было и мне — колотило изнутри. Было не просто не по себе, душу словно пропустили через яйцерезку. Знаете такую штуку, углубление размером с куриное яичко, над которым натянуты тонкие струны? Проталкиваешь сквозь них варёное яйцо, и они нарезают его на тонкие ломтики. Потом что получилось поворачиваешь набок и ещё раз прогоняешь через струны — и вуаля, яйца на салат готовы! Вот так и мою душу разрезало на части. Было больно, обидно, плохо… В общем, я не мог сидеть на месте и метался по дворцу.

Она улетела. Ощутил, как села в вертолёт и начала очень быстро отдаляться в сторону юго-запада. Но легче стало лишь на чуть-чуть. Те эмоции, что шандарашили через связь с её стороны притупились из-за расстояния, но в целом никуда не делись, ибо а куда им деваться-то? Связь работает на любом расстоянии! Она просто есть, вне пространства. И оттуда меня бомбило непониманием и обидой. Я в её глазах не хотел принимать обыденных вещей, что небо голубое, закат красноватый. Кремлёвские стены кирпичные, купола Ивана Великого золотые, а вода мокрая. Доминирование женщин не прихоть, не унижение мужского достоинства, а объективная реальность. Это не хорошо и не плохо, это просто так и есть. И незачем пытаться изменить что-то и прыгать выше головы. А я прыгаю. Пытаюсь. Что и кому докажу? Я — глупый хомячок, который её не слышит, как она ни пытается до меня положение вещей донести! Причём, и это сущая правда, они обо мне заботятся! Конечно, у «я» оценка этой заботы с её не совпадает, бабьё есть бабьё, да и результат воспитания удручает — вырастили из сына/брата истеричку, бросающегося вещами. Например, эта истеричка обидел хорошую девочку глупой сценой расставания (а расставания ли?), капризничал на каждом углу по поводу и без. Но каким бы ни был Саша, с её точки зрения и её опыта, они реально моя каменная стена! Надёжность и уверенность в любой беде. В мире, где мальчики бесправны, я и правда как сыр в масле катаюсь, огороженный ото всего мира не только кремлёвской стеной. «Мы не обижаем Мишу — мы его любим» — вспомнились слова Даши. Да потому, что он — ваша игрушка! Вы — сильный клан и можете себе позволить такое поведение. Но существуют семьи куда менее крутые и обеспеченные, и сомневаюсь, что все мальчики в них в таком же положении. И я в отличие от Долгоруких, не игрушка сестёр; меня воспитывают и готовят к чему-то большему. Как будущего супруга королевы огромного государства, расположенного в четырёх полушариях. Относятся как к РАВНОМУ, просто слабому. А я — тварь неблагодарная. Не оценил даже того, что она не заглядывала в больничку проведать. Сука редкостная я, а не Женя!

А с другой… А какого хрена? Я не буду прогибаться! Просто не буду.

В безумных метаниях по дворцу сам не заметил, как оказался у надземного перехода в Малый дворец. Дружинницы на часах, осуществлявшие фейсконтроль, не пустить не могли — только не меня, и я умчался далее. План дворца интуитивно знал — скрытые воспоминания царевича, так что пронёсся насквозь, как ураган. Новый переход-галерея — в больничку. Я только отсюда, но, надеялся, она ещё здесь.

Оказалось, здесь, после моей выписки не ушла. Сидела на посту и что-то писала, какие-то назначения.

— Саша… Царевич Александр? — подскочила, округлив глаза. Удивлению его не было предела. Как и дружинниц на входе в отделение, и пары беседующих врачиц стоящих чуть далее. Тут даже пациент был. Пациентка. Видно кто-то из дружины, раненая или больная — это их клиника, медобслуживание для воинов рода в кремле бесплатное. Все вытаращились на меня.

— Надо поговорить! — Не знаю, как я выглядел, но, видно, очень и очень непрезентабельно и нервно. Потому, как Алла вскочила, бросила другой медсестре, вышедшей из сестринской:

— Подмени! — Вышла из-за стойки и схватила меня за руку. — Не здесь. Пошли.

И мы пошли. Побежали.

Я думал, пойдём в какую-то палату, но ошибся. Пройдя коридор, мы очутились в складском помещении, от которого у неё оказался ключ. То есть она не простая сестричка, а с полномочиями — ключи от таких комнат только у материально ответственных.

— Заходи. — Втолкнула внутрь.

Стеллажи с коробками, в которых шприцы, вата, спирт, эфир… И куча всего, что долго перечислять, но запах внутри стоял соответствующий: «больницей пахло».

— Почему сюда? — обалдел я, что даже злость чуть утихла.

— Тут нет записи.

— А там была? То есть есть?

— Да. Везде. В коридоре, во всех палатах. Возможно даже в ординаторской. Единственное, за кабинет Людмилыча спокойна — они там с государыней могут шушукаться, но нам туда точно нельзя. Остаётся только тут.

— А ключ… Так тебе его специально дали? На случай контакта со мной?

— Саш, ты сын государыни! — праведным шёпотом возмутилась она. — Если бы потребовалось что-то обсудить не для их ушей…

Ого, а Аллочка, оказывается, тайница! В тайном приказе работает. Он же «охранка», он же «кровавая гэбня», он же «логово чекистов», «ФСБ», «КГБ», «НКВД», и, как ни назови, это псы государевы. Получается и тут опека?

Но с другой стороны, она у меня ничего и не выпытывала. Говорила только на те темы, которые я сам поднимал. Так что это именно опека, а не подводка и подкладка с сомнительными целями. Алла друг, хоть и раб лампы.

— Что случилось? — налилось тревогой её лицо. — На тебе лица нет, и весь дрожишь от нервов.

— Она злится на меня за то, в чём я не виноват, — на духу выпалил я без расшифровки.

Эта чекистка помолчала, задумавшись, затем кивнула и попросила:

— А с подробностями?

— Это трудно объяснить. И ты, наверное, тоже не поймёшь. Но мне больше не с кем в этом гадюшнике словом перекинуться. Да, я знаю, с вашей точки зрения это глупость, но я не могу прогнуться, когда меня унижают. Не могу, и всё! Да, мать его, я слабый! Объективно слабый! Ибо неодарённый. Но, в задницу через коромысло, это не значит, что меня надо топтать ногами!!!

— Саш, тише… Спокойнее… — ласково заговорила она, подойдя ближе и осторожно положив руки мне на талию. — Спокойнее. Я тебя не осуждаю. Даже если не понимаю, считаю, ты имеешь право на мнение, отличное от моего и общепринятого. Расскажи. Всё расскажи…! — Дыхание её профессионально задрожало, как у обольстительницы со стажем, но мне было всё равно. Я заговорил. И говорил, говорил, говорил, а она слушала и смотрела мне в глаза. И, выговорившись, вдруг заметил чуть ниже её глаз… Восхитительное декольте в специально оставленном расстёгнутым сверху медицинском халатике. Скромно запахнутый, но полушария там угадывались очень интересные. А ещё… Она держала меня за руки, и от её рук… Шло лёгкое покалывание. Совсем лёгкое, на грани заметности — с Ксюшей не сравнить, но ПОКАЛЫВАНИЕ!!!

— Ты целитель? — осенило меня. Жираф, блин.

— Не такой, как твоя сестра, но да. — Она не стала ломаться и отнекиваться, призналась сразу. — Но Саш, даром я лечу только тело. С душой всё сложнее. Душу целительским даром не вылечить.

— А чем вылечить?

Она пожала плечами.

— Ты не у того человека спрашиваешь ответы. И я даже не представляю, а кто, собственно, способен их тебе дать. Может быть, что и никто — мне неведомо. Но зато я могу облегчить тебе ношу на время, снять симптомы. — И она опустилась на колени.

— Алла, я… — Я не просто опешил. Тут даже слово «офигел» не передаст всех эмоций.

— Мне сказали, что давать тебе нельзя, — спокойно и вкрадчиво, «романтично» щебетала она, расслабляя и настраивая на близость одной интонацией — профи в работе! — Государыня будет сердиться. Но это не значит, что я не могу снять симптомы — я всё же дипломированный специалист, медик. — Её пальцы умело расстегнули мне ширинку.

— Мне всего четырнадцать. Я не уверен, что…

— О, Саш, за это не волнуйся! — рассмеялась она. — Если по утрам пиписька уже начала стоять — то процесс взросления запущен. А значит со мной у тебя не будет никаких проблем. Мои мужчины никогда не дают «петуха» и не страдают импотенцией.

— Целительство, да? Дар?

— Да, — довольно кивнула она, после чего говорить больше не могла. А я стоял, прижавшись спиной к стенке кладовки, обхватив руками её голову, закрыв глаза, и… Ни о чём не думал. Чувствовал, как медленно, но бескомпромиссно отступают все горести и проблемы. Да, Алла их не решит, это так. И она права — есть вероятность, что никто не сможет подсказать мне решение. И это самая взрослая и умная её мысль. Но остроту восприятия она сняла… Снимет… Короче, в процессе. И я смогу думать своей тумкалкой, а не как сейчас. А это уже здорово.

— Я не буду тебя целовать, — произнёс я, когда она, устроив реально первоклассный минет, дала кончить. Причём абсолютно всё в процессе контролировала. Влияла на меня, как целитель — и агрегат мой юношеский сработал без сбоев, без фальстарта, и завершил я в момент, когда она посчитала, что время настало. Учитывая свой возраст, уверен, что с обычной женщиной бы так не получилось. Если бы вообще получилось. Или не встал бы толком, или бы упал в процессе, или бы я завершил через минуту-две. Нормальные подростковые проблемы момента созревания. А так мы тут возились минут пятнадцать-двадцать, нормальный уровень взрослого, созревшего организма, и… Кажется, ей тоже понравилось. А что, есть много женщин, которым это нравится.

— Не целуй, больно надо — произнесла она, вставая с колен и вытирая тыльной стороной ладони губы. — Представляешь, какая досада! Я могла бы понести от царевича, и ничего бы за это не было! Но как дура должна была сглотнуть.

— С этой стороны проблему не рассматривал… — задумался я, а поверьте, после первого секса в жизни, пусть пока орального, но пипец «взрослого», полноценного, думается ой как плохо. — Ну да, это госпиталь. Пробирки, криосумки… Сейчас выйдешь, куда надо выплюнешь, и на операцию…

— Угу. И через семь-восемь месяцев — в декрет, а ещё через два — я мама отличного малыша с царской кровью. Но нет. — Тяжёлый вздох.

— Служба прежде всего?

— Именно.

— Спасибо. За… Помощь в снятии симптомов, — улыбнулся я.

— Не за что. Обращайся. — Она подалась вперёд, обняла меня. Я не сопротивлялся, наоборот — мне нравилось её обнимать. А вот содержимое декольте я даже не попробовал на ощупь. Какая досада! Надо будет позже наверстать.

Жизнь налаживалась — мне стало легче. Успокоился, взбодрился… И с лёгким сердцем вернулся в свою комнату — за учебники. «Комната» не совсем правильно, это блок из пяти комнат, включая две спальни, мою и Машкину, игровую, где до сих пор лежат наши игрушки, которыми мы уже не играем, аудитория, где делаем уроки, и детская столовая, где уже не едим. К каждой спальне примыкает персональная туалетная, совмещённая — и унитаз за перегородкой, и ванна-джакузи, и душевая, и раковина для умывания — всё в одном флаконе. Так что спальни хоть разные, но аудиториум у нас общий, а занимался я в нём.

Долбанная физика! И ведь понимаю, о чём речь! Ибо понятия все верные. Сила тока. Напряжение. Сопротивление. И даже схемы знакомые — почти те же обозначения. Вот только единицы измерения непонятные. Ладно некоторые, вроде сопротивления, на греческом, но даже самые простые меры длины такие, что без ста грамм не разберёшься! Например, «аршин». Это что-то сравнимое с метром. Или человеческим шагом. Это хотя бы знакомое понятие, «я» в прошлой жизни его слышал и интуитивно соображает, о чём речь. Но дальше — лес. Ибо далее идёт «пядь», она же «четь». Судя по формулам, где они замещаются, это четверть аршина. Ещё есть «линия». Это что-то маленькое. В линиях измеряется сечение проводника. То есть линия это что-то вроде толщины толстой проволоки! Или верёвки. В линиях измеряются диаметры в принципе, тогда как в аршинах — длины оных. И вот по такой толщине в линиях прогоняется заряд в греческих «разрядах», бог его знает что это и как сравнить количественно с кулонами из памяти «я». Зато разряд на линию даёт силу, мать его, тока! Такую же, как там, только хрен знает, как сравнить их величины! Пипец, короче.

Когда я окончательно сломал голову, ко мне зашла и села напротив Марина. Моя личная служанка. Убирается, не наглая, молчаливая, при этом не уродка — отличная девчонка. Ближе к тридцати, ну так и Алла, оказывается, не молодушка — у целителей больше возможностей держать себя в красивом юном теле без всякой пластики. Проблем с Мариной у меня не было, если не считать, что она всячески мешала, лезла, если я, например, что-то уронил или рассыпал. Да я и сам могу убрать и поднять! И да, одеваюсь тоже сам, не нужна её помощь. Она на это всё время обижается, но проблемы я не видел. Но сейчас, судя по её хмурому лицу, случилось что-то важное.

— Царевич, я тебе совсем не нравлюсь? — нахмурившись, начала разговор она.

Отстранённый от мира борьбой с «разрядами на аршин», я не сразу въехал, чего она хочет.

— Переведи?

— Я тебе совсем не нравлюсь, Саш?

О, наконец, и с нею мы на «ты». Танцуем, девочки!

— Почему? Наоборот. Ты хорошо справляешься.

— Почему ты мной недоволен?

— Кто это сказал? — Я искренне её не понимал. Как до этого не понимал Машу. И много кого ещё.

— Почему Пугачёва? Чем я не угодила? — продолжала пояснять она так, что ничего понятнее не становилось.

Я тяжело вздохнул, с усилием отодвинул учебник, встал и размял тело несколькими резкими движениями. Попрыгал — лучшее средство для разгона крови в ногах.

— Марин, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? — надавил на неё морально, насколько мог. Ибо достали намёки и недомолвки. — Что за муха тебя укусила, что пришла и говоришь загадками?

— Тебе нужна другая служанка, да? Я не справляюсь?

— С чего ты эту чушь взяла? Ты прекрасно справляешься!

— Почему тогда Пугачёва?

— Какая на#рен Пугачёва? Кто это? Ты ещё Киркорова вспомни!

— Я не знаю, кто такая Киркорова, — зло покачала она головой. — А Пугачёва — Алка эта. Целительница.

— Бл#дь! Я не сдержался и выругался, продолжая ходить по аудиториуму из угла в угол. — Она что, и правда Пугачёва?

— Да. Личная дворянка. Но, учитывая, какой у неё дар, и кому она смогла отс… Подъехать, — сформулировала Марина,- думаю, потомственное у неё тоже вскоре будет.

— Капец! — Я ударил себя по лбу, вернулся и сел на свой стул. — Личная дворянка Пугачёва. Алла Борисовна?

— Вроде Анновна. — Она нахмурилась. — Но могу наврать — в кремле много кого работает, всех по отчеству/матчеству не упомнишь.

— Жесть!

— Где жесть? При чём тут жесть? — завертела она головой.

— Ну, Алка — бог с нею. Ты тут при чём? Чего концерты устраиваешь? — подвёл я к главному.

— Так это… Царевич, я что тебе, не мила? — Она встала и начала задирать подол. — Всё ж при мне. Смотри.

Ноги у неё красивые. И впрямь «в соку» девчонка. Трусишки не бикини, но и не панталоны, которые, кстати, модные, ибо тёплые и удобные, их с удовольствием носят. Но у Марины было более короткое и эротичное бельё. Кстати, как и полное отсутствие чувства скромности и стеснения.

— И что? Да, всё при тебе, ты классная… — Я всё ещё был одурманен физикой, чтобы понять прописную истину. Да и на ноги и трусы загляделся.

— Если я не справляюсь, что ты к Алке бегаешь… Мне самой попросить перевод? Чтобы тебе кого поляпшее подыскали? Если сами отошлют — то «не справилась», отправят куда Макар телят не гонял. А так варианты есть — «не подошла», «не люба» — так бывает. Главное не дура неспособная. Хороший шанс устроиться на новом месте.

Я снова вскочил и заматерился. И матерился сочно и цветасто — царевичу так точно не пристало.

— Между прочим, надо мной уже все смеются, — продолжала делиться горестями она. — До сих пор царевича в постель не уложила! Парня четырнадцатилетнего прыщавого! Пар с него не выпускаю! А маменька ваша так ещё и злиться — у тебя, Саш, дескать, мысли глупые в голове потому, что я плохо работаю. Женскими чарами не выгоняю.

— Ага, не портаченная сперма шарахает в голову, в которой от этого рождается дурь. Так?

— Ну, примерно.

Выдохнувшись, сел на место. Задумался. Ибо несмотря на комичность, ситуация серьёзная. И так и так надо её оперативно решать.

— Чем плохо, что бегаю к Алке? Она целительница между прочим! — сделал проброс я, пусть пояснит неумному.

— Хамка она. — Марина презрительно скривилась. — И лентяйка. Там, где настоящая баба искусством женским всё сделает, опытом своим, она силой колдовской помогает. Негоже так, не по-людски, не по божьи.

У меня в голове всплыло слово «читер», но Марина его не поймёт, а объяснять заморюсь.

— Зато с нею гарантировано получишь удовольствие! — парировал я.

— Ага, и сколько потом по миру бастардов царских собирать? И делать что с ними? — Блин, Мариночка-то по больному бьёт! По самому для семьи главному! — А я — своя, проверенная.

— Она вроде тоже на тайный приказ вкалывает? А он как и вы, на службе государыни? Нет?

— Служба, Александр, она разная, — как маленькому, менторским тоном пояснила служанка. — Тайники на государство работают. А я — дворцовая. Своя.

«Клановая, — подсказало подсознание. — Семьи Годуновых, а не общего аморфного 'государства».

— Я до конца жизни своей останусь, — продолжала Марина, — А она на службе, с которой когда уйдёт… С её даром вообще не проблема будет устроиться. Надёжные люди, царевич, должны всё самое важное делать. Проверенные и надёжные. Она — проверенная, но не надёжная. В отличие от меня, поставленной тебе такие вопросы тихо решать, не выходя из спальни. А ты…

— Спокойно! — вскинул я руку. — Всё, замяли. Я тебя услышал — будет необходимость — обращусь. Другая мне не нужна, замены не надо, так и передай в отчёте — ты меня устраиваешь, и слово моё твёрдое. И ножки твои со временем попробую, и что между ними: раз надо — значит надо. А кому я буду в рот давать, извини, ни ты, ни маман мне не указ. Я мужчина, а не раб. Когда сделаете рабом — тогда и будете за меня решать.

— Зря ты так, царевич, — покачала она головой, — ой зря.

— Марин, я к тебе очень хорошо отношусь, — усмехнулся я. — Но не лезь в дела не своего ума. Пожалуйста! — Я снова разозлился и почти рычал. Рык мой её не смутил, но нагнетать она, разумно, не стала.

— Как знаешь, царевич. — Гостья сверкнула глазами, поднялась и вышла, пыша собственной злостью, что не убедила, и только тут я снова вспомнил, что она тоже одарённая, и отнюдь не из слабых. Слабую мне, в качестве последнего рубежа обороны, не дадут. А она по сути мой телохранитель в ситуации, когда никого больше рядом не останется.

Ладно, и тут прорвёмся. Но надо будет иметь в виду, что нужно периодически «топтать» Марину, просто так, «ни почему», для профилактики. Даже если у меня официально кто-то для этого будет. Чтобы у маман лишних вопросов не возникало. Политика, мать её, интриги Русского Кремля. Что, учитывая её ножки и приличную картину в декольте, будет делом приятным… Если не брать в расчёт чёртову политику. Да-с, и тут задница.