В Россию с любовью

Глава 19 Мы бродячие артисты тра-ля-ля и тру-лю-лю…

Глава 19. Мы бродячие артисты тра-ля-ля и тру-лю-лю…

«Музыка может изменить мир, поскольку она способна изменить людей».

Боно

«Троллий народный инструмент напоминал обрубленное весло с четырьмя струнами и назывался „бздынн“. Примерно такие звуки он и издавал».

Ольга Громыко, «Белорские хроники»

Дальше пошло веселее.

Не в том смысле, что быстро догнал девчонок, а в том, что стало как-то на это… Всё равно. Я вдруг понял, что мир огромен. И меня в нём ждёт множество удивительных вещей. Может не всегда хороших, дерьма в жизни тоже хватает, но всё это будет… Удивительно! Человек с двойной амнезией и непонятно откуда-то экспортированными моральными ценностями, явно не соответствующими окружающему миру. Хотя мне и безо всяких вселенцев было бы супер, познать всё заново, ничего не помня — великолепная штука. Не драматизирую, ибо хозяин тела от этой жизни и того знания отказался добровольно, но благодаря этому я начинаю с чистого листа — без его ошибок, без его прегрешений, без памяти об обидах, которые ему, несомненно, здесь нанесли. Это здоровское ощущение на самом деле — передо мной весь мир! Своеобразный, чокнутый, в котором я — герой боярки, но всё равно ведь интересно.

Так что спешил я не сильно, и девок на Никитском не догнал. Далее шёл перекрёсток пяти дорог под названием «Площадь Никитских ворот», в центре которой располагался круг с фонтаном, рядом с которым, в самом центре площади, стояла, приветственно (зацените иронию) раскрыв ладони в сторону запада, то есть Польши, бронзовая Софья Вторая. Правительница, завершившая более чем столетнюю войну с ляхами, в результате которой мы «отжали» Варшаву, отдав Пруссии и Австрии другие части этой угрожавшей нам в прошлом страны. Имена победителей и присоединителей в нашем мире иные, чем ТАМ, но суть та же; где-то от ляхов отбивались изо всех сил, отбились чудом, организовав Второе Ополчение, после чего полтора столетия возвращали потерянное. А где-то это произошло менее кроваво, но почти с тем же потаённым смыслом, событие не меньшей важности. Ибо ТАМ перед страной стояли свои вызовы, а именно отсутствие ресурсов и технологий, а здесь другие — невероятно низкая рождаемость (убыток населения), во время которого и надо было отбиться от врага, который имел тот же убыток населения, но был жутко агрессивный и пытался решить свои проблемы за чужой счёт. Так что Сонька, как её называют местные, не просто так стоит и в ту сторону смотрит.

За Сонькой перед фонтаном собралась небольшая, но толпа народа — там давала концерт очередная уличная группа. Возле которой остановились поглазеть и культурно оттянуться и мои сестрички-Зайки. Подошёл поближе прислушался к исполнению… Красиво девки играют, и поют душевно. Что-то ля-ля-ля о высокой любви и тяжёлой женской доле — тут важны не столько слова, сколько комплексная подача, формирующая у зрителя ощущение «нра/не нра», уже после формирования которой можно говорить, остановится он перед ними и кинет ли в шапку денежку. Так вот девочки мне понравились.

Как можно их описать, чтобы не расписывать никому не интересные подробности на пол-страницы? Скажем, это были… Обычные девчонки, в смысле простолюдинки, даже дворянами от них не пахло. Лет пятнадцать-шестнадцать на вид, то есть чуть-чуть старше меня, одеты не в рубище, но в то, что носят самые бедные представители рабочих окраин, или в селе, когда коров пасут (это первая пришедшая аналогия), то есть что не жалко. Для них «не жалко» явно было повседневным, но они и не парились. Я слишком привык к показной роскоши, пока ещё не видел в этом мире бедность, потому их вид очень запал в душу, заставив немного, но облиться сердце кровью в эмоции сочувствия. Вокалистка, играющая на древнем, как говно мамонта, клавесине (синтезатором назвать ЭТО у меня язык не поворачивается, хотя это он и был) — мускулистая светлая-пресветлая, почти белоснежная блонда в закрытом платье, без приятных глазу излишеств, волосы заплетены в хвост. Голосок высокий, но сильный — я её мысленно похвалил. И пела уверенно. Настолько уверенно, что уверенность, скажем так, преобладала над умением использовать вокальные данные правильно. В голове всплыло сравнение с танком, прущим на вражеские позиции: танк может быть не прав, ошибаться в направлении атаки, но всё равно прёт на позиции, и пофиг на всё вокруг. Так и она иногда фальшивила, не попадала в тональность, или просто неверно работала с дыханием, но давила на окружающих исполнением, заставляла себя слушать и собой восторгаться, невзирая на. Слева и справа гитаристки, бас и соло соответственно, шатенка и брюнетка. В брюках и жакетах, также запахнутых, даже фантазии негде поработать — пичалька. Играли вроде так ничего, но никаких сильных партий — очень простой рисунок как у гитары, так и у баса. А ещё просто кошмарный звук из двух видавших виды потёртых колонок, от которого хотелось кривиться, но по крайней мере не вызывающий рвоту, как при звучании синтезатора. И чуть сзади единственный, кто не возмущал меломана Сашу во мне — мальчик-ударник, восседающий за установкой. Мой ровесник, может даже на годик младше — совсем пацан. Установка его была простой, но комплексной: основной, том, два альта, бочка, хай-хэт и тарелка-райд. Что-то подсказывало, что для улицы такая комплектация не совсем характерна, тут народ любит простоту и часто ограничивается тремя-четырьмя из перечисленных позиций — экономят на альтах и даже томах, и, разумеется, из тарелок часто оставляют только педальную хай-хэтину, и баста карапузики. Тут же был нормальный пусть и минимальный концертный комплект — хоть сейчас перед стадионом выступать. И парнишка со всем этим добром умело управлялся.

Вокруг группы стояло человек пятнадцать-двадцать, как положено в основном женщины, но были и семьи с мужчинами и детьми. Люди внимательно выступающих слушали, внимали. Иногда кто-то подходил, кто-то отходил, периодически кто-либо бросал в раскрытый гитарный чехол монеты. Купюры там тоже были от рубля до трёшки. Но тут меня взяли сомнения — рубль у нас деньги достаточно большие. Мой нарзан, например, всего двадцать копеек стоил. Кроме копеек есть ещё деньгИ, ударение на последний слог. ДенгА это полкопейки. Так что купюры в чехле лежали, но что-то у меня подозрение, их туда «для развода» могли положить сами музыканты.

Что пели? Ну, про любовь уже сказал, ибо тема вечная, особенно если учесть, что и сами музыканты (почти все), и большинство слушателей — женщины, вариант вообще беспроигрышный. А по стилистике… По стилистике описывать всегда труднее всего, ибо это язык аналогий и аллегорий, а какую аллегорию передать на музыкальное исполнение? Хотя, пожалуй, есть совпадение: ВИА! А именно музыка в жанре вокально-инструментальных ансамблей далёкой и уже нигде не существующей страны.

«Кто тебе сказал, ну кто тебе сказал, что тебя я не люблю» — так и хотелось запеть, когда прочувствовал стиль и манеру играть. Или: «У нас молодых впереди года. И дней золотых много для труда»… Нет-нет, ничего эдакого! Слова и музыка у девчонок были СОВСЕМ другие! Я именно про манеру и стиль, а вот тут — один в один! И не скажу, что это плохо, отнюдь. Это попса, попса качественная, лирическая, и здесь, на площади на Бульварном кольце, посреди улицы, пипл хавал её за здрастьте!

— О, боярич нас преследует?

И как я их проглядел? Пока стоял, разинув глаза и развесив уши на группу, они меня увидели и подкрались незамеченными. Обернулся — обе, и Соль и Ассоль… То есть Селена, стоят, руки не в боки, но глаза такие, как будто именно так. С наездом.

— О, привет девчонки! — беззаботно помахал я, кивая головой из стороны в сторону под музыку ВИА. — И вы здесь?

— Ты зачем идёшь за нами? — грозно спросила Селена.

— Если честно, Москва не вам одним принадлежит. — Хотелось поставить их на место, съязвить, но и врать тоже не хотелось. — У меня впервые за три месяца окно, я гуляю. Просто гуляю. — Пауза, а теперь сменить вектор на обратный. — Но если ещё честнее, пошёл за вами, а не свернул на Арбат потому, что хотел догнать и спросить, а что это было?

— В смысле, что было? — фыркнули обе.

— Ну, что? — Я развёл я руками. — Обиделись, ушли. А на что обиделись? Я не понял. Вот и решил уточнить. Всё равно гуляю.

Они переглянулись. Так это смотрелось комично, как будто роботы с одинаковой программой поворачиваются друг к другу.

— Боярич, может мы, конечно, не так поняли, — взяла слово Соль, — но не ты ли нас послал, не захотев знакомиться?

— Я послал? Я не захотел? Да с чего ты взяла! Леопольд! — Протянул руку. — Я с вами знакомлюсь, видите? Меня зовут Леопольд. И предлагаю пойти дальше в знакомстве, и составить вам компанию в данной прогулке. Да, у меня есть охранницы, но они на работе. А вам предлагаю погулять.

Девочки снова переглянулись, совершенно сбитые с толку. Кстати «Леопольд» пришло в голову спонтанно, и аналогия — какой-то сантехник Афоня, стеснявшийся своего имени и при знакомстве говоривший редкие и красивые имена. Кстати у нас имя Афоня не считается редким, и отнюдь не соответствует тому, чего надо стесняться. У нас сохранилось очень много русских имён, в отличие от долбанутого мира «я».

— А как насчёт того, что тебя замуж выдают? — попробовала парировать Селена.

— Выдают. — Я снова усмехнулся. — После шестнадцатилетия отдадут. Решение об этом семьи приняли. Но пока-то я не замужем! И вообще мне не нравится это слово. Пока я не женат, во! — В немецком языке это один и тот же термин, что «жениться», что «замуж», но у нас в России термины разные, и мой внутренний «я» сильно не хотел чтобы меня «выдавали замуж». Не знаю почему, но перед глазами стояли слова «зашквар» и «западло», позже попробую понять, почему так, ибо местные, учитывая подчинённое положение мужчин, не особо парились. — Я вас просто предупредил, а то бывали случаи, когда девки лезут знакомиться, а сами мысленно уже белую фату примеряют. Это не мой вариант. При том, что насчёт провести вместе время с пользой — всегда пожалуйста. — Стрельнул в них глазками.

— Да, наверное мы недопоняли друг друга, — согласно кивнула Селена после паузы на подумать и выжидательно посмотрела на сестру.

— Хорошо… Леопольд, — кивнула Соль. — Мы не против составить тебе компанию. Или ты нам?

— Думаю, это одно и то же — вопрос терминологии, — расплылся я в улыбке.

— А из какого ты рода, Леопольд? — заулыбалась и Селена — ей хотелось погулять с незнакомым мальчиком, но она бы не пошла против желания сестры крутануть хвостом.

— Девчонки, я так устал за три месяца от своей фамилии… — сделал я умоляющее лицо. — Давайте просто Леопольд? Или нет, продвинутый вариант: Кот Леопольд!

— Кот? — в один голос произнесли сестрички и снова переглянулись.

— Ну, я просто в глубине души себя им чувствую. Эдакий усатый хвостатый шалун, гуляющий по крышам. Сам себе на уме, плюю на окружающие устои, а что не так — расцарапаю морду лица до крови — берегись. И, конечно, знакомлюсь только с самыми лучшими и обалденными кошечками! — Задорно им подмигнул. — Даже если они зайки.

— Зайки? — не поняла Селена.

— Ну, вы же Зайцевы? Нет? — нахмурился я. — Зайки.

— Боярич Кот Леопольд, так не принято называть первых встречных девушек, которых пока не знаешь, но персонально для тебя мы готовы побыть Зайками… — спасла ситуацию всё мгновенно просчитавшая, в отличие от готовой возмущаться сестры, Соль, и провела языком по губам. — Какое-то время…

На это я про себя усмехнулся — дело сделано, они поняли правильно, кино будет — электричество дали.

— А ты и правда Леопольд? — только тут до Селены дошёл смысл наших переговоров и намёков, и она сменила гнев на милость, видно, пробуя внутри черепной коробки мысль о грядущей интрижке с бояричем. — Это редкое имя для боярского рода.

— Я наполовину немец. — А сейчас я вообще не врал. — Мой папаша из Северной Германии. Кстати, как и у царевичей — правда я крут?

Они на это лишь фыркнули — им на царевичей было плевать с Ивана Великого.

— У родителей тоже был договорной брак, в соответствии с трендом, но рангом пониже. Но воспитывали меня как русского, хотя на немецком изъясняюсь свободно, Ich werde nie Freiheit sein!

— Чего?

— Говорю, век воли не видать, если вру! — провёл ребром ладони по горлу. Девча ничего не поняли, но на всякий случай закивали.

— Это хорошая традиция, завозить мужчин из других стран, — перескочила на следующую мысль Соль. — Чем больше мужчин — тем больше наших женщин создадут семьи.

— И тем меньше у них, — поддержала Селена с каким-то плохо мне понятным злорадством в голосе.

— Девочки, земля круглая. — А я иронию не поддержал, наоборот — стало не по себе. — Как наши переманивают мальчиков оттуда, так и своих мы вынуждены отдавать туда. Это обоюдный процесс. Меня тоже обещали в Европу, так что я параллельно учу французский, английский и испанский.

— Бедненький! — в один голос выдали Зайки.

Я на такое лишь пожал плечами.

— Получается ты, пока есть возможность и время, гуляешь, впитываешь родную культуру? — Соль широким жестом указала на группу, которая сменила песню на следующую, имея в виду культурную программу вообще, в принципе. Песня у девчонок была хоть другая, по исполнению и отсутствию сложных партий — как две капли воды похожая на предыдущую. «Всё что в жизни есть у меня, всё в чём радость каждого дня…». «На дальней станции сойду — трава по по-о-яс!..» — стояли образы в голове.

— Типа того, — не стал спорить я. — К тому же я и сам немного музыкант. Занимался дома, меня хорошо учили. Могу и сам сыграть, и понять, что играют другие. Как могу и найти слабые места в чужих выступлениях.

— И как, у этих девочек слабых мест много? — с иронией заулыбалась Соль.

— Хватает, но в целом они справляются. Ругать их не за что, — покачал я головой. — Им нужен толковый худрук, который им поставит голоса и научит попадать в ноты, и можно будет на сцену в Лужу выпускать.

— Лужа, сказал тоже! — хохотнула Селена. — Туда не все именитые гранды попадают.

— В Луже около восьмидесяти тысяч зрителей можно собрать, — согласилась с сестрой Соль. — На всю страну единицы так могут.

Лужа, она же стадион «Лужники», находилась на том же самом месте, в самом конце хамовников, на излучине Москвы-реки перед Воробьёвыми горами (на которых нет МГУ, но есть смотровая площадка), как и в памяти «я». Внешне, судя по открыткам и одной виденной спортивной программе, отличается от того стадиона, что ТАМ, но всё равно на том же самом месте, и также самый большой в Москве. А вот «Олимпийского» тут нет. Есть пара крутых концертных залов, и крытый стадион в Ростокино, но последний вроде чисто спортивный (хотя подробности могу пока просто не знать).

— Могу поспорить, что с худруком они это осилят, — выдавил искромётную улыбку я. — Им бы сменить стиль на менее сопливый, более… Жёсткий. И пипл потянется.

— А что не так в стиле? — оживилась Селена.

И я пояснил свои мысли относительно услышанного.

— Так что моё мнение — слишком слащаво для их возможностей. Взять чуть жёстче, и будет совсем другой эффект при тех же затратах.

— Слушай, Леопольд, ты такой умный! — Ирония из Соль так и пёрла. — Так хорошо в музыке разбираешься, посмотрю. Прям… Боярич с домашнего обучения! Вот только ты сам сказал — вокруг из шести слушателей пять женщин, включая маленьких деток. — Кивок на семейные группы с оными детьми, стоящие поближе к исполнителям. — С чего вдруг более жёсткое зайдёт? Мы, женщины, ушами любим! Нам подавай чтобы романтика была! Так что не во всём согласна, им просто худрука толкового — они и так на сцене выступать смогут.

— Но потенциал не раскроют! — стоял на своём я. — У вокалистки тембр такой, что… — Просилось слово «Nightwish», но как описать его словами непосвящённым в мои больные «воспоминания», я не знал. — Короче, если им сделать жёсткий звук, то, вероятно, мы изобретём новый жанр, но я совершенно точно уверен, применительно к этой группе он людям зайдёт больше, чем ВИА.

— Чем что?

— Чем то, что они играют. Вокально-инструментальный ансамбль, попса.

— Попса… — потянули девчонки, скривив носики.

— Ты, боярич Леопольд, в своём замке всё сидишь, в башне слоновой кости, — ехидно произнесла Соль, как бы заканчивая дискуссию и ставя меня на место. — И тебе оттуда кажется, что мир работает так. А он как бы… Не так работает. Не всё, что видно из башни, есть на самом деле.

— Спорим, я смогу неромантичными песнями, прямо здесь и сейчас, не спев ни слова о любви, разве что о любви к Родине, собрать массовку покруче, чем здесь есть сейчас? — предложил вдруг я — снова озарила очередная улётная мысль совместить приятное с полезным.

Зайки опять переглянулись.

— Боярич давно не получал по своей сексуальной попке, — как бы для сестры произнесла Селена. А Соль повернула голову и бросила с вызовом:

— На что спорим? И учти, мы на службе, курсанты Корпуса. У нас нет денег.

— Деньги? Фи, как пошло! — картинно скривился я. — Спорю на поцелуй двух принцесс. Если я выиграю — я их поцелую. И буду целовать сколько хочу и как хочу! И никаких сопротивляшек и «мы не так воспитаны!»

— Принцесс? — сделала большие глаза Селена. — И где мы тебе их возьмём? И зачем нам поцелуй принцесс, если мы выиграем?

— Ну у тебя сестра и тупая! — пожаловался я Соль, которая хлопнула ладонью по лбу — натуральный жест facepalm, жаль тут этого понятия не знают.

— Леопольд, она прикалывается, — попыталась она отмазать сестрёнку. — Просто… Ты можешь нам не верить, но мы ни разу не целовались с мальчиками. Там, откуда мы родом, они расписаны чуть ли не с детства, и заходить на чужую территорию — можно нарваться на дуэль и войну, что в маленьком городке хуже смерти и бесчестья.

— Так да или нет? — Интересная информация — обязательно уточню, откуда они, и что за законы в тамошнем региональном обществе. Ибо боюсь, таких мест с такими же уездными понятиями абсолютное большинство.

— Та-то да, — снова поскорее вставила слово Селена. — А что получим мы, если ты проиграешь?

— Поцелуй принца подойдёт? — расплылся я в улыбке. — Целуете столько, сколько хотите и как хотите, и слова не скажу про воспитание!

Они посмотрели друг на друга и переговаривались беззвучно, одними взглядами. Да какие, блин, кровные, они круче близнецов друг друга чувствуют!

— Да, Леопольд, мы согласны, — снова предвкушающе заулыбавшись, повернула голову Соль. — Кстати, Леопольд — как-то длинно звучит. Долго проговаривать. Скажи пожалуйста, как тебя коротко дома называют? Чтобы и мы могли.

— Лео? Можно называть тебя Лео? — А это подала идею Селена. — О, мой Лев! Наш Лев!.. — Последнее с томной тональностью совратительницы.

— Если коротко — то можете Саша, — бегло бросил я, переключаясь мысленно на ансамбль и пришедшую ещё возле Арбата идею, ради которой, собственно, туда и тянуло. — На Сашу отзываться буду.

— А Леопольд? — нахмурилась Селена, поняв, что я, возможно, их провёл, выставив дурами. Повторюсь, с именами в местном обществе не шутят от слова «совсем». Ты тот, кто ты есть, за тобой род, у рода — история. Обманывая, ты дезинформируешь окружающих, что нехорошо, так ещё и родовую честь подставляешь.

— Так я ж наполовину немец! — пояснил я. — А наполовину Саша. Чего не понятно? — И протянул Соль авоську с хавчиком. — Подержи, пока буду играть.

— А, ты по маме — Саша, по папе — Леопольд, он же Лео! — сделала удивительный вывод Селена, спасая сестру от скандала, ибо та, похоже, более повёрнута на этикете и более решительна не спускать обид. Даже если они глупые и не обиды вовсе. Я был за это ей благодарен. Соль же, поняв, что не надо сейчас снова ссориться, ибо лучше получить перепихон с мутным Леопольдом, чем поссориться с бояричем Сашей, принялась разглядывать содержимое авоськи.

— Оладьи?

— Ага. И вы бы знали, девчонки, кто их жарил! — произнёс я с придыханием. — И нет, никаких Лео! — шуточно отрезал я, закрывая тему. — Или полностью Леопольд, или коротко Саша, без полутонов. Всё, девочки заканчивают, иду. Принцессы, пожелайте мне удачи! — приобнял их за плечи. — Всё равно вы ничего не теряете. — Подмигнул.

— Как будто ты что-то теряешь, Кот Леопольд! — произнесла Соль, и, охрененно так осмелев, бегло поцеловала в щёку. После чего адски залилась краской, под ошалевшие глаза её сестры и мою снисходительную улыбку.

— Вопрос не в выигрыше и потерях. Просто не люблю проигрывать! — Потрепал её макушку и двинулся к сквозь редкую толпу к девчонкам

— Привет, девчонки! — подошёл я к музыканткам, когда они допели, доставая из кошелька ни много ни мало, а сторублёвую купюру. Мои же деньги — как хочу, так и распоряжаюсь. Один гонорар, что накидали за исполнение, трачу на то, чтобы получить другой, пипец ирония! — Привет, девчонки. Могу обратиться?

— И что такой красивый и знатный мальчик хочет от уличных девок? — опустив гитару с плеча, сделала шаг вперёд басистка.

— Сыграть хочу.

— Малыш, наверное, музыке дома учился, да? — А это к беседе подключилась и гитаристка.

— Не без этого, — самодовольно усмехнулся я.

— Сразу нет! — подала голос блонди-вокалистка-клавишница.

— Почему? — нахмурился я. Ибо не верил, что откажут. Просто покочевряжутся.

— Мальчик, это Улица, — выделила блонди это слово. — Это не дом для аристократов и не салон для приёмов. — Скривила мордашку. — Тут ваши законы не действуют, и зритель не будет рукоплескать только потому, что у тебя крутой род и матримониальные перспективы. Сразу нет.

Ничего, и не таких ломал.

— А если дать попробовать? А вдруг? — улыбался я.

— Юноша, — это гитаристка, — это прикормленное место. Стоит тебе залажать, и народ разойдётся. Знаешь что такое эффект толпы? Человек видит скопление людей, хочет узнать ради чего собрались, подходит, стоит, вникает. Даже если не собирался и не его музыка. И нет-нет, да кто-то и кинет денюжку. А если нет толпы — он просто мимо пройдёт. Если залажаешь — нам потом толпу долго не собрать. Иди-ка ты своим ходом княжич, в салонах княгиням играй.

Оп-па, эти меня ещё больше повысили. Рискую думать, для них такое обращение — как раз ирония, им плевать кто я реально, но именно они попали пока в цель больше, чем все, кто давал эпитеты серьёзно.

— А если я компенсирую возможные риски? — Помахал купюрой.

— Стольник? — Неверяще нахмурилась басистка.

— Дай сюда, посмотрю! — Вокалистка вырвала купюру из моих рук, проверила на ощупь, на просвет. Повернула недоумённое лицо ко мне, потом переглянулась с товарками.

— Вроде настоящая.

— Говна не держим! Фирма даёт гарантию! — с пафосом произнёс я.

— Если мальчик так крут, зачем ему играть на площади? — последовал закономерный вопрос от гитаристки.

— По приколу. Блин, девчонки, вы вообще что ли не рубите? Я незнамо за сколько месяцев впервые на свободу вырвался! Хочу поиграть не для княгинь и боярышень, а в удовольствие! И да, я и правда учился. Может не так, как вы круто сыграю, но кое-что тоже могу. Дайте попробовать, будьте людьми?

Они все втроём переглянулись, и вокалистка смилостивилась.

— Хорошо. Пара песен. Но если народ начнёт расходиться — не обессудь, попросим на выход, а деньги не вернём.

Ага, я им одной купюрой дневную выручку сделал, а скорее недельную. А они ещё и нос воротят. Но как уже сказал, и не таких сломаем.

— А акустика есть? — повернул лицо к гитаристке.

— А акустика — личная! Сломаешь — убью! — погрозила кулаком, затем посмотрела на Заек, маячивших за моей спиной (раз мы вместе, они за меня будут рвать — это в местных понятиях) и сформулировала мягче. — Новую купите. Не хуже.

— Сойдёт! — беззаботно махнул рукой я.

После чего мне была предоставлена акустическая гитара, простая, жёлтая, без изысков и даже немного потёртая. Которая стояла далее, прислонённая к бортику фонтана — на ней, видно, играли что-то другое, не всё. Гитара уже была подключена — от резонатора к усилителю шёл провод от звукоснимателя. Я повесил малышку на плечо, чуть подправил ремень — я на полголовы ниже ростом, надо было убавить, и провёл рукой по струнам. Ничего общего с той красавицей, что подарила Женя! Не просто другая планета — другая галактика! Причём в худшем понимании этого слова. Но эта гитара хотя бы строила — и за то спасибо, и струны прилегали хорошо — отчего-то в голове крутилась мысль, что не всегда на дешёвых гитарах так радужно.

— У тебя на пару тонов ниже, — прокомментировал я гитаристке результат изысканий. — Подтяну?

— Подтяни. — Та смотрела с покровительственной улыбкой. — Только не порви.

Видно настраивали девочки гитару на звук «примерно в ту степь». Бывает. Я подтянул струны, довёл нижнюю до правильной «ми», от неё раскидал остальные. Подошёл к микрофону.

— Раз-раз-раз. — Скрип. Но не жуткий, приемлемый. Две разнесённые в стороны колонки звук усиливали, но совсем-совсем чуть-чуть. Можно было бы сказать, что эффекта нет, но он был. Просто слабенький. Что для улицы в целом неплохо — незачем тут сильно шуметь, вокруг ведь дома, люди живут.

— Первая песня посвящается десантникам, — пафосно произнёс я. — Подразделениям парашютистов, которые десантируются в тыл врага для выполнения боевых задач. Если среди вас, уважаемые зрители, есть ветераны-комитаты, прошу что-нибудь выкрикнуть. Есть такие?

Жидкий рёв из то ли трёх, то ли четырёх голосов стал ответом. В том числе мать одного из семейства из двух дам, одного мужчины и троих детей в первом ряду. Как и круглые глаза «принцесс»-Заек. Не сталкивались с таким крутым подходом на подкатах, они — будущие комитаты, если что.

Я заиграл, мысленно кривясь от звучания, но понимая, что играть на ЭТОМ надо — другой гитары для меня просто нет. А ещё грех жаловаться — в прошлой жизни альтер-эго, кажется, играл на чём-то гораздо более худшем. Образы воспоминаний обрывочны, но там гитара явно не строила, и с прижиманием струн к ладам, а, соответственно, с баррэ, была беда. Ладно, можно играть — и здорово, лучшее враг хорошего, а я сам выбрал концерт на улице.

В детстве мы все были разные,

Были вопросы странные.

'Мама, как называется

То, что летит в облаках?'

'Ой, мама, смотри, что-то падает,

Похожее на одуванчики?'

Женщина улыбается:

«Это, сынок, десантники…»

Сам не заметил, как втянулся в магию песни. Поплыл в ритме, словно по течению, погружаясь в него.

Это и была та мысль, ради которой я выбрал направление — глядя на уходящую линию Арбата, подумал, почему бы не взять у кого-то гитару, дав в залог деньги, и не опробовать некоторые тамошние песни от «я» на местной публике? Играя здесь, я ничего бы не потерял, а если они не зайдут, то знал бы, какая реакция у людей. И когда говорил Зайкам о слащавости, вспомнил именно эти, армейские песни, как альтернативный вариант «не про любовь». 'Я’их очень любил, ибо пелись они просто удивительно хорошо, такое бывает только от большой души. Подобное можно петь только многое пережив, будто делишься с самым сокровенным, что тебе дорого. И я делился. Я, четырнадцатилетний мальчишка, делился с окружающими двумя лучшими годами своей прошлой жизни. Сложными, но всё же одними из самых лучших. Пмять ко мне не вернулась и не вернётся, я просто знал, что это так.

…Время прошло, повзрослел мальчуган,

Мать вся в слезах, бесшумный перрон.

Девчонка прижалась к его губам —

В армию уезжает он…

И такое тут возможно. При условии, что армия — комитаты, полевые войска. Контрактники, которые получают службой привилегии дворянства, а в контрактники и ТАМ берут женщин. И я только сегодня это понял, при рассказе крёстной про «отца». Не знаю «отца» в кавычках или без, но я определённо на него похож, пусть одновременно и Леопольд.

Дальше душещипательная история, как парашют не раскрылся, и мальчишке амбец. Не в бою, нет, но и такие потери бывают. И отсюда почувствовал возмущение и наворачивающиеся слёзы на глазах у большинства зрительниц: «Вы зачем мальчика в армию отпустили, дуры!»

Ну, и концовка — как Уроборос, символ преемственности:

Время прошло, а девчонка та

Ведет малыша по улице.

Мальчишка поднял свои глаза

Видя, как тучи хмурятся.

'Ой, мама, смотри, что-то падает,

Похожее на одуванчики?'

Девушка вдруг заплакала:

«Это, сынок, десантники»…

Закончил. Тишина. Мгновение, другое, и… Аплодисменты! Даже что-то похвальное закричали! Да, толпа собралась невеликая, всё те же человек пятнадцать, плюс чуть-чуть ещё людей подошло. Но реакция обрадовала — и я не безнадёжен, и песни для нашего мира сгодятся.

— Следующая песня посвящается всем, кто защищает нашу страну на границах и сопредельных территориях. Честь вам и слава, и низкий поклон от тех, кто в тылу. — Изобразил наклон, склонившись до пояса. И заиграл, взяв более агрессивный стиль.

Пришел приказ — и по приказу мы встаём,

Взяв АКМ садимся ночью в вертолёт.

В тот ранний час, когда земля вокруг спала

В Афганистан приказом воля занесла.

Афганистан — красивый горный дикий край,

Приказ простой — вставай, иди и умирай.

Но как же так? Ведь на Земле весна давно,

А сердце режет, мечты и горести полно…

Афганистан здесь, как и в своё время ТАМ, южная граница Империи. Место, откуда к нам лезут разные бармалеи (бармалейки). И как и ТАМ, нашей Российской Империи пришлось навести в тех краях порядок силой. Масштабы отнюдь не такие, у нас там далеко не стотысячная армия, но и местное население не настолько многочисленно. Местный Афганистан — сплошной вялотекущий непрекращающийся вечный конфликт. Не война, но с этой «невойны» постоянно идут гробы, и вариантов особых нет — нельзя оттуда уйти, ибо свято место пусто не бывает. Уйдёшь — и там появятся те, кого фиг выгонишь. Наше руководство, в отличие от того, это понимает и использует полевиков в этой стране на полную катушку, щедро раздавая права дворянства по укороченной, «боевой» схеме.

Строчку «вчера погиб мальчишек взвод» на ходу переделал на «девчонок взвод», ибо не поняли бы. Тут так не бывает, чтоб целый взвод из мальчишек. Отдельные бойцы — да, но не подразделениями. В остальном я резал по живому, и когда допел, обнаружил, что массовка вокруг очень сильно увеличилась, до трёх-четырёх десятков человек.

— Мальчик, иди сюда… — Из толпы вышла тётка лет тридцати пяти, подошла и сгробастала меня в железные объятия. По лицу её катились слёзы. — Хорошо поёшь. Душевно. Сукин ты сын! Как будто туда вернулась…! — Сильный хлопок по лоаткам — это она любя. — На…. — А это, отпустив меня, подошла к чехлу от гитары и бросила туда десятирублёвую купюру, которую всем вокруг продемонстрировала. На десять рублей, как понял по ценам, простолюдин может семьёй прожить недели две спокойно, если не больше. Это серьёзные деньги. Но меня поразили слёзы на её глазах — о таком воздействии своей музыки и думать не мог. Считал, будет хорошо, если меня просто не побьют за то, что покусился на святое. Кощунство безусому мальчишке петь о серьёзной войне, где воюют одаренные девки! А оно вон как оказывается…

— Держи, парень! — А это к чехлу подошла ещё одна дама, постарше.

— Держи!

— Держи!

У чехла чуть ли не очередь столпилась. Не все кидали десятирублёвки, чаще монеты. Но монеты не мелочь в виде медных копеек, а белые монетки в десять, пятьдесят и рубль. И купюры рублёвые, а одна даже трёхрублёвая.

— Ещё давай! Про нас! — голос справа, и не надо было пояснять, кто такие «нас».

Сделав паузу для солидности, также пафосно, не меняя стиля общения (танк, ползущий на доты), произнёс:

— Следующая песня про диверсионные отряды специального назначения полевых войск, и отдельно про диверсионные отряды специального назначения Уйгурского корпуса.

И забил боем по струнам, набирая после лирических «Одуванчиков» и достаточно медленного «Афганистана» нормальный жёсткий темп. Эту песню «я», видимо, знал хуже. Или любил меньше. Как-то я это чувствовал, ощущал, но объяснить сложно — сродство с нею было меньше. Но альтер-эго её знал, и я на свой страх и риск решил спеть.

Не знаю даже имени братишки моего,

Ведь нам в бою бывает очень трудно.

Хотя какая разница, как все зовут его

«Братишка»- называем мы друг друга.

Всегда мы делим поровну и воду и патроны.

Своих мы узнаём везде и сразу.

По сути, по глазам, а не по форме и шевронам

Ведь мы с тобой, братишка, из спецназа.

У нас другие ценности, у нас другие цели,

Войну узнали мы не по рассказам.

Природой мы любуемся в оптическом прицеле

Ведь мы с тобой, братишка, из спецназа…

— Так не бывает! Не служат мужчины в спецназе! — раздался голос, когда я закончил, и выдержалась пауза на «подумать».

— Служат! — продолжая чувствовать себя танком, возразил я. — Мой отец служил. Снайпер Второго ударного полка Уйгурского полевого корпуса Павел Аннович Майский. Погиб в бою, служил честно. И я буду служить.

Не знаю откуда в груди взялась такая уверенность, но глаза мои полыхнули — я был сто процентов уверен, что так и будет. И это не пугало, наоборот, что-то внутри считало, что так правильно.

— Да кто тебе позволит! — А это голос тётки Настасьи, которую в толпе не заметил (одета неброско, знала, куда шла и для чего), но которая слушала меня всё это время с изумлением, витая где-то в своих, понятных лишь ей облаках.

— А кто меня удержит⁈ — со смешком парировал я.

И неожиданно вокруг раздались смешки, меня поддерживающие. Видно девча, да ещё прошедшие суровую школу жизни, оценили мой потенциал и пробивность, и поняли, что да, не удержат. Был бы я на самом деле бояричем — реально бы сбежал в комитаты на пару лет, пусть ничего и не получу от этого кроме уважения.

Поняв это, Настасья сделала несколько торопливых шагов вперёд, подходя. Лицо её выражало озабоченность, а глаза выдавали страх.

— Что она тебе рассказала? — зашипела тётка, и за малым — мы на всеобщем обозрении — не схватила за воротник, добавив в вопрос грубости.

— Фото показала. — Я беззаботно пожал плечами.

— Твоего отца зовут Карл Ульрих! Запомни это! И любая экспертиза это докажет. И не трепи языком, если не хочешь для матери и семьи лишние проблемы.

— А что, уже и помечтать нельзя? — зло фыркнул я. — Я, может, не хочу, чтобы это ничтожество было моим отцом! Мне даже плевать, что он немец — он просто… ЧМО! А мне, как любому мальчишке, хотелось бы, чтобы отцом был человек, похожий на того, который смотрел с той фотографии. В броннике, афганке и со снайперкой, обнимающий троих самых клёвых девчонок во всём мире, не боящийся ни бога, ни чёрта. И он бы точно меня любил, в отличие от.

На такое она раскрыла рот, но не смогла ничего сказать.

— И вообще, ты меня со стороны видела? — закончил я. — Я, вот, на себя из зеркала смотрел. Так что тёть Насть, не ломай кайф, а? Дай хоть сегодня расслабиться?

— Хорошо. Но не забывайся, — поняв, что не надавила, не справилась, просто погрозила пальцем. — Сегодня всегда проходит, и наступает завтра.

— Понял, не дурак! — козырнул ей. — Дурак бы не понял.

— Верю в тебя.

А это уже серьёзно. И я не собирался её подводить. С такими надо дружить. Вот, отец мой с нею дружил (если он отец).

Отошла.

— Вот, наставница подтвердит. Она с ним вместе служила! — А это я снова подошёл к микрофону.

Горлица обернулась и бросила ТАКОЙ взгляд… Но нет, не убьёт. Теперь она не просто абстрактная наставница не пойми чего. Теперь между нами общая тайна, а это очень сильно сближает людей.

— С нами тоже парень один служил! — голос слева.

— И у нас, в соседней роте. Двое…

— А я слышала, что в сто тридцать третьей дивизии… — Ещё голос.

Я заулыбался. И это прокатило. Что ж, продолжаем концерт по заявкам.

— Гимн ВДВ, они же воздушно-десантные войска. — Я решил перейти к тяжёлой артиллерии и снял с плеча акустику. Обернулся к парню, так и сидящему за ударными

— Братишка, подсобишь?

— Не вопрос! — подобрался парень.

Смотри, надо забацать такой рисунок: дзынь-бум-дзынь-бум…

Своими словами, как мог, описал его партию. В общем не так и сложно, в моём варианте задействован только малый, бочка и тарелки. Парень с третьей попытки пробил как надо, я кивнул.

— Я начну, а ты подстройся, gut?

— Чё? А, ну да, понял. — Кивок.

— Отлично. — Под грозным взглядом, но не сделавшей попытки помешать гитаристки надел электрическую малышку. Провёл пальцем по её струнам. Эту, видно, по прибору настроили — звук почти верный, но подстраивать не буду — сойдёт. Да, в целом тут серьёзнее звучание, чем на акустике. Но отнюдь не металлическое, «романтическое». И пока как изменить тренд не знал. Ну да и бог с ним, и так смогём.

Проблема одна, эта моя партия тянула на соло, а не ритм. А главная в исполнении партия именно у ритма — он задаёт темп и как бы направляет партии остальных инструментов. Соло-гитара звучит красивее, в смысле круче, но она лишь оттеняет общий рисунок исполнения, раскрашивает в краски то, что задаёт ритм-гитара, а ритм — это отставленная в сторону акустика. И у меня не четыре руки и не две головы, к сожалению. Эх, где наша не пропадала, буду что-то рожать на ходу.

…И в принципе получилось! Ибо парнишка вступил где надо, и, к его чести, оказался достаточно подкованным, чтобы вставлять в рисунок ещё и том с тарелкой. А два инструмента это уже два, уже красиво. Погнали:

Опять под сердцем рёв турбин, проверен ствол и магазин.

С тобой стена плечей и спин парней-мужчин.

Мы выполнять летим приказ, никто конечно, кроме нас

В любое время и погоду, день и час —

Мы настоящие и в профиль и в анфас!

Тут пришла ещё одна подмога в виде… Басистки. Которая, глянув на парнишку-ударника, на меня, на с интересом сжирающих нас всех зрителей, тоже подключилась. У неё, как и у ударника, несложная партия из четырёх нот, но именно они задают тот самый ритм, на который опирается соло. И продолжал я уже в порыве, без оглядки на то, как изменить партию, чтобы звучало, выкладывая в голос все рождающиеся в душе некислые такие и поголовно позитивные эмоции:

Мы грусть оставим на серебряном крыле!

И улыбнувшись растворимся в синеве!

Во всей стране, по всей Земле: на суше, в небе, и в воде!

Стоп-кран не нужен тем, кто служит в ВДВ!

Мощно! Капец мощно, не взирая на примитив техники! Меня самого после окончания не сразу отпустило. Но как отпустило, понял, что вокруг — толпа. Просто толпа, без счёта. Пятьдесят человек? Куда-там, больше! Сотня? Наверное. И это не предел — мы затронули какую-то слишком важную, слишком личную для многих тему. И даже те, кто не служил и не воевал, подходили смотреть и слушать. Даже ничего не понимающая детвора с интересом слушала и смотрела. А прямо сейчас люди кидали и кидали деньги в чехол — я сделаю группе как бы не месячную выручку за час. А затем…

— Вот видим, что мелочь, пацан, а по шее за святотатство жахнуть не хочется. — Это меня трепали по голове.

— Как будто один из нас. Кто ТАМ был.

— Парень, ну даёшь!

— Давай ещё.

— Ещё!

— Ещё!!!

— Ещё давай!!!..

Я находился как в прострации — сам обалдел от происходящего. Ноги немного подкашивались. И Настасья хоть и стояла недалеко, но задумчивая, и на то, что меня треплют брутальные одарённые тётки смотрит сквозь пальцы — будто не замечает. Отсюда поддержки не будет, а следовательно, выходить из положения нужно самому. Ибо если честно, запас армейских песен подошёл к концу. Оставалось ещё несколько, но… Не то. Не «выстрелят». При том, что «сажать зал» сейчас — смерти подобно. Может не растерзают, но я сам себе этого не прощу. А раз так…

— Братиш, как тебя там?

— Федя.

— Федя, смотри, такой рисунок… — Снова напел ему, ударник настучал, что я просил. — Во! Я начинаю, как ритм, чтобы ты вступил. Ты вступаешь ты после четырёх или восьми тактов. Зай, следом ты — и на тебе будет самое сложное, держишь ритм, — это я басистке. — Тут не симфония Вивальди, должна попасть.

— Давай я на ритме! — А это акустику взяла в руки вокалистка, вешая на плечо. О, какие люди в Голливуде!

— Gut! Значит, всё просто. Куплет — Am, Dm, E, Am. Припев — Dm, G, Am, Dm, чередуется с Dm, E, Am, Dm построчно. Если сымпровизируешь, добавишь своё — я не против. Сможешь?

— А чё нет-то? Мы консерваторий не кончали, но не значит, что лохушки! — псевдообиженно фыркнула блонда.

— Gut! Тогда я вступаю, дальше ударник, ты, после бас, а затем снова я с соло-партией и вокалом. После этого подстраиваемся под меня. Все всё поняли?

Кивки.

— Тогда с богом.

Обернулся к зрителям.

— Следующая песня про… Химическое оружие. Про химическую атаку. — К счастью, слово «ядерный» тут не знают, но и для химической атаки текст тоже сгодится. А такое оружие тут изобретено, и даже использовалось. У нас оно не настолько эффективно как в мире «я», ибо есть одарённые, способные минимизировать влияние токсинов, организовав рассеяние воздушных масс, по крайней мере локальное. Но «вопиющие» факты использования в прошлом были.

Отлично, помощники вступили как надо, и рисунок держим, и все партии к месту. Всё же чувствуется в девочках и мальчике опыт. Не теоретические академические знания, а суровая уличная практическая школа лабухов. А мне в этом мире всё больше и больше нравится! Ага, моя очередь вступаю:

Было хорошо, было так легко,

Но на шею бросили аркан.

Солнечный огонь атмосферы бронь

Пробивал, но не пробил туман.

И мёртвый месяц еле освещает путь.

И звёзды давят нам на грудь, не продохнуть.

И воздух ядовит, как ртуть.

Нельзя свернуть, нельзя шагнуть.

И не пройти нам этот путь в такой туман…

Здесь вопрос только к одной строчке — про юбки путан. Ибо в нашем мире с этим всё не так, как у «я» — даже путаны не носят мини. Но никто не обратил на это внимания — я зря себя накручиваю по мелочам. Это улица! «Мы бродячие артисты, тру-лю-лю и тра-ля-ля!», тут всё сойдёт, если сделаешь массовке настроение. А я его сделал — зажигательный «Сектор» людей завёл ещё больше, чем гитарные армейские исполнения а-ля авторская песня. А раз так, продолжаем…

— … Солнышко пригреет лучиком, ивушка помашет прутиком!.. — пел я.

— ДОМОЙ! ДОМОЙ, ПОРА ДОМОЙ!!! — ревел зритель, которого набралось уже за сотню человек. Сильно за сотню. Служившие девки, прошедшие суровую школу войны, будто очнулись и вспомнили молодость, вспомнили армейские годы… И им поголовно посносило крыши!

Нет, неадекватно себя вели далеко не все, но десятка с полтора орали, скакали и чем-то размахивали. И делали весомый вклад в то, что нам подпевала и остальная массовка. А слёзы на глазах… Затрудняюсь ответить, на скольких лицах их выдел, глаза на мокром месте были у большинства. И все с пониманием относились к скачущим под ритмы песни ошалевшим девахам. Ибо даже те, кто не прошёл через это, понимали, что такое тоска по дому, по далёкой мирной жизни, когда контракт завершается и осталось немного этого ада. Осталось чуть-чуть, и ты не просто свободная леди, а личная дворянка, с правом получения потомственного, если в твоей семье до тебя служило два поколения. Три поколения личных подряд — и потомственное на руки, а это уже другая, более серьёзная история.

— Следующая песня тоже из тех, где можно подпевать, — снова обратился я к залу. — Предупреждаю сразу, это будет последняя песня — я не готовился к выступлению, они у меня просто заканчиваются. Но именно эта песня — самая важная! Ибо кто не прошёл через это, никогда не поймёт главной истины… Что любой дух рано или поздно становится дембелем, и что ДЕМБЕЛЬ НЕИЗБЕЖЕН!!! — последнее я орал. И закономерно получил рёв в ответ.

— Тут идут вариации, и последние две строчки каждого куплета повторяются по два раза. Ловите текст и подпевайте их! Сейчас перетру с ребятами как играть, и начнём.

— … Скорый поезд к дому мчится. Полечу домой, как птица! Полечу, как птица я!..

Представляете, Бульварное кольцо. Большая Никитская. Пара минут езды от Кремля. Фонтан рядом со статуей одной из великих правительниц, и массовка человек в сто двадцать — сто пятьдесят, которая дружно, в едином порыве, в один голос орёт: «ДЕМОБИЛИЗА-А-А-АЦИ-И-Я-А-А!!!»

Вокруг ещё большая толпа — ибо воскресенье, Центр, люди гуляют — народа полно. И все смотрят на это с пониманием и сочувствием. И у меня в голове больше нет диссонанса с тем, что большинство всех людей — женщины. Оказывается, женщины, даже одарённые — такие же люди… Только на ощупь приятные.

Потом что-то спел на бис. Не помню что. Ребята подыграли — получилось классно. Потом «отмазался», что устал, всё на сегодня. После чего мы стояли возле парапета фонтана и доедали оладьи от матушки-патриарха. Кто с мёдом, кто со сметаной — остатки мёда оставил музыкантам, не всё доели. Зайки к нам присоединились, поняв, что веселуха кончилась, обозначив мою к ним принадлежность — чтоб отогнать конкуренток-музыканток, также нездорово на меня поглядывающих, а я и не гнал — наоборот. Теперь это МОИ зайки, я их завоевал, и просто так не отпущу. Про разные обнимашки, через сколько рук довольных бывших военнослужащих я прошёл, просто опущу — женщинки на эмоциях все, понимаю. Спасибо не задушили — такие могли. Впрочем, десантники мира «я» на день ВДВ и не такое устраивают, и к этому отношусь с пониманием. Но главное для меня, что никто, ни одна зараза, не упрекнула, что «не верит» и «как я посмел»! Мои песни не просто приняли, им ПОВЕРИЛИ. А это очень важный для дальнейшего анализа мира и своих способностей опыт.

— Как звать-то тебя, герой! — спросила, наконец, блонда — она, похоже, тут главная, уминая оладик.

— Леопольд, — в рамках легенды ответил я. — У меня отец из Северной Германии. Но мама называет Сашей. И так и так не обижусь.

— Красава, Леопольд! — подняла большой палец свободной руки басистка.

— А вас как?

— Я Таба. От слова Табуретка. — Басистка грустно усмехнулась и протянула руку, которую вытерла о штаны. — В детском доме как-то одной сучке этим предметом мебели голову раскроила. Так и приклеилось.

— Жара, — продолжила знакомство гитаристка, примерно также вытерев руку. — От Жар-Птица.

— Жар-Птицей кого-то оприходовала? — усмехнулась Соль, как и все, уминающая творчество патриарха.

— Та не. От фамилии. Жарова я.

— У тебя фамилия хоть твоя, — грустно улыбнулась вокалистка. — А нам в приюте какую дали — такую и носим. — И бросила тревожный материнский взгляд на паренька-ударника, предпочитающего в компании более сильных, к коим причислил и меня, молчать.

— И какую тебе дали? — заинтересовался я.

— Ноябрьские мы. Я — Ангел, если по имени — Анжела. А это мой брат Федя.

— Федя! — протянул руку ударник, я её пожал. Протянул руку вначале мне, потом Зайкам, которые её тоже пожали, и в отличие от всех, вытер её тряпкой, которую достал из кармана. — Просто Федя, без погоняла.

— И часто вы тут так зависаете? — окинул их взглядом.

— Да нет, мы тут на подмене, — кисло скривившись, ответила Ангел. — Наша точка на Арбате, по понедельникам, средам и пятницам. Прям напротив театра, чуть левее. А сегодня девочки, кто тут колымит, сказали, что не смогут, попросили подменить, чтоб «точка» не пустовала. За неё один фиг придётся отстёгивать: пустая, не пустая — «крыше» всё равно.

— А ну поподробнее про «крышу»? — попросил я.

От этой просьбы музыканты (кроме Феди) напряглись.

— Зачем тебе? Что именно хочешь знать?

— Если я, допустим, захочу выступить. К кому подходить? Или сами подойдут?

— Вообще сами, — продолжила ликбез Жар-Птица. — Но если ты серьёзный чел, можешь форсировать. Вон, видишь, барышня ходит? — кивок в сторону. На ту сторону дороги, у домов, где ходят люди, среди которых выделялась неприметная фигура, которая единственная никуда не спешила.– Да не глазейте так, не палите её и нас! Вот она от «крыши». И это, княжич, ты того… Если что, у них при себе ничего нет. Такие, как она, только договариваются. Если тебе навалять надо и инструмент сломать, что не там стоишь — другие придут.

— Так что сам без родовой поддержки не пытайся своевольничать, — остерегла и басистка Табуретка.

— А зачем вообще спрашиваешь? — продолжала хмурить брови блонда Ангела.

— Да так, бизнес-план… В смысле, денег думал заработать.

Закономерным ответом мне стал смех.

— Княжич, не надо, не пытайся, — первой просмеявшись, сказала Жар-Птица. — Это Улица. Не дворянские боярские салоны, тут всё по-другому. Придумай, как по-другому заработать, ты на вид башковитый.

— С твоим талантом это точно не будет сложно, — поддержала Ангел. — Ты реально крут!

А тут от всех повеяло в мою сторону неподдельным уважением.

Пожал на это плечами — лестно слышать такую оценку, пусть даже от любителей. Да, с колоссальным практическим опытом, но любителей.

«А сам ты кто, морда царская?» — осадил я сам себя, ибо, похоже, Сашина кровь начала побеждать, и я возгордился на ровном месте.

— Придумаю. — Я грустно вздохнул, но приятное ощущение осталось. — Просто от семьи не хочу зависеть. У всех свои сложности.

— Точно! — поддакнула Таба.

— И это, княжич… Ты того… — Ангел достала мою изначальную сторублёвую купюру. — Извини, мы ж думали ты тупой мажорчик, как все. А ты один из нас, а своих, музыкантов, мы на бабки не раскручиваем. Держи.

И она вернула эти деньги.

— Спасибо! — совершенно искренне ответил я. Неожиданно!

— Это, того… А то, что в шляпу накидали… Давай, короче, в пополаме? — предложила Жара. — Да, кидали тебе, но и точка наша, и инструменты, да и мы тебе помогали, подыгрывали. Думаю, будет честно.

— Сами отсчитайте, сколько посчитаете справедливым, — решил и тут не выворобушкиваться я. Дают — бери. Бьют — беги. Не предложили бы — не выпрашивал. А раз сами сказали — кто я такой, чтоб противиться руке судьбы?

— Ну, тогда увидимся как-нибудь, княжич? — кивнула Ангел. — Если что, будет скучно — подваливай к нам на Арбат.

— Понедельник, среда и пятница! — напомнила Таба. — У театра, справа.

— Обязательно! — пообещал я. — Если возникнет необходимость, или вопросы какие — подгребу.

— Договорились. А оладьи твоя крёстная готовит ОЧЕНЬ вкусные!.. — Дружно похвалили все.

— У меня самая лучшая крёстная в этой стране! — пафосно произнёс я, и нисколько не покривил душой. — Что, Зайки, пойдём?

И взяв краснеющих от такой бесцеремонности девчонок за талии, потащил прочь — к переходу через дорогу на Тверской бульвар. Время всего три — полчетвёртого, впереди ещё целый вечер и обещанные поцелуи принцесс. Спину царапали завистливые взгляды Ангела, Табы и Жары, и уважительный Феди. И у меня было такое чувство, что наши линии жизни ещё пересекутся. И это… Я бы с удовольствием посмотрел на Ангела в чуть более просторной и не закрывающей всё и вся одежде.

…А ещё лучше — вообще без одежды! Да, точно — это самое лучшее решение.

Но пока со мной Зайки, а лучшее — главный враг хорошего, нельзя успеть всё. Так что работаем по порядку.