В Россию с любовью

Глава 18 Самый лучший день (продолжение)

Глава 18. Самый лучший день (продолжение)

Увидела на улице симпатичного парня. Говорю: «Можно с вами познакомиться?»

Он: «Я на улице не знакомлюсь».

Пришлось в подъезд затаскивать.

(Анекдот)

Они шли, как два эсминца на перехват подлодной водки. В ногу, синхронно — сразу видно военную выправку. Я бы посмотрел на их подготовку, включая строевую: что именно делают, как ходят по плацу? Да, девки, но солдат без строевой не бывает, шагистика даёт чувство плеча, локтя, единства и пёс его знает чего ещё. Не только на этих двоих, а посмотреть бы на кадетов в принципе. В общем, девочки приблизились и встали передо мной, севшим на лавочку напротив фонтана, голова одной закрыла солнце.

— Мальчик не будет против, если мы составим компанию? — произнесла та, что стояла левее и выглядела чуть солиднее, через несколько секунд напряжённого оценивания — девочки не то, что боялись, но чего-то опасались, подходя ко мне. Но всё равно решили подойти — хвалю.

— Падайте. — Я был не против и указал подбородком слева и справа от себя. Сам бы подошёл к ним, но позже, когда доем мороженное — если бы догнал, конечно. И они дружно сели, одна слева, другая справа. В руках девочки, как и я, держали мороженки — что слева клубничное, что справа — банановое. Я свою мороженку уже наворачивал минуты три, схарчил до половины брикета, а две другие подаренные тёткой с лотком порции лежали рядом, в компании с авоськой, ждали очереди. Потому получилось, что та, что справа, села чуть дальше, чем та, что слева — между нами ещё авоська с мороженым, и это её немного расстроило.

Кстати о мороженом. Здесь оно как ТАМ, трёх базовых типов — в брикете, в стаканчике и эскимо. Но отличия значительные. Первое — стаканчик бумажный, а ешь деревянной палочкой. Не только щербет — всё такое, вафельных стаканчиков отчего-то нет как таковых. Может подать идею и заработать на этом денег… Если выгорит? Запомню мысль, вдруг пригодится? Эскимо покрыто шоколадом, но шоколад, собака, быстро облетает. Правда, узнал я об этом не сразу. Остаётся брикетик — самый адекватный для поглощения формат. Но нюанс — упаковка — бумажная. Вообще вся упаковка из серой и невзрачной, хотя и расписанной яркими цветами грубой обёрточной бумаги. Никаких полимерных клеёнок — чистая стопроцентная целлюлозная бумага, биоразлагаемая, не загрязняющая природу, и никакого пластика. Но при этом, несмотря на неказистость упаковки (что можно родить адски маркетинговое с обёрточной бумагой?) мороженое было нереально вкусным! Вот прям совсем-совсем! Я балдел!

— И что делает такой мальчик в центре города да без охраны? — спросила что слева.

— Почему это без охраны? — заулыбался я.

— Ну, две родовые дружинницы — разве это охрана для НАСТОЛЬКО симпатичного парня? — засмеялась что справа. Голос левой был чуть ниже, с лёгкой хрипотцой, правой — более высокий и жизнерадостный. Первая производила впечатление старшей строгой сестры, вторая — неразумненькой младшей, при этом внешне на вид обе совершенно одинаковые. И очень, невероятно похожие! Скорее всего являлись близнецами, но не в том смысле, как здесь (тут все «близнецы» под одну гребёнку), а двойняшками. Либо обычные сёстры, но уж очень похожие. Волосы у обеих светло-русые, у обеих до плеч, одинаковый рост, одинаковая кадетская форма, одинаковое телосложение… И всё же они разные. А ещё подкаты зачётные — я от такого «настолька» так обалдел, что застыл с раскрытым ртом. Видно, Сашу так не клеили ибо чуть иной круг общения, а «я» в своём мире сам обычно клеил девочек, и обратный опыт его так обескуражил, что он выпал из нашего диалога. А с ним и я.

Что ещё можно сказать о девочках? У них были слегка раскосые глаза. «Слегка» это именно слегка. Метисочки, причём помесь не с китайцами-японцами-корейцами, а с кем-то из наших родных сибирских народов. Знаете, там всякие эвенки, ненцы, чукчи? Ханты, манси, дауры? Бог его знает, кто в этой Сибири обитает, я всех точно не назову. А, ещё есть буряты и якуты! Как без них? Короче, я без понятия кто именно, но кто-то из сибиряков у девочек в качестве предков, и бог знает по чьей линии, раз тут мужиками торгуют, как на базаре, а главы семей — женщины. Но эта лёгкая раскосость нисколько не мешала назвать их русскими, ибо милашек совершенно не портила — мне девочки не просто понравились, а я, не буду себе врать, доев мороженки, всё равно бы их нашёл и догнал. Да и если честно, все эти сибиряки, включая бурятов и якутов и для меня, и для местных — русские. Просто русские буряты, русские манси, или русские татары. Из-за исторического сдвига и возврата к феодализму, в котором не может быть национальностей и национальных государств, а также благодаря многоконфессиональности — РПЦ прекрасно ладит с русским исламом, иудеями, местными буддистами, язычниками и прочими; под «русскими» понимают всех, в ком есть присущая этой части света ментальность. Даже прибалтийские немцы из Риги и Кёнигсберга это РУССКИЕ немцы, в противоположность Бранденбургу, Саксонии, Баварии или моему почти родному Ольденбургу, будь он не ладен — их населяют «немчуры германские». Так что со мной, русским немцем, сидели две русские метисочки в кадетской форме, и собирались открыто меня клеить по жёсткому сценарию.

— А кто должен охранять ТАКОГО симпатичного? — улыбнулся я, чуть придя в себя, стараясь не смотреть на девчонок, наклонившись вперёд — чтоб не запачкаться мороженым, которое быстро начало таять.

— Я бы такого без сестры, а то и двух, не выпустила, — честно сказала та, что слева, распаковывая своё мороженное. Серьёзная. И сказала серьёзно. — А то Москва тот ещё город. Всяких княжон и княгинь хватает. Засунут в машину, и поминай, как звали!

— Не смешно, — покачал я головой.

— А мы не смеёмся, — серьёзным тоном поддержала что справа, тоже распаковывая и принимаясь за свой брикет.

Так мы сидели, подставив лица солнцу, поглощали сладости неторопливо, потихоньку продвигаясь в плане беседы.

— Знаете прецеденты? — нахмурился я. Ибо это нехороший звоночек, и я о мире знаю не всё, хотя было дело подумал обратное. — Ну, про похищения мальчиков княгинями среди бела дня?

— Да полно! — ответила что слева. — Украдут мальчика. Быстро оженят его на своих, кого-то из младшей ветви. А потом ему уже и самому уходить не хочется. У них, как правило, и деньги, и влияние. И личная дружина неплоха. А если решит уйти — а кому что докажет, учитывая что у них деньги и влияние? Ничего им за похищение не будет. И это если выпустят.

— Но в основном это касается простолюдинов, — успокоила что справа. — С тобой две дружинницы — это серьёзный аргумент. А для простонародья… Если рядом не идёт мама или сестра — дорога по улице всегда может оказаться в один конец. Вообще любой улице, но по центральным и туристическим лучше не ходить особенно.

— Кабздец! — выразился я. Грёбанный мир!

— Мы не представлены, спешу исправить оплошность, — церемонно произнесла что слева, которая серьёзная, чуть склонив голову. — Потомственные дворянки Зайцевы. Я — Соль. А это моя единокровная сестра Селена.

— Соль… Не Ассоль? — уточнил я. Девушка скривилась.

— Боярич, не надо так шутить. Я — Соль! Это моё имя!

— Да понял я. — Я отмахнулся. — Соль — солнечная. Солнце. А заодно солоноватая на вкус — ни дай бог тебя обидеть, да?

— Не без этого, — заулыбалась она. Типа, прощает грязный намёк — с именами тут НЕ ШУТЯТ. И я не просто так выделил это слово большими буквами, это родовая честь, повод грохнуть, если произнесено что-то не так.

— А сестра — Луна. Луна и Солнце, день чудесный! — весело воскликнул я — капец, как из меня попёрла ирония. Сёстры Зайцевы, Луна и Солнце!

— Именно! — А это заулыбалась и Селена, которая справа, условно младшая.

— Вы близнецы?

— Нет, единокровные, — покачала головой Соль. — Я на два месяца старше этой оболдуйки.

— А так похожи — будто они самые! — признал я

— Наши мамы — родные сёстры, — пояснила Селена.

— Мамы близнецы?

— Нет, боярич. Но мамы родные, даже не единокровные.

Родные — когда и мама и папа общие. Тут, где полигамия рулит, это важно. У них общий папа, но семья сплочённая — сёстрам замужем за одним мужчиной сложнее поссориться. А ещё интересный мир — заводит сам факт, что можно брать в жёны и трахать сестёр! Это ж мечта любого прыщавого др#чера ОТТУДА! Особенно переспать с близняшками… Но можно и просто с сёстрами, близняшек слишком мало, редко встречаются. Перед глазами аж встал запрос в поисковой строке браузера в режиме инкогнито: «Порно, жмж, сёстры». Можно добавить «тинки» или «молодые», но не обязательно — система и так выдаст что надо с лихвой. Главное дописать «-инцест», а то тебе навыдаёт в духе «семейной» мать его «терапии», «май фэмэли пай», бл#дь! И хоть блюй! Хотя система не всегда «минус» принимает, делает вид, что не заметила.

Что-что, почему я в этом разбираюсь? Сам в шоке! Боже, кажется, «я» страдал этим в том мире!

…Ёкарный бабай, хоть под лавочку от стыда лезь — жаль, что народ не поймёт. Интересно, чего я о себе ещё интересного со временем узнаю?

— Значит ты условно старшая, и играешь роль ответственной? — это я Соль. — А ты — роль неразумной импульсивной младшей?

— Вроде того, — ещё больше заулыбалась «импульсивная младшая». — Я её бешу тем, что подбиваю на всякое. Она меня бесит тем, что слишком правильная. В итоге мы постоянно друг друга бесим, а потому живём душа в душу.

Интересная формулировка. Но нельзя не согласиться — очень верная. Обычно так в реальной жизни и бывает.

— Мужа тоже на двоих ищете? — поддел я.

— А почему нет? — расплылась в интригующей улыбке Соль. Типа, намёк? — Мы ладим. И мы обе сильные одарённые. Будущие офицеры полевой армии. Дворянки не личные, потомственные. Хорошая партия.

— И чем мы хуже мам? — добавила Селена.

Потомственные дворяне отличаются тем, что с них не снимут льготы, если в каком-то поколении появится кто-то, кто не сможет служить. Однако практика показывает, что допускаются не более трёх поколений косарей, потом снимается с рода даже потомственное дворянство. Аристократия должна служить, это здесь аксиома! Бояре — поголовно военнообязанные, выставляют на войну целые отряды. Дворяне служат лично, за это имеют свои льготы. Любые льготы тут не просто так, а за возможность с твоей стороны умереть, если случится какой-нибудь трындец и начнётся война. Или тебя мобилизуют для пограничного конфликта. И не рыпнешься — государыня в своём праве, а войны у нас по периметру страны никогда не заканчиваются.

— Ну, со мной, девочки, на что-то серьёзное можете не рассчитывать, — нехотя признался я, ибо обещал мадре, что не буду никого обманывать, кого клею. — Я уже обручён, и как только исполнится шестнадцать, может ещё плюс сколько-то, меня отдадут в семью жены. Так что если погулять и повеселиться, сотворить неожиданные вещи, — подмигнул я Селене, — я за любую движуху, кроме голодовки. А насчёт серьёзного, — а это уже Соль, — лучше не стройте планы.

— А с чего ты решил, что мы их строим? — грустно, с обидой усмехнулась та. То есть подходя, они меня уже мысленно представили в роли супруга? И плевать, что «непростой» — попытка не пытка?

— Ну, наверное с того, что два эсминца только что организовали заход на цель, загоняя вражескую подводную лодку, блокируя её с двух сторон в классический захват? — предположил я.

— Чего? — нахмурились обе. М-да, я не в курсе, есть ли тут подводные лодки. Или не так, какова их боевая история, учитывая, что тут не происходило глобальных войн? Вполне возможно, что подвигов Гюнтера Прина и Маринеску тут не было и не могло быть, как не было Карла Дёница с его теорией загонной охоты на конвои подводной стаей, и нет понятной «я» тактики использования этого вида техники.

— Я говорю, только что два первоклассных сейнера окружили жирный косяк трески, — привёл я другую аналогию, значительно понижая свою самооценку до промысловой рыбы. — Зашли на него с двух сторон, и гонят на сети, откуда, по их мнению, этот косяк уже не сможет выбраться.

— А ты не льстишь себе, боярич? — Из Соль полился яд. Но я не собирался никого ублажать. Нет — так нет.

— Девочки, я честно сказал, как обстоят дела. Дальше вы сами принимайте решение, чтоб я потом не был плохим. Уже сказал, я за любой движ, кроме голодовки, но хочу быть честным.

— Так и скажи, что недотрога, — фыркнула и Селена.

— Ага. А ещё истеричка, — закивал я. Как раз доел клубничное и принялся разворачивать шоколадное. — Мне мама и сёстры всё прощают, я ж один такой, самый-самый.

— Селена, пошли отсюда! — фыркнула Соль.

— Да ладно тебе? Ты чего на ровномместе взъелась? — если честно, не понял юмора я.

— Не люблю, когда грубо отшивают. — Условно старшая поднялась и поправила китель, продолжая держать в одной руке недоеденное мороженное.

— Боярич, ещё встретимся! — Селена подмигнула и встала за сестрой. И они пошли, пусть медленно, но прочь, в сторону фонтана и по бульвару далее. А у меня после шоколадного шло ванильное эскимо в шоколаде — я тогда не знал, что шоколад облетает, и надо было начинать с него.

Но всё хорошее заканчивается — подошло к концу и мороженое. Я поднялся, осмотрел себя. Вроде не заляпанный. Кроме рук, но тут есть дедовский способ чистки. Мороженное жирное — горло от трёх порций заболеть не должно. Откуда-то в голове родилась фраза: «Бутылки кефирные помыли и заморозили», что-то из детства. ТОГО детства, а значит подробностей не вспомню. Так вот, это мороженное к данной фразе не относилось, и я, разомлев на солнышке, поднялся, вытер руки о кору дерева, мимо которого проходил, и о листики растущего рядом куста. Это тоже наверное из того детства — Саше подобная хрень для чистки рук была явно не нужна. Ещё способ — протереть руки песком, но с песком тут беда, во всяком случае, чистым. А в грязном мараться не хотелось, кора и листики пока сойдут.

Вышел к фонтану на центр аллеи, посмотрел вдаль, в сторону Арбатской площади. Не видно. Людно, да, но их серо-зелёная кадетская форма выделяется; были б — увидел. Что ж, даст бог — нагоню, а нет — ну и ладно. Тут девчонок не просто море, а… Два моря? Три? Пять? Море морей! И все мои! Мне же сказала матушка, любой блуд простит, лишь бы Машку не трогал (а я и не собирался), единственное условие — честность. А ещё конкретно у этих кадеток слишком сильно глаза горели. Суда по говору, они точно не москвички (это, видно, уже способности Саши, говор различать), и они реально охотятся, строят будущее. Таких сразу не обломаешь — потом не отвяжешься. Нет? Лучше сразу нет.

Так что я, сполоснув руки в фонтане, спокойно, наслаждаясь полуденным солнышком, дошёл до конца Пречистенского бульвара до самой Арбатской площади. Там пришлось перейти улицу — выбрал направление в сторону Арбата, а не станции метро, находящуюся на том же месте, и также называющейся, как и ТАМ. Тут людей было ещё больше, и очень много иностранцев — они выделялись одеждой. У нас какой-то стиль в целом иной, пусть не сарафаны с кокошниками, но… Иначе наши одеваются. Но и наших разодетых хватало — и мой недешевый камзол уже не бросался в глаза, подобных мне тут гуляло много — воскресенье же. И встречались как адекватные люди, так и совсем неадекваши — вон, большой ребёнок, лет двадцать с хвостиком, истерит, а две девки различной брутальности (но в целом не запредельно) его уламывают, что-то объяснялют. «Ма-аксим, ну пойдём, там хорошо будет. Мы тебе там пивас купим с камчатским крабом…» От увиденного сразу стало не по себе — вспомнился я сам, царевич Саша, и ожидания от его поведения со стороны других. Неужели и я таким же 3,14здюком был? И таким же великовозрастным обаплом бы стал? Стыдно! А заодно и понятно, чего на меня мама взъелась. С одной стороны да, неприятно, когда твой сын — такая вот истеричка и большой ребёнок. Но с другой — я явно не он. И мимикрировать, ведя себя как он, точно не стану.

Ресторана «Прага» тут не было, даже здания похожего, хотя в голове крутился и его вид, и мыслеобраз. Видать, не построили, ещё в лохматые времена — в мелочах история каждого мира идёт своим собственным чередом. Тоннелем на проезжей части тоже не пахло, хотя и тут я подсознательно ждал его увидеть, как и станцию метро. По метро — его прокладывали там, где удобнее всего, оттого и многие станции совпадают, и даже названия. А по развязкам и движению — тут варианты, ибо движение в нашей Москве совсем другое. Не сказать, что здесь так уж и мало машин, и пробки бывают, но город в миллион триста населения это не пятнадцать миллионов (с ближними пригородами) ТАМ, потому ни высоких домов, ни мощных развязок тут пока не требуется, как и тоннелей в центре города. Идущая от Кремля Крестовоздвиженская у нас плавно перетекает в Новую Смоленскую улицу, на которой нет ожидаемых подсознанием домов, на которых воображение рисует буквы «С», «С», «С» и «Р» — и это тоже привет ОТТУДА. Здесь на местном «Новом Арбате» совершенно иная более простая технически, но вычурная в плане отделки и роскоши архитектура, и я бы не сказал, что так хуже. Красиво, и даже стильно, продвинуто — молодая же улица, просто другой красотой. А ещё путеводитель говорил, что на Новой Смоленке резиденции и конторы крупных купеческих корпораций, аристо предпочитают жить в более тихих домах внутри кварталов, без выхода своих окон на шумную магистраль. А это как ни крути радиальная магистраль — начало Можайки, она же Смоленская Дорога. А говоря «купцы» — мы подразумеваем «магазины», Новая Смоленка — большая сплошная торговая «кишка», уходящая вдаль за поворот, наверное, до самой Москва-реки. Позже и туда прогуляюсь, но пока ограничился тем, что достал «лопатник» с первым в этой жизни гонораром, выбрал самую маленькую купюру, сделал заказ и получил много-много купюр поменьше и монет на сдачу. Лопатник распух — продавщица даже боялась, что не наскребёт сколько надо. Зато теперь держал в руках до боли знакомую по форме, видно во всех мирах они одинаковы, зелёную бутылку минеральной воды. Поллитровую — большего размера не было в продаже, вся тара поллитровая. И исключительно стеклянная! С металлической крышкой «под открывашку», никакого пластика и в помине, и главное, всё соответствует стандарту! То бишь ни тебе «0,45», ни «0,49», ни отдельных бутылочек с гравировкой «Кока-колы» и прочих контор, которые после использования невозможно сдать, только в мусор. Своеобразно, но практично, тут до такого додумались, и это понравилось.

— Боярич, напоминаю, использованные бутылки просто оставляйте около мусорок, или вдоль бордюра, чтоб прохожим не мешали. Разбитие бутылок в общественных местах это штраф и общественное порицание, — на всякий случай напомнила смазливенькая чернявенькая продавщица в киоске, лет двадцати пяти на вид — младшая жена какого-то обеспеченного рода, работает в своё удовольствие.

— Спасибо, красотуля! — поулыбался я и ей. — Обязательно.

Штраф для боярских семей — тьфу и растереть. Ради штрафа никто заморачиваться не будет. А оштрафуют — подпишут чек и забудут. А вот порицание — это в феодальном обществе серьёзно. Ибо ты живёшь не сам, а среди людей. Высокорожденных людей! И должен доказывать авторитет, что не зря носишь свою фамилию. Полицейки тебя не арестуют за битьё бутылок — не за такую фигню, но данные запишут, и на следующий день (или через день-два) твоя фамилия появится в местных газетах: «Сын (дочь) такого уважаемого человека, а бутылки бьёт, мусорит и вообще ведёт себя, как скот и вандал!» Это позор для всего аристократического рода, тут вообще не про деньги речь. А если уж совсем сильно накосячишь — и по телевидению тебя упомянут, в новостях — а это вообще позор несмываемый. Возглавляет отдел общественного порицания какая-то наша родственница, троюродная или четвероюродная мамина сестра, говорят, мегера из мегер. А значит на мелочи не будет размениваться, что прискорбно вдвойне для нарушителей, ибо подкупить Годуновых и без того невозможно от слова «совсем». Договориться — да, если вовремя спохватишься (тут включаются «мегерские» расценки). Но только не подкупить — не вместно членам царской фамилии взятки за каких-то хулиганов брать! Не по статусу. Так что царицы прошлого, боровшиеся с тем, чтобы сынки и дочки крутых аристократов вели себя прилично и не хулиганили, придумали интересный механизм давления на кланы, снимаю шляпу.

«Нарзанъ» — гласила надпись на бутылке. «Источнiкъ номѣръ 18». Ниже шло: «Нарзанный заводъ бояръ Тарарыкиныхъ. Работаемъ съ 1804 года р. х.». И на закуску привет от местных маркетологов: «Нашъ нарзанъ — ваше здоровье. Съ любовью!»

«Это Россия, бро! Тут всё с любовью!» — захотелось крикнуть мне самому себе. Класс!

Интересно, а «Есентуки 17» тут тоже есть? «Тархунъ» есть — вон, стоит. Тоже в стекле. А «Крем-сода»?

Первым делом помыл руки — да, в фонтане сахар смыл, не липли, но ощущение грязи оставалось (вода в фонтане обычно в замкнутом цикле, бог его знает, чего в ней только нет). Остальное в один присест допил, бутылку аккуратно, как было сказано, поставил у бордюра прямо возле киоска — чего далеко носить? Её забрали буквально через полминуты — тут целая охота за тарой, как посмотрю. В виде бабулек в возрасте, ага. Нет, не бомжеватого вида — просто ходят бабули, неприметные такие, с сумками. И собирают что можно сдать. И, похоже, выручка в погожий день у них дай боже, отличная прибавка к пенсии.

Вернулся к началу Арбата. М-да, улочка узкая, первые этажи — и тут магазины, и тоже пешеходное всё. И главное, на ней тут и там играли музыканты, а вон подальше дают представление пантомимщики. А дальше не понятно, но как и ТАМ, здесь вся улица отдана уличным артистам. Я уже было хотел пойти туда — ибо музыкант во мне просил сменить направление, аж трясло от предвкушения, но боковым зрением увидел знакомые силуэты, повернулся. Ага, они. Обе. Вышли из кондитерской с красивым названием 'Сказки Сѣвѣра’на той стороне от Новой Смоленки, и пошли далее, переходя однополоску на Никитский бульвар.

Ладно, я первый раз в город выбрался, успею и на Арбат посмотреть, и музыкантов оценить, благо от Кремля несколько минут ходьбы. Пока рискну и поставлю на девочек. А потому развернулся, вновьсменив планы, и быстрым шагом пошёл в сторону светофора через Новую Смолѣнку… То есть Новую Смоленку.

Когда добрался до бульвара (машин много, у светофоров здесь большой срок ожидания), девочки ушли далеко вперёд, лишь виднелись их полувоенные парадные прикиды. И шли также, как раньше, по главной аллее. Но буду откровенным, шли медленно, никуда не спеша — догоню. И я добавил скорости, зашагав на грани приличия — ибо бегать бояричу как-то не пристало. Да, меня приняли за боярича — настолько хорошо выглядел, и девочка в киоске с газировкой это подтвердила. Не хочу спорить — пусть буду бояричем, раз не получилось слиться с толпой. Да и, блин, а как сливаться? Тут или бояре, или дворяне, или простолюдины, золотых середин нѣт… То есть, нет! Быть простолюдином — зашквар для царевича, не отмоюсь потом, если запалят. Да и слишком беззащитные существа эти простолюдинские мужчины, оказывается (без опыта жизни в этом мире — так и подавно). А ещё мне, с брутальными тётками в сопровождении, в которых даже кадеты признали телохранов, никто не поверит, что я из простых, да пусть даже из купцов. По дворянам проще — это уже статусное сословие. Но — бедное. Нищеброды эти дворяне, и если б не послабления в налогах (за то, что служилое сословие), они б вымерли, как мамонты. Скажем так, их количество искусственно поддерживается наличием полевых войск, где каждое поколение должно подтвердить дворянский статус, отслужив два года, либо приобрести его, получив оный, также отслужив. Мы говорим дворяне — подразумеваем комитаты. Мы говорим комитаты — подразумеваем потомственные военные со всеми вытекающими тараканами в голове. Слиться я смогу, а вот закосить под них в общении — уже вряд ли. Ибо я не просто боярич, а князь, это те, кто на бояр плевал с колокольни Ивана Великого. Нет, есть тут и князья типа грузинских и горских, где княжество — два аула. Те, несмотря на титул, скорее ближе менталитетом к потомственным дворянам. Но есть и бояре такие, что князей за пояс заткнут, те же Морозовы. Но это в любом случае управленцы, семьи которых живут управлением, а не сплошной войной — вот тут шансы не спалиться есть. Так что быть бояричем ещё не самое плохое решение, а значит не буду отрицать, им и останусь.

Охрану свою не то, что не видел — видел. Просто перестал замечать, она слилась в фон. И кстати, меня предупредили не делать резких движений, так что тем более нельзя сильно ускоряться. Одна из девочек тётки Настасьи ускорилась, бросается этим в глаза, и если я пойду ещё быстрее, все поймут, что мы хоть и на расстоянии от друг друга, но заодно, и от этой мысли притормозил.

И тут в меня врезалась… Тёлка. По другому не скажешь. Не то, что неряха, «ряха». Но на фоне гуляющего люда смотрелась, как гопстопница из девяностых. Брюки — что-то обычное, «колхозное». Простая рубашка и жакет. Без сумочки. Всё максимально невзрачное и не бросающееся в глаза — вот она с любой толпой сольётся! Лет двадцать пять — тридцать, точнее не скажешь, но… Вид у неё был, скажем так, потасканный, бывалый. «Криминальный элемент» — шептал мне «я», но я его не услышал и думал, что это просто леди спешила и случайно налетела, причём леди невоспитанная. Простолюдинка же!

— Извините! — пролепетала тёлка, но реальным извинением от неё не пахло.

— Смотри куда прёшь, корова! — в сердцах высказал я.

И немного так напрягся — ибо нормальная местная баба бы как минимум такому эпитету возмутилась. Какой-то мужчинка её нахрен послал? Это обидно. Драться — не факт, но обложить меня матом в ответ… Чего б нет? И плевать, что боярич — бояре тоже люди, и их тоже можно послать в пешее эротическое, и что тебе охрана сделает? Но эта даже не оглянулась. И от этого стало ещё более не по себе. И я инстинктивно поднёс руку к карману брюк…

…В которых не оказалось бумажника. Это и вызвало дискомфорт — «лопатник» создавал в брюках давление, ибо карманы узкие. А без этого давления организм на подсознательном уровне тревогу и забил, пусть осознал я её не сразу. Вот сейчас оную и почувствовал, и понял, что видок у тёлки соответствует неким канонам из памяти «я», которые он сам бы не прочь забыть или не знать, но фиг получится.

— Эй, ты! Стой! Отдай бумажник! Стой, воровка!..

…И я помчался за ней, за тёлкой, назад, в сторону площади. Но та, даже не оборачиваясь, рванула вперёд на такой скорости, что шансов догнать её у меня, не одарённого, не было никаких.

Бум!

Одна из Настёниных девочек неожиданно сбила воровку с ног, и, хоть это не было заметно, я почувствовал — помогла себе в этом деле фигурой. Которые против других людей использовать запрещено, между прочим!

— Стой, сука!

— Стоять, кошка драная!

А это сразу две дружинницы подбежали к карманнице и надавили сверху своими телами. А что встать та не успела — так капуша, разумеется. Нет-нет, какие фигуры, какой дар? Никто её фигурами не удерживал. Бульварное кольцо, люди вокруг — не положено! Это она сама долго телилась, даже убежать не смогла — ну не дура ли?

Короче, когда я подошёл, девка была скручена, мой бумажник валялся рядом — уже обшмонали, и дружинницы делали ей больно, чтобы та не смогла магичить. Есть куча способов сбить концентрацию и не дать это сделать, и единственное расхождение с книгами про магию — не существует наручников, в которых одарённость блокируется. Как нет и «мест силы», где нельзя колдовать. Магию можно использовать всегда и везде, единственное, что может не дать это сделать, это или боль, или угроза поражения, вроде ножа у горла, который окажется быстрее тебя. Или фигура противницы у твоей башки — по той же причине. Или электрический ток, текущий по тебе, не давая сосредоточиться. Или иная боль. Но с болью затык — человек может научиться её терпеть. Салемские ведьмы держат марку лучших убийц потому, что их тренируют, чтобы они могли терпеть очень сильные болевые ощущения, не сбивая концентрацию. У них нереальный болевой порог — колдуют даже под электротоком — я много слышал о них, пока валялся, ибо одна из них меня фигурой и огрела. Оттого и действует золотое правило в их отношении: «Увидел ведьму — бей насмерть». Ибо перехватить, арестовать, задержать и удержать её не получится.

Дружинницы смогли. Ибо вроде как я не должен этого видеть и чувствовать, но ощущал энергетическое лезвие возле шеи шмары сзади. Дёрнется — и башка прощай! Дар, местная магия — это оперирование энергией, во всяком случае, что касается стихийниц вроде Машки, Жени или Оли. Или тётки Насти, которая подошла и тоже уже стояла рядом. Но энергия это абстракция, она не существует сама по себе, и ты облекаешь её в границы, запираешь в какой-то форме, доступной для понимания и контроля. Эти формы и называются «фигуры», и теперь я вижу, почему их так прозвали. Ибо действительно, чем-то напоминают картонные разномастные объёмные тела, внутрь которых загоняется энергия, фигура нечто невесомое, тончайшее, но придаёт ей форму, не давая разлететься по вселенной. Причём тут сложная градация — фигуры различаются не только параметрами геометрии, и не только размерами — больше-меньше. Но и… «цветами», что ли? Типами? Одни дают тебе создать огонёк, типа зажигалки, подкурить, или же кастуется поджигающий всё файербол. Другие прячут в своём нутре сам ветер, убейте, не понимаю, как так получается, и при активации фигура рождает порыв воздуха, который откидывает противника куда-то вдаль. Магии земли и воды нет — энергия не может принимать их форму, ибо это уже типы разной материи, а не переток из одного типа одной материи в другой. Но есть уникальные дары типа менталла, который вообще не видно, но он есть — я сегодня дважды его почувствовал от разных женщин. И лекарская одарённость, она же целительство. Есть и ещё какая-то артефакторика, но не в курсе, только слышал, что подобное существует. А есть такие, о которых и не слышал, ибо не изучал глубоко проблему, а Машка не считает нужным делиться. Ей самой это не интересно, она чистый боевик, а делиться неинтересным с неодарённым — глупость.

— Что, боярич, бомбанули тебя? — усмехнулась тётка Настасья. Слово «боярич» было произнесено с иронией, но не злой. Она признала, что это лучшая легенда для меня сейчас. Хотя и веселилась с этого.

— Ага. Сам в шоке! — признался я.

— Не надо было бумажником так светить у киоска с водой, — фыркнула одна из дружинниц. — Эй, шмара, вы там его срисовали?

— Вам конец! Вы не знаете ещё, с кем связались! Быстро отпустите меня! — вопила пойманная. Была испуганна, да, но при этом донельзя самоуверенна, и это не нравилось.

— Прибить её что ли? — картинно нахмурилась тётка и посмотрела на меня, типа, предлагая принять по воровке решение.

— Прибить дело нехитрое, — не стал торопиться я. — А какие у нас с нею перспективы? Вообще, в принципе?

— Ну, видишь, как себя борзо ведёт? — указала она рукой в сторону обездвиженной. — Значит тут во-первых прикрытие из своих. Где-то совсем рядом — чтоб отсечь и отбить в случае чего. Но увидев нас, они зассали — вытаскивать её не будут. А во-вторых, полицейки тоже с ними заодно.

— Не то, чтобы прям совсем заодно, — взяла слово вторая дружинница, видно, есть опыт за плечами, — просто они берут с местной банды «за крышу». И не дают делам официальный ход по мере возможностей.

— А под нашим давлением у них получится? — хмурился я.

— Нет. — Горлица покачала головой. — Под нашим давлением они в околотке фламенко нам спляшут, вприсядку. Но в суде дело этой шмары развалится. Просто поверь — сталкивалась. Украден кошелёк? Где акт изъятия с подписями понятых? Нет? Значит, не было кражи, а твои и наши лова — только слова. Ну, это если на судей не давить, а смысл давить по такому пустяку?

— Ага, как из пушки по воробьям стрелять.

— Верная аналогия!

— А актом вы не будете заморачиваться, — понял. — Вон, уже вытащили «лопатник». — Указал на кошелёк, так и лежащий с воровкой рядом на бусчатке.

— Проверяли, что тебе не почудилось, боярич. — Первая дружинница «боярич» произнесла без иронии, для простых бойцов легенда была именно легендой, над таким не смеются. — А то мало ли, вдруг показалось, а мы всё ж человеку боль причиняем.

— Вы за всё ответите, сучки драные! И за эту фигуру, что у моей шеи, отдельно ответите! — подала голос нахалка.

— Тут, Саш, другой момент, — продолжила ликбез Горлица. — Лично мы, персонально, если хочешь, единственные во всей стране, можем её без всякого суда отвезти подальше и шлёпнуть. И никто ничего не скажет, и даже не подумает говорить. Потому чем морочиться с властями, потом озадачивать юристов суд вести, чтоб эта шмара в итоге или условняк под давлением адвокатов получила, или от полугода до трёх лёгкой каторгиобщего… Зачем нам такая морока? Оно не стоит ни по усилиям, ни по финансовым затратам — это же семья платить будет, а не государство.

— И ты предлагаешь её вывезти и грохнуть? А не отдавать полицейкам? — Вдали увидел машину с мигалками, но без сирены, двигающуся в нашу сторону. Оперативные, сучки! Точно что «крыша». Машина проехала площадь и начала движ по бульвару, и явно собиралась тормозить у нас по траверзу.

— Не обращай внимания, — уловила мой взгляд Горлица. — У нас «ксива» тайников. Пойдут лесом — это наш клиент. — И она носком сапога пнула воровку по лицу. Легонько, но та взвыла. — Но решать по ней также нам. Тебе. — И она пронзила меня таким «добрым» взглядом, что я понял, это тест. Специально взяли сучку живьём и бодрячком, чтоб посмотреть, как себя поведу. Я не сомневался, они могут её грохнуть только чтоб не возиться. Ибо им, поголовно ветеранам войн, зачастую не одной, реально плевать. А могут сдать полицейкам и тут тоже плевать, что будет дальше, даже если виновницу тут же отпустят. Это не их война. Побьют немного, отобьют почки, сломают рёбра и отдадут. Они ж добрые — в дружине Годуновых все исключительно добрые. Но если решение принимаю я — вот тут реально тест высокой психологии. Ибо от того, что решу, зависит вопрос, кто я? Как ко мне относиться им, дружине? В чём на меня можно рассчитывать, а чего доверять никак нельзя?

А раз тест, спешить не нужно, надо подумать. Тем более, тётка пошла вперёд, навстречу полицейкам, вышедшим из машины. Договариваться, ксивы показывать. Время на раздумья есть.

Итак… Саша — тюфяк. По сути изнеженный избалованный ребёнок, истеричка. Но при этом он — член семьи представителей высшей аристократии. А аристократия здесь — военные! А значит варианты типа «понять и простить» не рассматриваются в принципе. Как и вариант «отдать легавым». Военные аристократы — люди суровые, и крови не боящиеся. И люто берегут свою честь, а воровка покусилась на одного из них, члена семьи. Наказать можно исключительно самим, наказание должно быть суровым. Теперь ограничение с другой стороны — мы не кровавые упыри. Да, военная аристократия, но это люди чести, они мочат без жалости пока бой, но они же спокойно берут своих противников в плен, и иногда даже верят на слово и не держат связанными, если те дадут честное дворянское, что не сбегут. И могут в дёсна лобызаться с теми, кому вчера кишки выпускали. То есть смерть воровки — крайне нежелательна. Смерть закрывает все двери и ворота, не оставляет выходов, а для военных это нехорошо. Как нехорошо и для политиков — а царская семья это в первую очередь политики. Цель политика — решить вопрос максимально эффективно при минимальных затратах, то есть создать воспитательный эффект для других, а не столько наказать собственно провинившихся.

— Что решил? — вернулась тётка. Обе полицейки за её спиной, скрипя зубами так, что и в двадцати метрах слышно, смотрели на нас со злостью, ненавистью, но больше не делали и попыток приблизиться — то есть вопрос решён, и им отдавать воровку даже в теории варианта в этом тесте нет. Что мне на самом деле импонировало, хоть и разит от этого хода жирной подсказкой.

— Тёть Насть, не надо душу губить, — начал я, возвысив тональность до покровительственного трагизма. — Жизнь даёт бог, и забирать должен бог. Это плохо, когда роль бога пытается выполнить разная мразь — не будем ей уподобляться.

— Слова не мальчика, но мужа! — пафосно произнесла тётка и улыбнулась, а за нею расплылись в улыбке и обе дружинницы. — Так что с нею делаем? Отпустим?

— Обязательно! На все четыре стороны! Зачем она нам? — продолжал возвышенно глалогить я. — Да и тюрьмой такой молодой и красивой девочке зачем жизнь портить? Я считаю, мы достаточно авторитетные люди, чтобы позволить себе понять и простить такую, как она. Не мелочиться на ней, оступилась — и оступилась, бывает. Господь велик, и он заповедовал прощать ближних своих, давай будем следовать заветам господа?

И когда от моих слов у всех трёх дружинниц от возмущения и обалдения отвисли челюсти, я размахнулся ногой и со всей дури зарядил носком туфли сучке по рёбрам.

Та взвыла:

— А-а-а-а! Ах ты ж сучий выродок! Тебе конец, мелкий! Конец тебе, понял? Я тебя, сучёныша, из под земли достану!

— Тихо! Тихо лежать!

— Лежать, падаль! — удержали от безумств дуру дружинницы. А было подумавшая о плохом Настасья, что, де, малец слишком добрый и отпускать мразоту собрался, снова расплылась в улыбке, показывая, мол, продолжай.

— Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное, — ответил я на причитания и угрозы воровки. — Сия раба божья не ведает, что говорит, лукавый затуманил её разум.

— Что, самый умный, фракрок? Да? — не поняла своего счастья воровка, продолжая опускать себя в наших глазах.

— А ты суровый человек, Александр, — посерьёзнела Горлица, понимая, что я так развлекаюсь. Злые развлечения, если учесть, что делает это невинный мальчик, представитель небоевого, слабого пола.

— Стараюсь, тёть Насть, — грустно произнёс я.

— Так а делать-то нам с нею что? — А это вторая дружинница.

— Вывезите в соседний район. Где другие полицейки, зона ответственности другого участка, — без иронии и издевки ответил я. — Переломайте ей руки, обе, да и вышвырните прочь — дальше уже не наша забота. Только ломать надо качественно, она ж карманница, воровская, мать её, элита. Так по карманам шарит, что закачаешься — мне просто повезло, что вовремя спохватился. А сколько она обокрала из тех, кто не как мы, может позволить себе многое, а кто последний хрен доедает?

Судя по мрачным взглядам как дружинниц, так и тётки, я попал куда надо — все мои охранницы из небогатых семей родом, и к подобным кадрам у них свои счёты.

— Надо сделать так, чтобы эта мразь больше ручками работать не могла, — продолжал я. — Чтоб кости, конечно, собрали, но по карманам чтобы лазить больше ни в жизнь не получилось. Максимум — вилку или ложку держать.

— А чем ей тогда работать? — хохотнули дружинницы.

— А у неё, вон, ротик красивый есть. Она им слова красивые говорит. Вот им пусть и работает. Да и другие части тела тоже в наличии. — Я снова размахнулся и двинул сучку по рёбрам. Она взвыла, и, не дожидаясь матерной тирады, ей от себя добавили и дружинницы.

— Терпеть! Терпеть, мразь! — что-то сделала с нею первая телохран, что та выгнулась дугой. Сбивает концентрацию.

— Девочки, вы поняли? Боярич слово сказал, я подтверждаю. — Взгляд тётки Настасьи на меня. — Прости, Саш, ты пока несовершенноетний. Через два года будешь сам приказы раздавать.

— Всё понимаю, тёть Насть. — Я не обиделся. А как иначе? И спасибо сослалась на возраст, не стала говорить, что я — мужчина, потому права слова не имею. А это, скорее всего, именно так. Прикажи мой батя сломать виновной руки, дружинницы бы также обернулись к ней, своему командиру, или к маме. А вот Олин приказ выполнят без подтверждения.

— Выполнять.

— Есть!

— Есть! — повеселели дружинницы. — Пошли, мразь!

— Да вы, вы за всё, о-о-о-о-ой!

Воровку быстро подняли с земли и потащили к машине. Наши машины, аж две, припарковались следом за полицейской, которая пока не уезжала — смотрела, чем дело кончится.

— Этих вывожу, разберутся с клиентом, и ещё часа три не смогу их к тебе подвести, — посмотрела на меня, а потом им вслед тётка. — Сейчас вызову другую пару — не беги сильно, на ротацию время надо. И это… Вообще не сильно спеши, — по-свойски попросила она, вот вообще ни власти, ни иронии в словах. — Догонишь тех девок, поможем. Надо будет — я прикажу их где-нибудь притормозить, пока к ним подгребёшь.

— Но чтобы вам работу не ломать, не палить вас?

— Да. — Скупой кивок.

Про девок, которых она притормозит — это она только что признала, что я прошёл тест с воровкой. И результат ей понравился. Я суровый, не нытик, не неженка, но и не кровавый упыть-истеричка, жаждущий покарать и убить того, кто задел мою драгоценную персону. Я — адекват, а адеквату можно и помочь с его интересом. Ибо им с ксивами тайного приказа это вообще ничего не стоит.

— Хорошо, тёть Насть. Не буду, — уважительно склонил я голову, показывая, что понял и осознал.

— Куда двигаемся? Какова цель? — повеселела наставница и вернулась к текучке.

— Пока по бульвару прямо, там посмотрим.

— Принято. Пошли?