В Россию с любовью

Глава 13 Главное Правило Борделя

Глава 13. Главное Правило Борделя

Чтобы найти новый путь, надо уйти со старой дороги

Афоризм

— Больше мы не можем ничего сделать, ваше царское величество, — распинался и кланялся перед мамой Людмилыч. — Потому не вижу смысла его тут держать.

— Поликарп, и всё же. Давай начистоту. Что? Это? Было?

Когда она так говорит, у меня мурашки по коже. Конечно, как у её сына есть некий иммунитет к ментальному давлению. Но он не бесконечен. Но врач, не являющийся её родственником, аж согнулся и покрылся испариной.

— Ваше вели… Чество…

— Просто скажи! Не юли! — продолжала давить она.

— Я… Я не знаю. Отпустите тиски, пожалуйста!

Маман деактивировала чары, и аж воздух в кабинете стал свежее, а мир красками засиял. Людмилыч воспрял духом, взбодрился, повёл плечами — просто расцвёл.

— Если честно, Ирина Борисовна… Я не знаю. Всё, что мы делали, оказалось бесполезно — кроме искусственной вентиляции лёгких, которая потребовалась только в первый час после начала приступа. Как только он задышал сам — любое наше воздействие… Как будто его и не было! Противовоспалительные, обезболивающие, жаросбивающие — ничто не царевича не действовало. Всё, что мы делали, это капали общеукрепляющие все эти сутки, и более ничего. И даже вмешательство целителя ранга вашей младшей дочери ничего не дало, не говоря о наших. Это просто… В моей практике такого не было, ваше величество.

— Хм-м… — Матушка хмурилась, напряжённо дёргала бровями, но ничего не говорила.

— Если вы считаете меня некомпетентным… Думаю, будь на моём месте кто угодно — было бы всё то же самое. Потому, что повторюсь, мы делали всё возможное чтобы просто понять, хоть как-то воздействовать на его организм. Но он восстановился сам, я не уверен даже, что наши капельницы сыграли какую-то ключевую роль. Конечно, помогли — организму нужны кирпичики, из которых он себя строит при восстановлении. Но они лишь ускорили естественный процесс, но не более. Если считаете, что я не соответствую занимаемой должности…

— Да сиди уже, Поликарп! — устало отмахнулась она. — Что скажешь, Саш?

— Полностью подтверждаю — всё болит, как будто через меня пропустили миллион вольт, — подал голос я. — Такое ощущение, что само мясо, все мышцы изнутри горели, и там большой ожог. Только он под кожей, и его не смажешь ожоговой мазью. Не сдирать же кожу?

— Кожу сдирать точно не надо!.. — под нос пробубнила маман и перевела взгляд на врача. — Поликарп, хоть примерно, почему это случилось? Он же был полностью здоров. Кому, как не тебе это знать — ты его за сутки до этого выписал.

— Я думаю, это связано с переутомлением, — набрался мужества доктор. — Нет-нет, оно не было причиной этого состояния, но послужило одним из факторов, к нему приведшим. Нервное истощение. Я точно могу говорить при мальчике?

Маман бросила ТАКОЙ на меня взгляд, решая, выставить из кабинета Людмилыча, где мы сидели и баловались плюшками, или нет. Подумала, но решила оставить.

— Да. Говори. Сейчас у меня от сына нет тайн.

Спасибо, матушка! Хоть на этом.

— У него было нервное истощение. — А теперь в голосе доктора слышалась сила и мощь. Теперь он давил, без магии, как специалист, чувствуя себя в своей тарелке. — Из-за непонимания родных. Ссоры с сёстрами, где его поддержала только неразумная младшенькая, а остальные ополчились. И, простите, государыня, но вы тоже на него за что-то ополчились. Я не спрашиваю за что и что происходит, но я врач, и много вижу. Это останется со мной, врачебная этика, но не утверждайте, пожалуйста, что это не так.

— Это так, — силой сдерживая гнев и чуть-чуть потеряв контроль над ментальным прессом, кивнула царица. — Но опричинах я говорить не буду.

— Не нужно, государыня. Так вот, это всё разом на мальчика навалилось. И в момент, когда он был наиболее нестабилен, когда осознал, что потерял память. Что он по сути инвалид, очнувшийся в месте, где никого и ничего не помнит — чужие люди, чужое окружение. Переживания мальчика его возраста, выращенного как комнатный цветок, в тепличных условиях, для которого мир с сёстрами — самое важное, что есть на свете… И тут такое моральное давление!Родная старшая сестра избивает так, что шрамы могут остаться на всю жизнь, и остались бы, если б не Ксения. Мои целительницы бы не справились. Но он этот кризис пережил с честью, могу это сказать как специалист, не сдался, не сломался. И, как мне кажется, смог настоять на своём. Но это эмоциональные потрясения, которые не могли не ослабить его организм. И какая-то зараза, которую подцепил, смогла пробить иммунитет и одолеть его. Мы изучаем его анализы, я разослал образцы во все ведущие лаборатории страны, а также, анонимно, в несколько мировых медицинских центров по изучению эпидемий. Но пока мы не нашли возбудителя. И, возможно, не найдём, ибо царевич исцелился сам, и очень быстро — всего за сутки. То есть если бы организм не был ослаблен, он бы и не заразился, мой опыт подсказывает так.

— Кто-то ещё может заразиться? — продолжала хмуриться царица, водя глазами по кабинету и по мне, прикидывая мероприятия по изоляции кремля, если тут реально какая-то бяка.

— Не знаю. — Людмилыч пожал плечами. — Пока мы не нашли возбудителя, говорить об этом невозможно. Но то, что организм быстро поборол его, что иммунная система быстро адаптировалась, хороший знак. Думаю, в ближайшее время новых приступов не будет — просто потому, что у мальчика уже выработался иммунитет. Больше ничего сказать не могу.

— Хорошо. — Царица кивнула — он её убедил. — Рекомендации? Курс лечения?

— Лечения, кроме приёма общеукрепляющих, не требуется, — уверенно покачал головой доктор. — Скорее рекомендации. И тут я могу залезть туда, куда чужим людям лезть нельзя, но всё же сделаю это, как врач. Просто врач.

— Поликарп, давай к делу! — застонала маман. — Хватит расшаркиваться! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь и как тебя ценю.

— Помиритесь с ним, — сверкнул глазами в хорошем смысле слова Людмилыч. — Все, всей семьёй. Наладьте отношения. Нервные срывы не доводят до добра, Ирина Бормсовна. Вчера на него напала какая-то неизвестная гадость, которую, возможно, принесло ветром с Москва-реки. Но завтра он подцепит что-то более классическое и известное, и дай бог суметь его вылечить. У нас столько своего, известного дерьма, ваше величество!.. Здоровый дух — здоровое тело, сказано не просто так, у довольного жизнью человека иммунитет в разы лучше справляется с нагрузками.

— Решим, — озадаченно кивнула царица. — Ты прав, Поликарп. Сто тысяч раз прав. Просто мыло в глазу. Замылен взгляд, себя не видно.

— Ну, и лучшее лекарство для восстановления — умеренные физические нагрузки, — довольно заулыбался доктор. — Умеренные, Саша! — а это уже мне. — Это, например, лёгкая прогулка, никаких силовых упражнений и кроссов вдоль крепостной стены, пока организм полностью не придёт в норму. И лучше всего на свежем воздухе. — А это уже маман. — Пусть двигается, гуляет, дышит. Солнце и воздух, и общение со сверстниками сделают больше, чем любая медицина.

— Спасибо, Поликарп. В очередной раз выручил, — заулыбалась царица.

— Моя работа, мой долг, Ирина Борисовна… — склонился доктор в поклоне.

— Саша, иди к себе переодевайся, и на завтрак. Мы перенесли его на попозже, завтракаем вместе. А я ещё посижу с доктором, чай допью…

«Мы» это «я своей волей». Но я не обижался. Наоборот, был рад, что снова выписали — надоело тут. Вскочил и пошёл прочь из кабинета Людмилыча — дорогу через оба дворца к своему блоку знал. Что ж, может всё, и правда, наладится? Доктор сделал для меня куда больше, чем я мог бы сделать для себя сам. Надо будет потом проставиться.

В больничке я провалялся сутки. Но честно скажу, большую часть времени ничего не делал и отчаянно скучал. И выл. Выл и скучал, маялся от безделья.

Как сюда тащили — не помню, но несли меня одарённые дружинницы, которые нас собственно слушали. Наш концерт. Потому были рядом и бросились ко мне даже до того, как Машка закричала, зовя на помощь. И, по-военному быстро определив, что со мной не так (задыхаюсь),взяли на руки и бегом помчались в госпиталь, а одарённые лошадки бегают не просто быстро, а капец как быстро! Тела одарённых становятся крепче, сильнее; мышцы лучше сокращаются, увеличивается реакция. Тело способно принимать нагрузки, какие не примет, например, моё неодарённое. Ксюша, швыряющая меня на несколько метров, даже не вспотев — подтверждение. Так что добрались они быстро, а там мне сразу в горло воткнули трубку, и на ИВЛ. Это мне уже Аллочка рассказала — её опять не пустили домой, оставили дежурить которые сутки подряд. Но она не жалуется — чует карьерные высоты и наоборот, почти от меня не отходила, как квочка опекала. А что, личный доктор царевича… Звучит!

Что-то со мной пытались делать, чем-то кололи — прошло мимо. Сердце начало барахлить, на всякий с нами дежурила бригада реаниматологов. Но нет, посбоив, сердце пришло в норму, и организм в целом начал откатываться на исходные.

— Саш, температура сорок два — это капец! — сказала Алла, делясь впечатлениями. — Мы там в операционной немного поседели. Даже я, хоть я и целитель. Ничего не помогало! Ни один укол! Я с таким не уверена, и что у реаниматологов получилось бы сердце запустить, откажи оно.

— За Ксюшей посылали? — хмурился я, всё это слушая.

— Да, она ждала в коридоре. Но мы не знали что делать, может сделаем хуже? Если это инфекционная зараза, то надо было не допустить, чтобы её высочество заразилась. Она — самая ценная из всех нас, кто сейчас находится на территории этой крепости, я имею в виду не влияние на государство, а пользу для общества, возможность спасти кучу людей. Мы же не понимали, с чем имеем дело. Пока ты был плох, но стабилен, решили, пусть ждёт. Тем более я тоже целитель, и моя напарница — и мы вообще ничего не могли! Наш дар как будто уходил в песок, как вода в пустыне. Мы не чувствовали в тебе… Ничего! Вообще ничего, с чем можно работать.

— Работать? То есть вы чувствуете источник… Боли? Неприятностей? — А вот это интересная информация. Имея целителя под боком, читая ей три месяца каждый вечер книжку, я не сподобился уточнить, как их дар работает.

— Да. Я прикасаюсь к тебе и ощущаю, где в твоём теле что не так. После чего мысленно как бы притрагиваюсь к этому месту и что-то с ним делаю. Если боль — могу убрать её. Если у пациента где-то опухоль — могу посодействовать её рассасыванию. Ты же знаешь, целители — единственные, кто может лечить онкологию. Если разрыв тканей — мы помогаем их сращивать. Просто помогаем организму, на самом деле мы не лечим, Саш. Мы как бы… Просто мобилизуем силы самого организма. А лечат — врачи вроде Поликарпа Людмиловича.

— Потому врач-целитель — громовая смесь! — понял я.

— Именно. Знания и навыки врачевателя с пониманием мира пациента благодаря дару целительства. Знаешь, почему Людмилыч гений? Он может также, как и я, определить, что у человека где не так. Только он не одарённый!.. — последнее говорилось с придыханием.

— Да, есть такие профессионалы… — согласился я.

Короче, мне стало лучше, и меня перевели в палату, под недреманное око сидящей рядом тайницы Аллочки Пугачёвой (интересно, она умеет петь? Надо будет потом спросить). Ксюшу запустили, но и она ничего во мне не нашла. Затем температура моя окончательно спала, вернулась в норму, и я очнулся.

Тело болело — не то слово! Вот реально как будто был пожар внутри, а теперь из-за этого мышцы представляют собой сплошной ожог. Или мозоль. Они горели, все! И обезболивающие уколы, которые мне ставили как из пулемёта, не давали никакого эффекта. Как пережил первые два часа — не знаю, реально выл. Но затем стало легче, боль медленно утихла. Сейчас я её всё ещё чувствовал, но это уже остаточное явление, которое не идёт ни в какое сравнение с тем, что было тогда. Сейчас я сам себе напоминал трудягу, перезанимавшегося в тренажёрке, с непривычки натягавший столько железа, что от молочки в мышцах сводит скулы — больно не просто двигаться, а даже дышать. Но боль в мышцах это всё-таки из области привычного, в отличие от того пожара, что охватил ещё на кремлёвской стене. Жаль, что Людмилыч не знает, что это было.

Переодевался я медленно, и на сей раз не отнекивался от помощи Марины, ибо двигаться было просто больно. Обратил внимание, что в форме у горничной появилась новая деталь — очень яркое декольте. Явно не по уставу, и явно ей разрешили так ходить специально. М-да.

— Что ж вы так, царевич!.. — причитала она. — Что ж ты так Саш… Не бережёшь себя…

Помогла, я переоделся. Машки не было, хотя думал, она сразу прибежит. Хотя чувствую, она где-то недалеко.

— А где царевна Марья?

— Так на пробежку побежали-с.

О как! Дурной пример заразителен? И если она бегает без меня… Зная, что завтрак сдвинули, она и десяток кругов по кремлю намотает, у неё другая прокачка, так что это может быть долго. Нормально, она ж не знала, что доктор меня выпишет? Наверное, решила навестить после завтрака. Сюрприз будет!

— Са-а-а-аша! — Сюрприз удался, когда мы встретились — я — цивильный, идущий на завтрак, и она, в спортивном «бронированном» комбезе, запыхавшаяся и потная. Обнимашки — чуть не задушила! Ох ты ж сучка сильная какая! Поняла, что мне воздуха не хватает, отпустила. — Уже на завтрак? Давай, я сейчас. Пару минут — душ приму, и догоню.

Когда надо, царевна, проходящая каждое лето на полигонах военные сборы — что-то типа факультативного, но обязательного НВП для всех детей высшей аристократии, может и мыться и переодеваться очень быстро. Армия и не такому учит — говорю как человек, имеющий базу данных «я», который тоже был СЛОНом, и мог всё то же самое, только лучше — мы ещё и с парашюта прыгали. Кстати, чуть приду в себя — и надо будет попросить прыгнуть и тут. Самолёты в этой сказочной магической России есть, пусть и примитивные, должны и парашюты быть. Покажу им, мабутам пилоточным, что могут настоящие мужчины! Так или иначе, Машка на завтрак не опоздала, хоть примчалась и растрёпанная, с мокрыми волосами. Но перед этим я встретил Женьку с Олей.

— Саш, Я… — Женя, уже сидевшая за столом, вышла из-за него и… Опустила глаза. — Саш, я не знаю, что наговорила тебе той ночью. Я… Просто не помню.

— Не стану говорить неправду, — покачал головой я, — хотя очень хотел бы вызвать у тебя чувство вины. Но буду объективен и справедлив: Жень, всё хорошо. Ты в кои то веки умудрилась ничего не испортить. — Я улыбнулся, улыбнулась и она. — Может мы с тобой будем всегда так разговаривать? Только когда ты бухая?

— Ну, ты и мелкий уродец! — Ткнула она меня в бицепс. Чувствительно, да ещё учитывая что он раскалён внутри, но она точно не со зла — просто сильная одарённая. — Я люблю тебя! Иди ко мне!

Мы обнялись. И, пока маза, я прошептал:

— Жень, я тебя прощаю! Мир?

Она отстранилась.

— Оль, ты поняла, что шкет сделал? — Обалдение на лице, граничащее с гротеском. — Он подловил меня и сказал, что прощает! Он! Меня! Саш, а я просила у тебя прощения?

Но обмануть она никого не могла, ибо через силу сдерживала улыбку.

— Ладно, малой. Мир — Потрепала мне волосы на макушке. — Тем более, целители говорят — хромать не буду. Ксюше спасибо. Впрочем, и ты ей спасибо должен за шрамы сказать, их тоже будет не столько, сколько могло. Один-один.

Я согласился, один-один, хорошее завершение конфликта. Слава богу, эту проблему решили. Оля улыбалась — с нею мы непонятки перетёрли ранее.

После подошли и мама с Машкой, и, слава богу, бати в этот раз с нами не было. Вот не понимаю я его — совершенно чужой для семьи человек! Нельзя же так! Я таким в Испании точно не буду. Но, типа, раз завтрак перенесли, «его величество решил откушать у себя в мастерской» — флаг ему в руки, как говорится, ветер в спину и барабан на шею. А ещё вилку в задницу и паровоз навстречу. Без него как-то спокойнее получается посидеть, мирно. Я бы даже сказал по-семейному.

Сегодня центом внимания был я. В кои то веки! Рассказывал про разговор с Женькой, который эта пьянь проскочила мимо собственного сознания. Врать не стал, даже не приукрасил. И поблагодарил за гитару.

— У меня один вопрос, когда успела? — жуя вареник, усмехнулся я.

— Она у неё в комнате стояла, — сдала сестру Ольга, тоже не дав соврать. — Мы её на днях купили, вместе выбирали. Но покупала она, за свои. Ещё до того, как ты… Вы поссорились, — сформулировала старшая сестра. Женя вздохнула и опустила глаза в тарелку.

— Мы больше не будем, — пообещал за среднюю сестру я, глядя на неё чистым незамутнённым взглядом.

— Рада, что вы нашли общий язык. — А это мама. — И всё же, сын, почему на кремлёвской стене? — Она нахмурилась.

— Там прикольнее. А где ещё? Ночь, дворец спит. Чтоб не мешать никому.

— Ну, учитывая, как и где ты играл и как громко пел, и с какой от нас стороны… — картинно нахмурилась она, через силу сдерживая улыбку, — с бОльшим успехом ты мог забраться только на колокольню Ивана Великого. Оттуда бы тебя вся Москва услышала, а не только полсотни проходивших мимо по набережной гуляющих калек.

Я пожал плечами: а чёрт его знает, почему там! Пошёл куда глаза глядят, и всё.

— Ну ладно, с этим разобрались… Со всеми разобрались, — констатировала мама. — И, я надеюсь, в нашей семье больше не будет недопониманий, и мы будем жить дружно? Да, девочки и мальчики? — А теперь она внимательно оглядела нас всех, без исключений и выделений кого-то из общества. И мы под её ментальным давлением смиренно опустили глазки, чувствуя ответственность момента. — У меня тоже для тебя небольшое объявление, Саш. Я… Тут все свои, в курсе, потому буду говорить, как есть. Я тебя боялась. Твои знания, которых не было до покушения — они пугают.

А теперь напряглись и поёжились и сёстры.

— Но Ксения тебя приняла, а детей, тем более целителей, которые всех чувствуют на совершенно ином уровне, трудно обмануть. Оля тоже тебя опасалась, но и она пришла к выводу, что ты не страшный и не опасный. Позавчера ты укротил Машу, а у вас с нею такая связь, что уж кого, но её ты обмануть не сможешь, даже если захочешь.

— Ма-ам! — Маша протестовала, но была оценкой довольна.

— А сейчас ты помирился и с Женей. Так что… — Она сделала паузу. — Добро пожаловать домой, сынок!

Улыбка. Почти искренняя. Она всегда будет больше царицей, чем матерью, но меня, наконец, ПРИНЯЛИ!!! Я царевич, её сын, и так будет всегда. Она согласилась с этим, кем бы я ни был внутри.

— Врачи говорят, что память к тебе, скорее всего, уже не вернётся, — продолжила её величество. — А значит для меня ты не просто сын, а больной ребёнок.

— Инвалид, — подсказала Ольга, и ей было от этого слова не по себе. Но она не могла его держать, горькая правда лучше сладкой лжи.

— Да, инвалид, — согласилась мама. — Но ты выжил, и ты МОЙ! Наш! И каким бы ты ни стал, это навсегда останется с нами, мы будем с честью нести этот крест. Лена говорит, что всё в руках божьих, может быть мы были где-то неправы и нагрешили, и нам «прилетело» за это — не знаю. Но мы, взявшись за руки, исправим то, что ещё можно исправить. Ты всегда можешь положиться на свою семью, Александр. На меня и любую из сестёр. Мы сделаем для тебя всё, что возможно. А теперь… Я не вижу больше причин держать тебя взаперти — с сегодняшнего дня ты можешь выходить в город. Под охраной, но гулять. Поликарп Людмилыч говорит, так восстановление организма пройдёт быстрее.

— Спасибо, мам, — склонил я голову. Наконец! А-а-а-а-а-а! Внутри я просто прыгал от счастья! Я больше не зэк!!!

— У Настасьи для тебя тоже сюрприз. Надеюсь, приятный. — Она вытащила откуда-то и передала пакет. Я его раскрыл… Внутри были деньги. Купюры. Причём, примерно изучив здешние цены по каталогам, я имел представление о покупательской способности — сумма тут совсем немаленькая. Пара тысяч рублей при том, что на сто рублей семья дворянского сословия (с запросами) может жить несколько месяцев. — Каждую купюру проверили — ядов нет, всё чисто, никто не попытался тебя таким хитрым образом достать.

— А… Что это? — не понял я, поднимая в руке пакет.

— Твой гонорар. За концерт, — старательно пряча улыбку произнесла Ольга. — Твои поклонники, как ты и просил, скинулись, кто сколько хотел или смог, и оставили деньги прямо под стеной, придавив камнем. Так что хоть на мороженное мы тебе и дадим, но и своих собственных у тебя какое-то количество есть.

— Собственные тратить куда приятнее, чем семейные! — со знанием дела улыбнулась Женя, аж прикрыв от кайфа глаза. Интересно, а она на чём зарабатывает? Восемнадцать здесь это не восемнадцать мира «я». Это не возраст опё#долов, только начавших думать, как вырваться из под юбки мамки. Тут вырываются в четырнадцать-пятнадцать, в шестнадцать ты получаешь паспорт, как полностью взрослый дееспособный организм, способный нести ответственность. С шестнадцати девочек берут в армию, в полевые войска, где каждая желающая может выслужить личное дворянство. А армия тут не мирного, а военного времени — на границах империи постоянно полыхают мелкие стычки с соседями. С одной стороны, государство всегда в тонусе, с другой — оттуда можно не вернуться. Не все возвращаются. И это, повторюсь, шестнадцать! Мне уже четырнадцать, я уже считаюсь достаточно башковитым, чтобы думать, как жить самому, оттого и серьёзное ко мне отношение, хотя «я» считал бы меня именно что мамкиным опё#долом. В восемнадцать же девушке её уровня уже можно иметь свой состоявшийся бизнес. Или работать «на тётю» квалифицированным сотрудником. Вот и интересно, по какой она стезе?

— Так или иначе, Саш, но вы с Машей вначале идёте в одно место, а после можешь быть свободен до вечера, погулять, — продолжала маман. — Настя пойдёт с тобой, лично будет отвечать за безопасность, слушаться её беспрекословно, но это единственное, в чём я тебя ограничиваю. — Добрая улыбка. И правда добрая, не змеиная. Круть! — Маш, а ты после мероприятия назад — у тебя занятия, — а это моей сестрёнке.

— А Саша… — нахмурилась та.

— Он всё равно ничего не помнит, — встряла Женя. — Ему нужен какой-то индивидуальный план занятий, чтобы догнал забытое.

— Да, так и есть, — подтвердила маман. — Мы устроили педколлегию, и все преподаватели хоть и отметили способности Саши — пройденный ранее материал он усваивает быстро, сразу всё понимает, но всё же программу лучше вам давать разную. Сегодня он восстанавливается, это рекомендация врача, учёбу начнёт позже — сейчас учителя ему как раз составляют новый план. А ты, если захочешь, присоединишься к ним в городе позже.

— Хорошо, матушка, — склонила Маша голову.

— А что за мероприятие вначале? — обратил я внимание на деталь, о которой, похоже, все знали, и потому не считали нужным делиться.

— Ах да. Оль у тебя?

— Да, мам. — Ольга протянула мне через стол… Газету.

— «Московское Собрание», — прочёл я название. — Что это?

— Одна из главных газет, специализирующихся на сплетнях высшего общества, — недовольно хмыкнула Ольга — видно, тесно с оным «Собранием» работала, и мнения о нём была невысокого. — Периодически всех грязью поливают: боярские роды, известных артистов, театральные постановки, фильмы. Ну и по персоналиям прохаживаются — охаивают, режиссеров, писателей… Даже по нам как-то было проходились.

— Но, раз работают, не закрыты, всё было в рамках? — уточнил я, пакостно скривившись. Информационные войны всегда были, есть и будут, и правила у них везде одинаковы. Как и беспощадность к тем, кто «не вывезет».

— Да, они всегда держатся в рамках, — как от зубной боли скривилась Ольга. — Пока не дали повода закрыть. Хотя руки чешутся.

— Их Милославские спонсируют, — хмыкнула Женя. — Потому такое дерьмо никак и не утонет.

— Милославские у нас в оппозиции? — перевёл я глаза на царицу. Та всё это время внимательно смотрела на меня, следя за реакцией, и скупо кивнула.

— Можно сказать и так. Поскольку ты ничего не помнишь, с тобой Оля проведёт политинформацию, но если коротко: Бельские, Милославские и Трубецкие… Не связывайся с ними, Саш! Ни при каком виде! У нас договорённость взаимно друг друга не трогать, но сам понимаешь, ты слишком беззащитен.

— Понимаю, Матушка. — А это важная информация, и я уверенно склонил голову — в благодарность.

— И с ними Морозовы, прихвостни! — скривилась Женя. Видно отдельно не любила эту семейку.

— Морозовы пока не в альянсе, — пояснила царица, — но очень сильно им симпатизируют. С ними тоже не связывайся, держись подальше, если встретишься с любыми носителями этой фамилии.

— А тётка Настя от них не спасёт? — нахмурился я. Вот и минусы в работе неодарённым слабым царевичем.

— Только если впрямую нападут, — грустно усмехнулась царица. — А если они иначе пакость сделают? И отомстить мы не сможем — договор же!

Б#я-а-а-а-а! Ну что ж, когда-то это должно было начаться. Политика. «Саш, поздравляю тебя со взятием уровня. Ты убил босса предыдущего и перешёл на следующий» — сказал я сам себе.

«Спасибо, бро»! — А что тут скажешь?

— Саш, ты не вопросы об оппозиции задавай, ты картинку смотри! — ткнула в газетку Женя. — Первая же полоса!

Ого! Охренеть! Я пригляделся и выпал в осадок — на четверть разворота была размещена фотография… Очень, очень плохого качества фотография! Но силуэты разобрать можно. Мы с Машкой, в плащах, которые она принесла. Как раз между двух зубцов — ещё чуть, и не попали бы в кадр. Но мы попали. И на этом фото я очень красочно и романтично Машку целовал. А чтобы удостовериться, что не ошибка, ниже ещё три фото поменьше, где мы разговариваем — видно Машкино лицо, и где я сижу на парапете, между зубцов, и наяриваю на гитаре. Моё лицо видно похуже, почти без деталей, расплывчатая клякса, но… Узнать можно.

— Это вышло сегодня утром, — сжав кулаки, произнесла Ольга. — И я не смогла помешать.

— «Крыша», — понял я.

— Чего?

— «Подписка»! — пояснил я. — Влияние Альянса. Мы, Годуновы, не всемогущи, если статью спонсировали пешки Милославских.

— Рада, что ты это понимаешь, сын. — А это царица. Так сказать, с небес на землю меня опускает — на будущее. Статус царевича крут, но неприкосновенных не бывает.

— Ты читай-читай, братик! Молокососы вы с сестрой озабоченные… — И взявшая слово Женя ТАК глянула на младшую сестру… Маша покраснела и чуть не сползла под стол от стыда. Я через связь чувствовал её ярость и одновременно отчаяние. Раскаяние. Там громовой коктейль, и всё на негативе.

— «Разврат в царской семье, — начал читать я вслух. — Мы все ругаем представителей католической церкви, приверженцы которой, европейские монархи и высшее дворянство, обожает играть в игры с запретным плодом. Например, смеёмся с их браков между королевскими домами, когда в союз вступают близкие родственники, тёти и племянники, или кузены. Мы категорически осуждаем нравы разложившейся европейской аристократии, которая, в тиши европейских дворцов, где нет никого, кроме своих, устраивает оргии, о которых нет-нет, но информация да выходит наружу. Мы презираем их образ жизни, их вседозволенность, когда человек попробовала всё, и единственное оставшееся доступное развлечение — клубника с перчинкой. А именно гомосексуализм и кровосмешение. И если „розовую“ связь запретить сложно — у нас на планете просто мальчиков на всех не хватает, то вот оправдание кровосмешению мы, представители прогрессивного человечества, найти не в силах! Это осуждают законы морали любого общества, это против законов божьих, это осуждает даже сама католическая церковь, в периоды, когда трезвеет, выходя из развратных оргий, в которых погрязла. И, разумеется, это не принимаем мы. Но, оказалось, беда пришла и в наш дом, причём откуда не могли даже подумать — от столпа морали и духовности, от тех, кто обязан хранить традиции, как члены семьи помазанницы божьей. Перед вами фотография, сделанная позавчера ранним утром, на которой царевна Марья, третья дочь царицы Ирины Борисовны, целуется с братом-близнецом Александром…» Далее шло «Ля-ля-ля, бла-бла-бла» — перечисление эмоций, накачка без фактов, но пипл такое обожает. И подпись — Радомила Тулина.

— Охренеть! — только и выдавил я, дочитав статью. Кстати, завтрак закончился, мы давно сидели «порожняком», но слуги, которым ввиду серьёзности разговора запретили заходить, стол не убрали — просто сидели над пустыми тарелками.

— Сынок, — мамин голос, наконец, налился сталью и одновременно ядом. — Сынок, с Машей мы уже вчера поговорили. Теперь ты. Ничего не хочешь нам сказать?

Если сейчас дам слабину и начну оправдываться — мне хана! — понял я. Тем более реально не чувствовал себя виноватым. Да, какая-то муть на рассудок нашла, что-то сиюминутное и мимолётное, но я не видел в Машке женщину! Хоть тресни не видел! И в больничке думал о чём угодно, но только не о том поцелуе. Больше беспокоило что сотворил сразу после оного… Но об этом не сейчас. Так что нельзя допускать, чтобы меня своя же семья утопила! Надо бороться! И лучший способ контратаки… Ответная атака.

— Да, хочу. — Я почувствовал в себе уверенность и даже злость — потому, что совесть чиста. Был бы косяк — не смог бы так. — Признаться хочу. То, что долго от вас скрывал. — Поднял глаза на Олю. На Женю. Встретился взглядом с мамой. — Понимаете… Я люблю Машу. Но всегда боялся вам в этом признаться. Да что вам — себе боялся! Я спал с нею с самого детства, в одной кровати. Обнимал её, и, бывало, щупал по-всякому…

— Саша!!! — взъярено закричала сестра-близнец, но я доигрывал.

— Да что говорить о том, что было до покушения, если даже сейчас, очнувшись, я целых три месяца спал с ней, обнимал по ночам, но боялся признаться! Ну, несмелый я вот такой! И тем более мне захотелось её поцеловать после того, как дал в рот Алле, и чуть-чуть, за малым, не засадил Марине.

— А Алла кто такая? — повернула Женя голову к Оле.

— Потом! — отмахнулась та, пронзая меня внимательным взглядом.

— Так что нет, несмотря на то, что я мог лапать, целовать и вообще делать с Машкой всякое у себя в комнате, — продолжал изгаляться я, — на своей кровати, несмотря на то, что гормональный уровень мне уже сбила та целилка из тайного, а Марина пригрозила всемирным потопом, если буду ей изменять со всякими врачами… Мне делать было больше нечего, чем целовать Машку на кремлёвской, бл#дь, стене! — закричал я в голос. — Перед всем, бл#дь, городом! А потому, бл#дь, что я люблю её, так? Романтической мать его любовью? — Я не сдержался и стукнул по столу.

— Но ты же её поцеловал? — холодным душем окатила меня Оля.

— Там фигня была. — Я нахмурился, мысленно отмахиваясь. — Не столько событие, сколько картинка шикарная вышла. Это журнашлюхи, им не суть важна, а подача информации. А по подаче, признаю, косяк.

— Саш, вы спали с Машей? — прогремел голос маман, приправленный охрененным даже для иммунного сына давлением сверху.

— Мам, ты издеваешься? — Я смог-таки не уронить, поднять голову, сопротивляясь ментальным тискам, но был на грани.

— Просто ответь!

— Нет! — Я зарычал, ибо тиски реально плющили мозг и волю. — Нет, и не собирались! И целоваться не собирались! Я её просто обнимал… Потому, что она меня простила! Простила, это вы понимаете? Для нас любая ссора это как яйцами по асфальту! А, вы эту аналогию не поймёте… Ну, как хлеборезкой по наждачке! Жень, надеюсь, ты знаешь, что такое хлеборезка?

— Достаточно. — Тиски мгновенно спали. А Маша… Начала вылезать из под стола, куда испуганно сползла, когда началось давление. — Маш? Так и было?

— Д-д-да-а-а.

— И не было в мыслях?

— Нет, матушка. — Виновато склонила сестрёнка голову. — Никогда не было. Мы не только спим, мы, бывает, и моемся вместе. И я у него там всё видела, и даже щупала — Саш, хорошо, что ты некоторые вещи не помнишь, — косой взгляд на меня. — Брат он мой. Близкий, из-за дара, мы как одно целое. Но именно поэтому, какая любовь может быть между левой и правой руками? Это же руки одного организма! Мы просто… Понимаем друг друга. Всё.

— И то, что было? — опасно продолжали щуриться её глаза.

— Мам, или убей, или отстань! — поставил я вопрос ребром. — Давай, убивай если хочешь — я готов! — Я встал и картинно начал расстёгивать на груди рубаху. — Только не мучай её.

— Ох, грехи наши тяжкие… — запричитала царица. — Сядь, не мельтеши!

Я послушался и рубаху застегнул обратно.

— Вот за этим, сын, вы и пойдёте на одно мероприятие, — усталым голосом продолжила она — выволочка закончена. — Матушка Елена ждёт вас в своей обители, обоих, к десяти, к себе на исповедь.

— К себе это… — нахмурился я, ибо матушек Елен много, но «матушка Елена» на Руси одна.

— Храм Святой Ксении Спасительницы, — подтвердила Женя. — Патриаршьи палаты она использует только для официальных церемоний.

Патриаршьи палаты, как и Грановитая палата, где происходит венчание на царство и венчание членов царской семь в брак — это та самая Соборная площадь нашего родного кремля, наш маленький туристический закуток. Сердце нашего дома. Потому и неуютно тут себя матушка чувствует — да, место власти, но дом-то чужой! А Храм — чисто её вотчина, даже земельным налогом не облагается (хотя все церковные земли им не облагаются).

— Мы уже вчера знали, что эта статья будет, — продолжила Оля, — и мама с матриархом договорилась о сегодняшней исповеди. Матушка Елена будет по вам решать, голубки, что это у вас было и как вас наказать. Мы простить можем что угодно, но народ не поймёт.

— Мы не католики какие-то, в царской семье разврат устраивать, — поддержала её и Женя. Молодца, поднялась она в моих глазах. Ещё б с девочками бы не миловалась… Но тут медицина бессильна, только её добрая воля.

— И если после ты говоришь, что отпускаешь меня по городу… — вдруг понял я и перевёл глаза на маму. — То… Санкций не будет? Что бы не решила патриарх?

И только тут царица улыбнулась.

— Саш, то, что было сейчас — это проверка. Не думайте, что вас с сестрой никто не видит, и мы не знаем, что вы делаете ночью, чем занимаетесь, чем нет. Поцеловались, бывает. Молодость и гормоны. Но я ТОЧНО знаю, в вас нет никакой химии и романтики.

Вот такой я маму больше люблю. Грозной, но справедливой.

— А потому да, что Елена на вас наложит — исполните. А я… Скажем, я, и как мать, и как царица, вас прощаю. Если больше не дадите мне повода так нервничать, конечно. Так что этот день твой, Саш, а тебе, Марья, свобода после занятий.

Машка снова благодарно склонила голову. Я нехотя, но последовал её примеру.

— Давайте лучше обсудим, как поступить с этой газетёнкой. У кого какие предложения? — хитро улыбнулась Ольга, и я, наконец, увидел в ней готовую к прыжку анаконду. Вот такая наследница мне больше импонирует!

Время было только полдевятого, до десяти далеко, а до Храма Христа Спа… Ксении Спасительницы пару минут пешком — успею. А потому я сидел и слушал, косвенно участвуя в цирке с конями под названием: «Бабьё планирует захватить мир».

— Нет, если дадим опровержение в «Известиях», а не «Ведомостях», это будет смотреться, что мы больше опираемся на дворянское сословие. А «Ведомости» — газета купеческая… — Это мысли Оли.

— … А я предлагаю не мучиться, а просто выкрасть эту Тулину. Отвезти её за город, сломать пальцы на обеих руках и отпустить. Все всё поймут, но официально все напавшие будут в масках, а Оля сделает так, чтобы никто не смог сесть на хвост группе. Если надо, я сама поеду — для подстраховки… — А это, разумеется, бредовые влажные фантазии Жени.

— … Ну не знаю, бомбу-вонючку сделать с начинкой из меркаптана? Несколько штук? И закидать дом Милославских? И заодно кинуть в здание редакции, и в квартиру главного редактора, кто там у них сейчас… — Как думаете, чей интеллектуальный подвиг? Та-да-дам, барабанная дробь… Конечно же царевны Марьи Годуновой! — Ну, раз мы не можем ничего сделать официально?

— … Таким образом мы делаем кампанию по всем контролируемым газетам, где «Московское Собрание» поливают грязью, разрушая деловую репутацию. Они не используют проверенные факты — это катастрофа для журналистов!.. — А это угадайте чьи наивные умозаключения? Не-а, не угадали, Женя та ещё штучка, но даже её подход с ломанием журналистке Тулиной, грозы местного бомонда и королеве сплетен, более грамотен и умён. Так глупо и наивно у нас рассуждает Ирина Четвёртая Борисовна, всероссийская государыня.

В общем, я настолько охренел, что решил подать голос:

— Так, девчонки, мама! Извините, что вмешиваюсь, но не могу не вмешаться. — Все замолчали и посмотрели на меня. — Уважаемые родственницы, спешу сообщить вам, что все вы, абсолютно все, и ты, мама, в большей степени, ибо с тебя спрос выше, абсолютнейшие профаны. Нельзя так делать! Ничего из того, что вы предлагаете, делать нельзя, и адекватна с предложениями о бомбах-вонючках только Маша, только она рассуждает здраво, правда, к сожалению, для четырнадцатилетней дурёхи.

— А ты там самый умный, да? — обиделась сестрёнка.

— А теперь на арену выходит, та-дам, его высочество царевич Александр! — высокопарно произнесла Женя. — И он научит нас, неумных, как надо! Да, Саш?

— Жень, не надо иронии, — оскалился я, но по-доброму. — Ты вбила в меня прописную истину — ты сильная. Ты крепости обнуляешь круче гаубицы. А я должен быть умным. Я это запомнил и работаю по твоей методичке — какие проблемы?

Женя от такой простой истины даже рот раскрыла в изумлении. И не отвертится — буду давить, что это её идея, а не моя.

— Саш, говори, — перебила всех с возражениями маман. — Девочки, он прав, мужчина должен брать умом. Давайте послушаем, что «родит» ваш брат.

Я картинно прокашлялся.

— Итак, первое и основное. Девочки, мама, вы забыли Главное Правило Борделя. Любого борделя! А мы с вами именно в нём сейчас находимся.

— В смысле? При чём здесь бордель? — нахмурилась Ольга.

— При том, что вся политика, вообще вся-вся грёбанная политика — один большой сплошной бордель! — философски заявил я, введя девочек в лёгкий ступор гениальностью такой мысли. — Всегда, во все времена! А значит мы должны следовать его законам, если не хотим оказаться оттеснёнными на обочину жизни. А Главное Правило этого заведения звучит так: «Не суетись под клиентом». То есть если тебя уже имеют — поздняк метаться, надо расслабиться и получать удовольствие. Своё можно добрать потом, позже. Когда клиент закончит и будет расслабленный, когда будет платить или уходить. Вот тогда можно будет ударить, и сильно. Хлёстко. Жестоко. Показать всю мощь семьи Годуновых. Но мам, СЕЙЧАС никакой суеты, и пусть хоть весь мир горит огнём! Перевожу: никаких опровержений и оправданий.

— Саш, но так же нельзя! — возмутилась Ольга. — Нас обвиняют. Есть фото. Если мы ничего не скажем на это…

— То покажем, что мы выше всяких желтушных уродов, муссирующих сплетни. — Я подался вперёд и сделал злое лицо. — НЕВМЕСТНО царской семье вестись на заметки жёлтой газетёнки и спорить с её представителями! Ты ещё выйди на улицу и затей спор с простолюдинкой о чём-то, попытайся ЕЙ что-то доказать. Оль, ты — наследница! К тебе на хромой козе не подъедешь! И тебе связываться со всякой швалью?

— Саш, наивный мальчик, это так не работает!.. — завелась и сестрёнка, но нас обоих прижал ментал мамы:

— Оль, охолонь!

За столом воцарилась тишина.

— Саш, продолжай. Что-то в этом есть.

— Да, мам… — смутилась и выдохнула Ольга, сдавая назад.

— Первое, что мы не должны делать, — продолжил я, — это не должны оправдываться. Те, кто оправдывается, теряет инициативу, как в шахматах. Все ходят по очереди, но один игрок просто не даёт возможности другому начать атаку, и сам диктует ему игру. Так и тут, защищаешься, оправдываешься — значит априори виновен! Невиновный не оправдывается — не в чем, это аксиома, выбитая в подсознании у обывателя, нравится нам это или нет. Блеет в свою защиту? Значит ату его! И к Милославским и Трубецким у нас добавится куча народу, кто начнёт нас пусть и мягко, но тоже загонять и травить. Не потому, что враги, а потому, что мейнстрим, общий поток — так все делают. Зачем отделяться от коллектива? А против всех мы не выстоим. И главное наше поражение в том, что задача газет — формирование общественное мнения, которое мы обидно пролюбим, будучи невиновными, просто из-за технической ошибки в реализации. Народ будет видеть блеяние царской семьи и смелые наезды оппозиции; народ любит героев, любит смелых и безбашенных и ненавидит слабых и провинившихся. На чью сторону переметнутся его симпатии?

— С этой стороны так и да… — потянула Оля.

— Потому сейчас мы МОЛЧИМ! — надавил я на неё голосом. — Никаких опровержений. Никаких оправданий. Никаких просто комментариев — как будто ничего не случилось. Пресс-служба просто ничего не отвечает, на любые вопросы по этой теме. Главное перетерпеть неделю-две, и интерес спадёт, после чего мы начнём свою массированную атаку, без предупреждений и объявлений о войне. Пипл так устроен, что ему нужно…

— Кто устроен? — Это Женя.

— Пипл. Люди по-англицки. Люди так устроены, что всегда хотят новую информацию. Не важно какую, но она должна цеплять за эмоции. Проблема только в удержании: новости настолько быстро «прокисают», что через два-три дня люди уже забудут то, ради чего твоя редакционная группа корячилась, им нужно будет дать новую новость, новый повод посмаковать что-то, пиплу нужны новые герои! Постоянно новые герои, фабрика, конвейер героев новостей! Это вы понимаете? И как только мы уйдём с первой полосы…

— Но нас всё равно будут обсуждать! — всё же не до конца поняла меня Оля. — Да, уйдём с первых полос, но осадок останется.

— А в этом и есть коварство Сашиного плана, — заулыбалась мама. — Дать людям покричать, спустить пар… И всё забыть. Даже если в подсознании что-то останется, при отсутствии нашей реакции на это всем будет наплевать. При том, что Милославские этой статьёй дали нам легальный повод начать на их газету полноценную крупномасштабную охоту — а вот это в памяти людей задержится очень надолго. Так, Саш?

— Да, мам. Можешь же, когда хочешь!

Маман скривилась, но проглотила наезд.

— Люди постоянно слышат крики жёлтых газетёнок, привыкли к их фоновому шуму. А значит завтра, если мы не будем подливать масла в огонь, у них появятся новые, более интересные кумиры. Кстати именно поэтому попроси пожалуйста мать-патриарха наложить на нас епитимью, но не выносить сор из избы: никаких заявлений пресс-службы патриархата по нам! Тайна исповеди, все дела, никого не касается, пресс-служба вообще не в курсе, это личное.

— Хорошо, позвоню, пока вы туда будете добираться, — согласилась царица. — Допустим, всё так, Саш. Ты победил, новость ушла на второй план. Дальше наша атака? И как её видишь?

— Тут у меня не сильно много опыта — я слишком много забыл, — покачал я головой. — Но надеюсь, что вы поможете и подскажете то, что не помню. Дальше мы подключаем тяжелую артиллерию… Только Жень, ни в коем случае не надо ломать никому руки! Это непрактично, и в догосрочке непедагогично. Всё нужно делать по закону, в рамках закона и ни на шаг не отходя от оного!

— Не смешно! — А это скривилась Женя.

— Поясни? — Оля. — Закон беззуб, Саш. Ты должен это понимать, несмотря на амнезию.

— Хорошо, вот вам такой пример. Как думаете, какие коллекторы эффективнее? Которые запихивают должнику паяльник в задницу, а на грудь ставят утюг? Нет, дорогие мои! Те коллекторы, кто действует официально и описывает и изымает реальное имущество! Ибо на первых можно найти управу, сделав огласку, или найдя «крышу» в лице какого-нибудь боярского рода. И все будут тебе сочувствовать, даже если ты мудак и всех «кинул» на деньги, а теперь строишь из себя целку. Но люди встанут на твою, а не их сторону! Ты ж «хороший», а они «плохие и гадкие»! А во втором случае ты так и так остаёшься мудаком, никому ничего не докажешь, так ещё приставы заберут у тебя всё, что можно. Бить надо официальными рычагами и только в законном поле! И никак иначе! Правда, нужно контролировать исполнение закона в ручном режиме, нужно напрячь определённые силы и выделить время, и это должен делать кто-то из семьи. Но у нас же месть, да? Тогда будет по-иезуитски эффективно, все всё поймут, и народ будет на нашей стороне, а не на стороне пострадавших от «распоясавшихся сатрапов», если мы, например, начнём ломать руки и кидаться меркаптановыми бомбами.

— Саш, ты, наверное, прав. Есть в тебе что-то. Снимаю шляпу! — заявила Женя, встала и поклонилась, и о лучше похвале трудно мечтать.

— Сын, есть проблемка. Если бы было за что их взять — взяли бы, — грустно усмехнулась царица.

— А вот тут, мам, не согласен, — покачал головой. — Вы просто слишком широко мыслите, государственно, а дьявол всегда в мелочах. Просто не там копали. Скажите, это полностью частная лавочка? Они никогда не брали деньги из казны на какие-то проекты? Их можно прижать на нецелевом использовании?

— В общем, не должны, — нахмурилась озадаченная Оля. — Но я дам задание девочкам — пусть проверят.

— Даже ОДИН РУБЛЬ, потраченный «налево» из выделенных, — продолжал объяснять очевидное я, — это увлекательная туристическая поездка ответственного по Золотому Кольцу Сибири в поисках красивых и спелых деревьев для нашей лесозаготовительной промышленности на срок от полугода до трёх, в зависимости от отягчающих. Нам нужен ОДИН рубль, мам, Оль, потраченный не туда, и шьём дело главреду на полную. И никаких договорняков! Принципиально! Растрата, и все дела, важна не сумма, а принцип: «Вы Годуновых „кинули“, собаки серые? Вы матушку-царицу поиметь хотели?» Казнить пока не нужно, не надо ТАК обострять, но почему бы девочкам из их редакции не отдохнуть полгодика от умственного труда в санатории на лоне таёжной природы?

Далее, если всё же растрату не пришьёшь, можно пройтись по их контрагентам. Сделки, которые они заключают. Чтобы контора, финансируемая Милославскими, да не «нагрела» никого из купчин и мелких дворян из поставщиков? Поднять историю сделок, найти «терпил», и «государыня лично вмешивается, наводя порядок, защищая несправедливо обиженных подданных!» А это уже, простите, минимум административка! — покачал я головой. — А раз административка — штрафы даже за неправедно присвоенную копейку можно впаять по самой верхней планке, в сотни тысяч рублей! Да, копейка, но опять же сам принцип! «Вы зачем маленьких обижаете, на вас же все смотрят!» И народ одобрит, и бояре утрутся. А Милославские пусть платят — закон для всех. И на ус мотают.

— Или закрывают газету, — воспряла духом Маша.

— Не закроют, — покачал я головой. — Это рупор пропаганды, имеющий сложившуюся аудиторию. Такие проекты не бросают, какой бы убыток они не генерировали.

— Саш, откуда ты всё это знаешь? — обалдело посмотрела на меня Ольга.

— Так это же как два плюс два! — ответил я бесшабашно, но все всё поняли, и тему больше муссировать не стали. Да-да, память «я», пока в семье обсуждение этого табу. — А ещё есть такая вещь, как пожарная безопасность, — продолжил я тренировать свою фантазию. — Представляете, редакция. Куча бумаги. Станки. Вырезки, нарезки и наброски статей. И всё это в небольшом помещении. Надо проверить договор аренды, а после запустить туда пожарную инспекцию. Там по определению не могут соблюдаться все правила, даже если у этих ханыг на каждом углу по огнетушителю! А значит что?- засиял я.

— Что? — Все смотрели на меня, как на сошедшего с неба пророка.

— Что от их неосторожных действий может начаться пожар. А это Москва, центр. Напомните, сколько раз Москва за всю историю сгорала под ноль?

— Саш, но сейчас уже всё не так! — вступилась за врага Маша. — Дома другие. И техника пожарная…

— Примитивно мыслишь, сестрёнка. — Я от переполнявших эмоций даже вскочил и замахал руками, жестикулируя. — Представляете заголовки? «Сорок раз сгоравший до тла город: жадные издатели, экономя на безопасности, чуть не устроили сорок первый!» Или «Полное бумаги и пожарной опасности здание ради экономии жадных богатеев-издателей может вспыхнуть в любой момент. Москва горела сорок раз — сколько можно терпеть издевательское отношение над простым народом? Сколько домов и кварталов должно выгореть прежде, чем ставленники боярских родов, чувствующие безнаказанность, начнут уважать правила, написанные кровью и страданием? Поддержим царицу-матушку в наведении порядка на Москве!»

— Звучит! — подняла вверх большой палец Ольга.

— Вот! А при таком шуме, главреду, который отвечает за пожарку, светит уже уголовка! Там конским штрафом не отделаешься. И Милославские вновь не пикнут. А значит мы как минимум нашли «паровоза» за эту статью, который отправится в турне по Золотому Кольцу Сибири. Только повторюсь, нужен ручной контроль над буквально каждым шагом, каждой операцией на местах — Милославские будут всячески пытаться свою пешку «отмазать». И если какая падаль на низовом уровне, вроде судей или лагерной администрации, с ними «договорится», так судью в кандалы, как и всех, кто рискнёт за твоей, царица-матушка, спиной, убогого оправдать/ублажить. Это тоже будет маркер — Годуновы суровы, и если спущен приказ «топить» — надо «топить», сколько б тебе ни заносили.

— Это может сработать. — Царица смотрела и на меня, и параллельно рядом со мной в столешницу, и напряжённо думала. — Но есть и минус. Если мы «не услышим» попыток, как ты говоришь, «отмазать» редактора или кого там прищемим… На нас ополчится весь высший свет.

— Но при этом погундит и затихнет, — оскалился я. — Потому, что это игра в шахматы, а в неё играют двое — остальной свет стоит в сторонке, курит, смотрит и не вмешивается — не его партия. Но на ус на будущее мотает. Милославские подставили свою фигуру, своего редактора, сделав угрозу нашей фигуре — царевичу с царевной. Мы царевичей с угрожающей клетки отодвинули, после чего их фигуру побили. Всё в рамках цивилизованного борделя, без жести, без предлагаемого Женей злодейства. Милославские утрутся, а остальные поймут, что лезть на Годуновых можно, но для этого надо быть святее папы римского.

— Нашёл с кем сравнивать! — фыркнула Маша.

— Я вообще-то про апостола Петра! — переобулся я в прыжке, ибо и правда, тут такую аналогию не поймут, Россия этого мира слишком патриархальная и религиозная, и католики слишком сильно считаются врагами, чтобы над ними иронизировать. — Клоуны, что были после, не интересуют. Так что если ты не обладаешь апостольской безгрешностью, чтоб тебя было не за что взять за яйца, или за что там можно взять если это женщина, то лучше не начинай игр с царской семьёй. Хорошая добрая мысль, а мы, как семья помазанницы божьей, должны нести в мир доброе и светлое. Верно говорю?

Все дружно со мной согласились.

— Ты прав, брат. Иезуитский подход. — Ольга, наконец, оценила и была воодушевлена — глаза её загорелись. — Озадачу всех, кого можно. Мам, а может давай Сашу ко мне? Пока хотя бы консультантом — идеи у него есть, а практике научим? Дело же говорит! И сам пусть это проворачивает.

— Нельзя! — успел ответить я до того, как ответила, уже набравшая в лёгкие воздух, царица. — Если я буду заниматься этим делом, все скажут «месть». А это не месть, а игра, шахматы между сильнейшими в стране родами. Политика.

— Тоже логично, — хмыкнула и Женя. — Оль, а если я? Я соглашусь, контроль нужен такой, который может обеспечить только кто-то из нас. Остальных сломают — у Милославских есть ресурсы прогнуть кого угодно, любых судей.

— Только если не будешь светиться на первом плане, — острастил я. — Ты — теневой кукловод. Мозг операции, да, но явно из тени не выходишь. Справишься?

Её взгляд на царицу, которая поняла метания дочери и покровительственно улыбнулась.

— Поехали, заедем сегодня по дороге в казенный приказ, приставлю к тебе девочек посмышлённее. Начинайте копать, продумаете, где бить, как и что сделать.

Отлично, исполнитель есть.

— И Жень, никаких пальцев! Шахматы — благородная игра, игра царей! — а это я. — Если фолить… Делать то, чего нельзя, противник может встать и жахнуть оппонента доской по мордасям. Ничего хорошего из этого не выйдет. Надо кровь из носа играть фигурами.

— Меня смущает, что вы с Машей под ударом, — замотала Оля головой.

— Да и чёрт с ним! — отмахнулся я. — Мы — несовершеннолетние, справимся. Главное петуха не дать. Маш, справимся же?

Сестра-близняшка поёжилась — ей было совсем не по себе.

— Знаешь, Саш, я ощущаю твою уверенность. — Это она для сестёр и мамы произнесла. — Как будто стена каменная. Наверное, я заражусь ею, раз знаешь, что делаешь, и как надо. И поддержу: справимся. Хоть, наверное, и тяжело будет.

— Стратегию нашего с тобой на людях поведения сейчас обсудим, когда к матушке Елене пойдём. — Подерживающе погладил её по руке. — Мам, обещаю, мы выдержим и не сорвёмся, не испортим вам игру.

— Ну что ж, — подытожила царица, — тогда по этому делу всем понятен фронт работ? Вопросы есть?

— Вопросов нет, мам, — усмехнулась Женя. — Мы ж под клиентом, и суетиться поздно. Верно Саш?

— Верно, сестрёнка! — Я поднял руку в жесте «окей», не знаю, используют ли его тут?

— Работаем спокойно, не торопясь, в удовольствие и охоточку. Поехали, мам, я переоденусть только.

— Я с тобой свяжусь, если что-то возникнет по вопросам и деталям, — кивнула Ольга. — У тебя интересные мысли в голове, Саш, их стоит изучить. Даже если где-то ты не дорассчитал или ошибаешься в силу отсутствия опыта. В целом я аж загорелась изнутри посмотреть, что из этого выйдет.

— И мне интересно посмотреть, что получится, — поддержала её царица. — Ну что ж, тогда пошли по делам, у кого какие? Жень, переодевайся, завезу тебя в Казну. Маш, к Елене. Саш, тоже. И… Спасибо! — Благодарность её была искренняя, а тональность тёплая. Делаю успехи!