Военный инженер Ермака. Книга 3

Глава 12

Ермак закончил говорить, и в избе повисла напряжённая тишина. Я видел, как на скулах атамана играли желваки, а пальцы от злости согнулись, как птичьи когти. Казаки переглядывались, и я почувствовал их ярость: нас подставили, как последних дураков.

Первым не выдержал начальник стрельцов Андрей Собакин.

Он ударил кулаком по столу и выкрикнул:

— Да это ж ясно, как божий день! Кучум, пёс татарский, специально русских подставил, чтобы стравить нас с вогулами! Сам воевать боится, так чужими руками хочет!

— Мы об этом уже говорили, — поддержал его Матвей Мещеряк, поглаживая бороду. — У него в стане есть очень умный советник. Хитрый, как лис, и злой, как волк. Он такое выдумать такое.

Прохор Лиходеев подтвердил:

— Это мурза Карачи. Тот самый, что виновен в гибели отряда Ивана Кольцо. Он очень умен и жесток. Хан за последнее время очень приблизил его к себе, из-за этого Каричи ненавидит все окружение Кучума.

— Смерть этому мурзе! — выкрикнул кто-то, и по избе прокатился одобрительный гул.

Ермак поморщился:

— Правильно говорите, да только ещё добраться до него надобно!

Я поднял руку и заговорил:

— Братья, думаю, Кучум с Карачей нашли здесь каких-то бродяг и заставили их провернуть это дело. Может, пообещали награду, а может, просто пригрозили смертью. Они ведь специально не добили раненого вогула — надо было, чтобы тот передал своим, что видел именно русских, слышал нашу речь и даже имя атамана. А иначе зачем было его оставлять?

Ермак повернулся ко мне и закивал.

— Такие люди тут водятся. Беглые, воры, убийцы — все, кто бежит от царского суда. Сначала думают, что поживятся лёгкой добычей, а потом погибают в этих лесах. Края здесь суровые, прощать не любят. Вопрос в том, как их искать? Да и времени у нас в обрез.

Прохор Лиходеев развел руками.

— Кучум сейчас в полусотне вёрст выше по реке, далеко в лесу, спрятаны его шатры от глаз. Где-то там, возможно, и те, что сожгли рощу. Если их ещё не прирезали за ненадобностью.

Иван Гроза скептически хмыкнул:

— Ну и как мы их там поймаем? В лесу людей искать можно до второго пришествия. Да и татары рядом. Полезем туда — сами в западню угодим, хоть татар и не очень много.

— Если эти бродяги ещё живы, — сказал я, — и татары их сразу не убили, что они станут делать? Скорее всего, получив награду, попробуют вернуться на Русь. А путь отсюда один — по реке. Другого нет: в лесах без проводника погибнешь. Надо быстрее отправить несколько стругов вверх по течению, пока они не ушли далеко. Встать в засаде, лучше в узком месте и смотреть — не появится ли на реке маленькая лодка. Проверять всех, кто пройдёт. Там и выловим их.

Матвей Мещеряк первым оценил план:

— Верно сказано! Они не по лесу на Русь пойдут. На воде безопаснее и быстрее.

— Если на реке их не возьмем, не возьмем нигде, — вздохнул Прохор. — А если возьмем, допросим как следует, узнаем, кто приказал. А потом покажем вогулам, кто настоящий виновник.

Ермак встал, и все притихли. Атаман обвёл взглядом собравшихся:

— На том и порешим. Три струга хватит. Прохор, твои люди пусть глядят сейчас в оба! Остальные готовьтесь к обороне, если что пойдёт не так.

…Три струга были готовы за полчаса. Отправились спешно, не дожидаясь утра. Шанс поймать тех, кто сжег рощу, не слишком велик, но он есть. Ничего другого пока придумать не получается. Сорок казаков во главе с сотником Саввой Болдыревым. С ними Алып и еще несколько разведчиков, которые хорошо умеют читать следы.

Наверное, мы сделали все, что могли.

Холодная сибирская ночь окутала лес непроглядной тьмой. В полусотне вёрст от Кашлыка четверо мужчин сидели у костра, спрятавшегося в глухой чаще. Огонь потрескивал, бросая нервные тени на их заросшие, измождённые лица. Глаза у всех были одинаковые — глаза загнанных зверей, полные страха и отчаяния.

Андрей Косолап, коренастый мужик с медвежьей походкой, нервно поправил горящее полено. Его массивные плечи были напряжены, взгляд метался с одного товарища на другого. Рядом сидел Фёдор Серпуховец — высокий, жилистый, с впалыми щеками и длинными руками, которые он то и дело потирал, словно пытаясь согреться. Михайло Кривоног, сутулый мужик со скособоченным лицом, привалился к стволу сосны. В отблесках костра его перекошенные черты казались ещё уродливее.

Игнат, крепкий, сильный, с густой чёрной бородой, сидел прямо, но и в его осанке чувствовалось напряжение. Среди этой оборванной четвёрки он был негласным вожаком — к его слову прислушивались.

— Мне страшно, — прохрипел вдруг Михайло, нарушив тягостное молчание. Голос его дрожал, как осиновый лист на ветру. — Страшно, братцы. Что мы наделали…

Затем нервно сплюнул в костёр.

— Татары обещали награду, — выдавил он, — но я им не верю. Ни на медный грош. Они скорее нас убьют. Зачем им платить? Мы дело сделали, рощу вогульскую спалили. А если кто заметит, что это были не казаки Ермака, а мы?

Игнат молчал, глядя в огонь. Пламя отражалось в его глазах, делая их чёрными и глубокими. Наконец он медленно заговорил.

— Теперь Ермак нас будет искать. А может, и вогулы. И если они узнают, что это татары нас подговорили, то на татар бросятся. Оно Кучуму надо? Нет. Проще нас убрать.

— Мы для татар никто, — подхватил Фёдор

Его длинные пальцы теребили рукав рваной рубахи.

— Звери, хуже собаки.

Михайло вздрогнул и перекрестился неумело, будто давно забыл этот жест:

— Нехорошо мы сделали. Священную рощу сожгли. Вдруг духи обидятся?

Андрей хмыкнул, но без веселья:

— Сколько людей ты порезал за жизнь? И что? Духи покарали?

Михайло опустил голову:

— Люди — другое. А там место святое. Вогулы там молились испокон веков.

Повисла тяжёлая тишина. Где-то вдали ухнул филин. Лес вокруг будто дышал невидимыми глазами и затаёнными тенями.

— Я бы сделал именно так, — вдруг сказал Игнат.

Остальные вскинули головы.

— Будь я на месте татар, не дал бы нам ничего. Убрал бы, чтобы следы замести.

— Почему мы раньше не думали? — спросил Фёдор.

— А куда нам было деваться? — ответил Андрей. — Отказались — и нас бы сразу зарезали.

Андрей наклонился ближе к огню.

— Помните улыбку того мурзы? Карачи его звали. Он сказал нам рощу жечь. Как он усмехался, когда награды обещал… А шаман при нём? Шаман должен рощу хранить, а он её предал.

— Рожа страшная, — передёрнулся Михайло. — Глаза мёртвые, а на лице будто черви под кожей шевелятся.

Игнат резко встал. Остальные подняли глаза к нему, ожидая решения.

— Что делать будем? — спросил Фёдор, хотя ответ уже читался на лице Игната.

— Бросаем всё и бежим, — сказал он твёрдо. — Сейчас же. Не ждём утра.

— Куда? — Андрей тоже поднялся.

— На Русь. Не ждать, пока нас тут убьют. Савелия уж нет — вогул убил. И нас то же ждёт. У татар награда одна — смерть. А если вогулы поймают… хуже будет.

— Лодка у нас есть, — сказал Фёдор, вставая и отряхиваясь. — Татарам она неизвестна. Попробуем уйти по реке, а там как Бог даст.

Михайло поднялся последним, сутулая фигура дрожала от усталости и страха:

— До зимы не доберёмся до Руси. Зима тут скорая.

— Лучше замёрзнем в тайге, чем татарам в руки или вогулам. Те живыми не оставят, — ответил Андрей.

Игнат кивнул, соглашаясь. Лес стоял настороженно-тихий, будто сама тайга наблюдала.

— Идем тихо, — сказал он. — Костер пусть горит. Так татары подумают, что мы здесь.

Четверо двинулись, осторожно пробираясь меж деревьев. Их фигуры растворились во тьме сибирского леса. Он будто ожил: зашуршали зверьки, ухнул филин, ветер зашелестел в кронах.

Впереди ждал долгий путь по чужой земле, где за ними могли охотиться и татары, и вогулы, и казаки Ермака.

А может быть, и разгневанные духи.

Густые сумерки окутывали сибирскую тайгу. В шатре Карачи горели масляные светильники. Мурза, облачённый в богатый халат, расшитый серебряными нитями, полулежал на груде подушек. Напротив него, поджав ноги, сидел шаман Кум-Яхор.

— Ну что, у нас всё получилось? — спросил Карачи, поглаживая короткую бороду. В его голосе звучало удовольствие. Затея увенчалась успехом.

Кум-Яхор шевельнулся, и тень от его головы двинулась по стене шатра.

— Да. Роща сгорела.

Мурза прищурился, разглядывая шамана с любопытством.

— Не жаль? Сколько лет ходил туда, молился своим духам…

Лицо Кум-Яхора исказила злобная усмешка. Его пальцы сжались.

— Нет. Вогулы предали меня. Они мне чужие.

— Правильно… — расхохотался Карачи, и его смех прокатился по шатру, заставив пламя светильников дрогнуть. Охранники у входа переглянулись, но остались неподвижны, привыкшие к странностям своего господина.

Мурза налил себе кумыса из серебряного кувшина, сделал глоток и продолжил:

— Теперь надо решить, что делать с русскими, которые жгли рощу. Им ведь обещана награда. Как думаешь, платить?

Кум-Яхор помедлил с ответом.

— Ты умеешь шутить, Карачи.

Мурза снова рассмеялся, откинув голову назад. Его чёрные глаза блестели в полумраке.

— Да, умею и люблю. Ну а что, наградить оборванцев золотом, сделать из них уважаемых людей!

Шаман нахмурился.

— Тогда пойдут слухи, что это сделали они, а потом все узнают правду. Вогулы бросятся не на Ермака, а на нас.

Карачи засмеялся ещё громче. Затем поднялся, поправляя складки халата.

— Какой ты серьёзный, шаман… Думаешь, я сошёл с ума?

— Нет, ни в коем случае, — поспешно ответил Кум-Яхор.

— Вот и правильно.

Карачи хлопнул в ладоши. В шатёр вошёл рослый воин в кожаных доспехах — начальник личной охраны. Татарин поклонился, прижав руку к сердцу.

— Возьми десяток-другой людей и иди туда, где сидят эти русские, — приказал мурза. — Они ещё там?

— Да, господин. Их костёр горит в полувёрсте, у большой сосны.

— Иди. Быстро убей их и закопай в лесу. Всё ясно?

— Ясно, господин.

Начальник охраны развернулся и вышел. Вскоре послышался его голос — он созывал воинов исполнять приказ мурзы.

Карачи вернулся на место и снова налил себе кумыса. Кум-Яхор молчал, погружённый в свои мысли. В шатре воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием фитилей да далёкими звуками ночного леса.

Не прошло и четверти часа, как полог шатра откинулся, и начальник охраны вернулся. Лицо его было мрачным, в глазах читалась тревога.

— Господин, русские сбежали. Костёр оставили, будто сидят там, а сами ушли.

Лицо Карачи исказила ярость. Довольная улыбка сменилась звериным оскалом. Он вскочил, опрокинув кувшин. Кумыс брызнул на дорогой ковёр.

— Проклятые псы! — прорычал мурза. — Идите за ними к реке! Они догадались и бегут. А тут один путь — по воде. Живо! Найдите, пока не ушли далеко!

Начальник охраны поклонился и исчез за пологом.

Кум-Яхор побледнел. В голове его метались тревожные мысли: а если беглецы доберутся до казаков или кто-то их поймает? Тогда все узнают, что он, шаман вогулов, предал свой народ и участвовал в поджоге священной рощи. Холодный пот выступил на его лбу. Он ясно видел, что с ним могут поступить так же, как Карачи хотел сделать с наёмными русскими: ударить кинжалом в спину и закопать в чаще, где даже звери не найдут костей. Но вслух он не сказал ничего, сохраняя на лице почти полное спокойствие.

Река несла их на север. Тяжёлая, чёрная, как дёготь. Лишь редкие звёзды дрожали в воде, словно последние искры угасающего костра. Осень уже вцепилась в берег: трава пожухла, берёзы тронула желтизна — как первая седина в бороде у молодого человека, слишком много повидавшего.

В лодке сидело четверо. Оборванные, заросшие, с глазами загнанных волков. Гребли молча, стараясь не плескать. Каждый звук мог стать последним.

В их глазах плясал прозрачный страх. Сзади — татары Карачи, которым они ещё вчера немного верили; впереди — казаки Ермака, у которых спрашивать нечего. Поймают — конец. А если отдадут вогулам, то очень небыстрый.

Смерть повсюду. Она шла за ними по пятам и поджидала их с берегов.

Недавно их было пятеро. Савелий лежит теперь где-то в земле, Вогульская стрела нашла его быстро. Огонь по ветвям, густой дым густой — всё это вертелось в памяти заколдованным кругом. Стоило прикрыть глаза — и снова: хруст ломающегося в огне ствола, запах горящей смолы, рев пламени, убитый вогул, умирающий Савелий.

Святилище сгорело. Они подожгли его за татарскую милость и обещанную награду. А может, потому что просто испугались.

Игнат удивился себе. Раньше грабил, убивал, и ничего не чувствовал. Неужто святилище так на него подействовало? Может, и вправду там было что-то хорошее, то, что выше людских жизней, и именно за этим приходили туда вогулы?

Будь они прокляты. И вогулы, и татары, и в особенности их шаман — предатель. Он, интересно, что сейчас чувствует? Или из-за своей злобы — ничего?

Река поначалу приняла их будто равнодушно, как принимает всё, что плывёт по его водам, — мёртвое и живое, правое и неправое. По левому берегу курились туманы, по правому чернел камыш. Вёсла тихо входили в воду, но каждый всплеск в глубине души отдавался ударами колокола.

Звуки на воде разносятся далеко-далеко. Любой звук выдаст их тому, кто окажется где-то здесь.

— Тише, — одними губами говорил Игнат. — Тише.

Вдоль берега, где ивовые корни пили чёрную воду, цеплялись клочья тумана. Иногда налетал ветер и резал лицо. Ухнул филин. Взвизгнула лиса. Каждый звук казался знамением.

Чем дальше от проклятого кострища, тем сильнее казалось, что духи — не пустая болтовня. Ночь висела так низко, что казалось — заденешь макушкой. И в этой ночи за каждым поворотом шевелилось что-то невидимое. Белый пень на берегу вот-вот обернётся старухой с закрытым лицом. Болотный огонёк поманит за собой в трясину.

Михайло неловко крестился, Андрей молчал, стараясь не шуметь. Фёдор шептал беззвучную молитву. Игнат смотрел вперёд, где в лунной дорожке блестел перекат, и думал о том, где спрятаться на рассвете.

Вдруг по воде скользнул дрожащий свет. На миг показалось — костёр на берегу. Но свет мигнул и покатился в сторону, как капля ртути. Звякнуло железо. Зашуршало в кустах — будто несколько голосов зашептались.

Люди замерли.

— Что это такое? — тихо спросил Андрей, перекрестившись.

— Не смотри, — выдохнул Игнат. — Не смотри, иначе духи заберут тебя. Это тебе не московские леса. Здесь все по-другому.

— Да, — согласился с ним Федор. — На духов нельзя смотреть и прислушиваться к их голосам. Они зазовут к себе, и все, назад не вернешься.

К началу рассвета небо за левым берегом посветлело. С холмов потянуло сыростью и холодом.

— Туда, — Игнат кивнул на тёмный проход под ивами между камышами. — Видишь? Там спрячемся. Никто нас в ней не найдет.

Они втянули лодку в зелёный лабиринт. Камыш шуршал по бортам, оставляя мокрые полосы.

— Стой, — скомандовал Игнат. — Не мни камыш, заметят.

Нос упёрся в заросли. Они укрыли лодку — теперь ее не видно с реки и с берега.

— По очереди караулим, — распорядился Игнат. — Я первый, потом Андрей, Фёдор, Михайло. Спать — вполглаза. Услышите конский топот или голоса — ни шевелиться. Понятно?

— Понятно, — вздохнув, ответил Федор. — Чего ж тут непонятного. Будем спать, надеясь, что проснемся.

Все улеглись. Игнат, подумав, остался пока что на корме, решив следить за водой через скрывающие лодку ветки. Здесь его не видно, зато он видит всех.

С берега донёсся неровный стук. Игнат напрягся, но понял — дятел. Треснула ветка — белка. Всё обычное, неопасное.

Солнце поднималось. Река шуршала о корни ракиты. Всплеснула огромная рыбина, пошла волна, и лодка заколыхалась, по ней побежали тонкие тени.

Где-то по открытой воде могла пройти любая лодка — татарская, казачья, вогулов, остяков — но сюда, в зелёный карман, чужой взгляд не должен был заглянуть.