Военный инженер Ермака. Книга 3

Глава 2

У меня, признаюсь, чуть челюсть до пола от удивления не отвалилась. Это что еще такое? Ермак, да и все остальные, изумились не меньше меня. Иван, как я понял по его поведению, был в курсе предательства Кум-Яхора.

— Скажи, пусть ждет. Закончим разговаривать, и тогда я к нему выйду, — буркнул Ермак.

Казак закрыл дверь, а я осторожно обратился к Ермаку.

— Может… лучше не так? Спросить у него, чего он хочет, вдруг из-за этого планы придется менять и снова собираться. Если он это заметит, будет нехорошо.

— Да, ты прав, — согласился Ермак и нехотя поднялся с лавки. — Ладно, пойду поговорю.

Он вышел, а мы остались ждать. Сидели тихо, один Матвей то и дело крутил головой и цокал языком, видимо, не переставая удивляться такому обороту событий.

Через несколько минут Ермак вернулся, причем довольно мрачный и злой.

— Кум-Яхор сказал, что ему сообщили о том, что казаки куда-то плывут, и попросил захватить его, ему как раз в ту сторону. Высадить у острова, там вроде священная земля для вогулов.

— А как он узнал, в какую сторону мы отправляемся? — взвился Мещеряк.

— Я спросил у него. Он сделал непонимающее лицо и сказал, что об этом ему сказали сами казаки и добавил «а что тут такого».

— А назад он как собирается? — недоверчиво поинтересовался Лиходеев.

— Его заберут вогульские охотники. На своей лодке он якобы плыть не хочет, далеко, а он старенький, силы уже не те.

— Хочет точно посмотреть, чем мы будем вооружены, — пожал плечами Прохор. — Других причин не вижу.

— Скорее всего так, — согласился я.

— Я сейчас пойду и самолично повешу его на воротах, — исподлобья сообщил Матвей. — И плевать на всех вогулов.

— Сохраняй спокойствие, — попросил его Ермак. — Побеждать врага надо умом.

— Да это я так, — махнул рукой Матвей. — Шучу от злости.

Хорошие, однако, шутки. Жизненные.

— А что ты ему сказал? — спросил Матвей у Ермака.

— Что не можем его взять. Почему — объяснять не стал. Придумать сразу не смог, а говорить, что скажу позже, можно или нельзя, будет еще хуже.

— Правильно, — закивали мы.

— Вот только насторожит это его, — продолжил Ермак.

— Насторожит, и еще как, — кивнул Матвей. — Но делать уже нечего.

— Берешь с собой Алыпа? — спросил атаман. — Не опасаешься?

— Беру, куда деваться. Он нам будет нужен. В этих лесах он ориентируется лучше всех. Человека в зарослях за полверсты чует, и там это очень важно.

— Смотри, чтоб не предал, — вздохнул Ермак. — Кто знает, где правда в его словах, а где ложь. Кум-Яхор нам тоже много помогал, подсказывал. Или втирался в доверие, или не сразу стал с Кучумом дружить.

— Будем приглядывать, — согласился Матвей. — Хотя сложно это.

В полумраке ханского шатра колыхались тени от масляных светильников. Воздух был тяжел, пропитан запахом кожи и дыма курильниц, и вязко висел под расшитым узорами пологом. Хан Кучум восседал на груде ковров и подушек, его узкие глаза внимательно следили за вошедшим советником. По обе стороны от хана застыли воины в кольчугах, ладони их лежали на рукоятках сабель. Справа от Кучума сидел мурза Карачи — человек с хитрыми насмешливым взглядом. Сейчас он, однако, выглядел серьезным и даже хмурым.

Советник — человек средних лет с жидкой бородой и беспокойными глазами — низко поклонился. На нем был потертый халат, когда-то дорогой, а на голове — остроконечная шапка с лисьим мехом. Его длинные пальцы нервно перебирали четки из янтаря, пока он докладывал, стараясь говорить уверенно, хотя в голосе проскальзывало подобострастие.

— Великий хан, — начал он, облизывая сухие губы, — подтверждаются добрые вести. Ермак и его казаки до сих пор не знают, что мы здесь, что ты ушел из степи и обосновался в этих местах. Наши лазутчики следят за каждым их шагом. Казаки ведут себя спокойно, ничего не подозревают.

Он сделал паузу для пущего эффекта, его маленькие глазки забегали по лицам сидевших.

— Они по-прежнему готовятся выдвинуться на то место, о котором говорил. Всего на двух стругах. Направляются туда, где они решили, что есть золото. Откуда появился этот слух, неизвестно, но нам это и не так важно.

— Мы готовы? — резко перебил Кучум, подавшись вперед. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнул хищный огонек.

— Да, великий хан, все готово, — поспешно закивал советник, сжимая четки так, что побелели костяшки пальцев. — Наши воины ждут на позициях. Засада устроена надежно — казаки не уйдут.

Мурза Карачи покачал головой, его брови сошлись на переносице.

— Мне это не нравится, — проговорил он голосом. — Слишком все гладко. Ермак — хитрый пес, он не стал бы так легко подставляться. Я не знаю, стоит ли идти туда, великий хан. Это похоже на ловушку.

Советник тут же возразил, голос его задрожал:

— С позволения великого хана, мурза Карачи снова излишне осторожен! Наши сведения проверены трижды. Мы постоянно наблюдаем за их пристанью, днем и ночью. Казаки ничего не смогут сделать против нас. Наших воинов вдвое больше, и они будут стрелять сверху. Да, это ловушка, но мы делаем эту ловушку!

Он разошелся и продолжал с жаром:

— И знаете, кто с ними поплывет? Тот казак, что придумал огнеметы, — его зовут Максим. А еще, скорее всего, Мещеряк, правая рука Ермака. Представьте, великий хан, какая удача!

Лицо Кучума расплылось в жестокой улыбке.

— Мещеряк… — протянул он, смакуя имя. — Если поймаем его живым, умирать он будет долго. Очень долго. Я сам займусь им. Пусть другие казаки услышат его крики и знают, что ждет каждого, кто осмелился прийти в мою землю.

— А какое оружие казаки взяли с собой? — спросил Карачи, не разделяя всеобщего воодушевления. Его выцветшие глаза внимательно уставились на советника.

Тот замялся, потупил взгляд:

— Этого мы пока не знаем, мурза…

— Вот! — сказал мурза. — Не знаем! А это необходимо выяснить. Нельзя готовить засаду, не понимая, с чем придет враг. Из-за такого Искер по-прежнему в руках Ермака.

Советник заторопился оправдываться, пот выступил у него на лбу:

— Но что бы они ни взяли, это им не поможет! Когда наши воины засыплют их стрелами с берега, никакое оружие не спасет. Да, у них есть огненные трубы, но там они бесполезны — слишком далеко до берега. Казаки, правда, делают какие-то новые самострелы, чтобы заменить порох, который у них кончился после взрыва в погребе. Но и они не помогут против наших луков, внезапности и превосходства в числе.

Он чуть сбавил пыл и добавил:

— Все же мы постараемся выяснить точнее. С казаками на стругах будет наш человек.

— Хорошо, — сказал Кучум, откинувшись на подушки. — Действуйте. И помните: мне нужен Мещеряк живым. Остальных можно убить. Хотя нет, этого казака оружейника тоже следует взять живым.

Карачи снова покачал головой.

— Мне неспокойно, великий хан. Что-то здесь не так.

Кучум усмехнулся, посмотрев на своего военачальника:

— Ты же смелый, Карачи! Ты всегда говорил, что победа придет! Что с тобой случилось?

Мурза выпрямился, и ответил тихо, но уверенно:

— Я стараюсь быть не только смелым, но и умным, великий хан. Смелость без ума — безрассудство. А безрассудство губит больше воинов, чем вражеские стрелы.

В шатре повисла тишина. Только потрескивали фитили светильников и звякало оружие охранников.

Наконец Кучум махнул рукой:

— Довольно. Засада будет. Слишком осторожные войн не выигрывают. У Ермака нет шансов.

Советник поклонился и поспешно выскользнул из шатра, радуясь, что разговор окончен. Карачи поднялся медленнее, еще раз посмотрел на хана, будто хотел что-то сказать, но промолчал и вышел следом.

Кучум остался один в окружении молчаливых стражей. Он смотрел на пляшущие тени на стенах шатра и думал о том, как будет мучить Мещеряка. Хорошо бы, чтоб Ермак и его люди услышали крики своего сотника. Месть будет сладкой. А осторожность Карачи… Он умный, но сейчас стал просто мнительным.

— Ну что, вперед? — спросил я у Матвея, когда мы наконец-то погрузились в струги и поплыли.

— Да, — ответил он. — Вперед.

Два дня пути — и мы должны были быть на месте. Но на деле все, конечно, немного не так. Для начала нам предстояло подобрать пятерых разведчиков — усиление нашего небольшого отряда, а потом, ночью, мы почти все должны были выйти и отправиться к месту пешком, устраивать «контрзасаду» по всем правилам военного искусства.

С собой мы понесем огнемет и «подкатной щит» — вес еще тот. Через лес тащить все это будет очень сложно, но деваться некуда. Я еще не упоминаю про остальное оружие — арбалеты и пищали. Оно тоже чего-то весит, причем немало. Но деваться некуда.

Нам надо смотреть на берега — не прячутся ли там кучумовские разведчики. Если заметят, что мы высаживаемся заранее — все пропало. В лучшем случае татары уйдут, а в худшем — завяжется встречный бой, в котором они будут иметь преимущество из-за того, что их больше.

Хотя что там можно заметить. Выходить к кромке воды и провожать нас взглядом татары точно не будут. А человека, спрятавшегося в кустах, не заметишь даже в бинокль (которого у нас, кстати, нет).

Поиском разведчиков татар занимаются разведчики наши, хитрые и тихие ребята из отряда Прохора Лиходеева — вот там-то совсем другая история. Пройдя осторожно вдоль воды, можно увидеть гораздо больше, чем проплывая по реке на струге. Но пока от них никаких новостей — то есть вдали от места врагов не замечают. И это хорошо.

Есть у нас и еще одна проблема. Имя ей — Алып, охотник — вогул, прибившийся к Ермаку. Пока что он ни в чем плохом себя не уличил. Ну разве что в том, что чего-то не договаривал о своем общении с шаманом вогулов, а тот — точно доверенное лицо Кучума. Но придется рисковать, деваться некуда.

И приглядывать за ним.

Сейчас все нормально. Алып сидел вместе со всеми под щитами, поднимающимися над бортами стругов, и набивал соломой казачьи кафтаны. Когда большая часть отряда уйдет в лес, эти чучела должны будут изобразить, что «все на месте».

На ночь мы остановимся. Ночевать будем на стругах, потому что высаживаться опасно. Потом, через несколько часов, проплывем еще и выберемся на берег. Там предстоит долгий и опасный путь до засады. Струги задержатся на месте, затем поплывут, чтобы оказаться около нужного места только когда мы снимем часовых и займем «господствующую высоту» на холме.

Если, конечно, нам удастся это сделать.

Ночь опустилась на реку внезапно, словно кто-то опрокинул ведро черной воды. Еще мгновение назад за соснами на том берегу тлел закат, и вот уже темнота обволокла два струга, покачивавшихся на воде. Ладьи связали борт к борту и бросили железные якоря посередине реки, где течение было тише, а до берега оставалось саженей пятьдесят.

На нашем струге одни уже завернулись в шкуры и пытались уснуть. Другие вполголоса разговаривали, но без обычного казачьего веселья — ночь на реке давила на душу. Жевали сухари, запивая их водой из фляг.

Я сидел со всеми.

— Слышь, Митька, — толкнул один казак другого, — опять плеснуло. Который раз за вечер.

— Рыба, — буркнул тот, но сам напряг слух.

Вскоре всплеск повторился — тяжелый, глухой, будто в воду уронили бревно. Сначала в отдалении, потом ближе. Темнота почти скрывала линию берега, только черная пустота сливалась с лесом.

— Не нравится мне эта река, — сказал один из молодых. — Днем еще ладно, а ночью будто не вода под нами, а пропасть.

— Цыц, — оборвал его кто-то. — Не каркай.

Но все чувствовали: что-то не так. Река словно дышала. То затихала так, что не слышно было даже плеска о борта, то вдруг волновалась без всякого ветра. А эти всплески… Что за рыба, которая бьется всю ночь напролет?

Какие-то темные пятна иногда проходили мимо стругов. Коряги? Слишком уж плавно они двигались — да еще против течения.

Внезапно вода между стругами забурлила. Казаки вскочили, схватились за оружие. Но это оказалась скорее всего действительно рыба — огромная, судя по всплеску. Она прошла прямо под днищем, задев борт, и ушла вглубь. Струг качнулся, заскрипел.

— Господи Иисусе, — перекрестился кто-то. — Что за рыбина?

— Сом, наверное, — неуверенно сказал другой.

Но все понимали — слишком уж странно она ходила кругами, словно выискивала что-то.

На берегу хрустнула ветка. Потом еще одна. Словно кто-то шел по валежнику, не таясь. Все напряглись, но вскоре наступила тишина.

И тут послышался шорох. Сначала слабый, будто ветер в камышах, но камыши были далеко. Звук шел будто сразу со всех сторон и стал похож на человеческую речь — тихую, неразборчивую, словно молитва или заговор. То громче, то тише, словно кто-то шептал невидимыми устами прямо над водой.

Казаки схватились за оружие. Люди, прошедшие не одну сечу, чувствовали мороз по коже.

— Это ветер. Не татары. — сказал громко Мещеряк, чтобы слышали все. — Ветер в ветках. Спать тем, кто не на страже.

Но он прекрасно понимал — ветра не было. Листья на деревьях даже не колыхались. А шепот не стихал, обволакивая лодки чужими словами.

Время тянулось бесконечно. То справа, то слева плескалась вода. Казалось, кто-то плывет рядом, но стоило повернуть голову — лишь темнота. Шепот же не утихал. Он то слабел до едва слышного шороха, то раздавался громче, и мерещилось, что слова произносятся на непонятном языке — то ли татарском, то ли остяцком, то ли еще на каком-то.

— Духи, — бормотал Алып. — Не хотят они нас тут видеть. Несут нам беду. Чуют кровь, к ней пришли.

— К черту духов, — сказал Мещеряк. — Пугать они могут, но не больше. Да и нет там никого, это нам кажется.

— Напрасно так говоришь, Матвей, — тихо произнес Алып. — Духи есть. Разные. Они рядом с нами. Обычно надо быть очень внимательным, чтоб заметить их, но иногда что что-то случается, и духи показываются людям. Вот как сейчас.

— Не очень-то они и показываются, — проговорил Мещеряк. — Были бы смелыми, пришли б к нам.

— Не надо так, — чуть ли не задрожал Алып. — Если они к нам и вправду придут, то заберут наши души.

— Заберут? Души? — грозно посмотрел на всех Мещеряк. — Я им покажу, что такое казачья душа! Лодку на воду!

— Матвей, что ты задумал? — я схватил его за рукав. — Не сходи с ума!

Но он только отмахнулся.

На струге была маленькая лодка, и теперь она оказалась на воде. Матвей, вооруженный одной лишь саблей, залез в нее, схватил весло, и через минуту был уже на берегу.

— Ну, — заорал Матвей, размахивая саблей, — где вы тут? Покажитесь! Выходите, коль не боитесь!

Не вышел никто.

Шорохи, непонятная речь и все остальное мигом прекратились. Древние сибирские мистические силы не захотели связываться с сумасшедшим казаком.

Мещеряк побегал несколько минут по берегу, потом будто что-то заметил в кустах, решительно направился туда, но скоро вернулся, по всей видимости, никого не обнаружив.

Драться было не с кем.

Он залез обратно в лодку, погрозил кулаком невидимому противнику, и возвратился на струг.

— Никого там нет, — официальным голосом объявил он.

— Ты разгневал духов, — удрученно проговорил Алып и ушел на корму струга.

… Матвей разбудил нас через пару часов и потребовал:

— Плывем дальше. Пора!.

Мы снялись с якорей и осторожно отправились дальше.

Перед самым рассветом мы выбрались на берег и вынесли все оружие. На стругах остались лишь шестеро — по трое на каждом. С трудом, но этого должно хватить, чтобы потихоньку двигаться под парусом. Эти струги у нас не самые большие.

Сначала идем все вместе, потом разделяемся на два отряда. Впереди — разведчики. Двое совсем далеко, двое еще за ними, на всякий случай, чтоб услышать, если впереди идущие попадут в ловушку, и чтоб за спину им сбоку никто не зашел.

Щит несли по очереди. Все, даже Мещеряк. Тяжелый, зараза. И между деревьев не всегда проходит (хотя он у нас разбирается на две половинки).

Вроде пока тихо. Ночные страсти исчезли из памяти, стерлись ожиданием предстоящего боя.

Через несколько часов мы остановились. Последний привал, и дальше разделяемся. Сейчас должны вернуться разведчики, сказать, что там. Они должны были уже заметить дозоры татар.

Но они что-то долго не возвращались.

Очень долго.

Немыслимо долго.

Впереди шли сейчас Алып и молодой казак Трофим. Похоже, что они пропали, хотя никакого шума, свидетельствующего о том, что на них могли напасть, не слышалось.

Мы с Мещеряком переглянулись. У обои мысли были одни и те же. Похоже, случилось именно то, чего мы боялись.

— Нельзя было брать с собой Алыпа, — тихо, чтоб не слышали другие, сказал я.

— Да, — вздохнул Матвей.