Военный инженер Ермака. Книга 3

Глава 18

Солнце клонилось к закату, окрашивая воду Иртыша в медные тона. Муртаза, которого русские купцы звали Степаном, налегал на вёсла своей промасленной лодки. Днище скрежетало о прибрежную гальку, когда он вытащил судёнышко на отмель. В узле лежали связки непроданных шкурок — день в Кашлыке оказался не слишком неудачным, но и не провальным.

— Схожу к кузнецу, — вслух размышлял Муртаза, перекладывая меха в заплечный мешок. — Обменяю на что-нибудь подковы.

Муртаза не спешил домой: там его никто не ждал. Он уже поднимался по тропе от берега, когда услышал шорох в кустах. Инстинкт, выработанный годами одиноких странствий, заставил его насторожиться. Но было поздно: из зарослей ивняка бесшумно вышли татары. Четверо… нет, пятеро.

Муртаза сразу понял — это не простые джигиты. Дорогие кожаные доспехи, на поясах висели сабли с серебряной насечкой, шлемы украшали конские хвосты. Это были воины хана Кучума, причем явно из лучших его отрядов. Но что им нужно от простого торговца?

— Ассаламу алейкум, уважаемые, — поклонился Муртаза, стараясь говорить спокойно. — Чем могу служить воинам великого хана? Может, меха посмотреть? Все отборное, прямо из Кашлыка везу…

Старший — бородатый татарин с рубцом через всё лицо — молча подошел к нему вплотную. Остальные сомкнулись полукольцом, отрезав Муртазе путь к отступлению, хотя никуда бежать он и не собирался.

— Братья, я честный торговец, — заговорил он быстрее, чувствуя, как пересыхает горло. — Никого не обманываю. Если что не так…

— Садись, — коротко бросил бородатый, указывая на землю.

Муртаза опустился на колени, мешок с мехами выскользнул из рук. Младший из воинов, почти мальчишка, поднял ношу и небрежно закинул на плечо.

— Руки, — приказал старший.

Кожаный ремень больно врезался в запястья.

— Господа воины, объясните хоть, в чём дело? Я ведь свой, татарин по крови…

Удар рукоятью сабли в живот оборвал его слова. Пока он, задыхаясь, хватал ртом воздух, на глаза опустилась грубая ткань с запахом конского пота. Мир превратился во тьму.

Чьи-то руки подхватили его под локти, поволокли вниз по склону. Ноги путались в траве, спотыкались о коряги. Послышался плеск воды — его бросили в лодку. В нос ударил запах смолы и сырой древесины.

— Куда вы меня? Что я сделал? — прохрипел Муртаза.

В ответ — тишина. Только скрип вёсел и всплески воды. Лодка покачивалась, временами задевала мели. По звукам Муртаза понял: идут три лодки вверх по течению, ближе к правому берегу.

Время тянулось мучительно. Спина затекла, руки онемели. Когда он попытался приподняться, чья-то нога вдавила его обратно.

— Молчи и лежи, — прошипел голос над ухом.

Солнце уже село — даже сквозь повязку чувствовалась тьма. Прохладный воздух реки сменился запахом соснового леса. Лодки пристали к берегу.

Его вытащили, поставили на ноги. Земля качалась под ним после долгого пути. Рядом фыркали кони, звякала сбруя.

— На коня его, — распорядился старший.

Муртазу подсадили в седло, сзади уселся воин, крепко придерживая пленника. Отряд двинулся лесными тропами. Ветки хлестали по лицу, лошади осторожно выбирали путь. Иногда приходилось спешиваться и вести их за повод.

«Зачем такие сложности? — лихорадочно думал Муртаза. — Хотели бы убить — сделали бы это сразу. Ограбить? Что взять с мелкого торговца? Нет, везут куда-то… и явно не для добра».

— Братья, послушайте, — рискнул он, когда отряд остановился на водопое. — Я никому не враг. Торгую честно — и с русскими, и с нашими. Если кто наговорил…

Кто-то сдёрнул с него повязку. В лицо ударил холодный воздух. Вокруг — чёрный лес, звёзды едва пробивались сквозь кроны. Старший поднёс бурдюк:

— Пей и молчи. Скоро всё узнаешь.

Повязку вернули, и путь продолжился.

Муртаза потерял счёт времени. Когда отряд наконец остановился, он услышал запах старого кострища и сырой травы. Его вытащили из седла, поставили на колени и сняли повязку.

Он оказался на небольшой поляне, окружённой елями. В центре чернели остатки костра и сгнившие брёвна. Место выглядело чужим и страшным.

Кроме пятерых воинов, на поляне были ещё трое татар. Один — в богатом халате и собольей шапке — явно был знатным мурзой. Старший из воинов склонился к нему и что-то прошептал. Мурза шагнул вперёд, лицо его озарила луна.

Муртаза вздрогнул: когда-то он видел этого человека издалека в Кашлыке. Приближённый Кучума.

— Муртаза, — голос мурзы звучал спокойно и насмешливо. — Или теперь тебя звать Степаном?

Торговец молчал: что бы он ни сказал, его судьба уже решена.

Мурза обошёл его, разглядывая его.

— Говорят, ты принял крест русского бога. Говорят, торгуешь с казаками Ермака. Хотя с ними многие торгуют…

Он сделал знак. Воины отступили, оставив Муртазу одного. Только теперь тот заметил ещё одну фигуру — старого шамана.

Шаман молча обошёл вокруг Муртазы, разглядывая его, словно жертвенное животное. Потом начал собирать валяющийся хворост, двигаясь неторопливо, размеренно, как человек, совершающий привычный обряд. Сухие ветви можжевельника легли крест-накрест, сверху он положил полоски осиновой коры.

Огонь вспыхнул быстро, но дым от него стелился не вверх, а низко, расползаясь по поляне белёсым туманом. Запах был удушливый — смесь хвои, гнили и чего-то приторно-сладкого.

Оцепеневший Муртаза с ужасом наблюдал за ним.

Кум-Яхор достал из-за пояса кожаный мешок, развязал ремешки. Внутри оказался берестяной туес, запечатанный воском. Шаман поддел ногтем печать, и по поляне распространился тяжёлый запах — словно перебродивший кумыс, смешанный с полынью и чем-то гнилым.

Старик поставил туес у огня и достал несколько свёртков. В первом оказались сушёные грибы — маленькие, сморщенные, с красноватыми шляпками. Кум-Яхор бросил щепоть в костёр — дым сразу стал гуще.

Из второго свёртка шаман высыпал серый порошок — толчёные корни неизвестного растения. Он всыпал их в туес: жидкость внутри зашипела и забулькала. Над сосудом поднялся сладковатый пар, от вдыхания которого во рту появился металлический привкус.

— Пей, — протянул Кум-Яхор туес.

Муртаза попятился, но за спиной сверкнула сталь: один из воинов приподнял саблю. Остальные сомкнули кольцо.

— Пей, — повторил шаман. — Или твоя кровь прольётся здесь. Духам всё равно, чья жизнь насытит их.

Муртаза взял туес дрожащими руками. Жидкость внутри была мутной, маслянистой, с радужными разводами на поверхности, это было заметно даже в полумраке. Запах бил в ноздри, вызывая спазм в горле.

— Это яд… — выдавил он.

— Нет, не яд, — сказал шаман. — Пей, или твоё тело склюют вороны.

Первый глоток обжёг горло, словно расплавленный металл. Второй заставил желудок сжаться. На третьем земля ушла из-под ног.

В голове зазвенело. Очертания предметов расплывались. Лица воинов превратились в тёмные пятна с белыми прорезями глаз. Костёр вырос до размеров избы, языки пламени извивались, как змеи, раскрывая огненные пасти.

Ноги отказали, и Муртаза рухнул на колени, уронив туес. Мир качнулся, как палуба в шторм.

Кум-Яхор достал бубен, обтянутый кожей, с костяными подвесками. Первый удар прогремел, как гром, хотя шаман едва коснулся его. Второй откликнулся в груди Муртазы — будто ударили в самое сердце.

Ритм усиливался: бум-бум-бум. Шаман запел низким гортанным голосом. Муртаза не понимал слов, но они проникали прямо в мозг, минуя уши.

— Смотри на меня, — приказал Кум-Яхор.

Муртаза поднял глаза и увидел, что глаза шамана светятся жёлтым, как у волка. Или это казалось? Реальность расплывалась. Воля ускользала, как вода сквозь пальцы.

— Ты поедешь в Кашлык, — голос раздавался отовсюду: с неба, из земли, изнутри черепа. — Будешь торговать, как обычно. Но там, за стенами острога, есть татарин. Предатель. Тот, кто продал хана русским псам.

Перед глазами Муртазы возник образ: смуглое лицо с острой бородкой. Оно менялось — то звериная морда с клыками, то дымное пятно, то снова лицо.

— Ты найдёшь его, — продолжал шаман. — Узнаешь среди тысяч. И убьёшь. Ножом, ядом, верёвкой во сне. Неважно как. Главное — он должен умереть.

— Я… не убийца, — прохрипел Муртаза.

— Ты сделаешь это, — Кум-Яхор ударил в бубен так, что звук резанул тело болью. — Это приказ духов. Когда увидишь его — рука сама потянется к ножу. Это будет, как дыхание. Ты не сможешь остановиться.

Шаман бросил в огонь ещё щепоть грибов. Дым стал плотнее, и Муртаза видел лишь жёлтые глаза шамана и лицо предателя, всё глубже врезающееся в память.

— Повтори, — велел Кум-Яхор.

— Я… я найду татарина в Кашлыке, — голос Муртазы звучал глухо.

— И?

— Убью его.

— Почему?

— Потому что духи велели.

Шаман наклонился так близко, что дыхание старика, пахнущее тленом, коснулось лица пленника.

— Ты забудешь эту ночь, — прошипел он. — Но приказ останется. Глубоко внутри, как заноза. Ты не будешь знать почему, но, когда увидишь его, — убьёшь.

Последний удар бубна прогремел, и тишина накрыла поляну. Только потрескивал костёр, да вдалеке ухнула сова.

Муртаза рухнул лицом в мох. Сознание ускользало. Последнее, что он услышал, был голос мурзы:

— Отвезите его обратно. И верните товар.

…Муртаза очнулся он на берегу Иртыша, там, где вытаскивал лодку. Солнце уже поднялось. Голова раскалывалась, во рту стоял вкус золы. Лодка — на месте. Мешок с мехами рядом. Даже кошель при нём.

— Что со мной случилось? — проговорил Муртаза.

Но память отказывала. Он попробовал еще несколько раз пройти по ее темным коридорам, но в сознании неизменно вспыхивало лицо какого-то старого колдуна, останавливающее его своим взглядом.

Поляна опустела. Воины увели Муртазу — он шёл, покачиваясь, словно сомнамбула: остекленевшие глаза, лицо без выражения. У догорающего костра остались лишь мурза Карачи и Кум-Яхор. Шаман присел на корточки и палкой разгребал угли.

— Ну что, получится? — Карачи скрестил руки на груди, глядя на старика сверху вниз.

Кум-Яхор не спешил с ответом. Он бросил в угли щепоть порошка — пламя вспыхнуло зеленоватым светом, на миг озарив его морщинистое лицо.

— Должно выйти, — наконец произнёс он, не поднимая глаз. — Духи приняли жертву. Торговец сделает, что должен.

— Он не вспомнит, кто его подговорил? — в голосе мурзы прозвучало беспокойство. — Если русские схватят его и начнут пытать…

Шаман усмехнулся сухо, как шуршит ветер в мёртвых листьях.

— Не вспомнит. Проснётся на берегу и не поймёт, что было. Приказ останется глубоко внутри, как заноза. — Кум-Яхор поднялся, отряхнул колени от мха. — Да и не выживет. Он обречён.

Карачи усмехнулся. В отблесках углей старик казался ещё древнее — будто пришёл из времени, когда по этим местам ходили чудовища из легенд.

— Так можно с любым? — спросил мурза, и в голосе смешались интерес и опасение. — Любого человека превратить в орудие смерти?

Кум-Яхор покачал головой.

— К сожалению, нет. Я же говорил тебе, мурза: только «пустого» — того, кому не за что держаться. Муртаза ни во что не верит. Ни в Аллаха, ни в русского Бога. Крест принял ради выгоды, семьи нет, друзей тоже. Пустой сосуд, куда легко влить чужую волю. Попробуй то же с искренне верующим или с тем, у кого есть любимая жена и дети, — не выйдет. Там защита, которую даже духи не пробивают.

— Понял, — Карачи поёжился от холода. — Ладно, уходим. Скоро рассвет, нам ещё далеко скакать. На днях узнаем, удалось ли нам то, что мы задумали.

Он повернулся к лошадям, но лес вокруг поляны вдруг замер: стих ветер, листья перестали шевелиться. В мёртвой тишине раздался вой — долгий, тоскливый, не похожий на голос ни одного из животных.

Кони всхрапнули, забили копытами. Один из воинов выругался, удерживая рвущегося с привязи скакуна.

— Что это? — Карачи невольно положил руку на рукоять сабли.

— Знамение, — спокойно ответил Кум-Яхор. — Духи леса почуяли кровь. Ту, что прольётся в Кашлыке.

Вой протянулся снова, и ему откликнулись другие голоса — целый хор. По поляне пробежал порыв ветра, взметнув искры из догорающего костра. На миг они закружились в воздухе, словно огненные осы, сложились в искажённые болью лица — и рассыпались.

Карачи покачал головой.

— Недоброе дело мы замыслили, — усмехнулся он. — Очень недоброе.

— Иного пути нет, — отрезал Кум-Яхор. — Ты просил меня, я сделал.

— Знаю, знаю, — махнул рукой мурза. — Хан велел — мы исполнили.

— Торговец продался за деньги, — скривил губы Кум-Яхор. — Такие не невинны, мурза. Они просто пусты. А пустоту всегда заполняет либо свет, либо тьма. Мы лишь выбрали.

Вой стих так же внезапно, как начался. Вернулись обычные звуки ночи — шорох листьев, далёкий крик совы, треск сучьев в темноте.

— Духи успокоились, — констатировал шаман. — Жертва принята. Дальше — дело судьбы.

Карачи ещё раз оглядел поляну. Затем кивнул в сторону коней:

— Поехали. Чем быстрее уберёмся отсюда, тем лучше. Это место теперь проклято.

Кум-Яхор не спорил. Он затоптал последние угли, коротко пробормотал на древнем языке — то ли молитву, то ли заклинание — и направился к лошади.

…А Муртаза уже плыл по тёмной реке навстречу своей судьбе, не ведая, что несёт смерть в руках и сам станет её жертвой. В голове звучал один-единственный приказ, выжженный колдовством древнего шамана: «Убить татарина в остроге. Во что бы то ни стало.»

Муртаза переступил порог своей избы, и ноги подкосились. Он схватился за косяк, тяжело дыша. В голове всё ещё звенело, но к звону добавился странный шёпот — не слова, а скорее пульсирующий гул в висках: надо вернуться, надо в Кашлык, прямо сейчас.

Он попытался дойти до лавки, но на полпути замер. Глаза остекленели, взгляд уставился в пустоту. Минуту, может две, он стоял неподвижно, как деревянное чучело. Потом встряхнулся, моргнул, и движение продолжилось, словно ничего не случилось.

«Что со мной?» — подумал Муртаза, наливая воду из кадки. Руки дрожали, вода расплескалась на пол. Он сделал несколько жадных глотков, но жажда не утихала. В груди горело что-то чужое, требовательное.

В Кашлык. Сейчас. Татарин в остроге.

Слова возникали сами собой — чёткие, как удар колокола. Муртаза выронил ковш. Что за татарин? Какой острог? Но мысли путались, расползались. Оставалось только жгучее желание — плыть обратно.

Он вышел из избы, захватив мешок с мехами. Ноги сами вынесли его к берегу. Соседский мальчишка, увидев его, окликнул:

— Муртаза, ты чего? Только ж приплыл!

Муртаза не ответил. Он уже оттолкнул лодку от берега и налёг на вёсла.

Обратный путь занял меньше времени. Муртаза грёб механически, не чувствуя усталости. Иногда он замирал с вёслами в руках, и тогда лодку носило по течению. Глаза стекленели, лицо становилось восковым. Через минуту-другую он «возвращался» и грёб с удвоенной силой.

Солнце клонилось к закату, когда показались стены Кашлыка. Деревянный острог на высоком берегу, башни с пушками, пристань со стругами. Муртаза причалил к знакомому месту — небольшой пристани для торговцев, отдельно от казачьих судов.

— Степан? — удивился дежурный стрелец. — Ты так быстро вернулся?

— Надо продать еще, — машинально ответил Муртаза. Голос был глухим, бесцветным.

Стрелец пожал плечами: мало ли что торговцам в голову взбредёт. Крещёный татарин здесь был почти своим.

Торговые ряды уже закрывались. Муртаза подошёл к одному из купцов — тучному пожилому Махмуду.

— Муртаза? Опять ты? Ты ж только недавно отсюда?

— Нужно… кое-что выменять, — Муртаза достал шкурку горностая. — На соль.

— Соль? — изумился Махмуд. — Зачем тебе столько соли? Ты ж мясо никогда не засаливал вроде.

— Надо, — глухо произнёс Муртаза.

Купец пожал плечами, но обменял. Муртаза спрятал мешочек с солью, сам не понимая зачем.

— Поздно уже, — заметил Махмуд. — Домой не поплывёшь?

— Переночую здесь.

Он направился в татарскую слободку, где ещё жили семьи, оставшиеся после бегства Кучума. Несколько изб держали ночлег для приезжих торговцев.

В знакомой избе его встретила старуха.

— Переночевать можно?

— Можно.

Он расплатился, прошёл в тесную каморку с лавкой и охапкой соломы. Сел и застыл, глядя в стену. Старуха заглянула, предложила похлёбку — он не ответил. Она махнула рукой и ушла.

Сгустились сумерки. В остроге зажглись факелы, костры во дворе. Муртаза встал. Движения были плавными, как у человека, идущего во сне. Он вышел из избы, не попрощавшись.

Татарин в остроге. Убить. Сейчас.

Голос в голове стал громче, настойчивее. Перед глазами всплыло смуглое лицо с острой бородкой. Он знал, что никогда не видел этого человека, но был уверен — узнает его безошибочно.

Муртаза подошёл к воротам острога. Ворота были открыты, по бокам стояли два казака. Один из них — Семён, балагур, Муртаза с ним несколько раз разговаривал. Характер у Семена был очень веселый.

Но сейчас Семен очень удивился.

— Степан? Чего ночью пришёл?

Муртаза остановился в тени, чуть поодаль. Через проём он увидел внутренний двор. У костра на бревне сидел человек в казачьем кафтане, но это был не казак. Татарин. Лицо — то самое из видения.

Убить. Сейчас.

— Ты чего молчишь? — насторожился второй казак.

Муртаза не ответил. Он смотрел на татарина, и его руки дрожали, глаза наливались кровью. Нож под кафтаном жёг бок.

— Степан, да что с тобой? — Семён протянул руку к его плечу.

Муртаза вдруг сорвался с места. Одним рывком он проскочил между стражниками. Казак попытался схватить его, но толчок отшвырнул казака к воротам.

— Тревога! — закричал второй, выхватывая саблю.

Но Муртаза уже мчался к татарину. В его глазах не было ничего человеческого.

Тот вскочил, ошеломлённый. Первый удар ножом пришёлся в плечо, второй — под рёбра, третий — в живот. Татарин рухнул на землю, крича от боли.

Подбежавший Семен всадил саблю в бок Муртазы, потом еще раз, но тот, словно не замечая, продолжал бить ножом, хрипя, как зверь.

Из-за угла появился какой-то казак с саблей в руке. Должно быть, прибежал на шум. Муртаза узнал его — Максим. Тот самый, который делал оружие. Сейчас он уважаемый человек у Ермака. Весь в чужой и в своей крови, с ножом в руке Муртаза кинулся на Максима.