Военный инженер Ермака. Книга 3

Глава 13

Солнце пробивалось сквозь густые заросли ивняка, где четверо оборванцев притаились со своей утлой лодчонкой. Река лениво катила мутные воды мимо их укрытия, а в воздухе висела тревожная тишина сибирской осени. Листья уже начали желтеть, и первые холодные ветра срывали их с деревьев, устилая берег рыжим ковром.

Фёдор Серпуховец — высокий, жилистый, словно высушенная треска — сидел на карауле, прислонившись спиной к стволу старой берёзы. Его впалые глаза беспокойно шарили по речной глади, пальцы нервно теребили рукоять ножа. Остальные спали тревожным сном загнанных зверей. Андрей Косолап развалился прямо на земле, подложив под голову свернутый армяк. Медвежья фигура даже во сне, казалось, излучала угрозу. Михайло Кривоног скорчился под кустом, его скособоченное лицо дёргалось, наверное, от кошмаров. Игнат устроился повыше, на пригорке.

Вдруг Фёдор замер. По реке, рассекая воду мерными взмахами вёсел, шли три казачьих струга. Даже издали блеснули солнечные зайчики на оружии, донеслись обрывки разговоров и скрип уключин.

— Вставайте! — зашипел Фёдор, тормоша товарищей. — Казаки! Струги идут!

Андрей Косолап проворно вскочил, схватив нож. Михайло заметался, его перекошенное лицо исказил ужас.

— В лес! Надо бежать в лес! — захрипел он, уже делая шаг к чаще.

— Стоять! — сказал Игнат Чернобородый. — Сидеть всем и не дёргаться! Это нас ищут, но пока не заметили. Смотрите — повернули бы к берегу, если б увидели!

Четверо беглецов замерли в зарослях, затаив дыхание. Теперь уже отчётливо виднелись лица гребцов — усталые, злые. На носу первого струга стояло несколько казаков в темных кафтанах, их взгляд скользил по берегам, но не задержался на укрытии.

— Ложись, дурак! — прошипел Игнат, дёрнув Михайлу за рукав вниз.

Минуты тянулись как часы. Мерный плеск вёсел звучал всё громче, затем начал удаляться. Струги прошли мимо, не сбавляя хода, и вскоре скрылись за поворотом реки.

Андрей Косолап выдохнул и вытер пот со лба:

— Пронесло, слава тебе, Христе…

— Рано радуешься, — оборвал его Игнат, поглаживая спутанную бороду. — Теперь сидеть тут придётся дня два-три, пока они обратно не вернутся.

— Хуже было б, если бы заметили… — пробормотал Андрей.

— Ну да, — согласился с ним Игнат.

— Два дня? — скривился Михайло. — А жрать что будем?

— Потерпишь, — отрезал Игнат. — Костёр будем разводить только ночью. Маленький, в яме. Чтоб дыма и огня не видно было. Казаки плывут вверх по реке на полсотни верст, может больше: день туда, день на розыски, да два обратно. Долго ждать они в дозоре они не будут.

Фёдор Серпуховец нервно сплюнул:

— А если татары Кучума нас тут выследят? Мы же как крысы в ловушке…

— Татары по воде не ходят, — возразил Игнат. — Они ищут по лесам. Но все равно, надо нам все-таки больше в камышах сидеть, чтоб и по берегу не нашли. Но тогда без костра.

— Одуреешь сидеть три дня в камышах, — пробормотал Михайло.

Андрей почесал затылок.

— Слышь, Игнат, а может, они вообще не нас ищут? Может, просто мимо плывут?

Игнат злобно хмыкнул.

— Нас. Уже дознались, что вогульскую рощу русские спалили. Не татары же! — Он вдруг засмеялся резко, истерично, будто что-то внутри надломилось. — Русские! Своих же ищут! А мы для татарских псов старались — Карачи проклятому и их шаману поганому Кум-Яхору угождали!

— Тише ты! — зашипел Фёдор, озираясь. — Услышит кто…

Игнат махнул рукой, но смех оборвал. В глазах его мелькнуло дикое, загнанное выражение:

— Авось не услышат…

— Зачем мы связались с басурманами… — пробормотал Андрей.

— Теперь только заткнуться, — сказал Игнат. — Что было, то было. Сидим тихо, ждём, пока казаки обратно пройдут. А потом вниз по реке уйдём, подальше от всех. Там места дикие, никто нас искать не станет.

Четверо беглецов снова притихли в своём укрытии. Река равнодушно несла свои воды, унося опавшие листья и щепки. Где-то вдали прокричала выпь, и этот тоскливый звук заставил всех четверых вздрогнуть. Осень вступала в свои права, ее холодное дыхание все сильнее чувствовалось в воздухе.

Ветер гнал по Иртышу низкие серые волны, заставляя струги покачиваться на неспокойной воде. Казаки налегали на вёсла, выжимали все силы ради скорости. В переднем струге сотник Савва Болдырев щурился, внимательно следя за берегом.

— Где ж их искать, этих псов? — проворчал один из казаков, вытирая пот со лба. — По реке они могли уже далеко уйти.

— Коль ушли, будем искать, — отрезал Савва, не поворачивая головы. — Иначе никак.

— А если они и не по реке пошли? Может, лесом подались?

— Лесом до Руси не дойдёшь, — ответил Савва — Тайга непроходимая. И им надо убираться отсюда побыстрее.

— Смотрите внимательнее по берегам! — добавил он. — Лодка где-то должна быть.

Осенний лес по обоим берегам уже начал желтеть, берёзы первыми бросили золотую листву в тёмную воду. Где-то вдали протяжно крикнула выпь, и этот звук заставил казаков вздрогнуть — слишком уж походил на человеческий стон.

— Если они нас раньше заметят, — продолжал рассуждать Савва, — то кинутся в лес. И скорее всего, врозь побегут, чтобы хоть кто-то ушёл. Если увидим кого, надо будет разделяться. Всех переловим! Только сначала надо найти.

Струги продолжали идти вниз по течению. Солнце перевалило через полдень, бросая косые лучи сквозь редкие облака. Вода искрилась, слепила глаза, мешала разглядеть берег.

На носу первой лодки сидел вогул по имени Алып — единственный из его племени, который пошёл служить Ермаку. Эти места он знал лучше всех.

Вдруг он вдруг напрягся, словно охотничья собака, учуявшая дичь.

Алып повернул голову к Савве и взволнованно сказал:

— Видишь, на правом берегу заросли? Где камыш густой и ивы над водой склонились?

Савва начал поворачивать голову, но вогул быстро добавил:

— Не смотри прямо! Там наблюдают. Сделай вид, что глядишь вперёд, по течению.

Сотник послушал, лишь краем глаза отметив указанное место — густые заросли камыша, а над ними плакучие ивы, создавшие естественную завесу. Идеальное место, чтобы спрятать лодку.

— Да, вижу, — тихо ответил он.

— Там что-то есть, — уверенно проговорил Алып. — Не знаю что, но не так там всё, как должно быть.

Сидевший рядом казак Прохор фыркнул:

— Да ты, вогул, везде что-то видишь! Вам вечно что-то мерещится!

Другие казаки засмеялись, но Алып не смутился:

— Сейчас точно говорю — там кто-то прячется. Я уверен.

Савва нахмурился. Алып редко ошибался. Его звериное чутьё не раз выручало отряд. Но действовать следовало осторожно.

— Хорошо, — решил сотник. — Проверять надо. Но если мы сейчас прямо туда поплывём или высадимся у них на глазах, люди тут же кинутся в лес. А в тайге их потом тяжело искать совсем.

— Верно, — закивали казаки. — В лесу они как иголки в стоге сена.

— Поэтому, — продолжил Савва, — проплывём мимо, будто ничего не заметили. Пойдем дальше по реке. А потом, когда скроемся из виду, высадимся на берег и вернемся.

— Правильно говорит сотник! — негромко загудели казаки. — Хитростью возьмём!

— Только сейчас не оглядывайтесь туда все разом, — предупредил Савва. — Гребите, как гребли. Болтайте, смейтесь даже. Пусть думают, будто мы ничего не заметили.

Казаки последовали совету. Кто-то начал рассказывать байку, как в прошлом походе поймал рыбину размером с бревно, другие спорили, что лучше — брага или квас. Струги мерно двигались вниз по течению, проплывая мимо подозрительных зарослей.

Алып украдкой следил за берегом. Ему показалось, что в глубине камыша что-то блеснуло — может, металл, а может, солнечный луч отразился от воды. Но нутро подсказывало: там точно кто-то есть. Его охотничья интуиция редко подводила.

Струги медленно удалялись от зарослей. Савва выждал, пока они пройдут ещё с версту, и подал знак. Пора было приставать к берегу.

Струги мягко ткнулись носами в песчаный берег, и казаки бесшумно выбрались на сушу. Полтора десятка человек под началом Саввы пошли вдоль берега к подозрительному месту. Ещё пятеро — на маленькой лодчонке — держались ниже по течению, вне прямой видимости. Остальные, во главе с десятником Прокопием, переправились на левый берег: если беглецы кинутся вплавь или рванут туда на лодке, их встретят и там.

— Слушайте, братцы, — негромко сказал Савва, собирая людей. — Постараться брать живьём. Нужно, чтоб они сказали, кто их туда послал. Но если получаться не будет — деваться некуда.

И казаки пошли через прибрежный лес, стараясь не хрустеть ветками. Впереди неслышно ступающий Алып, за ним — Савва, следом — остальные.

Под навесом ветвей у воды сидели четверо. Трое спали, а один — Михайло Кривоног, сутулый, с перекошенным лицом — караулил и развлекался тем, что кидал в погасший костёр тонкие веточки. Ему хотелось спать. Его глаза слипались.

…Казаки были уже шагах в пятидесяти, когда с ближайшего дерева с шумом сорвалась ворона. Михайло вздрогнул, поднял голову. Его мутный взгляд скользнул по кустам и заметил качающуюся ветку.

Он даже толком не понял, увидел он кого или нет, но напряжение и страх были настолько сильными, что он не выдержал.

— Там люди… — прошептал он, расталкивая спящих.

По странному стечению обстоятельств он оказался прав.

— На лодку! — еще ничего толком не понимая, произнес Игнат.

Четверо метнулись в камыш к спрятанной под ивой лодчонке.

Казаки, увидев, что они убегают, бросились за ними.

— Стойте! — крикнул Савва. — Сдавайтесь, и останетесь живы!

Хотя тут он, конечно соврал. Даже если поджигатели признаются в том, что они сделали и покаются, проживут они недолго. В Сибири шестнадцатого века тюрем нет, наказания тут простые и жестокие. А сжечь священную рощу, чтобы началась война, в которой погибнут сотни и тысячи людей — это очень серьезно.

Бандиты Савве поверили не слишком. В ответ на его слова свистнула стрела, и прошла в пальце от уха сотника. Федор вытащил вторую, но тут грянул выстрел: один из казаков не выдержал и ударил из пищали. Фёдор вскрикнул, схватился за грудь и повалился за борт. Тёмная кровь растеклась по воде.

— Я ж велел — живьём! — разочарованно крикнул Савва, но было поздно.

Лодка отошла на десяток саженей. Михайло и Андрей гребли изо всех сил, Игнат выстрелил из лука Федора. Грянул еще один выстрел — казаки открыли огонь. Михайло взвыл, выронил весло и схватился за простреленное плечо; лодка завертелась.

— Сдавайтесь, дурни! — крикнул ещё раз Савва, но беглецы не услышали — или не захотели.

Игнат бросил лук, схватил весло Михайлы, но увидел, что навстречу выплывает лодка с казаками. С берегов прилетело несколько стрел и вонзилось в лодку бандитов. Андрей Косолап попытался от отчаяния прыгнуть в воду — и тут стрела вонзилась между лопаток; он рухнул лицом на дно лодки. Михайло, пытаясь грести одной рукой, получил вторую пулю — уже смертельную. Разозленные казаки в пылу битвы подзабыли приказ командира «брать живыми».

Игнат остался один. Перестав грести, он схватил лук и быстро расстрелял оставшиеся стрелы. Ни в кого не попал — стрелок, похоже, он был неважный. Лодку прибило к отмели другого берега, где уже ждали казаки. Игнат выпрыгнул на песок, размахивая ножом.

— Не подходите! — прохрипел он.

Но казаки уже окружили его, наставив сабли. Игнат метнулся к ближайшему, размахивая лезвием; тот отскочил; второй, глядя на это, ударил Игната саблей по голове. Она прошла вскользь, но Игнат пошатнулся, обливаясь кровью, нож выпал. Игнат свалился на четвереньки, пытался подняться, но тут сабля пронзила ему грудь, окончив его земной жизненный путь.

Тела убитых бандитов погрузили в лодку и привезли на другой берег, к Савве.

Сотник мрачно осмотрел убитых.

— Жаль, что живых нет… Но делать нечего. Повезли их к Ермаку.

И казаки пошли обратно к стругам.

…- Савва возвращается! — крикнули со стены.

Я пошел на пристань. Туда уже спешили атаман Ермак и другие.

— Ну что? — спросил Ермак, когда нос переднего струга ткнулся в пристань.

Савва Болдырев тяжело спрыгнул на берег и снял шапку.

— Поймали. Только не живыми вышло. На берег их положить?

— Нет, не надо, — ответил Ермак, забрался на струг и подошел к четырем лежащим на палубе телам.

Четверо мужиков в лохмотьях, с грязными всклокоченными волосами и бородами. На первый взгляд — обычные бродяги.

— Сопротивлялись? — Ермак присел на корточки возле мёртвых, вглядываясь в их лица убитых.

— Как бешеные, — кивнул Савва.

— Жаль, что не удалось взять живыми, — сказал Ермак и посмотрел реку. — Очень жаль.

— Они понимали, что с ними будет потом. Решили, что лучше смерть в бою, чем в руках вогулов.

— Что есть, то есть, — сказал Ермак. — Поплыли к вогулам, покажем им поджигателей. Пусть тот охранник, которого ранили, поглядит. Савва, ты с нами. Максим, тоже собирайся. И Матвей, Алып и Ефим-переводчик.

Путь до стойбища вогулов занимал полдня — вверх по Иртышу, потом по притоку.

— Максим, — окликнул меня Савва. — Чего притих?

— Да так, — ответил я. — Думаю обо всяком.

— Чего тут думать! — сказал Савва. — Действовать надо!

Берега в отдалении от Кашлыка становились всё более дикими. Деревья подступали к самой воде, образуя тёмные, почти непроходимые заросли. Где-то там жили вогулы — маленький, но гордый народ, поклоняющийся духам леса и рек. Мы их не трогали, они нас тоже. Хрупкое равновесие, которое чуть не нарушил поджог священной рощи.

Скоро мы увидели поднимающийся над лесом поднимался столб серого дыма — стойбище было близко.

На берегу нас ждали. Человек тридцать воинов-вогулов в меховых одеждах, с луками и копьями. Во главе — Торум-Пек, которого я уже несколько раз видел.

Ермак первым спрыгнул на берег, поднял руку в знак мира.

— Здрав будь, Торум-Пек. Привёз тебе тех, кто рощу жёг.

Вождь молча смотрел на атамана, его маленькие чёрные глаза пристально следили за нами.

— Показывайте.

Казаки вынесли тела на берег и уложили в ряд. Вогулы обступили их полукругом, переговариваясь на своём языке.

— Прикажи принести раненого с рощи, — спросил Ермак. — Пусть посмотрит, они ли приходили.

Торум-Пек что-то сказал одному из воинов, тот убежал, и через несколько минут на чем-то вроде носилок принесли молодого раненого вогула. Он был бледен, но держался.

Посмотрев на тела, он что-то произнес на своем языке.

— Это они, — перевел Ефим. — Он их хорошо запомнил.

— Кто это? — спросил Торум-Пек у Ермака.

— Какие-то бродяги, — пожал плечами атаман. — Мы поспешили за ними вниз по реке. Хотели поймать живыми и поговорить, но те кинулись в драку. Решили, что лучше умрут, сдадутся.

— Жаль, мы бы узнали, кто их послал. Не сами же они это придумали, — сказал вождь.

— Татары это, кто же еще, — произнес Ермак. — И так понятно.

— Доказательств этому нет, — ответил Торум-Пек. — Мы не можем без них объявить Кучума врагом. Если б хоть один из них был живой…

Ермак искоса посмотрел на Савву. Тот опустил взгляд.

Торум-Пек долго молчал, глядя на мёртвых поджигателей. Потом повернулся к Ермаку:

— Ты сдержал слово, казак. Нашёл виновных. Войны не будет.

Весь берег облегченно выдохнул. Войны не хотелось никому — ни нам, ни вогулам. И она завершилась, не начавшись. Отлично.

— Но духов надо успокоить, — сказал Торум-Пек. — Пойдёмте в рощу.

Священная роща находилась неподалёку. Теперь от неё остались лишь обгоревшие стволы вековых кедров, торчавшие, как страшные чёрные пальцы. Запах гари ещё стоял в воздухе.

Старейшины начали готовиться к ритуалу. Принесли берестяные туесы с мёдом, вяленую рыбу, яркие ткани. Всё это сложили перед большим чуром — главным идолом рощи, которому было не меньше трёхсот лет.

Алып подошел к Ермаку и начал что-то шептать ему на ухо.

— Мы тоже должны принести дары, — кивнул Ермак. — Я понял.

Казаки принесли со стругов несколько ножей и пару топоров.

Шаман вогулов — уже другой, не Кум-Яхор — начал петь. Голос у него оказался сильным, гортанным. Он обходил по кругу обгоревшие деревья, выкрикивая заклинания. Другие вогулы вторили, и песнь получалась странной, завораживающей, даже мурашки по коже бежали.

Шаман подошёл к дарам, полил их маслом из глиняного сосуда и поджёг. Пламя взметнулось вверх. Как я понимаю, это был священный огонь примирения.

— Вина снята с казаков, — громко сказал Торум-Пек. — Вина лежит на мёртвых. Духи успокоены.

Ермак кивнул.

— Благодарю за мудрость, Торум-Пек. Мир сохранён.

Назад мы плыли в сумерках. Иртыш был тих, лишь рыба изредка всплескивала. Шли разговоры.

— Жаль, что не узнали, чьи это люди, — вздыхал Савва, чувствуя свою вину. — Вогулы бы к нам союзом стали.

— Станут, — сказал Мещеряк. — Но ещё не время. Они осторожные, выждут, кто сильнее.

— А мы и будем сильнее, — мрачно сказал Ермак.

Я промолчал. Нас было всего четыреста против всей Сибири, хотя мы держались.

Кашлык показался из-за поворота: деревянные стены, факелы. Это наш дом, наша крепость в чужой земле.

— Мир с вогулами! — крикнул кто-то, когда струги ткнулись в пристань.

— Слава атаману! — так же громко ответили со стены.